Казалось бы, человек должен был возблагодарить Бога за те удобства и средства к жизни, какими он пользовался, и, проникнутый светом Божественного учения, с терпением ожидал бы конца плена, поддерживаясь надеждой, что если Господь не оставил его теперь, то не оставит и впредь. Но Лисицын, не признававший верховного существа, часто проклинал свою участь и сгорал желанием возвратиться на родину, пусть бы пришлось для этого терпеть все возможные лишения и даже потерять жизнь.
Так проходили в унылом однообразии дни. Однажды ночью разбудил Лисицына страшный вой. Отомкнув отверстие, он увидел перед хижиной стаю волков, которые, усевшись полукругом, выводили дикую серенаду. Увидев человека, алчные звери завыли сильнее и заклацали зубами, от чего у Лисицына волосы встали дыбом, он до того растерялся, что несколько минут не мог замкнуть отверстие, когда же он это исполнил, волки пришли в ярость, и было слышно, как некоторые стараются вскарабкаться к отверстию.
Оправившись от испуга, Лисицын решил прогнать неприятеля выстрелами. Он снова отомкнул отверстие и прямо перед собой увидал волка с устремленными на
него светящимися, как раскаленный уголь, глазами. Выстрел поверг дерзкого на землю, но волки опять с бешенством бросились на хижину; одни стали грызть плетень, другие полезли на стену, несколько взобрались на крышу. Желая спасти хижину от разорения, осажденный был вынужден отстреливаться. На рассвете враги удалились. Сергей Петрович осмотрел хижину. Волки нанесли жилищу мало вреда - постоянные морозы превратили стены в камень. Восемь пушистых шкур стали трофеями Лисицына.
Чрезвычайно затрудняло нашего робинзона отсутствие теплой обуви. Он обертывал ноги волчьими шкурами, но от сырости они делались чрезвычайно мягкими, а высохнув, превращались в лубок и скоро приходили в негодность. Он пробовал растянуть шкуры на полу между жердочками мехом вниз и пропитывать мездру сперва мокрой золой, а потом, счистя золу деревянным ножом, обкладывал мелкой ивовой корой, разваренной в горшке до густоты кашицы. Этим способом он выдубил медвежьи и волчьи шкуры, которые сделались мягкими и не ломкими. Из медвежьей шкуры Лисицын нарезал полосы шириной в пол-аршина и ими, прямо на чулок, обертывал ноги мехом наружу, обвязывал от ступней до колен лыковой веревочкой, подобно тому как наши крестьяне обертывают ноги онучами. Из волчьих шкур он сшил тоненькими ремешками два одеяла, причем вместо шила употреблял рыбью кость.
Наступил новый год. Ничто не разнообразило уединенной жизни пустынника, и им овладела тоска. Тревожные сны представляли ему то родные поля с золотистой рожью, то барские хоромы тетки-баловницы, то великолепный Московский кремль с вызолоченными главами соборов, то широкую Неву с гранитной набережной... Наяву его преследовала мысль - идти берегом моря. Так он предполагал добраться до обжитых мест, если только он не выброшен на остров. Хижина ему опротивела; его настоящая жизнь стала казаться хуже каторги, никакие занятия его не развлекали, труд сделался тягостным, пища казалась отвратительной, даже привязанность бедного ежа приводила его в негодование. Внутренний голос твердил ему: иди! иди! иди!
Лисицын долго боролся с обуревавшими его мыслями, но болезнь (так я назову душевное его состояние) одержала победу над рассудком, и он решил оставить свое мирное жилище. Сделал нечто вроде салазок и нагрузил их меховыми одеялами, поместил мешок со съестными припасами. Двадцать шестого января он отправился в путь, на запад, держась берега моря, которое постоянно было с правой руки. Выпустив ежа на волю, он бодро зашагал по твердому снежному насту, хорошо вооруженный и, по его мнению, тепло одетый - в дубленке и папахе.
Лисицын потому предпочел путешествовать зимой, что ручьи и реки, скованные морозом, не могли остановить его в пути. Через несколько часов ходьбы он успокоился - будто гора свалилась с плеч. Надежда увидеть родину воодушевляла нашего странника.
К ночи он добрался до глубокого и широкого оврага, дно которого было занесено снегом. Его взяло раздумье, где ночевать: на снегу ли, прислонясь спиной к обрыву оврага, или на дереве. Страх заставил избрать дерево. Около полуночи его разбудил порывистый ветер с моря, потому Сергею Петровичу пришлось крепко держаться за сосну, чтобы не упасть. При этом ветер нашел много слабых мест в европейской одежде странника и оледенил его до того, что он был принужден спрыгнуть на землю и согревать себя сильными движениями. Была даже минута, когда ему захотелось вернуться в теплую хижину, где его ожидали мягкая постель и горячая пища. Но мысль о родине победила искушение. Внутренний голос направлял его: иди! иди! иди!
Углубясь в лес, чтобы обойти овраг, Лисицын прошел около двух верст, нашел удобный переход через овраг и снова приблизился к морю. В этот день он устал больше. Пища была мерзлая. На третью ночь он решил ночевать в кустарнике, подостлав одно меховое одеяло, а другим тщательно прикрывшись. На этот раз сон его был крепкий и он не озяб.
Подвигаясь по предначертанному пути, Лисицын часто встречал быстрые реки, которые, низвергаясь водопадами в море, не замерзали, а также большие и малые бухты и заливы. Их приходилось обходить со значительной потерей времени. Но окрыленный надеждой, странник наш не обращал на это внимания и бодро шел вперед.
Прошли две недели. Лисицын привык есть мерзлую пищу и спать на земле под меховым одеялом. В его сигарочнице было несколько зажигательных спичек, с помощью которых он мог бы развести огонь, но он берег их как драгоценность на случай крайней нужды.
В начале третьей недели странствования Лисицын углубился далеко в лес, обходя речку, быстро катившую свои волны между огромными камнями, и достиг подошвы скалистой возвышенности, в которой нашел грот. Стены и свод его состояли из огромных известковых плит, на самом верху находилась трещина, свободно пропускающая ток воздуха. Сергей Петрович благоразумно решил воспользоваться этим убежищем для трехдневного отдыха, необходимого для восстановления сил.
Первой его заботой было натаскать сухого валежника и развести огонь, дым не беспокоил Лисицына, потому что свободно уходил через трещину. Вход в пещеру для безопасности он заткнул охапками хвороста, привалив несколько камней. После долгого и трудного странствования он наконец имел возможность снять обувь и отогреться у огня. Молодой путник сварил горячую похлебку из сушеной рыбы. Кто не испытал голода, холода, проникающего до костей, и крайней усталости, не поймет того наслаждения, которое испытал Лисицын.
Счастливый настоящим, усталый до изнеможения, он подбросил в пылающий костер хворосту, улегся рядом на мягких одеялах и крепко заснул.
Было восемь часов утра, когда он открыл глаза. Костер потух, но под пеплом сохранилось много раскаленных углей, так что можно было легко развести огонь для приготовления завтрака. Представьте его удивление, когда, раскрыв мешок с припасами, он заметил значительную в них убыль. Кто же мог совершить это воровство? Он обратился ко входу в пещеру - все так, как было с вечера. Обойдя все закоулки грота, не нашел другого выхода или расселины. Осталось только допустить, что запасы неблагоразумно истреблены им самим и что пора подумать об экономии.
Набрав еще валежнику и старательно поддерживая огонь в течение всего дня, Лисицын отлеживался на своем ложе. Собираясь спать, он положил мешок с рыбой на видном месте, недалеко от костра, и посыпал вокруг него пол пещеры золой, чтобы в случае пропажи рыбы узнать вора по следам на золе. Утром, разведя большое пламя, он осмотрел мешок и уверился, что похищено еще около десятка окуней, на золе же не было приметно никаких следов. Лисицын задумался: неужели кто спускается сверху за его припасами?
Он вышел из грота и, несколько часов бродя по скалам, добрался до самой расселины в своде, но нигде не нашел следов живого существа. Возвратясь в пещеру, Лисицын увидел, что запас его еще уменьшился. Это привело его в ужас. Он тотчас же убежал бы из пещеры с малым остатком пищи, если б наступившая ночь не принудила его остаться.
На этот раз мешок с рыбой он положил под голову. Ночью Лисицын был разбужен шорохом близ своей головы. Костер горел ярко. Он встал на ноги и увидел лисицу, прыгнувшую от его изголовья с рыбой в зубах. Схватив ружье, он бросился за рыжей вдогонку. Хитрый зверь не давал своему преследователю возможности прицелиться, прыгая и обмахиваясь пушистым хвостом, но вот лиса бросилась стрелою в угол грота, часть ее туловища уже наполовину скрылась, когда роковая пуля остановила беглянку. Вытащив из трещины тело лисицы, обворованный ею бедняк теперь только заметил нору похитительницы его съестных припасов. Молодой путешественник, осмотрев мешок с провизией, с отчаянием увидел, что осталось не больше десятка рыбок и два куска сушеного зайца. Он даже подумал
было, не воротиться ли в хижину, ведь с таким ничтожным запасом далеко не уйти; его с большой экономией едва могло хватить на обратный путь. Раздумья недолго тревожили Лисицына, страстное желание скорей увидеть родину победило все доводы разума, надежда нашептала ему, что на случай крайней нужды у него еще четырнадцать зарядов, с помощью которых он может убивать крупных животных и питаться их мясом долгое время. Итак, он снова пустился в свой неизвестный путь. К вечеру обошел скалистые высоты и приблизился к реке, на которой не смог отыскать брода.
Между тем ветер с моря начал крепчать, поднимая снежную пыль, а когда совсем стемнело, превратился в сильный снежный ураган. Лисицын тщетно искал, где бы удобнее приютиться на ночлег, снег лепил ему глаза и до того опудрил его одежду, что он стал походить на снежную глыбу, медленно двигавшуюся между редкими в этом месте деревьями. В пяти шагах ничего невозможно было разглядеть. Блуждая, странник потерял свой главный ориентир - море. Ему показалось, что он перешел реку, и он решил держаться более правой стороны. Холод сильно донимал его, ноги, утопая в сугробах, отказывались служить.
Но Провидению неугодно было лишить Лисицына жизни, оно привело его к толстому дубу, имевшему обширное дупло. Усталый, измученный, полузамерзший путешественник с большим трудом влез в это убежище и едва отогрелся под меховыми одеялами.
К утру метель несколько стихла. Лисицын увидел вокруг высокие снежные холмы. С большим трудом он выбрался на прогалину, по которой можно было идти. Он шел до самой ночи, но не увидел моря и с отчаянием должен был признать, что заплутался. Теперь только он понял безрассудность своего предприятия, проклиная день своего рождения. Правда, было от чего сходить с ума: пищи оставалось не более как на четыре дня, и ни одно животное не встретилось на пути его. Верная смерть ожидала дерзкого путешественника.
С этого дня начались бедствия Лисицына. Ему оставалось одно утешение - он мог еще записывать дни и числа. Шел как автомат, без цели, держась одного направления. К несчастью, дни стояли пасмурные, так что определить страны света по солнцу было невозможно. В этом горестном путешествии ему часто случалось целый день оставаться без пищи. Он уже не жалел пули на зайца и спички для огня, только бы продлить свое жалкое существование.
Двадцать седьмого февраля едва живой он добрел до замерзшего болота, окруженного гигантскими елями. Его мучил нестерпимый голод - уже двое суток он не находил пищи. Ни салазок, ни одеял с ним не было. Вещи эти тяготили его, и он их бросил. Ружье он нес с трудом на ослабевших плечах и не расставался с ним и с пистолетами только потому, что в них заключалась надежда на
существование. Жгучая боль в пустом желудке заставила Сергея Петровича вспомнить о пище. Он разгреб снег, попробовал пожевать клочок мха, но после двух глотков этой нечеловеческой пищи почувствовал в желудке сильнейшую
резь. Несчастный заплакал и вспомнил о Создателе.
В первый раз его ожесточенное сердце смягчилось, и он произнес: "Творец мира, если Ты существуешь, приди ко мне на помощь!" Собрав последние силы, он прошел около версты и упал в изнеможении под развесистым деревом в ожидании смерти.
...И вот предстал его воображению небольшой родительский дом, его маленькая детская с некрашеной кроваткой в углу. Он лежит в ней под ватным одеялом, а добрая няня рассказывает страшные сказки. Как в тумане, увидел он погребальную процессию: люди идут в черных мантиях с зажженными факелами, протяжно поют певчие и музыка играет печальный марш. В гробу, обитом малиновым бархатом, офицеры несут его отца... А вот большой барский дом его тетки; лихая тройка стоит у крыльца; добрая старушка, вся в слезах, благословляет его в путь дрожащей рукою.
Бедняк не чувствовал, как по лицу его текли обильные слезы. Сильные судороги заставили его очнуться; он тяжело застонал и снова обратился к Богу: "Господи,
если Ты существуешь, не допусти меня умереть, не познав Тебя. Грехам моим нет числа, но, говорят, милосердие Твое безмерно; помилуй меня или положи конец моим страданиям". С этими словами он возвел глаза к небу, как бы ожидая оттуда помощи, и помощь ему была явлена: над своей головой Лисицын увидел низко висящие кедровые шишки с орехами. Ружейным прикладом он сбил несколько шишек и утолил голод. Под этим деревом Лисицын пробыл два дня; он настолько восстановил силы, что снова смог отправиться в путь, набив карманы орехами.
К ночи того же дня он достиг моря, но теперь оно было с левой его стороны. Убедясь на горьком опыте в тщетности своего предприятия и опасаясь новых бедствий, Лисицын решился идти по этому обратному направлению, которое должно было привести его к хижине. Эта мысль даже обрадовала его, но оставался страх, что он, быть может, оставил позади свое зимовье.
Пройдя не более десяти верст в целые сутки, Лисицын достиг огромной сосны, рядом с которой возвышалась куча хворосту. Он хотел было отогреться здесь у огня, но вой волков, показавшийся ему близким, заставил его расположиться на дереве. Он старался не спать, чтобы не упасть с дерева; однако с рассветом вздремнул и выронил ружье. Хворост под деревом зашевелился и из-под него показался огромный медведь. Зверь сперва лениво встряхнулся, потом обнюхал воздух и с ворчаньем устремил свирепые свои глаза на полуживого человека. Страх придал Лисицыну бодрости, и он стал поспешно карабкаться выше. Медведь не торопился. Он спокойно дал своей жертве подняться на средину высоты ствола и с грозным ворчаньем полез на дерево. Лисицын понял, что жить ему осталось несколько минут, потому что чем выше он уходил от своего врага, тем меньше оставалось у него возможности к спасению. Теперь только он увидел свою ошибку: ему бы следовало спуститься на землю по одной из толстых ветвей, наклонившихся почти до самой кучи хвороста, когда медведь полезет на дерево, а если бы зверь начал с него спускаться, ему легко было бы подняться по той же ветке, и так до благоприятного случая.
Лисицын обдумывал свою ошибку, стоя на одном из уступов ствола и не сводя глаз со свирепого преследователя, вдруг ему пришла счастливая мысль: пустить в дело пистолеты. Дождавшись, когда голова зверя приблизилась к нему на нужное расстояние, он выстрелил, но рука, вероятно, сильно дрожала, пуля в голову не попала, а раздробила только нижнюю часть скулы. Медведь издал такой яростный рев, что у бедняка не хватило мужества выстрелить из другого пистолета; вместо этого он с поспешностью полез выше, взывая о помощи к Богу.
Вдруг он обо что-то сильно уколол лицо. Оказалось, это была длинная ветка стоящей вблизи старой сосны. Не рассуждая, сможет ли эта ветка выдержать тяжесть его тела, он уцепился за нее, как утопающий хватается за обломок доски, посланный Провидением. Без сомнения, одно только отчаяние придало Лисицыну смелость и ловкость исполнить этот опасный маневр. В один миг он очутился на толстом конце ветки у ствола соседнего дерева, откуда стал следить за поведением своего лютого врага. Медведь начал поспешно спускаться. Наш герой убедился, что смышленый зверь намерен сделать приступ на его новое убежище.
Наступил солнечный день. Лисицын осмотрел занятую им позицию; страх постепенно рассеялся, к нему возвратилось хладнокровие. В случае нужды была возможность на значительной высоте перебраться на толстый сук соседнего дерева. Лисицын стал дожидаться своего врага. Медведь медленно приближался к нему, вероятно, в полной уверенности захватить добычу. Не допустив до себя зверя на сажень, Лисицын пополз по толстой ветке на соседнее дерево. Как он рассчитывал, так и случилось: рассвирепевший медведь последовал за ним, но, добравшись до средины ветки, не смог двигаться дальше - ветка начала склоняться под тяжестью его огромного тела.
Враги были так близко, что чувствовали дыхание друг друга. Медведь страшно ревел, видя, что добыча от него ускользнула. Лисицын, убедившись в невыгодном положении противника, выстрелил почти в упор - медведь рухнул на землю и остался недвижим.
Прошло около часа, прежде чем Лисицын решился спуститься с дерева. Он побрел вдоль морского берега, оставив нетронутой свою добычу, не имея сил справиться с такой огромной тушей. К тому же его буквально подгоняло желание поскорее добраться до своего скромного жилища, которое теперь казалось ему чуть не земным раем.
В этот день он съел последнюю горсть орехов; ноги едва служили ему, голова была тяжелой, как свинец. Пройдя небольшое расстояние, он должен был останавливаться для отдыха. К полудню у него до того отяжелела голова и ослабли ноги, что он без чувств упал на снег. Сколько часов пробыл Лисицын в беспамятстве - кто знает? Наконец, опираясь на ружье, он побрел дальше, томимый сильной жаждой.
Пройдя с трудом около двух верст, услыхал шум водопада и скоро был у реки, с ревом по камням низвергавшейся в море. Ни на что не обращая внимания, страдалец наш припал к воде. Утолив жажду, он осмотрелся и от радости заплакал. Это была та самая река, на берегу которой стояла его хижина. Он хотел скорее бежать к дому, но ноги отказывались повиноваться, его бросило в жар. Тогда Лисицын пополз, беспрестанно отдыхая. К счастью, день был теплый, иначе он бы замерз.
Вот показалась на холме его хижина. С радостными слезами Лисицын простирал к ней руки: "Боже, дай мне сил добраться!" Бог услышал его молитвы: еще до заката солнца он оказался дома, и у него еще достало сил затопить печь, раздеться и улечься на постель, тепло укрывшись. Лисицын, как видно из его дневника, возвратился в хижину второго апреля, следовательно, прошел почти год пребывания его в необитаемой земле.