Цветы зла - Шарль Бодлер 10 стр.


LXXVII
СПЛИН

Я - сумрачный король страны всегда дождливой,
Бессильный юноша и старец прозорливый,
Давно презревший лесть советников своих,
Скучающий меж псов, как меж зверей иных;
Ни сокол лучший мой, ни гул предсмертных стонов
Народа, павшего в виду моих балконов,
Ни песнь забавная любимого шута
Не прояснят чело, не разомкнут уста;
Моя постель в гербах цветет, как холм могильный;
Толпы изысканных придворных дам бессильны
Изобрести такой бесстыдный туалет,
Чтоб улыбнулся им бесчувственный скелет;
Добывший золото, Алхимик мой ни разу
Не мог исторгнуть прочь проклятую заразу;
Кровавых римских ванн целительный бальзам,
Желанный издавна дряхлеющим царям,
Не может отогреть холодного скелета,
Где льется медленно струей зеленой Лета.

le français

LXXVIII
СПЛИН

Когда небесный свод, как низкий склеп, сжимает
Мой дух стенающий и, мир обвив кольцом,
На землю черный день угрюмо проливает
Суровый горизонт, нависнувший свинцом;

Когда весь этот мир - одна тюрьма сырая,
Где, словно нетопырь, во мгле чертя излом,
Надежда носится, пугливо ударяя
В подгнивший потолок мятущимся крылом;

Когда, как бы пруты решетки бесконечной,
Свинцовые струи дождя туманят взор
И стаи пауков в жестокости беспечной
Ткут у меня в мозгу проклятый свой узор:

Вдруг грянет зычный хор колоколов огромных,
И страшен бешеный размах колоколов:
То - сонмы грешных душ, погибших и бездомных
Возносят до небес неукротимый рев.

Тогда без музыки, как траурные дроги,
Безмолвно шествуют Надежды в вечный мрак,
И призрак Ужаса, и царственный и строгий,
Склонясь на череп мой, колеблет черный стяг.

le français

LXXIX
НЕОТВЯЗНОЕ

Леса дремучие, вы мрачны, как соборы,
Печален, как орган, ваш грозный вопль и шум
В сердцах отверженных, где вечен траур дум,
Как эхо хриплое, чуть внятны ваши хоры.

Проклятый океан! В безбрежной глубине
Мой дух нашел в себе твоих валов скаканье;
Твой хохот яростный и горькое рыданье
Мой смех, мой скорбный вопль напоминают мне.

Я был бы твой, о Ночь! Но в сердце льет волненье
Твоих созвездий свет, как прежде, с высоты, -
А я ищу лишь тьмы, я жажду пустоты!

Но тьма - лишь холст пустой, где, полный умиленья,
Я узнаю давно погибшие виденья -
Их взгляды нежные, их милые черты!

le français

LXXX
ЖАЖДА НЕБЫТИЯ

О скорбный, мрачный дух, что вскормлен был борьбой,
Язвимый шпорами Надежды, бурный, властный,
Бессильный без нее! Пади во мрак ненастный,
Ты, лошадь старая с хромающей ногой.

Смирись же, дряхлый дух, и спи, как зверь лесной!

Как старый мародер, ты бродишь безучастно!
Ты не зовешь любви, как не стремишься в бой;
Прощайте, радости! Ты полон злобной тьмой!
Прощайте, флейты вздох и меди гром согласный!

Уж над тобой Весны бессилен запах страстный!

Как труп, захваченный лавиной снеговой,
Я в бездну Времени спускаюсь ежечасно;
В своей округлости весь мир мне виден ясно,
Но я не в нем ищу приют последний свой!

Обвал, рази меня и увлеки с собой!

le français

LXXXI
АЛХИМИЯ ГОРЯ

Чужим огнем озарена,
Чужих печалей отраженье,
Природа, ты одним дана
Как жизнь, другим - как погребенье!

Ты мой Гермес, мой вечный сон;
В Мидаса я твоею силой
Непостижимо превращен,
Как он, алхимик я унылый;

Тобою зачарован, взгляд
В железо злато превращает
И рай лучистый - в черный ад;

Он саркофаги воздвигает
Среди небесных берегов,
Он видит труп меж облаков.

le français

LXXXII
МАНЯЩИЙ УЖАС

"Какие помыслы гурьбой
Со свода бледного сползают,
Чем дух мятежный твой питают
В твоей груди, давно пустой?"

- Ненасытимый разум мой
Давно лишь мрак благословляет;
Он, как Овидий, не стенает,
Утратив рай латинский свой!

Ты, свод торжественный и строгий,
Разорванный, как брег морской,
Где, словно траурные дроги,

Влачится туч зловещий строй,
И ты, зарница, отблеск Ада, -
Одни душе пустой отрада!

le français

LXXXIII
САМОБИЧЕВАНИЕ

К Ж.Ж.Ф.

Я поражу тебя без злобы,
Как Моисей твердыню скал,
Чтоб ты могла рыдать и чтобы
Опять страданий ток сверкал,

Чтоб он поил пески Сахары
Соленой влагой горьких слез,
Чтоб все мечты, желанья, чары
Их бурный ток с собой унес

В простор безбрежный океана;
Чтоб скорбь на сердце улеглась,
Чтоб в нем, как грохот барабана,
Твоя печаль отозвалась.

Я был фальшивою струной,
С небес симфонией неслитной;
Насмешкой злобы ненасытной
Истерзан дух погибший мой.

Она с моим слилася стоном,
Вмешалась в кровь, как черный яд;
Во мне, как в зеркале бездонном,
Мегеры отразился взгляд!

Я - нож, проливший кровь, и рана,
Удар в лицо и боль щеки,
Орудье пытки, тел куски;
Я - жертвы стон и смех тирана!

Отвергнут всеми навсегда,
Я стал души своей вампиром,
Всегда смеясь над целым миром,
Не улыбаясь никогда!

le français

LXXXIV
НЕИСЦЕЛИМОЕ

I

Идея, Форма, Существо,
Слетев с лазури к жизни новой,
Вдруг упадают в Стикс свинцовый,
Где все и слепо и мертво:

Вот Ангел, как пловец наивный,
В уродстве ищет новых чар,
Борясь с волною непрерывной,
Нырнув в чудовищный кошмар;

Пред ним встает во мгле унылой
Кружащийся водоворот;
Взметнувшись с бешеною силой,
Он, как безумных хор, ревет.

Вот, околдован чарой властной,
Блуждает путник наугад,
Но тщетно ловит луч неясный
В аду, где к гаду липнет гад;

Сходя без лампы в мрак бездонный
Вниз по ступенькам без перил,
В сырую бездну осужденный
Свой взор трепещущий вперил;

Под ним - чудовищ скользких стая;
Вокруг от блеска их зрачков
Еще чернее ночь густая,
Невыносимей гнет оков.

Корабль на полюсе далеком,
Со всей вселенной разлучен,
В тюрьме кристальной заключен
И увлечен незримым током.

Пускай же в них прочтут сердца
Неисцелимого эмблемы:
Лишь Дьявол, где бессильны все мы,
Все довершает до конца!

II

То дух, своим зерцалом ставший,
Колодезь Правды, навсегда
И свет и сумрак сочетавший,
И где кровавится звезда,

То - полный чары светоч ада,
Маяк в мирах, где властна мгла,
Покой, и слава, и отрада -
Восторг сознанья в бездне зла!

le français

LXXXV
ЧАСЫ

Часы! Угрюмый бог, ужасный и бесстрастный,
Что шепчет: "Вспомни все!" - и нам перстом грозит,
И вот, как стрелы - цель, рой Горестей пронзит
Дрожащим острием своим тебя, несчастный!

Как в глубину кулис - волшебное виденье,
Вдруг Радость светлая умчится вдаль, и вот
За мигом новый миг безжалостно пожрет
Все данные тебе судьбою наслажденья!

Три тысячи шестьсот секунд, все ежечасно:
"Все вспомни!" - шепчут мне, как насекомых рой;
Вдруг Настоящее жужжит передо мной:
"Я - прошлое твое; я жизнь сосу, несчастный!"

Все языки теперь гремят в моей гортани:
"Remember, esto memor", - говорят;
О, бойся пропустить минут летящих ряд,
С них не собрав, как с руд, всей золотой их дани!

О, вспомни: с Временем тягаться бесполезно;
Оно - играющий без промаха игрок.
Ночная тень растет, и убывает срок;
В часах иссяк песок, и вечно алчет бездна.

Вот, вот - ударит час, когда воскликнут грозно
Тобой презренная супруга, Чистота,
Рок и Раскаянье (последняя мечта!):
"Погибни, жалкий трус! О, поздно, слишком поздно!":

le français

КАРТИНЫ ПАРИЖА

LXXXVI
ПЕЙЗАЖ

О, если б мог и я, чтоб петь свои эклоги,
Спать ближе к небесам, как спали астрологи;
У колоколен жить, чтоб сердцем, полным снов,
Впивать торжественный трезвон колоколов;
Иль, подпершись рукой, с мансарды одинокой
Жизнь мастерской следить и слушать гул далекий,
И созерцать церквей и труб недвижный лес, -
Мечтать о вечности, взирая в глубь небес.

Как сладко сердцу там, в туманной пелене,
Ждать первую звезду и лампу на окне,
Следить, как черный дым плывет в простор клубами,
Как бледная луна чарует мир лучами.
Я жажду осени и лета и весны.
Когда ж придет зима спугнуть уныньем сны,
Задернув шторами скорее мрак холодный,
Я чудные дворцы создам мечтой свободной;
Увижу голубой, широкий кругозор,
Сады, фонтанов плач, причудливый узор
Бассейнов; резвых птиц услышу щебетанье
И нежных, жарких уст согласное слиянье…
Опять идиллию мне греза воскресит;
Пусть вьюга яростно в мое окно стучит,
Не подниму чела, охвачен сладкой страстью -
Опять вернуть к себе Весну своею властью,
Из сердца жаркого луч солнца источить
И ласку теплую мечты кругом разлить.

le français

LXXXVII
СОЛНЦЕ

В предместье, где висит на окнах ставней ряд,
Прикрыв таинственно-заманчивый разврат,
Лишь солнце высыплет безжалостные стрелы
На крыши города, поля, на колос зрелый -
Бреду, свободу дав причудливым мечтам,
И рифмы стройные срываю здесь и там;
То, как скользящею ногой на мостовую,
Наткнувшись на слова, сложу строфу иную.

О свет питательный, ты гонишь прочь хлороз,
Ты рифмы пышные растишь, как купы роз,
Ты испарить спешишь тоску в просторы свода,
Наполнить головы и ульи соком меда;
Ты молодишь калек разбитых, без конца
Сердца их радуя, как девушек сердца;
Все нивы пышные тобой, о Солнце, зреют,
Твои лучи в сердцах бессмертных всходы греют.

Ты, Солнце, как поэт нисходишь в города,
Чтоб вещи низкие очистить навсегда;
Бесшумно ты себе везде найдешь дорогу -
К больнице сумрачной и к царскому чертогу!

le français

LXXXVIII
РЫЖЕЙ НИЩЕНКЕ

Белая девушка с рыжей головкой,
Ты сквозь лохмотья лукавой уловкой
Всем обнажаешь свою нищету
И красоту.

Тело веснушками всюду покрыто,
Но для поэта с душою разбитой,
Полное всяких недугов, оно
Чары полно!

Носишь ты, блеск презирая мишурный,
Словно царица из сказки - котурны,
Два деревянных своих башмака,
Стройно-легка.

Если бы мог на тебе увидать я
Вместо лохмотьев - придворного платья
Складки, облекшие, словно струи,
Ножки твои;

Если бы там, где чулочек дырявый
Щеголей праздных сбирает оравы,
Золотом ножку украсил и сжал
Тонкий кинжал;

Если 6, узлам непослушны неровным,
Вдруг обнажившись пред взором греховным,
Полные груди блеснули хоть раз
Парою глаз;

Если б просить ты заставить умела
Всех, кто к тебе прикасается смело,
Прочь отгоняя бесстрашно вокруг
Шалость их рук:

Много жемчужин, камней драгоценных,
Много сонетов Бело совершенных
Стали б тебе предлагать без конца
Верных сердца;

Штат рифмачей с кипой новых творений
Стал бы тесниться у пышных ступеней,
Дерзко ловил бы их страстный зрачок
Твой башмачок;

Вкруг бы теснились пажи и сеньоры,
Много Ронсаров вперяли бы взоры,
Жадно ища вдохновения, в твой
Пышный покой!

Чары б роскошного ложа таили
Больше горячих лобзаний, чем лилий,
И не один Валуа в твою власть
Мог бы попасть!

Ныне ж ты нищенкой бродишь голодной,
Хлам собирая давно уж негодный,
На перекрестках, продрогшая вся,
Робко прося;

На безделушки в четыре сантима
Смотришь ты с завистью, шествуя мимо,
Но не могу я тебе, о прости!
Их поднести!

Что же? Пускай без иных украшений,
Без ароматов иных и камений
Тощая блещет твоя нагота,
О красота!

le français

LXXXIX
ЛЕБЕДЬ

Виктору Гюго

I

Я о тебе одной мечтаю, Андромаха,
Бродя задумчиво по новой Карусель,
Где скудный ручеек, иссякший в груде праха,
Вновь оживил мечту, бесплодную досель.

О, лживый Симоис, как зеркало живое
Ты прежде отражал в себе печаль вдовы.
Где старый мой Париж!.. Трудней забыть былое,
Чем внешность города пересоздать! Увы!..

Я созерцаю вновь кругом ряды бараков,
Обломки ветхие распавшихся колонн,
В воде зацветших луж ищу я тленья знаков,
Смотрю на старый хлам в витринах у окон.

Здесь прежде, помнится, зверинец был построен;
Здесь, помню, видел я среди холодной мглы,
Когда проснулся Труд, и воздух был спокоен,
Но пыли целый смерч взвивался от метлы,

Больного лебедя; он вырвался из клетки
И, тщетно лапами сухую пыль скребя
И по сухим буграм свой пух роняя редкий,
Искал, раскрывши клюв, иссохшего ручья.

В пыли давно уже пустого водоема
Купая трепет крыл, все сердце истомив
Мечтой об озере, он ждал дождя и грома,
Возникнув предо мной, как странно-вещий миф.

Как муж Овидия, в небесные просторы
Он поднял голову и шею, сколько мог,
И в небо слал свои бессильные укоры -
Но был небесный свод насмешлив, нем и строг.

II

Париж меняется - но неизменно горе;
Фасады новые, помосты и леса,
Предместья старые - все полно аллегорий
Для духа, что мечтам о прошлом отдался.

Воспоминания, вы тяжелей, чем скалы;
Близ Лувра грезится мне призрак дорогой,
Я вижу лебедя: безумный и усталый,
Он предан весь мечте, великий и смешной.

Я о тебе тогда мечтаю, Андромаха!
Супруга, Гектора предавшая, увы!
Склонясь над урною, где нет святого праха,
Ты на челе своем хранишь печаль вдовы;

- О негритянке той, чьи ноги тощи, босы:
Слабеет вздох в ее чахоточной груди,
И гордой Африки ей грезятся кокосы,
Но лишь туман встает стеною впереди;

- О всех, кто жар души растратил безвозвратно,
Кто захлебнуться рад, глотая слез поток,
Кто волчью грудь Тоски готов сосать развратно,
О всех, кто сир и гол, кто вянет, как цветок!

В лесу изгнания брожу, в тоске упорный,
И вас, забытые среди пустыни вод,
Вас, павших, пленников, как долгий зов валторны,
Воспоминание погибшее зовет.

le français

Назад Дальше