Накануне отъезда из Москвы, по настоянию Гайде, Дантес вместе с ней был в Кремле на открытии того удивительного сорокадневного перезвона московских колоколов, который начинается в пасхальную ночь и беспрерывно длится шесть недель. Опираясь, как обычно, на сильную руку Эдмона, Гайде с нетерпением ждала той минуты, когда по сигнальному удару колокола на Иване Великом - начинают свой симфонический слитный звон все "сорок-сороковен" древней столицы, и десятками тысяч восковых свечей озаряется полуночная темень во всех концах великого города. Гайде втайне надеялась, что это еще более изумительное зрелище, нежели виденное несколько дней тому назад среди дня, что-то изменило бы в упрямой душе Дантеса.
Но даже и это совсем уже сверхволшебное зрелище, сказочная симфония звука и света, не растопило, не преобразило бурелюбивое и суровое сердце ее друга…
Сейчас в отеле "Отель де Франс", одной из лучших гостиниц Петербурга, смышленый и расторопный слуга-француз, просивший называть себя кратко и просто - Клодом, оказался небесполезным земляком. Он через два-три дня доставил Эдмону довольно большой список петербуржцев, имеющих касательство к гибели великого поэта.
В этом списке на одном из видных мест числился атташе французского посольства месье Далиар.
Этот Далиар и оказался первым гостем графа Монте Кристо вдали от все-таки дорогой ему родины.
Во французском посольстве Петербурга он с полным достоинством представился как владелец островка, находящегося под протекторатом Франции - отмеченного на морских картах острова Монте-Кристо, и был принят с почетом, каким остался бы доволен и князь Монако - Монте-Кристо. После этого познакомиться с Далиаром уже не составляло никакого труда. Барон Далиар был приглашен и оказался аккуратен.
- Чрезвычайно рад видеть вас у себя, дорогой гость! - вскричал Эдмон, встречая Далиара в роскошной передней. - Рад возможности познакомить вас с моей женой…
В столь же роскошной гостиной, куда Эдмон провел "дорогого гостя", через несколько минут появилась Гайде, соответствующим образом расфранченная блестящая великосветская дама, в которой никто не заподозрил бы недавнюю сиротку-гречанку.
Далиар, человек тоже великосветский, рассыпался в комплиментах и любезностях.
- Какое счастье видеть в этой хмурой северной стране истинный, неподдельный цветок нашей родины - прекрасной Франции! - задекламировал он с привычной готовностью.
- Каким же цветком хотели бы вы меня считать, любезный барон? - улыбаясь, спросила Гайде.
- Тюльпаном, - поспешил ответить барон, и сразу же поправил себя. - Нет, розой, конечно, провансальской розой, мадам! Такой, какую прикреплял к своему шлему когда-то непревзойденный герой наших французских сказаний - Роланд!
Начался обычный довольно шаблонный светский разговор, но Эдмон вскоре умело перевел его в нужное ему русло.
- Сенсацией российской столицы за это время, говорят, была гибель великого поэта Пушкина? - как-бы мимоходом он задал вопрос.
Далиару оставалось лишь подтвердить:
- Да, это так, граф.
- Ну и каковы же были обстоятельства? - все в том же полунебрежном тоне продолжал Эдмон. - Не вы ли были его секундантом?
Далиар пояснил, что секундантом у Пушкина был майор русской службы Данзас, а у противника Пушкина, Жоржа Дантеса - предшественник Далиара по службе в посольстве Франции - виконт д’Аршиак.
- Великий поэт Пушкин, как вы его назвали, граф, был, однако, великого о себе мнения, - продолжал затем Далиар. - Он пренебрег милостями и благодушием императора, мнил себя центром придворного общества, издевался над всеми, но был до болезненности нетерпим к шуткам в свой адрес. Надо было быть настолько самолюбивым, что когда его поздравляли с вниманием, которое царь уделял его жене, - Пушкин просто лез на стену, бесился, готов был без всякой дуэли застрелить человека, говорившего ему об этом… Никакой светскости, представляете?
- Он был ревнив? - спросила Гайде. - Что же в этом худого?
- Он был ревнив до нетерпимости, - мягко, с осторожностью ответил Далиар. - Такая ревность недопустима в высшем, придворном кругу… Обладая таким свойством, человек просто-напросто не должен соваться в высший круг.
- Но, видимо, дыма без огня не бывает, - сказала Гайде, - и в этом высшем, по вашему выражению, круге, процветают по меньшей мере фривольность, неуважение к брачным узам, к брачному благополучию?
- Все это довольно устаревшие понятия, - выдерживая свой припахивающий цинизмом тон, ответил Далиар.
Гайде вздохнула почти сокрушенно:
- В ваших словах, месье Далиар, немало убедительности… Возможно в общем-то вы недалеки от истины… Но понял ли, по крайней мере, сам этот злополучный Жорж Дантес, что он натворил, понял ли всю тяжесть своего поступка, всю огромность своей вины перед русским народом? Не могло ли быть так, что он намеренно и обдуманно мстил русскому народу за разгром Наполеона? За позор Франции?
Далиар покачал головой.
- Нет, никоим образом! Во-первых, Жорж не проявлял никаких бонапартистских взглядов, совсем напротив! А во-вторых, он вообще был далек от какой-либо философии. Он был всегда жизнерадостным жуиром, бонвианом, хорошим собутыльником и игроком…
- Вы говорите "был"… Где же он теперь? Он разве не жив? - озабоченно спросил Эдмон.
- О! Такова судьба… по приказу царя, он покинул Россию!
После ухода Далиара Эдмон сказал:
- Он убедил меня только в одном, этот гость: Жорж-Шарль не просто шалопай, а настоящий проходимец! Видно, во-первых, что он продал родину. Затем, во-вторых, продал отца, войдя в сомнительное, плохо пахнущее "усыновление" к какому-то голландскому барону… В-третьих, перепугавшись, он вступил в шкурный брак с сестрой той особы, с которой связывала его молва. В-четвертых, он, выждав время, убил мужа сестры своей жены. Говорят, и тут проявив неблагородство, выстрелил раньше, чем полагалось. Для меня уже ясно - он вполне заслуживает и то, что незаслуженно досталось мне и еще нечто… Такое, что клянусь, сделает его жизнь не по вкусу и Каину…
Глава V
ПОЭТ ВАСИЛИЙ ЖУКОВСКИЙ
Во имя присущей Эдмону настойчивости, теперь предстояло разыскать Жоржа Дантеса где-то в других странах. В первую очередь все же вероятно, в Европе… Но где все-таки?
- Милый Эдмон, - подала совет Гайде, - здесь у нас нет друзей, но здесь должны остаться друзья Пушкина.
Слуге Клоду снова было дано поручение, закрепленное несколькими золотыми монетами:
- Разыскать людей, хорошо знавших и еще лучше, друживших с известным русским поэтом.
- Постараюсь это выполнить, граф! - почтительно откланялся Клод, крепко зажав в горсти пять золотых.
Еще день-два ожидания и Клод явился с очередными донесениями. Первым в списке друзей Пушкина стояло имя "Василий Андреевич Жуковский". Это, как оказалось, был тоже довольно известный поэт, без зависти, искренне преданный Пушкину, находившийся при нем до самой кончины.
Но как заполучить такого гостя, как заманить к себе? Какой предлог придумать для такого свидания?
Клод добавил к своему сообщению, что Жуковский тоже большая персона при императорском русском дворе, воспитатель подрастающего наследника престола, кавалер высоких орденов.
- Вряд ли он расположен расхаживать по гостиницам! - задумался Эдмон.
- В таком случае, надо нанести визит ему, - как всегда мудро решила Гайде.
Клод узнал точный адрес выдающегося поэта. И не откладывая в долгий ящик, Эдмон и Гайде в пышной наемной карете с гайдуком на запятках отправились с визитом.
Клод продлил свою услужливость настолько, что даже установил точно, в какие часы поэт Жуковский бывает дома. И действительно, они его застали. Отпечатанная с помощью Вышегорского, визитная карточка уже на русском языке:
Эдмон, граф Монте-Кристо,
Франция
возымела ожидаемое действие, и после очень короткого промежутка времени в солидной приемной, гости были приглашены в кабинет высокопоставленного хозяина.
- Насколько я припоминаю, - добавил он добродушно, пожимая руки гостям, а у Гайде даже церемонно чмокнув ее хрупкие пальчики, - в Средиземном морс есть островок с таким названием. Не из больших, но все же приметный.
Эдмон поклонился:
- Этот островок принадлежит мне, - скромно произнес он.
Поэт ощутимо сменил приветливое добродушие, слегка снисходительное поначалу, на уважительное внимание.
- Верно, это очень приятно обладать такой независимостью от кого бы то ни было! - деликатно сказал он. - Море и небо - вот все соседство. Разве что пираты и корсары - как их теперь называют.
Жуковский был уже довольно пожилым человеком, полным того особого лоска и такта, каким пропитываются люди двора за долгие годы общения с сильными мира, с коронованными и титулованными собеседниками. Он вышел к гостям в сюртуке со звездой одного из высших императорских орденов и этим сразу дал понять, что ждет от гостей не пустой болтовни, порожденной неким любопытством, а делового, или, по крайней мере, серьезного разговора. Разумеется, он в совершенстве владел французским языком.
Эдмон поспешно подтвердил его ожидание:
- Мы пришли к вам, месье Жуковский, чтобы выразить глубочайшее наше, а также и многих наших соотечественников соболезнование по поводу гибели великого Пушкина.
Лицо Жуковского одновременно озарилось каким-то теплым светом, и в то же время несколько омрачилось.
- Очень вам благодарен, господа! - вскричал он с неподдельным одобрением. - Любое сочувствие дорого нам, людям русской литературы, из-за утраты нашего гениального, общепризнанного мэтра, и особенно - от представителей той нации…
Доставая большой батистовый платок, Жуковский не закончил фразу, как видно, намеренно. Однако было вполне ясно, что он хотел сказать.
- Именно это обстоятельство и заставило нас в особенности скорбеть о случившемся… - вставила и свое слово Гайде. - Франция вряд ли может быть равнодушной к такому печальному событию.
Жуковский светски поклонился в ее сторону, но возразил:
- Пока дуэли не будут приравнены к преступлению, караемому по всей строгости Закона, остается лишь скорбеть и соболезновать… Но ведь именно Франции мы обязаны распространением в жизнь этого проклятого пережитка средневековья… Могу порадоваться и похвалиться за наше российское правительство: оно уже карает за дуэли. Офицер гвардии, убивший Пушкина, выслан из страны по повелению императора.
- Дантес? - с усилием переспросил Эдмон.
- Да, - энергично кивнул Жуковский. - Барон Дантес де Геккерен… Человек, которого Рок подверг проклятию многомиллионного русского народа, и не только русского, надеюсь… Ваше соболезнование красноречиво!
- Оно искренне! - овладев собою, подтвердил Эдмон.
- Судьба Каина ожидает этого человека… - продолжал Жуковский, очень омрачаясь. - Незримая печать уже горит на его лбу. Я не позавидовал бы его участи.
- А куда он выслан? - с невинным видом спросила Гайде. - Не туда, где он может рассчитывать на сравнительную безопасность?
Жуковский пожал плечами.
- Кажется, он избрал Нидерланды… страну, посланник которой усыновил его здесь.
- Надеюсь, он усыновил его еще до преступления? - сдержанно спросил граф Монте-Кристо.
- Да, это так, - подтвердил Жуковский и добавил, - вряд ли он мог предвидеть то, что последовало.
- Может быть, это обстоятельство, что этот Дантес… - Эдмону становилось все труднее произносить это имя, - что этот офицер, получив титул барона, возымел еще большую уверенность в безнаказанности, и как раз и подтолкнуло его, так сказать, на его ужасный "подвиг"?
Жуковский согласился.
- Возможно… Впрочем, необходимо отметить, что иностранцы вообще пользуются в нашей стране множеством всяких льгот, поблажек… Наверняка, если бы нашего драгоценного Александра Пушкина убил русский, расправа с ним была бы куда строга! А иностранец, даже одноплеменник недоброй памяти Наполеона, отделался сравнительно легко. Я это не одобряю. Но меня, к сожалению, не послушали. Я предлагал посадить его на приличное время в тюрьму, тем более, что выстрел, если открыто не нарушал гуманное правило дуэли, то во всяком случае не совпадал с законом чести: он выстрелил раньше, чем Пушкин!
- Следовало бы его повесить, сказать по правде! - горячо воскликнула Гайде.
Жуковский покачал головой.
- Хотя повешение считается и бескровной казнью, но все равно это было бы умножением крови на кровь… - мягко сказал он. - Это означало бы двойное запятнание драгоценной для нас памяти Пушкина. Мы уже вышли из той фазы развития человечества, когда месть, кровавая в особенности, считалась священным непреложным законом.
Гайде украдкой глянула на Эдмона. Разговор коснулся его "больного места". Как он отнесется?
- Месть не вычеркнута, господин Жуковский, из списка священных прав человека, как мне кажется… - неторопливо, обдумывая и подбирая слова, отозвался Эдмон. - Мстящий может покарать общество, не вникнув должным образом в его мотивы, но когда он, мстящий, ощущает себя орудием Неба, осуществителем Воли судеб - он бесспорно идет на любые последствия.
- Не значит ли это, что вы в какой-то мере оправдываете Дантеса? - слегка насторожился хозяин.
- О, нет, нимало! - граф протестующе вскинул руки. - Мне лишь подумалось, что нужны достаточные права для роли мстящего… И вот знаете, месье Жуковский, когда я ехал сюда, в Россию, я смутно мечтал хоть чем-нибудь или как-нибудь отплатить за одного из немногих великих людей мира, кого я знал лично и питал к нему большое уважение… За этого самого Наполеона Бонапарта, о котором вы только что говорили.
Жуковский прищурился, но не ошеломленно, как рассчитывал Эдмон, а с какой-то своеобразной хитрецой понимания.
- Вы меня этим не удивили, граф. Мне сразу подумалось, когда я услышал ваш титул, что вы должны самолично, или через вашего отца быть одним из тех, которые чем-то обязаны Наполеону… Сколько наделал он графов, герцогов, баронов! Да чего графов и герцогов - королей сколько сфабриковал после того, как сам произвел себя в императоры… Я сразу сделал предположение, что вашим графством и обладанием целого острова, пусть и не столь уж большого, вы как раз обязаны этому смелому и щедрому узурпатору, умевшему и подкупать и покупать людей. Граф Монте-Кристо - разве здесь не виден наполеоновский почерк?
Эдмон запротестовал:
- Он был лишь косвенным моим пособником. Ни титул, ни остров достались мне не от него.
- Но все же при его содействии, вы признаете? - подхватил довольный, хотя бы неполной своей догадкой поэт-собеседник. - Ну что же, очень естественно, что вам захотелось отблагодарить как-то, отплатить за него хотя бы маленькой местью. Надеюсь, вы не рассчитывали взорвать московский Кремль… - все с той же отеческой, дружелюбной иронией продолжал Жуковский свои расспросы, догадки.
Эдмон невольно рассмеялся, улыбнулась и Гайде.
- Мы были просто очарованы вашим Кремлем, месье поэт! - энергично ответил Эдмон. - Пробыв в Москве около недели, мы стали чуть ли не патриотами вашей страны. Более того, узнав о тяжелом преступлении нашего соотечественника Жоржа Дантеса перед русским народом, я глубоко задумался над этим. И вскоре у меня сложилось совершенно обратное решение. Осуществить месть не вам, русским, а именно этому отщепенцу, этому выродку нашей нации, лишившего Россию такого великого, дорогого ей сына.
Теперь Жуковский уже без всякой иронии, даже с долгожданным удивлением, наконец, начал вглядываться в неулыбающееся посуровевшее лицо Эдмона.
- Все это, милейший граф, нечто такое, чего я никак не ожидал от вас услышать… Одно дело - ваше сочувствие нам, соболезнование, высказанное вами в самом начале нашей беседы, ваше сожаление, что убийца Пушкина - ваш соотечественник. И совсем иное сейчас высказанное вами намерение - покарать его за это, отомстить за этот гнусный поступок. Я было думал, что вы имеете какие-то смягчающие его вину обстоятельства, пробуете чуть уменьшить тяжесть его деяния, и вдруг - полнейшая неожиданность! Вы намерены мстить ему за нас, русских! Если бы вы не произвели на меня сразу впечатление очень выдержанного, отнюдь не легкомысленного человека, человека, знающего цену своим словам и решениям, не бросающего слова на ветер, - я бы мог подумать, что вы, простите меня за столь дерзкое слово… Но нет, я вижу, чувствую по всему, что тут нет ни малейшей рисовки, фанфаронства или желания подладиться к нам, русским… Я чувствую вашу искренность, граф, и просто ошеломлен тем, что услышал. Сказанное вами столь удивительно, что я невольно хочу просить вас о разрешении передать это моему дорогому цесаревичу… Он любит Францию, хотя еще и не бывал там. Мы скоро собираемся туда с ним. Пока что он знакомится со своей родной страной, и я тоже имел счастье сопровождать его при этом. Ему будет приятно узнать, что вы, сын Франции, французский аристократ, так близко приняли к сердцу утрату России, тяжелейшую нашу утрату.
Эдмон на минуту задумался:
- Но его отец, император, слышал я, сильно покровительствовал убийце Пушкина… Даже избавил его от наказания… Если вы разгласите мое намерение, месье Жуковский, это может затруднить для меня выполнение моего замысла… Убийце дадут знать о том, что его ожидает. О том, что Эринии начали за ним погоню…
Задумался и Жуковский:
- Пожалуй, вы правы, - кивнул он после раздумья. - Да вы правы, граф, я ограничусь, если позволите, только сообщением цесаревичу о вашем глубоком и искреннем сочувствии, но если он выразит желание с вами увидеться, надеюсь, вы не захотите от этого уклониться?
Граф Монте-Кристо развел руками:
- Дорогой месье Жуковский! Как такая мысль могла мелькнуть у вас! Удостоиться такой возможности - поговорить с будущим повелителем величайшей державы мира лично - честь, выпадающая немногим. Наши взгляды могут не совпадать, но я буду счастлив и в этом случае. Около двадцати лет назад я беседовал с императором Наполеоном и даже имел от него рукопожатие, и сейчас вы обнадеживаете меня возможностью встретиться с будущим императором России.
Глава VI
РУССКИЙ ДОФИН
Свидание графа Монте-Кристо с наследником престола Александром все же состоялось. Совсем еще молодой, только вступивший в жизнь питомец Жуковского был правдив, высок ростом, довольно мужественен, но юнец чувствовался почти в каждом его жесте и слове. Даже голос его еще не оформился как следует. То и дело проскальзывали способные внушить улыбку нотки молодого петушка. Но петушиного задора как-то все же не ощущалось в этом полуюноше. Напротив, бросалась в глаза некая мечтательность, медлительность суждений и осторожность - качества, явно привитые воспитателем Жуковским. Можно было, правда, подозревать и старательно подавляемую пылкость, романтическую восторженность. Но эти черты были, по крайней мере, искусно дисциплинированы воспитанием и этикетом.
Беседа началась с Наполеона, сразу после того, как только цесаревич отдал благодарственный поклон за уже входившее в некий обычай для Эдмона и Гайде почтительное соболезнование о Пушкине.
- Вы, граф, слышал я, были лично знакомы с Наполеоном Бонапартом? - сразу задал вопрос русский дофин. - Виделись с ним, беседовали?
- Да, был такой случай, ваше высочество… Но в момент не слишком для него отрадный - на острове Эльба.
Дофин кивнул: