Слушал все это старый Аскольд и усмехался своим мыслям, радовался, что жив сын, хотя и во вражде со всем миром. Конечно, не татем, не разбойником хотел Аскольд видеть Глеба, но думал: пройдет эта блажь, всего-то ведь Глебу пятнадцать лет, целая жизнь впереди, - если убережет Господь, если не призовет в свою небесную дружину славный предок Волот.
Нет в том ничего удивительного, что про Глеба-разбойника однажды нажаловались князю - старому Владимиру черниговскому. Но сначала ничего не сказал князь. Потом опять нажаловались. И княжьи люди, гонцы, били челом - дескать, не проехать по черниговским лесам! дескать, дюжий молодец оседлал дорогу и делает, что хочет, - хочет, обирает, хочет, суд вершит, а хочет, просто так отпускает, и никого не боится - не слышит имени своего господина, никому молодец спуску не дает!.. Терпел-терпел князь и послал малую дружину - проехать по дорогам, по деревням, дознаться про Глеба поподробнее, а если повезет, то и поймать его и привести в Чернигов в колодках.
Деревня за деревней, доехала дружина и до Сельца. Нашлись расторопные люди - указали на дом Аскольда. Княжьи дружинники обложили дом со всех сторон, потом спрашивали у старика про Глеба. Но Аскольд разводил руками: "Непутевый у меня сын! Что с ним поделаешь?.. Хочет дойти пешком туда, куда нельзя дойти пешком. А скверное желает смешать с достойным…". Не поверили старику; решили: для виду он говорит эти смиренные слова.
Проехав черниговские земли из конца в конец, вернулись дружинники к князю ни с чем. Недоволен был Владимир, поскольку считал уже дело решенным. Покачал головой, сказал: "Подождем! Однажды попадется эта птичка!..". И велел князь сделать большую клетку и поставить ее для устрашения посреди двора. А по деревням и по городкам малым послал Владимир соглядатаев, и в Сельцо послал, чтобы купили там человека, который бы приглядывал за Аскольдом и его сыновьями, - не встречаются ли они с Глебом.
Однако Глеб, как и прежде, безобразничал на дорогах, кое-каких путников обирал, похищал девок, а соглядатаи и купленные люди молчали. Гнили в траве колодки. Пустовала клетка.
Так прошел год, за ним - другой, третий…
Занятый делами важными, государственными - сношением с Киевом и Новгородом, походами в половецкую, степь, судами, оброками, данями, строительством храмов и прочим, - Владимир не мог еще и постоянно помнить о Глебе, все реже спрашивал о нем старый князь, потом и вовсе рукой махнул и велел убрать со двора клетку, при этом бросив: "Не сегодня, так завтра! Но попадется птичка!..".
Однако "птичка" все не попадалась. Ходила о Глебе народная молва. А он то появлялся в каком-нибудь селении и требовал дани наподобие князя или половецкого хана, то овец от чьих-то стад отбивал, то гонял молодцов какого-нибудь высокомерного боярина, а то надолго исчезал из черниговских земель, и никто не знал, где он пропадал. Однажды его видели и в Чернигове - возле Владимировых палат!.. Отчаянная голова сама ищет себе беды… Горожане говорили, что какой-то молодец богатырского сложения большим ножом булатным нацарапал на княжеских воротах клетку. А одна девица узнала его и бросилась к нему и крикнула: "Глеб!..". Но моледец остановил ее движением руки, вскочил на коня и был таков… Хоть и принято считать, что дерзкий часто бывает бит, Глеба побить никому не удавалось.
Князь не раз еще посылал людей к Аскольду, которого хорошо помнил по походам, и к сыновьям его. Обещал Владимир, господское слово давал, что не будет судить Глеба строго. Высечет только слегка, скажет нравоучение, а потом, может, в дружину возьмет, ибо нужны князю отчаянные молодцы, такие, что со всем миром враждовать не боятся. Годик послужит, обещал Владимир, глядишь, и десятником станет, а там, может, и сотником… Но всякий раз отвечали гонцам одинаково Аскольд и его сыновья: несколько уж минуло лет, как они Глеба не видели, а только слышали о худых его делах. Отрезанный ломоть, непутевый сын в семье! Пусть живет, как знает!.. Старшие братья в один голос заверяли княжьих людей, что от Глеба отреклись и что на порог его не пустят, коли он к ним явится. Говорили, что семья за дела его не в ответе… А старый Аскольд вздыхал, кивал, как бы соглашаясь с сыновьями, и украдкой смахивал слезу - светлую слезу, ибо приятно было старику, что сам Владимир хотел бы видеть Глеба под своим началом, у своего посеребренного стремени, под золочеными черниговскими стягами.
Не кривили душой, говорили правду княжьим людям старшие сыновья Аскольда: давно не видели они Глеба. И видеть не желали. Ибо были очень на него злы. Ведь это по его милости люди смотрели косо на Аскольдовых сыновей - подозревали, что те поддерживают с младшим братом тайную связь. Был повод злым языкам поговаривать нехорошее: будто Глеб, людей ограбив, награбленное отдает братьям. "А как же еще! Ведь семья… Все изгибы у змеи один на другой похожи…" Слыша про эти несправедливые домыслы, очень злились Аскольдовы сыновья, в первую голову на Глеба и только затем - на злые языки, наговаривающие на них худое. Но ничего поделать братья не могли. Прилюдно себе в грудь стучали, клялись: "Попадись он нам, этот тать и разбойник, - голову свернем! О спину отщепенца, шиша оглобли изломаем, а в лицо ему бросим грязь!..". Однако не верили им люди. Только делали вид, что еерят. И не верил многоопытный князь.
Аскольд и его жена Апраксия горевали, слыша злые слова сыновей. Старик не однажды осаживал их, чтобы клятв поспешных не давали, чтобы с другими не ругали брата.
Аскольд говорил сыновьям:
- Еще очень молод Глеб! Но придет время перегорит. Вот тогда, что совершит, за то и судите. А сейчас пускай пошумит, выгуляется. Десятку - другому толстосумов бока намнет, смелых потешит, пугливых испугает… Проснется однажды у человека ум, и станет он благороден…
Возражали сыновья:
- Дошумится, догуляется!.. По молодости, по глупости бед натворит, потом всю жизнь не отмоется; под чужим именем скрываться будет, - обижались сыновья. - Зачем покрываешь его, отец? Зачем любишь беспутного? Прокляни его, чтоб все слышали. Не то придут от князя судить тебя, скажут: "За сына отвечай!..".
- Как не покрывать! - пожимал плечами Аскольд. - Как не любить! Ведь Глеб, хоть и беспутный, - сын мне… А что он ошибается, я так скажу: всякий промахивался, кто стрелял из лука, и всякий, кто ходил, - оступался… - Мы тебе сыновья, а вовсе не Глеб!.. - громко говорили Аскольду дети, у многих из которых уж были свои взрослые дети. - Мы тебе опора, мы тебе защита. С нами не пропадешь, мы всегда рядом: надежные, работящие, благомыслящие, готовые тебе, родителю, услужить. На нас полагайся!.. Мы добываем честь трудом, а возвышение - молитвой… А Глеб что? Ветер в поле! Волчий вой в лесу! Отщепенец! Разбойник! Урод в семье! Убить его мало!..
- Так уж и убить… - вскидывал глаза Аскольд.
- Позорит род! - восклицали сыновья. - Не было у нас в роду татей! У кого пустая голова, тот не добьется хорошего будущего… Разве ты этого не знаешь, отец?
Хмурились старшие:
- На весь мир ополчился! Столько лет гуляет где-то!
Им поддакивали младшие:
- Отвернулись от него даже друзья. Он один в лесу. И мы отвернемся. Придет - на порог не пустим! Солью перед ним посыплем порог…
Качал головой Аскольд:
- Больно мне слушать эти ваши слова. Больно мне видеть ваши злые лица. Глеб вам - родная кровь. И еще может так статься, что он - Воин - защитит всех вас. А вы уж собрались от него отречься.
Отвечали сыновья с сомнением:
- Может ли кривой мизинец помочь кулаку?..
Шло время. И Бог христианский, и боги языческие, и, видно, сам милостивец Болот, должно быть, прогневались на людей. Один за другим потянулись неурожайные годы. То засуха все сжигала на корню, то затяжные проливные дожди сотворяли из нолей сплошные болота. Голод мучил людей до потемнения в глазах. Даже самым рачительным хозяевам подводило животы. Спасаясь от голодной смерти, многие уходили в соседние княжества. Оттого князья ссорились между собой и часто решали споры на поле брани…
Вот пришла новая весна. Возлагая на этот год надежды, - не могут ведь боги гневаться вечно! - приготовил старый Аскольд плуг, проверил, не похитил ли кто семена из тайника. И вышел в поле…
Глава 2
На озерах посреди необозримых зарослей камыша был у Глеба устроен помост. Но не Глеб первый облюбовал это потайное место. И не рыбаки, и не охотники. Так много рыбы было в реках, речках и даже в ручьях и так много дичи было повсюду, что рыбакам и охотникам не было нужды забираться в такую глушь, в такую пустынь. Не иначе волхвы, гонимые церковниками и князьями, вбили здесь в дно первые дубовые сваи, где-нибудь поблизости хотели освятить свои алтари. Однако почему-то оставили эти места. А Глеб наткнулся на сваи случайно, когда охотился с острогой на неповоротливую нерестящуюся рыбу. Здесь на сваях и устроил себе пристанище: соорудил помост из крепких жердин, сложил березовый остов, обложил остов толстыми связками листьев осоки, ложе укрыл теплыми волчьими шкурами. Рядом, на помосте же, сделал из камней и глины очаг. Зимой обогревал свой шалаш просто: вносил внутрь глиняный горшок с пылающими угольями. Угли тихо тлели, и тепла от них хватало до утра… Добираться до этого жилища было Глебу не трудно: летом приплывал он В челне - узкой лодке, выдолбленной из ствола дерева (греки, коих много было среди церковников, называли такие лодки моноксилами); когда озера сковывало льдом, Глеб приходил к шалашу звериными тропами, тщательно заметая за собой следы.
Кроме Глеба, только Аскольд знал сюда дорогу. Каждое новолуние, когда в небе только-только появлялся узенький серпик, Аскольд навещал сына - приносил ему соль, трут, кое-что из одежды, хлеб и, конечно же, новости. Иногда, если были важные новости, отец появлялся чаще.
И в эту ночь он должен был прийти.
Сидя в полной темноте, Глеб смотрел на серебряный серп в небе, на ясные звезды. Легкий ночной ветерок веял ему в лицо, тихо плескалась под помостом вода.
Но вот послышался легкий всплеск и над озером - в той стороне, откуда должен был приплыть отец. Глеб всматривался в темноту, но ничего не мог увидеть - далеко. Ждал крика ночной птицы. То был знак. Но крика не было.
Может, никто еще не плыл по озеру? Может, просто плескала рыба?.. Не производя ни шороха, Глеб положил себе на колени меч.
Вот плеск раздался ближе.
Глеб напряженно всматривался в темноту.
В неясном свете звезд и народившегося серпика увидел поднимавшуюся над водой призрачную фигуру - как будто по озеру шел человек в белых одеждах.
Условного крика все еще не было. Глеб застыл в напряжении. Его, сидящего, сейчас можно было принять со стороны за камень.
Белая фигура уже была совсем близко. Глеб раз- глядел наконец: высокий, худощавый, плечистый старик стоял в челне, время от времени отталкивался от дна шестом.
Глеб вздохнул с облегчением:
- Это ты, отец?..
Однако ответа не последовало.
Глеб опять насторожился. И еще он был удивлен. Только что он ясно видел отца, и вдруг тот исчез, будто был призрак. Глеб огляделся и увидел старика чуть в стороне. Протер глаза. Старик неподвижно, будто вырубленный из дерева идол, стоял посреди озера.
- Отец, ты почему не отвечаешь?
Видение опять исчезло, чтобы немного времени спустя внезапно появиться возле самого помоста.
- Отец?.. - еще громче окликнул Глеб.
- Нет, я не отец, - донеслось с озера. Это и правда не был голос Аскольда.
- А кто ты?
Призрак долго не отвечал. А потом сказал-таки:
- Но, может, и отец… Тебе и твоим братьям… И еще другим…
Глеб поднялся, под ним скрипнул настил.
- Отец! Ты решил меня напугать? Ничего не выйдет!.. И что за странные шутки!.. Я вижу тебя; ты стоишь в челне. Ты забыл дорогу? Так плыви же на мой голос…
Где-то далеко над озером каркнула ворона. Глеб зябко повел плечами. Неизвестный старец ответил:
- Нет больше твоего отца. Нет больше Аскольда. - Как это нет? - опешил Глеб. - А ты кто?
- Я - легкий ветерок. Я - крик ворона. Я - свет звезд… У меда много имен.
Жутковато стало Глебу от этих слов. Но он переборол страх:
- Ты смеешься надо мной, старик. Скажи, что с моим отцом, с Аскольдом? Где он. Почему послал тебя?
- Никто не посылал меня, - глухо ответил голос. - Разве можно послать шелест листвы?
Тут почудилось Глебу, что слышит он в стороне шелест листвы. Но это, наверное, шелестела осока.
- Ты говоришь загадками! - крикнул раздраженно Глеб. - А на вопрос мой не отвечаешь. Скажи, что значат твои слова: нет больше Аскольда.
Ответом было молчание.
Глеб огляделся и никого не увидел поблизости. Ветерок перестал дуть, вода больше не плескалась. В зеркальной поверхности озера отражались звезды.
- Старик! Где ты? Почему не отвечаешь?..
- Я здесь, - голос прозвучал совсем рядом. - А на некоторые вопросы трудно ответить.
Глеб как ни крутил головой, не смог увидеть старца, хотя, казалось, только руку протяни - и дотронешься до него. Глеб крепко сжимал рукоять меча.
- Старик! Что ты хочешь сказать?
Ухнул филин в стороне. Оттуда ударил порыв холодного ветра. Оттуда же прозвучал и голос:
- Что хотел сказать, я сказал. Не жди, Воин, Аскольда! Отвязывай челн, иди домой. Как раз к тризне успеешь…
- Что ты говоришь, старец! Какая тризна? - досадовал, злился Глеб.
- У Мстислава спроси… У Святополка спроси… У Корнила спроси… - Что мне они? Я у тебя спрашиваю… - крутил головой Глеб.
- Спроси… Спроси… Спроси… - гуляло над озерами эхо. - Отмсти… Отмсти… Отмсти…
- За кого?
- Воин… Воин… Воин… - множилось над берегами, над зарослями осоки.
После того как вдалеке провыл волк, эхо смолкло. Глеб отпустил рукоять меча, опять сел на помост. Задумался. Не нравилось ему явление этого старца - явно колдуна. Не нравились, пугали слова его. Говорил старец, да недосказывал. Загадки загадывал. Одно только было ясно Глебу: что-то случилось с отцом. И, кажется, виноваты были Мстислав, Свято-полк, Корнил…
Глеб ступил в челн, оттолкнулся шестом от помоста…
Когда Глеб причалил к берегу, уже чуть приметно алел восток.
В доме Аскольда, большом и добротном, за широким дубовым столом собрались сыновья: Фома, Кирилл, Андрей, Игорь, Афанасий, Борис, Никифор и Памфил. На столе были хлеб и вино. Хлеба - малая краюха. Рады были, что и та есть, - по христиански помянуть убиенных. Голод. Многим в селениях подвело животы, многие попухли… Братья намели по сусекам две горсти зерна, смололи; испекли хлебец. Дали детям по кусочку, дали женам. Сидели за столом, отщипывали по крошке, запивали вином. Говорили по очереди.
Фома говорил первым, по старшинству:
- Всех опросили. Никто ничего не видел. Даже те, кто были в поле! Даже те, что были дома и смотрели в окно!.. За ним Кирилл отщипнул крошку:
- Мстислав говорит, видел следы, ведущие к лесу.
- Где те следы? - спросили младшие братья.
- Дружина затоптала, - ответил Кирилл. - Бросились убийцу ловить. Думали взять по свежему следу… Не взяли! А след затоптали…
Фома повернулся к Кириллу:
- Что еще князь говорит?
- Не очень-то верю я князю! - злобно сверкнул глазами Кирилл. - Думаю, видел он убийцу. Думаю, покрывает его.
- Почему так думаешь? - вскинул голову младший брат - Памфил.
Кирилл не ответил, сделал глоток вина, поморщился, вытер губы рукавом.
- Почему? - спросил Фома.
- Потому что улыбка Мстислава мне не нравится. И глаза Святополка. И не нравится, как у Корнила руки дрожали. Знают эти трое больше, чем говорят…
- А что говорят?
- Говорят, отец наш сам виноват - не платил князю оброк. Говорят, коли платил бы, - защитил бы его князь от разбойников, татей. А Аскольд не платил. И вот… лишился жизни.
- Да. Князь - защита. Это правда, - кивнул Фома. - С князем следует ладить.
- Может, половцы? - спросили Афанасий и Борис. Кирилл покачал головой:
- Половцы давно не приходят. Они знают: у нас голод, у нас нечего взять. Ханы приходят в урожайные годы.
- Это кто-то из своих! - сказал уверенно Андрей и отщипнул от хлеба.
- Кто? - сжал кулаки Памфил. - А если сам князь подослал убийцу? - предположил Андрей.
- Ты с ума сошел! - повысил голос Фома. - С князем следует ладить… Как ты мог подумать такое?
Памфил схватил Андрея за руку:
- Почему думаешь на Мстислава?
- Хочет нас запугать. И других из Сельца. Да и не только из Сельца…
- Объясни! Не понимаем… - сказали Афанасий, Борис и Никифор.
- Очень просто, - Андрей поглядел на Фому. - Князь ясно дает понять: не будете исправно платить - все смерть примете…
- И улыбается при этом, - добавил Кирилл. - Нехорошо улыбается…
Младшие братья кивнули:
- Князь Владимир нам был по душе. Справедливый.
- Может, Мстислав и убил? - понизил голос Памфил.
Фома вздрогнул:
- Придет же такое в голову!.. Зачем ему убивать своих подданных?..
- Говорит же Андрей, - Памфил кивнул на брата. - Для острастки…
Фома не хотел с этим соглашаться:
- Не может такого быть! Нашего отца очень уважали… К тому же, подумайте, братья, - если б убил Мстислав или его люди, что нам тогда делать? Против князя идти? А как дома наши, как жены и дети? Мы же не одни! Мы же не в лесу живем, как Глеб-Андрей нахмурился:
- Ты хочешь сказать, брат, что не пошел бы против Мстислава, если бы… - А ты пошел бы? - пристально посмотрел ему в глаза Фома. - Бросил бы своих малых детей, чтоб дружинники их утопили, как щенят?
Андрей отвел глаза:
- Разве я сказал, что князь убил? Это вот он, Памфил, сказал.
Фома посмотрел на младшего брата:
- Памфил, твоя молодая жена… Скольких детей тебе уже родила?
- Четверых, - Памфил спрятал глаза, потянулся за крошечкой хлеба, оброненной на столе. - Но двое умерли…
- Ты хочешь, чтоб умерли и остальные? Памфил посмотрел на старшего брата с досадой:
- Не о моих детях сейчас идет речь. А о наших родителях, убитых в поле… И мне трудно тебя понять, брат. Если б князь убил, ты бы…
- Князь не мог убить! - перебил его Фома. - Князю это не нужно, как не нужно тебе убивать своих пчел. Посему и говорить об этом - только время попусту терять. Нам надо думать, в каком лесу убийцу искать, кому отомстить…
- Об этом можно спросить у Глеба, - вдруг сказал Кирилл.
- Вот тоже - вспомнил! - зашумели братья. - Мы не видели его уже несколько лет.
Кирилл кивнул на распахнутое окно:
- Вон он идет, посмотрите!..
Двигая лавки, опрокидывая табуреты, все бросились к окну. И увидели Глеба. Тот шел по Сельцу, вскинув на плечо боевой топор; к поясу был прицеплен меч в ножнах.
Лицом был бледен Глеб, младший сын Аскольда. Хмуро глядел он по сторонам. Под его тяжелым взглядом улица будто вымерла: не бегали, как обычно бегают, дети, не грелись на солнышке старики.
На окно родительского дома глянул Глеб, отпрянули от окна старшие братья.
- Чем не разбойник? - тихо сказал Фома. - Эй, заприте покрепче дверь! На порог его не пускайте!..
Младшие братья и не думали слушаться:
- Такого не пустишь в дверь - он в окно вломится. Кирилл сказал:
- Пусть заходит. Брат все же!
Быстро сели на свои места, сделали печальные лица. С опаской косились на дверь.