С этим чувством удовлетворения он и вернулся в Гамбург. Однако там оно сразу же было омрачено печальной новостью: за время их плавания североафриканские пираты захватили три гамбургских судна. И Карфангер еще настойчивее стал при каждом удобном случае напоминать отцам города о необходимости строить собственные конвойные корабли. К растущей досаде Томаса Утенхольта, он каждое выступление завершал своим неизменным: "В остальном полагаю, что во имя процветания и развития нашего мореплавания и нашей торговли городу не обойтись без нескольких хорошо вооруженных фрегатов".
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Проходили годы. Все так же по весне Эльба ломала лед, освобождая путь первым торговым караванам ганзейского города Гамбурга, отправлявшимся через Северное море в Атлантику, а оттуда - в Белое море, в Архангельск; или на юг, к берегам Испании и Португалии, чтобы лишь осенью возвратиться в родной порт. И год за годом, от первого снега до первого дождя, пока ни начиналась новая навигация, Берент Карфангер не уставал повторять слова о необходимости постройки конвойных фрегатов и в правлении гильдии капитанов и шкиперов, и в адмиралтействе, и в совете. Но все было напрасно.
Наконец настал день, когда вниз по Эльбе ушли и корабли Карфангера.
На этот раз на борту "Дельфина" находился и Алерт Хильдебрандсен Грот:
Утенхольт послал его в Голландию за флейтом, который построили на голландских верфях по заказу гамбургского судовладельца специально для плавания в Балтийском море. Дело в том, что за проход кораблей через пролив Эресунн шведы взимали пошлину, размер которой зависел не от тоннажа корабля, а от площади его верхней палубы. По этой причине голландские флейты имели заваленные внутрь, как у испанских галионов, борта и закругленную корму.
Когда вдалеке показался Ритцебюттель, Алерт Грот дернуя своего племянника за рукав:
- Гляди, Берент. Видишь те восемь парусников в гавани? Завтра они отплывают в Испанию, как делают это уже много лет подряд. Они пойдут караваном, который можно скорее назвать флотилией, ибо они всегда выбирают адмирала. На этот раз им стал Симон Рике, поскольку его корабль самый большой и вооружен лучше остальных.
- Я знаю, дядя. Симон Рике состоит на службе у Утенхольта и знает толк в навигации, но не в морских сражениях. Да, у них на всю флотилию наберется пушек восемьдесят. Но только… - Карфангер не договорил и безнадежно махнул рукой в сторону Ритцебюттеля. - А команда? Конечно, почти все они - храбрые ребята и не струсят в бою. Но кто может поручиться, что их командиры достаточно хорошо знают военное дело для того, чтобы суметь организовать надежную оборону судна, если в воздухе запахнет порохом? Нетнет, дядя, тут двух мнений быть не может: без хорошо вооруженных…
- … конвойных кораблей, принадлежащих городу, - в тон ему подхватил Алерт Грот и закончил: - О которых город и слышать не хочет. По-прежнему не хочет, хотя за семь лет ты им все уши этим прожужжал. Разве не так?
- Не совсем так. Я вам скажу, что кое-кто уже начал задумываться: ведь Тунис и Алжир по-прежнему пиратствуют на морях. Не забывайте и о том, что датчане или шведы в любой момент могут блокировать выход в море, если у нас не будет достаточно силы, чтобы этому воспрепятствовать.
С недавних пор и Бранденбург все чаще поглядывает в сторону моря.
- Э, да о чем ты говоришь! Этих бранденбургских сухопутных крыс отродясь еще в море не видали! - захохотал Алерт Грот. - Пока что власти курфюрста не хватает даже для того, чтобы прогнать шведов с немецкого берега.
- Как бы там ни было, а в этом году на амстердамских верфях для Бранденбурга построили два фрегата, каждый из которых может нести не менее двадцати шести пушек. Можете сами в этом убедиться, когда будете принимать флейт. А теперь прикиньте: у них на горсточку "купцов" - целых два фрегата, а у нас на весь торговый флот - ни одного. Нет уж, как раз эти, по вашему выражению, "сухопутные крысы" и зашевелились, в то время как премудрые отцы города…
- Но для Гамбурга курфюрст уж не построит флотилии, можешь быть спокоен, - перебил его Алерт Грот. - Он лишь о собственной корысти печется, а что творится в империи - ему наплевать.
Карфангеру пришли на ум события шведско-польской войны, когда в июле
1656 года в битве под Варшавой курфюрст Фридрих Вильгельм вместе со шведами разбил поляков. За это шведский король Карл Густав по условиям Либавского договора отписал ему во владение Восточную Пруссию, до тех пор принадлежавшую курфюршеству Бранденбургскому как ленное владение Польши.
Но затем, когда Россия, Дания и император Леопольд объявили войну Швеции, курфюрст примкнул к ним и выступил против своего недавнего союзника. Скорее всего, он втайне надеялся отобрать у шведов Штеттин и отогнать их от устья Одера. Эти расчеты не оправдались, однако курфюрст вряд ли отказался от мысли когда-нибудь все же прибрать к рукам выгодно расположенные гавани на Балтийском море.
- Мне хорошо знакомы эти приступы "бранденбургской лихорадки", - сказал Карфангер после долгой паузы, - которые гонят курфюрста то в один лагерь, то в другой. Но скажите, на кого нам еще опираться, ведь все помыслы императора направлены на восток? От Габсбургов помощи ждать нечего. Другое дело - Бранденбург: у нас, на севере, он набирает силу и не меньше нашего заинтересован в развитии мореплавания. Разве не лучше было бы всем приморским германским государствам, лишь на словах входящим в полуразвалившуюся империю, объединиться в могучий союз и совместными усилиями двигать вперед торговлю и мореплавание?
- Такой союз можно было бы лишь приветствовать, - согласился Алерт Грот, - но Бранденбург перестанет быть Бранденбургом, если не будет нас втягивать в одну авантюру за другой.
- Как бы ни обернулось дело, пока что надо самим о себе позаботиться, и в первую очередь построить фрегаты, - заключил Карфангер.
Алерт Грот промолчал; казалось, что он крепко задумался над словами своего племянника. Однако вскоре его внимание привлекли другие события.
Подгоняемые умеренным северо-восточным бризом они с полчаса назад профили Шархерн и повернули на запад. В это время слева по борту показался остов корабля, некогда прочно севшего на мель возле Шархернского рифа, который сейчас, при начавшемся отливе, возвышался над волнами. Некоторое время Карфангер рассматривал его в подзорную трубу, затем вдруг резким движением сложил ее и скомандовал:
- Орудия левого борта - к бою! Серебряный талер тому расчету, который первым доложит о готовности! - В его поднятой руке блестел новенький рейхсталер.
Тотчас по мокрой палубе зашлепали десятки босых ног, ловкие руки в мгновение ока откинули крышки орудийных портов и развязали найтовы, крепившие пушки к бортам и переборкам, насыпали порох на затравки. И вот уже задымились фитили; тем временем готлангеры - так называли орудийную прислугу - уперлись плечами в лафеты и выкатили пушки вперед так, что их жерла высунулись из портов. Спустя несколько минут лафеты были вновь крепко-накрепко принайтовлены к тяжелым кольцам, ввинченным в борт и палубный настил, - и отовсюду послышалось: "Номер третий готов! номер пятый готов! номерервый готов! "
После того, как доложил последний, Карфангер проверил заряды всех пушек. Все было сделано на совесть. Серебряный талер и похвалу капитана принял Хейн Ольсен - в недалеком прошлом юнга с "Мерсвина", а ныне бравый помощник боцмана, старший над пятью канонирами третьего орудия.
Между тем "Дельфин" подошел к остову погибшего корабля на расстояние пушечного выстрела. Карфангер обратился к Ольсену:
- А ну-ка покажи теперь, умеют ли твои ребята так же хорошо стрелять.
Быстро заряжать - это важно, слов нет, однако точно попадать - гораздо важнее…
- Куда прикажете попасть? - спросил Хейн Ольсен, глядя на остов мертвого корабля. Карфангер велел перебить баллер руля. "Нелегкая задач черт возьми! " - подумал Алерт Грот. Теперь канониры Ольсена в момент могли растерять только что завоеванный авторитет. Но помощник боцмана принялся хладнокровно отдавать команды. Приложившись к шестифутовому стволу пушки, он прикинул расстояние до цели и навел орудие. Выпрямившись, выждал несколько мгновений и решительно гаркнул:
- Огонь!
Раздалось шипение пороха на затравке - и пушка с оглушительным грохотом разрядилась. Хейн Ольсен затаил дыхание. В следующее мгновение с грот-марса-рея раздались победные крики - ядро угодило точно в цель.
Ольсен приник к орудийному порту: вместо длинного деревянного бруса под кормой погибшего корабля торчало лишь несколько бесформенных обломков с острыми краями. Сияя, он повернулся к капитану, чтобы доложить об исполнении приказа, но тот остановил его, положив руку на плечо.
- Что вы скажете, дядя, разве такой выстрел не стоит еще одного талера? - спросил он, обращаясь к Алерту Гроту.
- Погоди, Берент, - отвечал тот, - другой талер за мной: плата за науку, так сказать. - С этими словами Алерт Хильдебрандсен Грот развязал свой кошелек и вручил Хейну Ольсену второй серебряный талер.
Когда они вновь поднялись на ют, остов судна остался уже далеко за кормой. Карфангер приказал развернуться и разрядить в него остальные пушки левого борта.
- Не сиди он на мели, пошел бы сейчас на дно камнем, - прокомментировал залп Алерт Грот и добавил уважительно: - Да, команда у тебя вымуштрована что надо. А как развернулись, да еще в таком фарватере - чисто сработано, черт меня подери!
- Согласитесь, что на такое дело грех жалеть порох и свинец. Иначе пушкарей не обучить. Не скрою, все это влетает мне в копеечку: порох и ядра обходятся недешево. А главное - время, оно всего дороже. Но если речь идет о безопасности плавания, я за ценой не постою.
- Ну, а я, дорогой Берент, теперь понимаю, почему ты так упорно не желаешь ходить в караване с конвоем, как все остальные.
- Тут все зависит от конвоя, дядя. Как в малом так и в большом.
- Что-то я тебя не пойму.
- Если бы наш город так же заботился о безопасности своих кораблей, как я - о своих-то не понадобилось бы нанимать конвоиров со стороны.
К вечеру второго дня плавания они пришли в Харлем, и Алерт Грот сошел на берег. Отсюда он рассчитывал добраться до Амстердама по суше. Карфангер взял на борт еще кое-какой штучный груз. Всю ночь его корабли простояли на рейде, а наутро "Дельфин" и "Мерсвин" подняли паруса и отправились в дальний путь через Атлантику в Новый Амстердам.
В это самое время в доброй сотне миль у них за кормой шел направлявшийся в Испанию караван из восьми тяжело груженных гамбургских "купцов" под началом Симона Рике.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Подгоняемый устойчивым северо-восточным бризом гамбургский караван прошел Па-де-Кале, миновал сверкающие в лучах солнца меловые скалы, оставил за собой Ла-Манш и остров Уэсан. Грозный Бискайский залив на этот раз обошелся с ними милостиво, и корабли благополучно обогнули мыс Финистерре. Теперь караван, ловя в паруса хороший норд-вест, спешил навстречу теплому дыханию юга. Невысокие, пологие волны Атлантики лениво колыхали суда и катились дальше к скалистому, изрезанному многочисленными бухтами галисийскому берегу, который медленно проплывал по левому борту.
Ветер дул ровно, так что не было нужды маневрировать парусами. Команды наслаждались отдыхом, греясь на залитых солнцем палубах. Одни ставили парусиновые заплаты на свое видавшие виды куртки и штаны, другие чинили дырявые рубахи, третьи, попыхивая трубками, плели друг другу небылицы о всяких чудесах, о морских девах, якобы ими виденных, или дремали под скрип рангоута и посвист ветра в снастях.
Дозорные в "вороньих гнездах" начинали клевать носом, устав вглядываться в сверкающую мириадами солнечных бликов бескрайнюю водную равнину, и тут же спохватывались, вновь изо всех сил тараща глаза, всматриваясь то в горизонт, то в очертания близкого берега. Не дай Бог попасться спящим боцману или штурману, о капитане и говорить нечего! Первый попавший под руку обрывок троса пойдет гулять по плечам, спине и голове. И несчастные дозорные продолжали свою беззвучную борьбу с предательским сном, изнывая в ожидании смены.
Так было на всех судах каравана: от шедшей первой "Морской ласточки" до "Анн-Шарлотт" под командованием Михеля Шредера, замыкавшей кильватерный строй. Тишину нарушали только скрип реев да плеск рассекаемой форштевнями волны.
Капитан "Морской ласточки" велел поставить на юте кресло с высокой спинкой, натянуть над ним кусок парусины наподобие тента, и теперь блаженствовал, развалясь в кресле и поглаживая свой внушительный живот. Симон Рике любил комфорт и вообще-то с гораздо большим удовольствием предпочел бы сидеть в какой-нибудь теплой конторе на берегу, чем болтаться по морям-океанам. Однако его отец, в прошлом лихой старший боцман, много сил положил на то, чтобы сын пошел дальше и непременно стал капитаном.
Симон Рике безропотно подчинился отцовской воле, много лет ходил в море и наконец в самом деле дослужился до капитана, хотя никогда особого призвания к морскому делу не ощущал и давно бы уже все бросил, если бы не отец. Худо-бедно, а из Симона Рике вышел в итоге совсем даже недурной капитан, которому без особой тревоги доверяли груз и корабль, ибо Симон Рике был человеком осторожным до крайности.
Вот и сейчас возглавляемый им караван, опять же по причине исключительной осторожности выборного адмирала, держался как можно ближе к берегу, ровно настолько, чтобы еще хватало фарватера для маневра. Корабли буквально крались вдоль полосы прибоя, опасаясь упустить его из виду, как боятся выпустить из рук перила шаткого мостика, перекинутого через бездонное ущелье. Так плавали на заре мореходства. Точно так же, крадучись, ходили в свое время вдоль берегов ганзейские когги и хульки - только днем, с закатом солнца сразу же бросая якорь. Симон Рике с удовольствием последовал бы примеру своих предков, если бы только не опасался сделаться всеобщим посмешищем. Ведь уже полтора столетия прошло с тех пор, как Христофор Колумб отправился на запад в Атлантический океан, а Васко да Гама отважился обогнуть мыс Доброй Надежды и добрался до Индии. Ровно сто сорок лет назад Фернан Магеллан открыл пролив, названный впоследствии его именем. Кого нынче удивишь рассказами о многомесячных морских путешествиях? Мореходы давно научились использовать в навигации достижения науки, в первую очередь, геометрии и астрономии - чего, впрочем, нельзя было сказать о кораблестроителях. Инструменты для ориентирования и определения местоположения судна в безбрежных океанских просторах достигли высокого совершенства.
В то время как Симон Рике то и дело прикладывался к оловянной фляге с вином стоявшей подле кресла, Михель Шредер беспокойно расхаживал по шканцам "Анн-Шарлотт", кидаясь то к правому борту, то к левому. У правого он до рези в глазах вглядывался в линию горизонта - не покажется ли где чужой парус. Потом переводил взор на небо, опасаясь появления грозовых облаков, предвестников шторма; у левого наводил подзорную трубу на отвесный берег, внимательно разглядывая каждую бухточку, каждый скалистый островок.
- С вашего разрешения, капитан, - раздался за его спиной голос штурмана, - позволю себе заметить, что ваша осторожность чрезмерна. Погода, видать по всему, продержится еще долго.
- О погоде я и не беспокоюсь, - отозвался Михель Шредер, - хотя все равно не стоит держаться слишком близко к берегу. Как раз он-то и не внушает мне особого доверия, штурман.
- Но почему, капитан? Мы ведь с Испанией в мире.
- Насчет испанцев и португальцев тревожиться нечего, это верно. Вы лучше поглядите на эти необитаемые островки да на изрезанный бухтами берег, где тоже не найдется ни одной живой души до самого Виго. Если где-нибудь здесь прячутся в засаде алжирские рейсы, то никакой мир с Испанией нас не спасет.
- Вы опасаетесь, что…
- Ничего я не опасаюсь! Прикажите-ка лучше на всякий случай открыть орудийные порты и выкатить пушки. Мы так близко от суши, что можем с этим и опоздать, ежели что случится.
Штурман отправился выполнять распоряжение. Пушкари, досадливо ворча, нехотя потащились к орудиям. Куда как приятнее было бездельничать, греясь на солнышке! Но едва только пушки выкатили и принайтовили, раздалась новая команда: люпку на воду! "
Спуск на воду большой шлюпки также относился к числу приготовлений к возможному бою: тем самым освобождалось место для канониров и готлангеров на нижней палубе, а кроме того, шлюпка была все время наготове, на случай, если команде придется покинуть судно.
- Не иначе нашему капитану привиделся Летучий Голландец, - съязвил боцман. Парусный мастер резонно возразил, что этот корабль-призрак, предвестник несчастья, держится все больше в южных широтах, поблизости от мыса Доброй Надежды. Уж если кто капитану и привиделся, то это мог быть лишь красноглазый и зеленоволосый корабельный домовой.
- Так он же добрый дух, старик, - ввязался в диспут штурман.
- Это верно, - согласился парусный мастер. - Ежели ночью крепления шпангоутов поскрипывают - значит все в порядке: это он конопатит щели, чтоб нигде вода не просачивалась. А иногда он своим деревянным молотком указывает на то место, где обшивка прохудилась. Да-да, корабельный домовой - дух добрый. Но если увидишь его сидящим верхом на рее - плохи дела, жди большой беды.
- Ну и как, слыхал ты скрип прошлой ночью?
- Ничего я не слыхал, штурман.
- И видеть его тоже не видел?
- Да как бы я сейчас перед тобой стоял, а? Нешто ты не знаешь, что все, кто его видел, в одночасье помирали? Ни один…
Тираду парусного мастера прервал истошный крик марсового:
- Паруса! Слева по борту два паруса!!
Штурман побежал наверх, на полуют. Михель Шредер уже разглядывал в подзорную трубу два больших фрегата, которые только что вынырнули из-за очередного острова и теперь мчались наперерез каравану. Носы двухпалубных, вытянутых в длину парусников украшали фигуры орлов, а не львов, как у английских или голландских судов. Это могли быть французы; выкрашенные светло-голубой краской борта кораблей подтверждали такое предположение.
Каждый борт щетинился двадцатью четырьмя орудиями, выглядывавшими из открытых портов. И, конечно же, на палубах у них были установлены более легкие аркебузы… Шредер ясно различал в подзорную трубу зияющие жерла пушек. Намерения у этих невесть откуда взявшихся незнакомцев были явно не из лучших, к тому же ни на топах стеньг, ни на кормовых флагштоках флагов не было. Шредер решил, что это французские корсары, которые в этих местах обычно охотились за испанскими и португальскими кораблями.
Хотя всехристианнейший "король-солнце" Людовик ХIV и не питал дружеских чувств к испанцам, все же в то время Франция и Испания не воевали между собой. Впрочем, вопросы войны и мира всегда мало интересовали морских разбойников с каперскими патентами, а французскому королю их неразборчивость была только на руку. Во-первых, они наносили урон испанцам, а во-вторых, исправно отдавали королю десятую часть награбленной добычи.
Поэтому корсарские капитаны чаще всего вообще не интересовались, на чей корабль нападают.