Герои рассказов Г. Холопова простые советские солдаты и офицеры не жалея жизни с честью выполняют свой долг. В сборник вошли рассказы - "Майор музыки", "В ночном", "Неизвестный боец", "Никита Свернигора", "Домик на Шуе", "На берегу Дуная", "Русские солдаты".
Содержание:
"Майор музыки" 1
В ночном 4
Неизвестный боец 6
Никита Свернигора 8
Домик на Шуе 12
На берегу Дуная 14
Русские солдаты 15
Георгий Холопов
Домик на Шуе
Рассказы
"Майор музыки"
Майор интендантской службы капельмейстер Миронов, которого солдаты шутя называли "майором музыки", флейтист Зубенко и валторнист Стариков возвращались в дивизию после четырёхмесячного лечения в тыловом госпитале и двухнедельного, почти санаторного отдыха, предоставленного им уже в районе действия нашей армии. Все трое были участниками ноябрьских боёв у прионежских болот и героями этих боёв. Заслуги их были большие перед дивизией, а потому командование устраивало встречу, чествование и приуроченное к этому дню вручение правительственных наград трём музыкантам.
Капельмейстер Миронов в боях получил двадцать шесть осколочных и два пулевых ранения; Зубенко был ранен в голову, в ногу, и три осколочные раны у него были в плече; у Старикова было больше десятка средних и мелких осколочных ран и одна пулевая, лёгочная. Эти три музыканта дрались с врагом с таким упорством, с такой смекалкой и с таким мужеством перенесли ранения, что ими восхищалась чаша армия.
Возвращение героев в строй отмечала и наша газета, от которой я был корреспондентом. Она напечатала портреты Миронова, Зубенко и Старикова. Посвятила им две статьи. Написать же о них очерк было поручено мне.
Я выехал в дивизию. До штаба пробирался четверо суток: где на попутных машинах с боеприпасами и продуктами, где на двухколёсных карельских лесных телегах, где верхом на тощих и голодных конях. Большую же часть пути я брёл пешим, потому что таяли последние почерневшие снега и дороги в этом лесном болотном крае были почти непроходимы. Устал я очень, проголодался, продрог, вода хлюпала в моих сапогах, и шинель на мне была мокрая и грязная. Но путешествие моё не кончилось: торжества, ради которых я с таким трудом пробирался сюда, оказывается, были перенесены непосредственно в полк, в котором служили Миронов, Зубенко и Стариков, и теперь мне вместе с ними предстояло ехать туда, в сибирский Н-ский полк, который стоял у чёрта на куличках, среди болот и топей, за сорок километров от штаба дивизии, втрое дальше других полков…
Утро было холодное, промозглое. Изредка моросил дождичек.
Первыми вслед за мной к конюшням транспортной роты пришли Зубенко и Стариков, нагруженные вещевыми мешками и фанерными чемоданами. Потом появился ездовой со своей телегой. Не было видно только "майора музыки" Миронова.
Зубенко и Стариков расположились под сосной и неторопливо возились со своими чемоданами, набитыми книгами, нотами, пластмассовыми портсигарами, зубными щётками, кисетами, блокнотами, конвертами и всякой другой мелочью, которую везли из тыла своим товарищам из музыкантской команды; сортировали и пересчитывали эти подарки, делая какие-то метки на них, перекладывали из чемодана в чемодан бутылку спирта, завёрнутую в новые вафельные полотенца, шутили и тихо переговаривались между собой, счастливые и всё ещё возбуждённые от вчерашнего приёма у командира дивизии. Их, простых солдат из музыкантской команды, генерал принял, как прославленных героев. Было от чего быть счастливыми!
Ездовой, задав коням корм и навалив на телегу гору сена, чтобы не очень нас трясло в дороге, спал, растянувшись на сене, а его прожорливые и жадные кони, которых в это весеннее, голодное время года никак нельзя было накормить досыта, брели вдоль ограды, волоча за собой телегу, выискивая в разопревшей земле первую бледнозелёную травку.
В конце ограды показался Игнат, командир транспортной роты. Это был рыжебородый старик, бывший колхозный конюх.
- Так "майор музыки" не поедет с вами, товарищи-граждане! - прокричал Игнат. - Поезжайте одни! Только звонили от генерала! Сказали, что ещё ночью майор ушёл в полк. Как он доберётся до места - бог один знает!.. Так что - езжайте!
Зубенко и Стариков сразу же покосились в мою сторону.
"Это, видимо, из-за меня он не захотел ехать на телеге, - подумал я. - Странный человек!.. Ушёл в полк ночью!.. По этим дорогам и днём не пройти!"
- А что так? Как это он не с нами? Мы ведь уговорились ехать вместе… - начал было Стариков.
Но его перебил Зубенко:
- Не знаешь Николая Ивановича? Впервые с ним имеешь дело? Едем!
Они собрали свои подарки, упаковали чемоданы, и мы пошли к телеге.
Но не успели мы выехать за шлагбаум, как позади раздались голоса:
- Эй, стой, эй, подожди!
За нами бежали Игнат и какой-то солдат с духовым инструментом за плечом.
- Ну, нам сегодня не уехать отсюда! - Ездовой придержал коней.
- Никак это Волков бежит!.. - сказал Зубенко и толкнул приятеля в плечо.
- Приятный попутчик, нечего сказать… - недовольный, пробурчал Стариков.
- Что - он тоже из вашей музыкантской команды? - спросил я.
- Был, да "ушли" его. Таких у нас не держат. Типчик же, должен вам сказать, товарищ капитан! - ответил Зубенко.
Игнат и музыкант добежали до телеги.
- Велено вот трубача из соседнего полка отправить заодно с вами, - еле переводя дыхание, сказал Игнат. - Он и поедет за ездового. Дорога тяжёлая, кони надорваться могут. Меньше людей - быстрей езда. Слезай! - крикнул он на обескураженного ездового.
- Так чего же кричать - я и так слезу, - явно обиделся наш ездовой. - Эка охота трястись в такую даль! - Он вытащил из-под сена винтовку, вещевой мешок с продуктами и стал искать котелок.
- Слышь, - Волков! - обратился Зубенко к баритонисту. - Зачем едешь к нам в полк?
- А известное дело, приедет генерал, в полку будет праздник в вашу честь, а одного трубача и не хватает в оркестре, - ответил за Волкова Игнат. - Погиб, говорят. Ну, малый, садись! - прикрикнул он на баритониста. - Только про лыжи не забудь.
- Кто погиб, что ты говоришь, отец? - спросил Зубенко. - Что он говорит, Волков, кто погиб?
И Стариков привстал на колени, уставившись неподвижным взглядом в баритониста.
- Виктор Симонов не вернулся из разведки… Позавчера они ходили за "языком"… Говорят, налетели на фугас… Ранило троих, двоих - вытащили, а Виктор остался там… Был человек - и не стало человека! - усмехнувшись, меланхолично ответил Волков, переложив баритон с плеча на плечо.
- Слезай?! Ишь ты… - сердито ворчал наш ездовой. - Была бы ещё дорога, как на Сочинском шоссе, да и кони подходящие, тогда бы ещё туда-сюда, стоило бы съездить на праздничек. А то ведь и дорога, упаси господи, какая дрянь, и кони что сонные мухи, на первом же километре выдохнутся! Кони-то без рыси! - вдруг загоготал он, найдя свой помятый и закоптелый котелок.
- Я тебе дам "без рыси"! Будешь ты у меня ещё агитацию разводить! - пригрозил ездовому Игнат. - Садись, малый, - сказал он баритонисту. - Только коней обратно зря не гони, прихвати у старшины сотню лыж.
Новый наш ездовой сел в телегу, бережно положил рядом с собой баритон, стегнул коней и скорчил гримасу Игнату:
- Буду я тебе ещё лыжи возить! Ищи дурака!
- Ну, ну! - замахал руками и остановился в изумлении старик. - Смотри! А то у меня разговор короток: сведу к генералу - и делу конец!
Но кони весело взяли с места, телега затарахтела на гати, и путешествие наше началось.
* * *
- Значит, Виктор погиб?.. Вот беда! - Зубенко растерянно улыбался, не зная, как вести себя на людях при известии о трагической смерти товарища.
- Как это их всё же угораздило попасть на фугас?.. Не маленькие, не в первый раз, кажется, ходили в разведку!.. - сокрушённо качая головой, сказал Стариков.
- Самое удивительное во всей этой истории другое, - обернулся к нам баритонист. - Через полчаса же наша группа захвата вернулась за Виктором, но того уже не оказалось на месте. И фашисты вряд ли могли его захватить, - наша артиллерия сразу же отсекла весь этот район от переднего края противника…
- Но удивительно и другое! - перебил его Зубенко. - Весь вечер мы сидели у генерала, народу всякого было у него полно, и никто из вас ни одним словом не обмолвился о Викторе!.. Ведь он был наш товарищ, сам знаешь, который год мы служили вместе.
Вы же герои! - с усмешкой ответил баритонист. - Именинники! Вот и не хотели портить вам настроения.
- А Николай Иванович знал?
- Ему, кажется, кто-то сказал.
- Ну, теперь понятно, почему он сидел такой хмурый у генерала! Теперь всё понятно!.. Понятно, почему он и с нами не поехал, - сказал Зубенко.
- И ничего не понятно! - Стариков пожал плечами. - Зачем в полк было идти ночью? Мог бы и утром.
- Понятно, понятно, - сощурившись, потирая себе подбородок, загадочно проговорил Зубенко. - Николай Иванович переживает… Тяжело ему… Виктора он любил, как сына родного… Мальчиком он ведь взял его к себе в оркестр, сиротой ведь был Виктор!..
- Чепуха всё это! - махнул рукой Волков. - Сентиментальности! Майор ваш не из тех людей, которые переживают или ещё что-нибудь там…
- Он - железный человек, это правда, - после наступившей паузы сказал Стариков. - И сентиментальности к нему не подходят.
- Ну, то-то! - не без удовольствия протянул Волков. - А то у вас майор и такой, и сякой, хоть икону с него пиши!
Желая переменить тему разговора, Стариков сказал;
- И всё-таки мне непонятно, почему он не поехал с нами?
"Из-за меня он не поехал на телеге, - хотелось мне ответить ему. - Не любит ваш майор военных корреспондентов, это всей нашей редакции известно. Побоялся, наверное, что всю дорогу я буду донимать его всякими вопросами и расспросами, вот и не поехал!"… - Но я сказал:
- Герой-героем, а чудаковатый у вас "майор музыки"… Генерал поедет только вечером, а другого транспорта в полк больше не ожидается. Как же майор доберётся до места? Ему же в полку надо быть раньше всех! Сыгровка оркестра и всякое другое. Вы герои торжества, но вы и музыканты!
Редкий случай, правда, но вам же и придётся играть на празднике? Без музыки ведь не обойтись? Что, не так ли?
Зубенко загадочно улыбнулся, сказал:
- Николай Иванович своё дело знает.
- Это точно, - поддержал его Стариков. - К тому же у него вряд ли бы хватило терпения сидеть вместе с нами в телеге и трястись на гати. Он у нас даже по хорошим дорогам редко ездит.
- Ну, а что - летает он? Как же без дорог?
- Зачем летать? - ответил Зубенко. - Он выбирает наикратчайший путь между двумя точками и идёт по азимуту. Вот, скажем, до нашего полка по дороге сорок километров, а если идти по прямой, через лес, будет семнадцать. Как же выгоднее идти: так или этак? Конечно, через лес, если в нём не заблудиться.
- Но кругом болота и лес непроходимый!..
- Это для нас с вами, простых смертных, товарищ капитан. Для него это просто условности.
- И даже ночью?
- И даже ночью! Когда мы приедем в полк, он уже будет там. И оркестр будет готов к "бою".
- Чепуха! Здесь и по дороге вряд ли пройти!
- Не спорьте, товарищ капитан, - сказал Стариков. - Вы так мало знаете нашего Николая Ивановича.
- Думаете?
- Тут и думать нечего. Ведь вам же не приходилось с ним служить?
- По-моему, вам всего-навсего и удалось минут пять поговорить с ним, - обернувшись ко мне, сказал баритонист. - Я слышал разговор Миронова с командиром дивизии, из чего это и заключил. Знаете, что он ответил генералу, когда тот сказал: "Вам оказывается большая честь, с вами в полк поедет специальный корреспондент, он опишет в газете вашу геройскую жизнь, расскажет, как вас приняли после долгого отсутствия однополчане"… - Он ответил, что ещё ничем не проявил себя на войне, а когда проявит - сам возьмётся за перо!.. Это он-то не "проявил"!.. Вот старый лицемер!
Зубенко, кивнув на баритониста, сказал:
- Вы его не слушайте, товарищ капитан; майора он не очень-то любит.
- С чего бы это?.. - заинтересовался я.
- У него есть причины.
- И не маленькие! - сказал Стариков, подмигнув мне.
- Да, я не люблю непонятных, исключительных людей, - не оборачиваясь, со злостью в голосе сказал баритонист.
- А он - непонятный, исключительный? - спросил я.
- Да, его не сразу раскусишь, - сказал Зубенко.
- Первая стычка у меня с ним произошла вот по какому поводу, товарищ капитан, - хлестнув коней, снова обернулся ко мне баритонист. - Прихожу, так сказать, наниматься к нему в оркестр. Он спрашивает у меня не про музыку, а про сердце, про лёгкие, ну, как какой-нибудь врач. Потом - про ноги. - "Как у вас ноги?" - "Что ноги?" - не понимаю я. - "Крепки ли вы на ноги, как долго можете ходить?" - Я совсем ещё не знал его и говорю: "Слабоваты малость да и ревматизму подвержены", - и начинаю, дурак, ещё объяснять, как с осенними дождями начинается ломота в ногах и всякое такое. Тогда он хмурится, встаёт и говорит: "Извините, но музыканты со слабыми ногами мне не нужны!" - Как я ни просился к нему в оркестр - ничего не помогло!.. Полгода из-за него пришлось поработать администратором в клубе. Вот что это за человек!
- Солдат! - сказал Зубенко.
- Солдат, солдат! - Стариков заёрзал на сене, счастливо улыбаясь, готовый слушать баритониста, история которого, видимо, была небезинтересна.
- Ну, и что же дальше? - спросил я.
- Дальше?.. А дальше в оркестре заболел первый баритонист, и он волей-неволей был вынужден взять меня к себе, хотя и поставил условие: "Заняться ногами!" Ну, и пришлось мне после этого в день километров десять, а то и больше, знаете, как на кроссе, бегать взад и вперёд по плацу.
Зубенко и Стариков расхохотались.
- Вот им смешно, вспомнили поди… - смутился баритонист. - И действительно смешно! - теперь уж сам расхохотался он. - Но эта беготня по плацу все же была чепухой. Если бы вы знали, что он проделывал с нами на учениях! Ежедневно 30-40-километровые марши., а потом - заведёт нас куда-нибудь в глушь, где и дорог-то нет, и скажет: к такому-то часу быть там-то и там-то, и сам скроется, как дух лесной. Ну, и плутаем мы день-два по тайге.
- Да, тяжёлые были те времена, - согласился Зубенко.
- Жуткие! Я, например, и полгода не выдержал, попросил перевода в соседний полк. А как страдал из-за него наш покойный Виктор Симонов, о котором Зубенко говорит, что майор "любил его, как сына родного"! Я хорошо помню, с какими ногами ходил Виктор! Не дай бог иметь такого "папашу"!
- Да, гонял он его здорово, - вновь согласился с Волковым Зубенко, - хотя и души в нём не чаял.
- Всё это красивые слова!.. Любил, жалел, чаял!.. - снова махнул рукой баритонист. - Вы лучше расскажите товарищу корреспонденту, как ваш майор мучил Симонова, как гонял его каждый день на стрельбище! Расскажите, расскажите!.. - Волков развёл руками. - Ну, зачем музыканту быть сверхметким стрелком? Не пойму!
- Где уж тебе понять! - не без сожаления сказал Стариков. - На войне всё это и понадобилось.
- Нет уж, увольте от такой чести служить в вашем оркестре!.. Музыканты у вашего майора должны быть и снайперами, и скороходами, и разведчиками, и спортсменами, и охотниками, и бог ещё знает кем! Ну, какое это имеет отношение к музыке?
- Самое прямое, - спокойно ответил Стариков.
- Прямое? Смеёшься!.. А что ваш майор проделывал в оркестре? - не мог успокоиться Волков. - Пятую симфонию Бетховена разучивали месяца четыре. Даже после десятка концертов продолжали её разучивать. Иногда весь день повторяли один и тот же такт. И для чего, спрашивается, в военном оркестре такое совершенство?!.. - Он вздохнул-: - Да, мучитель он страшный!..
- Он серьёзный музыкант, - сказал Стариков. - И оркестр наш потому и был самым лучшим на Дальнем Востоке. Что - не так разве?
- Так-то оно так, - поморщился наш "ездовой". - Но какой смысл в воинской части так чисто отделывать вещи? Где-нибудь в Большом театре - это понятно. А у нас и так сойдёт. Солдату нужны марши и барабанный бой.
- Ну, с этим я не согласен, братец, - протянул Зубенко. - К тому же в Большом театре нет духового оркестра.
- Ну, симфонический, не всё ли равно!
- Нет, не всё равно, - сказал Стариков.
Тут наша телега по самую ось завязла в грязи, и нам пришлось слезть, помочь коням. Разговоры сами собой прекратились. Потом мы метров пятьсот прошли пешком, перепрыгивая с кочки на кочку, прежде чем вновь сели в телегу. Брёвна так и хлюпали под колёсами, обдавая нас липкой болотной грязью. Баритонист отчаянно ругался, проклиная на чём свет стоит и эту дорогу, и этот лес.