Это было имя собаки - Блэк.
Услышал ли меня Блэк? Узнал ли он меня? Однако дело обстояло так, что он поднялся и подошел ко мне.
Я ощутила прикосновение его горячего языка на своей ледяной руке.
Я пошевелилась и вздохнула.
Все находившиеся в комнате столпились около меня.
Меня заставили выпить несколько глотков теплого вина и подложили под спину подушки, сваленные в кучу позади меня.
Затем все разом заговорили, перебивая друг друга, И я узнала, что же произошло.
Встревоженные лаем собаки и шумом от падения в воду двух тел, обитатели этого домика выбежали на берег; они увидели в воде черную собаку, которая удерживала меня на поверхности реки, но, будучи не в силах вытащить меня на берег, она плыла по течению.
Поскольку я была всего в нескольких шагах от берега, речник бросился в воду и вытащил меня на берег. Все остальное и так было понятно.
В этот момент вошел служащий магистрата, комиссар полиции или мировой судья - не могу сказать, кто это был, - его предупредили о происшествии, и он прибыл засвидетельствовать случившееся.
Найдя меня живой, он сделал мне отеческое внушение и потребовал дать ему клятву, что я больше не буду покушаться на свою жизнь.
Меня положили в нагретую постель, и я лишь не следующий день покинула дом этих добрых людей.
Я достала из кармана ту небольшую сумму денег, которая у меня была, чтобы заплатить, нет, не за оказанную мне помощь, но за те расходы, причиной которых я была.
При первом моем движении хозяин положил свою ладонь мне на руку, останавливая меня.
Я взяла его руку, пожала ее и поцеловала хозяйку.
Затем я села в фиакр, который наняли в Нейи, заботливо усадила рядом С собой моего спасителя Блэка и вернулась в Париж.
Но мои постоянные отлучки в течение двух недель и то, что я не вышла на работу накануне, вызвали недовольство мадам Дюбуа, и она объявила мне, что я ей больше не нужна.
Я решилась покинуть Париж. Париж мне стал невыносим.
Работая у мадам Дюбуа, я подружилась с мадемуазель Франкотт, уроженкой Шартра; она мне часто говорила, что если я решусь переехать в провинцию, то могу рассчитывать на ее помощь. Я села в дилижанс, идущий в Шартр, взяв с собой Блэка, и приехала к мадемуазель Франкотт, которая мне тут же дала место в своем магазине…
- Но Анри, Анри, - вскричал шевалье, - вы не получали от него известий? Ведь он оставил вас в тот самый момент, когда вы готовились стать матерью? О! Негодяй!
- Анри?… О! Нет, сударь, он слишком меня любил, чтобы не уважать меня; я осталась непорочной после стольких любовных излияний, а уверяю вас, я бы ни в чем ему не отказала, ведь я так его любила! Но он ни разу не позволил себе пойти дальше тех невинных ласк, которыми я с такой радостью одаривала его.
- Но как же тогда, - спросил крайне удивленный шевалье, - как вы смогли его так быстро забыть, если в вашем сердце жила подобная любовь?
- Увы! Сударь, - ответила Тереза, качая головой, - меня погубила именно эта бесконечная любовь к нему; и вам известна всего лишь половина моих страданий.
- Расскажите мне все до конца, если вы все еще чувствуете в себе достаточно сил, чтобы продолжить эту печальную исповедь.
- Через несколько дней после моего приезда в Шартр, - продолжала Тереза, - я понесла в город картонную коробку; я шла, низко опустив голову, и наткнулась на двух офицеров, которые шутки ради взялись за руки и перегородили таким образом улицу; я подняла голову и, вскинув глаза на одного из военных, воскликнула: "Анри!"
Я прислонилась к стене, чтобы не упасть.
Видя, как я сильно побледнела и близка к обмороку, оба молодых человека принесли мне свои извинения.
И тот, от которого я никак не могла оторвать свой взгляд, сказал, что он и не предполагал, что невинная шутка может иметь такие последствия.
Но все больше и больше подпадая под власть этого видения, я повторяла и повторяла дрожащими губами:
- Анри! Анри! Анри!
- Мадемуазель, - улыбаясь, сказал мне, наконец, офицер, - я очень сожалею, что меня зовут не Анри, потому что это имя воскрешает в вас столько нежных воспоминаний; но Анри - это имя моего брата, а меня зовут Гратьен. Я буду счастлив, если мое имя тоже останется в вашей памяти.
- Если вы не Анри, тогда, ради Бога, дайте мне пройти, сударь.
Блэк глухо рычал и угрожал броситься на офицеров.
- Мадемуазель, - сказал назвавшийся Гратьеном, - у нас никогда не было намерения задерживать вас.
- Мы всего лишь увидели идущую нам навстречу молодую девушку с низко опущенной головой; мы, Гратьен и я, сказали себе: "У такой красотки должны быть чудные глазки"; тогда мы встали у вас на пути, чтобы заставить поднять глаза; вы их подняли, и мы полностью удовлетворены, мадемуазель; они еще прекраснее, чем мы предполагали.
Произнося это, молодой офицер с таким дерзким видом подкручивал свои усы, что я была испугана.
- Господа, - вскричала я, - господа!
К нам подошло несколько человек, привлеченные, несомненно, нотками страха, слышавшимися в моем голосе.
- Что вы сделали этому ребенку? - спросил пожилой усатый господин.
- Но ничего, абсолютно ничего, - посмеиваясь, ответил друг господина Гратьена, - несколько комплиментов, вот и все.
- В мое время, господа, когда я имел честь носить форму, мы делали молодым девушкам лишь такие комплименты, которые они могли выслушивать, не бледнея и не зовя на помощь.
Затем, повернувшись ко мне, он сказал:
- Дайте мне вашу руку, дитя, и идемте.
Я была так взволнована, так ошеломлена всем, что случилось со мной, что подала пожилому господину руку и так быстро, как мне это позволяла слабость в ногах, стала удаляться от офицеров.
Через пятьдесят шагов старик спросил меня:
- Вы еще нуждаетесь в моих услугах, мадемуазель, и полагаете ли вы, что моя защита вам еще может понадобиться?
- Нет, сударь, - ответила я, - я благодарю вас от всего сердца.
А затем, как будто он был в курсе того, что происходило в моем сердце, я добавила:
- О! Он так похож на Анри.
И вторично поблагодарив его, я удалилась.
Пожилой господин удивленно проводил меня глазами; конечно, я должна была показаться ему сумасшедшей!..
Глава XXV
СЮРПРИЗ
- Вернувшись в магазин мадемуазель Франкотт, - продолжала Тереза, - я под предлогом ужасной головной боли попросила разрешения на некоторое время укрыться в задних комнатах лавочки.
Мне нужно было привести в порядок свои мысли.
Я была так бледна, что никто ни на минуту не усомнился в моем нездоровье. Мадемуазель Франкотт лично хотела за мной ухаживать; но я попросила ее дать мне стакан воды и оставить меня одну.
Оставшись одна, я стала размышлять.
Я вспомнила о том письме, принесенном в магазин мадам Дюбуа в мое отсутствие молодым офицером, который так был похож на господина Анри, что его и приняли поначалу за него.
Я вспомнила восклицание молодого офицера:.
"Это не меня, а моего брата зовут Анри".
К тому же я вспомнила, как Анри два или три раза говорил мне о своем брате-близнеце, который походил на него, как две капли воды; до такой степени, что в детстве родители, чтобы различить двоих детей, были вынуждены одевать их в одежду разного цвета.
Все прояснилось. Гратьен приезжал на свадьбу Анри, и Анри поручил Гратьену, своему лучшему другу, отнести в магазин письмо, едва не ставшее причиной моей смерти.
После свадебных торжеств Гратьен вновь вернулся в свой полк, стоявший в Шартре. Его-то я и встретила накануне, а полагала, что встретила Анри; что могло быть проще.
Однако в том состоянии души и ума, в котором я находилась, для меня все представляло угрозу.
В этот момент я услышала, как хлопнула входная дверь, и через перегородку из двойного стекла, отделявшую меня от магазина, я увидела вошедшего молодого офицера и узнала в нем Гратьена.
Он зашел купить перчатки.
Без сомнения, заинтригованный необычным приключением, он проследил за мной или же разузнал, где я работаю, и покупка перчаток была всего лишь предлогом, чтобы узнать, кто я такая.
Вся дрожа, я оперлась о комод, чей холодный мрамор остудил мои пылающие руки. Под различными предлогами он провел в магазине около четверти часа и ушел, оглядевшись вокруг себя с видом человека, обманутого в своих ожиданиях.
Это посещение магазина нисколько не удивило мадемуазель Франкотт. Нас было там четверо или пятеро молодых девушек; самой старшей еще не исполнилось и Двадцати лет, и эти господа из гарнизона под предлогом заказать себе новые рубашки или купить перчатки наносили частые визиты в магазин. Мадемуазель Франкотт извлекала из этого свою выгоду и советовала нам две вещи: привлекательное выражение лица и нежные улыбки в магазине и строгое поведение во всех других местах.
Теперь, когда мне все стало ясно, мне больше незачем было находиться в задних комнатах лавочки; я вернулась в магазин и заняла свое обычное место за кассой.
Девушки разговаривали о красивом офицере, который только что вышел. Его впервые видели у Мадемуазель Франкотт, и вы можете себе вообразить, что эти четыре языка в возрасте от пятнадцати до восемнадцати лет могли сказать о красивом двадцатипятилетнем офицере.
Все очень жалели, что меня не было, когда он пришел.
Но, конечно же, мы его снова увидим: он провел здесь четверть часа, и, оставаясь здесь четверть часа, он, вне всякого сомнения, имел определенное намерение.
Я слушала эти пересуды, закрыв глаза и не вымолвив ни слова, я одна могла бы пролить свет на это событие и разрешить спор, но я была далека от этого.
На следующий день мне надо было выйти в город.
Вся дрожа, я ступила за порог магазина. Я боялась встретить господина Гратьена, но в то же время я умирала от желания увидеть его: ведь только с ним я могла бы говорить об Анри, а мое бедное сердце истосковалось по этой радости.
Впрочем, я едва сделала сто шагов, как встретила молодого человека.
Я остановилась как вкопанная.
Он приблизился ко мне.
- Мадемуазель, - сказал он, - соблаговолите; принять мои извинения за тот страх, что мы причинили вам, я и мой товарищ. Я не стал дожидаться сегодняшнего дня, чтобы извиниться перед вами, и, узнав, в каком магазине вы работаете, поспешил появиться там. Но вас не было видно; не зная вашего имени и опасаясь допустить какую-либо бестактность, я не осмелился спросить о вас. Я благодарен случаю, сделавшему так, что я встретил вас сегодня, и таким образом позволившему мне высказать вам, какое сожаление я испытываю, видя то ужасное впечатление, которое производит на вас мое присутствие.
- Сударь, вы ошибаетесь, - ответила я. - И это впечатление, истинная причина которого вам неизвестна, имеет своим источником не отвращение, а совсем иное чувство.
- Как?! Мадемуазель, неужели я мог бы быть так счастлив?…
Я, в свою очередь, перебила его.
- Сударь, нам необходимо объясниться. Я не стремлюсь к этому, но и не стану уклоняться. Вы действительно господин Гратьен д'Эльбэн, не правда ли?
- Откуда вам известна моя фамилия?
- Брат господина Анри д'Эльбэна? - продолжала я.
- Без сомнения.
- Вы приезжали в Париж на свадьбу вашего брата с мадемуазель Адель Клермон, не так ли?
- Да.
- И он поручил вам отнести письмо одной молодой девушке, которую он любил…
- Которую он все еще любит и которую будет любить всегда.
- О! - вскричала я, взяв его за руки и разразившись рыданиями. - Вы мне говорите правду?
- Бог мой! Неужели вы Тереза?
- Увы, сударь…
- Бедное дитя, которое хотело утопиться.
- Откуда вы это знаете?
- От него. Он узнал обо всем; он был у мадам Дюбуа, но вы уже уехали, и никто не смог ему сказать ни куда вы отправились, ни что с вами стало. О! Как он будет счастлив узнать, что вы продолжаете жить и не проклинаете его!
- Я слишком его люблю, чтобы когда-нибудь проклясть, - прошептала я.
- Вы мне позволите заверить его в этом?
- Анри знает мое сердце и, надеюсь, не нуждается в подобном заверении.
- Все равно! Завтра он будет знать, что вы здесь и что я имею счастье видеть вас.
Я вздохнула, вытирая слезы.
- Но мне недостаточно просто увидеть вас, мне необходимо видеться с вами постоянно. Вы его любите?
- Да, всей душой.
- Отлично, мы будем говорить о нем.
- Теперь мне больше непозволительно говорить о нем, так же как не позволительно любить его.
- Всегда позволительно любить брата и говорить о брате; мы будем говорить о нем как о брате.
- О! Не искушайте меня, я и так уже слишком к этому предрасположена! Боже мой! Позвольте мне, нет, не забыть, это невозможно, но позвольте мне молчать.
- Единственное утешение, которое остается в непоправимом несчастье, - это плакать и жаловаться. Излейте мне ваши жалобы, поплачьте у меня на груди; я вам расскажу, как сильно он вас любит, сколько он сражался, боролся, страдал, а главное, я вам расскажу, как он вас до сих пор любит…
- О! Замолчите, замолчите! - сказала я ему, зажимая руками уши, чтобы не слышать.
- Да, вы правы, не здесь, посреди этой улицы, мы должны воскрешать подобные воспоминания; я буду иметь честь нанести вам визит и надеюсь, вы не откажетесь меня принять.
Он попрощался со мной и удалился, прежде чем я смогла ему ответить.
Я вернулась к мадемуазель Франкотт, сильно обеспокоенная этой встречей; я сама была испугана тем внутренним желанием, которое я испытывала, - вновь увидеть Гратьена, чтобы говорить с ним об Анри. Однако я сознавала необходимость бежать от этого непреодолимого искушения. И я попросила мадемуазель Франкотт, если это возможно, поселить меня у нее в доме, предложив вычитать из моего заработка за это жилье. К несчастью, весь дом был занят, и мадемуазель Франкотт не могла выполнить мою просьбу.
Я занимала на улице Гран-Серф маленькую комнатку на третьем этаже, куда и приходила каждый вечер около девяти часов, то есть сразу же после закрытия магазина.
По воскресеньям после двенадцати я была свободна.
Я ничего не знаю о том, как Гратьену удалось узнать мой адрес, по в тот же вечер, возвращаясь домой, я нашла его стоящим на улице у двери дома, в котором жила.
Я рассказываю вам все, сударь; вы слушаете мою исповедь; поэтому вы должны знать не только мои поступки, но и мои чувства, даже мои мысли. Итак, узнав Гратьена, я испытала скорее нечто вроде радости, чем чувства страха.
Да, это правда, я сделала движение, собираясь броситься к нему.
Он заметил это и после, конечно же, понял, какую власть может иметь надо мной.
Все же он произнес вначале несколько слов, которые отняли бы у меня всю мою решимость в том случае, если бы у меня были бы силы оттолкнуть его.
- Расставшись сегодня с вами, - сказал он мне, - я написал Анри; я ему сообщил, что видел вас, что вы его по-прежнему любите. Я получу его ответ послезавтра.
- А! Сударь, - ответила я ему, не имея сил устоять перед его словами, - что вы хотите от меня, пробуждая подобные воспоминания и воскрешая такую любовь? Вы меня погубите.
И, опершись об угол двери, я заплакала.
- Мадемуазель, - сказал он, - я не буду сегодня слишком настойчив; ваше нынешнее состояние обязывает меня проявить деликатность; но послезавтра, в воскресенье, как только магазин мадемуазель Франкотт закроется, я вновь буду иметь честь быть у вас.
- О! Сударь! - закричала я. - Что скажут, увидев, как вы приходите ко мне? Это невозможно, невозможно!
- Успокойтесь, мадемуазель, случай распорядился так, что наш командир эскадрона живет в том же доме, что и вы. Почти каждый день мои обязанности призывают меня к нему, а помимо таковых, это еще делает и наша дружба; он проживает на втором этаже, вы на третьем; выходя от него, я поднимусь к вам, никто об этом не узнает; увидят, как я ухожу; что же, я посещаю господина Лингарда по делам службы, никто не сможет ничего сказать по этому поводу.
И, все так же не дожидаясь моего ответа, Гратьен почтительно попрощался со мной и удалился.
Я провела бесконечную бессонную ночь, а мой завтрашний день превратился в сплошное ожидание.
Я ждала того часа, когда должна была увидеть Гратьена, с таким же нетерпением, с каким когда-то ждала той минуты, когда должна была увидеть Анри. По правде говоря, я по-прежнему ждала только Анри, лишь его одного.
В десять минут первого я была у себя. В полпервого в дверь тихо постучали.
- Вы получили ответ? - спросила я Гратьена, открывая ему дверь.
- Возьмите, - он протянул мне распечатанное письмо, - прочтите его, и вы увидите, солгал ли я, сказав, что он вас все еще любит.
Я жадно схватила письмо и подбежала к окну не столько ради того, чтобы лучше видеть, сколько ради того, чтобы остаться в одиночестве.
Читая письмо, я слышала глухое ворчание Блэка; два или три раза я прерывалась, чтобы заставить его замолчать; но впервые он меня не послушался.
Да, к моему несчастью, письмо было именно таким, как это обещал мне Гратьен. Анри любил меня по-прежнему, он любил только меня одну, он был несчастен и сожалел, что у него не достало сил отказаться от этой свадьбы, ставшей причиной его горя.
Прочитав и перечитав письмо Анри, я хотела отдать его Гратьену.
- О! - сказал он. - Оставьте его себе, мадемуазель; в действительности это письмо адресовано вовсе не мне, а вам. Что я буду с ним делать?
И он со вздохом отстранил мою руку.
Я прижала письмо к губам и спрятала его у себя на груди.
Гратьен продолжал стоять.
Я знаком предложила ему сесть.
Он понял, что единственное средство продлить свой визит - это говорить со мной об Анри.
Час пролетел подобно минуте; на два часа был назначен смотр. Гратьен покинул меня первым.
Я уже была готова спросить его: "Когда я вас увижу вновь?" Но, к счастью, удержалась.
Гратьен ушел, я закрыла дверь на задвижку, как будто опасаясь, что кто-нибудь может меня побеспокоить; это меня-то, которую никто не навещал, кроме одной молодой девушки, служившей у мадемуазель Франкотт и время от времени заходившей ко мне.
Оставшись одна, я села на маленькое канапе около окна и вновь стала читать это письмо, а Блэк, положив мне голову на колени, смотрел на меня своими большими человеческими глазами.
Вы ведь догадались - не правда ли? - что это чтение было моим единственным занятием в течение всего дня.
На следующий день я не видела Гратьена ни днем, ни вечером.
Я слышала, как прозвонили десять часов, одиннадцать, полночь, но я все не ложилась.
Я ждала.
Я не могла подумать, что весь этот вечер мне не с кем будет поговорить об Анри.
Я вновь набросилась на письмо, читала его и перечитывала; я уснула, прижав это письмо к груди.
Весь следующий день я также не видела Гратьена.
Я надеялась, возвращаясь домой, встретить его у своей двери, но там его не было.
Я поднялась к себе и зажгла свечу.
В сотый раз перечитывая письмо Анри, я услышала ворчание Блэка; я поняла, даже раньше, чем до моего слуха долетел шум его шагов, что по лестнице поднимается Гратьен.
Мгновение спустя в дверь постучали.