– Отец, как ты можешь! – наконец опомнился Леонард. – Посовестился бы втягивать людей в свои игры! А ты, Эвике… да в своем ли ты уме? Так рисковать! Это безумие! Я этого не д-до-пущу!
– Отчего же, сударь? Может, я тоже хочу заработать. Не только же вам в роскошествах купаться.
– Если тебе нужны деньги, я их п-просто так тебе отдам!
– Э нет, сынок, сначала свой капитал сколоти! – встрял Штайнберг. – А моими деньгами не вздумай распоряжаться! Слишком тяжко они мне достались.
– Вот именно! И не нужны мне ваши подачки!
– Да вы что это, оба?! Гизела, ну хоть т-ты ей скажи!
– Опомнись, Эвике!
Но урезонить горничную было не так-то просто.
– Почему, фройляйн Гизела? – спросила Эвике, уперев руки в бока. – Я ведь служанка. Помните, вы читали мне книжку про то, как старый король послал рыцаря за море, чтобы тот привез его невесту? А когда они возвращались на корабле, камеристка должна была дать принцессе приворотное зелье, чтобы ее госпожа влюбилась в дряхлого женишка? Но рыцарь и принцесса по ошибке выпили зелье и полюбили друг друга. Скажите, кому пришлось лечь с королем в первую брачную ночь?
– Камеристке. Но "Тристан и Изольда" – просто легенда! У нас-то все по-другому!
– Это как же так у нас по-другому? Если не ошибаюсь, передо мной стоят два упыря, да и третий не за горами! Очнитесь, фройляйн. Мы в сказке. А во всех сказках служанка всего лишь разменная монета. Но если я буду монетой, так, чур, золотой! Ну, что скажите, герр Штайнберг?
– Пятьдесят, – процедил тот.
– Что, двести тысяч да еще и пятьдесят? Вообще здорово!
– Разорения моего хочешь, мерзавка?!
– Хочу, – призналась Эвике, – но вряд ли увижу. Потому что на свете нет справедливости, в этом я уже убедилась. А от вас не убудет. Снова заработаете, времени хватит. Век-то у вас долгий… если Виктор не укоротит.
– Вот ведь ушлая! Фройляйн Гизела, где вы только нашли такую? Ну хорошо, двести пятьдесят и не грошом больше.
– Триста.
– Что?!!!
– Я передумала.
– Ну знаешь, это уже ни в какие рамки! – запыхтел фабрикант.
– Договорились?
– Куда ж мне деваться?
– Деньги вперед.
– Что, прямо сейчас? Наличными?!
– За дуру меня держите? – усмехнулась девушка, – Завтра утром поеду в город и открою счет в банке, а вы туда переведете деньги. Сразу всю сумму. И чтобы без всяких там хитростей. Если хоть одного нуля не досчитаюсь, пеняйте на себя. Сдам вас Виктору с потрохами. Ясно?
– Куда ясней, – пробормотал вампир. – Ну что, по рукам?
– По рукам!
Эвике плюнула себе в ладонь и протянула ее Штайнбергу. Все-таки избавиться от приютских привычек ой как нелегко.
* * *
Рассевшись по диванам в Китайском Кабинете, они выжидательно смотрели на графа, который со свойственной ему тщательностью обдумывал услышанное.
– Нет, герр Штайнберг, – наконец произнес граф безапелляционным тоном, – я никогда не дам согласия на это предприятие. Я понимаю, что ваши друзья-вампиры не употребляют человеческую кровь, стало быть, и общаться с ними совершенно безопасно, – Уолтер на всякий случай прочистил ухо мизинцем, но граф продолжал, как ни в чем не бывало, – Да и сам виконт де Морьев – очень славный господин, иначе бы вы не просватали за него дочь. Но все равно, это в одинаковой степени опасно и подло. Просто объясните виконту, что невеста передумала. Как благородный че… уп… тва… существо, он не станет принуждать Берту к замужеству. Я не позволю, чтобы под крышей моего замка процветал обман! Также хочу напомнить, что пока Эвике здесь служит, она выполняет мои приказы. Мои, герр Штайнберг, а не ваши.
– Ничего я ей не приказывал! – раздраженно отозвался вампир. – Это было ее собственное решение.
– Вот как? Эвике, поди-ка сюда, – поманил ее граф.
Изрядно побледневшая, горничная приблизилась к нему на ватных ногах. Хозяин занес руку, и Уолтер готов был ринуться на защиту, но граф всего лишь взял девушку за подбородок, приподнимая ее опущенное лицо.
– Это правда? Ты действительно сама предложила?
– Да.
– Почему?
– Не робей, моя милая, – подбодрил ее Штайнберг, – расскажи хозяину про то, как мы славно поторговались давеча.
При этих словах в лице графа что-то изменилось – потух взгляд, прежде пылавший негодованием, а морщины показались еще глубже.
– Неужели? Хотя мне следовало догадаться. На какой сумме вы остановились?
– Триста тысяч, – сообщил Штайнберг, поморщившись, словно у него в сердце кольнуло.
– По крайней мере, буду знать, что ты не продешевила. Ты всегда была умницей, Эвике. Прирожденный математик. Как же ты намерена распорядиться такими деньгами?
– Я хотела…
– … сделать ноги отсюда, – договорил за нее вампир. – У вас преданные слуги, ваше сиятельство. Интересно, "преданный" и "предать" – однокоренные слова?
– Как знать… Эвике? Ну что ты, девочка, – он погладил ее по голове, и девушка вцепилась в его руку. – А это лишнее. Не стоит целовать мне руки… Это я должен просить у тебя прощения, а ты себя не вини. Ты мне ничем не обязана. Я предал тебя еще раньше. Мне не следовало брать тебя из приюта, тем самым взращивая в тебе ложную надежду. Ты, конечно же, рассчитывала, что будешь жить во дворце и донашивать великолепные наряды за своей госпожой. А вместо этого вы с Гизелой перелицовываете тряпки столетней давности. Я ведь все вижу, все замечаю… Простите, девочки. Делайте что хотите, я не буду мешать. Какой вес имеют мои приказы, если я не в состоянии позаботиться о самых близких? Никудышный из меня господин, да и отец тоже… Все, хватит жаловаться! Что-то мы совсем раскисли. Жизнь продолжается, так ведь? А я даже рад, что вы обе теперь пристроены. Пойду к себе, нужно еще парочку гробов для гостей закончить, – он кивнул присутствующим. – До свидания, герр Штайнберг. Леонард. Уолтер. Гизи… Берта.
Попрощавшись, он вышел из залы, за ним и потянулись жених с невестой, Эвике же стояла с опущенными плечами и глядела прямо перед собой. Уолтеру захотелось приободрить ее как– нибудь. Обнять. Сказать что-то приятное. Ведь кроме него никто не понимает, что это за ощущение, когда в тебе разочаровались все родные.
Перед тем, как выйти за дверь, Уолтер все-таки окликнул девушку.
– Эвике! Ты не сделала ничего дурного – вот и граф это понял. Тебя никто не осуждает.
– Спасибо, сударь, – с чувством произнесла та. – Без вас я бы ни за что не догадалась!
Подошедший вампир подставил ей локоть, на который она, не колеблясь, положила руку.
– Что, малышка Эвике, ушли твои друзья?
– Это ничего, – отозвалась девушка, – с такими деньгами я себе новых куплю.
– Ого! Ну, тогда пойдем, доченька?
– Хорошо, папенька!
Эвике сладко улыбнулась, но в глазах у нее было достаточно свинца, чтобы отлить пулю. Или серебра. Вампир поневоле вздрогнул.
– А знаешь, – сказал он задумчиво, – я бы и вправду хотел, чтобы ты была моей дочерью. Есть у тебя деловая хватка. И сердце из кремня.
Девушка посмотрела на него долгим взглядом.
– Знаете, сударь, сегодня я в первый раз порадовалась своему сиротству.
* * *
– А по буквам?
– M-y-f-a-n-w-y.
Проще не стало.
– Можно называть тебя "Эммелина"?
– Нет, – нахмурилась девочка. – Так меня зовут только дядя с тетушкой.
– Слушай, а почему ты выбрала имя Кармилла?
– Хотелось чего-то экзотичного.
Бывшая фройляйн Лайд, а ныне Берта Штайнберг, закатила глаза.
– Эээ… Маванви?
– Так сгодится, – пациентка кивнула великодушно. – Красивое имя, правда? Есть даже такая народная песня. И вовсе оно не сложное.
– Как же. Пока произнесешь, челюсть вывихнешь.
– Кто бы говорил! – возмутилась Маванви. – Вот ты, к примеру, почему выбрала такой псевдоним?
– Потому что я приношу окружающим одно лишь горе.
Маванви вспыхнула.
– Неправда! А мое имя – валлийское. Моя мама была родом из Уэльса.
– Давно ее… не стало?
– Почти десять лет назад.
– Мне очень жаль, – сказала Берта, отвернувшись.
Соболезнования вампира звучат ханжески. Все равно как если бы палач оплакивал мертвую канарейку. А может и оплакивал бы, кто его знает?
Девочка кивнула. На самом деле, слова Берты были ей приятны. Пусть они лишь дань вежливости, всего-навсего часть ритуала, наравне с траурными платьями и брошками из отполированного гагата, но даже такие ритуалы притупляют боль. Создается впечатление, что ты не наедине со своим горем, что через подобное уже проходили люди, и много раз, и не сломались.
– Итак, твой отец – родственник английского посла, – начала сиделка, и болтушка-Маванви подхватила:
– Младший брат. Только фамилия у меня мамина, потому что семья папы так и не признала его брак. Папа учился в семинарии, очень успешно, родители его чуть ли не в епископы прочили. Но в один прекрасный день он все бросил и уехал в Уэльс, проповедовать шахтерам. Семья решила, что он почудит и одумается, а он взял и женился на моей маме. Ой, что было! С бабушкой нервический припадок сделался, а дедушка в порыве ярости лишил моего папу наследства, да и вообще вычеркнул его из своей жизни. А все за то, что он унизил себя браком с босячкой.
– Твоя мать работала в шахте?
– Нет, она была учительницей в сельской школе. Но у папы в семье так повелось, что если твои предки не заседали в Палате Лордов – значит, ты голь перекатная. Им что детей учить, что вагонетки толкать – все едино.
– Знакомая картина, – вздохнула Берта. Правда, для ее отца такой шкалой служил банковский счет.
– Когда мне исполнилось семь, папа погиб в шахте, – продолжила Маванви, рассеяно накручивая пряди волос на пальцы. – Он часто спускался под землю с рабочими, чтобы лучше понять их быт. Ну, так вот, в тот день случился взрыв газа и… и все. Больше я его никогда не видела. На похороны меня так и не взяли. Мы с мамой подались в Лондон, к папиному брату. Мама надеялась, что он меня признает и как-нибудь нам поможет. Оставив меня в гостинице, она пошла к нему с визитом. Я думала, что придется ждать маму до вечера, но она вернулась уже через час. До сих пор не знаю, о чем они беседовали, только маме в ту же ночь стало совсем плохо, она слегла с горячкой. Поначалу хозяйка гостиницы взбеленилась, что мы приволокли заразу, но после все-таки вызвала доктора. Никогда не забуду, как он хотел отворить маме кровь с помощью скарификатора – это такая коробочка с лезвиями, когда жмешь на кнопку, они одновременно выскакивают и царапают кожу.
– Знаю, знаю. Неужели до сих пор лечат кровопусканиями?
Берта ухитрилась произнести слово "кровь" нейтральным тоном. Ну, почти нейтральным. Хоть губами не причмокивала – и то прогресс.
– Лечат. Хотя подозреваю, что на докторе хозяйка сэкономила. Увидев прибор, я расплакалась, но меня утащили за дверь. Однако и эта процедура не помогла. Через неделю… ну, в общем…
– А дядя твой, позволь спросить, чем в это время занимался?
– Кто его знает? Но на самом деле, он не так уж плох! – встрепенулась пациентка. – Он ведь не бросил меня на улице, а забрал к себе. Тетушка захотела принять участие в моей судьбе. Они с дядей как раз собирались в Вену, так что и меня захватили. Мне даже наняли гувернантку. Тетя хотела сделать из меня настоящую леди, с красивой осанкой и приятными манерами. Меня затянули в корсет, и стали учить игре на пианино, и танцам, и рисованию. Правда, моя тетя не одобряет романы, так что соваться в библиотеку мне было запрещено. Но я все равно пробиралась туда время от времени и читала, читала…
– Ловили тебя?
– Ага, я понимаю, на что ты намекаешь! Нет, меня не наказывали! Ну разве что на стуле заставляли стоять всю ночь или на пальцы надевали колодки.
– Что?!
– Это особые колодки, вроде двух пластинок со шнурками и дырочками. Продеваешь в них пальцы, а потом твои руки завязывают за спиной. Однажды я так на прогулку пошла с гувернанткой, на меня все оборачивались.
– А если нос чешется?
– Тогда плохо, – вздохнула пациентка.
– Вернемся к твоим эскападам в библиотеку. Это тогда в тебя развилась тяга к сочинительству?
– Да. Вот только романы зачастую описывали нашу современную жизнь, а мне хотелось… ну не знаю… чего-нибудь иного. Обычно я фантазировала перед сном. Меня отсылали спать ровно в восемь. Гувернантка еще проверяла, чтобы я спала непременно на спине и с руками поверх одеяла. Но сразу заснуть не удавалось. Я рассматривала занавески, на которые причудливыми пятнами ложились тени листвы, и представляла, что это какие-то другие листья, и другие деревья, да и вообще мир за моим окном уже не тот, что прежде. Порою мне казалось, будто на внутренней стороне моих век выгравированы карты иных миров – стоит только закрыть глаза, и они предстают предо мною… Как-то раз мне попался роман про одну вампиршу – тоже в нашей библиотеке стянула. Прочитала его запоем и просто влюбилась в эту тему. Вампиры ведь такие загадочные, такие прекрасные, такие…
– Гм.
– … такие зануды. Так вот, однажды дядя давал прием, но за стол меня, как водится, не посадили. Позвали только после десерта и велели спеть что-нибудь, а меня вдруг такая обида разобрала. Ну и наговорила всякого – будто я вампир, и они мне больше не указ, и вообще я сейчас всех тут покусаю. Меня сразу же отправили наверх. А наутро отвезли в больницу. Но я не сержусь на дядюшку, ведь мое поведение и правда было вызывающим. Дядя желает мне добра. Могло же быть и хуже.
– Запросто, – согласилась сиделка. – Например, звезда Полынь могла обрушиться на землю, а к тебе на файф-о-клок заскочили бы четыре всадника на конях оригинальной расцветки. Такой вариант тоже нельзя исключать.
– Берта, ну чего ты злишься?
– А ты как смеешь его оправдывать?
– Он мой дядя. Кроме того, ты его совсем не знаешь.
– Знаю! – почти взвизгнула вампирша. – Рыбак рыбака, Маванви. С той лишь разницей, что я не притворяюсь праведницей, понимаю что я – Зло, а твой дядя считает себя милосердным христианином, который сиротку призрел. Я когда охочусь, то хотя бы не говорю жертве, что это для ее же блага! Зато твой дядя мнит себя столпом общества! Такие сделают подлость, да еще и рассчитывают на благодарность! Вот и подумай, дорогуша, что хуже – просто зло или зарвавшаяся, самодовольная добродетель?!
Берта прошлась по комнате и рассеяно забарабанила по медному тазику.
– Ну и что мне с тобой делать, скажи на милость?
– А может…
Их взгляды сомкнулись, но сила притяжения как будто поманила взор Берты ниже, туда, где виднелись острые ключицы, посеребренные капельками пота… и еще ниже. Сама вампирша давно уже не различала перепадов температуры, но Маванви мучилась от духоты, потому и расстегнула сорочку. Воротничок подвернулся, еще больше обнажая шею. Или она это нарочно? О, проклятье! Берте невыносимо, почти до головокружения захотелось обоими руками вцепиться в льняную, сероватую от частой стирки ткань и разорвать сорочку у нее на груди, а потом… потом будь что будет. Девчонка сама виновата! Знает ведь, с кем имеет дело! Хотя откуда ей знать?
Вытянув руку, она поправила девочке воротничок и вновь уселась на табуретку.
– Забудь.
– Тебе что, жалко, что ли? – заныла пациентка. – Разве это так сложно?
– Да, сложно. Я недостаточно сильна. Вдруг не сориентируюсь в последний момент? Куда мне тогда девать твой труп?
– И правда, – пригорюнилась девочка. Никаких распоряжений насчет своего трупа она так и не отдала. – Значит, я тебе нравлюсь?
– Да, – сдержанно отозвалась вампирша и почему-то уточнила: – Как протеже, не более того. Хотя и раздражаешь ты меня порою так, что словами не выразить.
– Я всех раздражаю. Вот и тетя с дядей так думают.
– И, тем не менее, им придется смириться с твоим присутствием в их жизни. Ты им родня, а не собака приблудная. Я заставлю их забрать тебя отсюда.
– Нет, не надо! – взмолилась Маванви, сложив перед собою руки. – Пожалуйста, не отсылай меня к ним! Я лучше останусь здесь, с тобой.
– Глупости говоришь. Со мной ты не останешься ни в каком случае. Меня вообще скоро не станет. Но мы должны тебя устроить. Давай подумаем как. Что ты умеешь делать?
Бесполезный вопрос. Вряд ли Маванви умеет что-нибудь толковое. Даже так, выбор карьеры для женщины ограничен – учительница либо гувернантка, продавщица в магазине, портниха, стенографистка, медсестра – это в лучшем случае. В худшем – горничная, прачка, поденщица и дальше по нисходящей. А в самом крайнем – девица, живущая от себя. Но ничего этого Маванви не выдержит, слишком хрупкая разумом и телом. Так что же делать?