- Ничем не уступит нашему приятелю, - Тиндалл кивнул головой в сторону штурмана. Потом изумленно взглянул на командира корабля. - Кортни? Вы сказали, Кортни? А где же артиллерийский офицер?
- У себя в каюте, насколько мне известно. На юте он упал в обморок. Он совершенно не в состоянии выполнять свои обязанности...
- Не дай Бог никому оказаться на его месте. Могу себе представить...
В эту минуту "Улисс" вздрогнул всем корпусом. Прозвучав ударом огромного бича, грохот третьей башни заглушил слова Вэллери, и снаряды калибра пять с четвертью дюйма с визгом помчались в сумерки. Несколько секунд спустя корабль снова вздрогнул: огонь открыла и четвертая башня.
После этого пушки стали бить поочередно, стреляя одиночными выстрелами через каждые полминуты. Бессмысленно было расходовать боеприпасы, не видя падения снарядов и не имея возможности корректировать огонь, но для того, чтобы досадить врагу и отвлечь его внимание на себя, этого было достаточно.
Снег поредел, снежная пелена теперь не закрывала горизонт, а словно бы набрасывала на него легкую вуаль. Небо на западе, расчистившись от облаков, осветилось лучами заходящего солнца. Вэллери отдал приказание четвертой башне прекратить огонь и зарядить орудия осветительными снарядами.
Неожиданно снегопад прекратился, и глазам наблюдателей предстал расплывчатый силуэт - огромный и грозный. В брызгах, взлетавших из-под форштевня вражеского корабля, сверкало зарево заката.
- Право тридцать! - резко скомандовал Вэллери. - Полный вперед.
Поставить дымзавесу.
Тиндалл одобрительно кивнул. В его планы отнюдь не входило ввязываться в драку с немецким тяжелым крейсером, а то и карманным линкором... особенно на такой близкой дистанции - каких-то четыре мили.
С полдюжины биноклей сверкнуло на мостике, пытаясь опознать корабль противника. Но силуэт корабля, обращенного диаметральной плоскостью к "Улиссу", на фоне багрового неба оказался как бы смазанным. Классифицировать его было трудно. Внезапно из самой середины силуэта вырвался столб пламени; одновременно в небе вспыхнул осветительный снаряд, залив беспощадно ярким белым светом вражеский корабль, неожиданно ставший голым и беззащитным.
Но беззащитность эта была лишь кажущейся. Заслышав вой снарядов, которые, просвистев над их головами, тяжело плюхнулись в море, впереди по курсу крейсера, все, кто находился на мостике, инстинктивно пригнулись. Все, но только не Капковый мальчик.
- Крейсер класса "Хиппер", сэр, - определил он, искоса взглянув на адмирала, который медленно выпрямлялся в эту минуту. - Водоизмещение десять тысяч тонн, главный калибр - восемь дюймов, имеет на борту авиацию.
Тиндалл долгим, подозрительным взглядом посмотрел на серьезное, без тени улыбки, лицо штурмана, но не нашелся, что ответить, чтобы сокрушить этого всезнайку. Башни немецкого крейсера изрыгнули клубы дыма.
- Тысяча чертей! - воскликнул Тиндалл. - Фрицы времени не теряют. И метко стреляют, будь они прокляты! - прибавил он с восхищением, заметив, что снаряды с шипением упали в кильватерную струю "Улисса", всего в полутораста футах от его кормы. - С двух залпов взяли нас в вилку. А третьим накроют.
"Улисс" все еще катился вправо, из задней трубы его валил черный дым.
Вэллери выпрямился, схватил бинокль. Над правым шкафутом вражеского крейсера, перед самым мостиком, поднимались густые клубы дыма.
"Улисс", шедший почти точно на юг, пропал из виду вражеского крейсера.
Возле самой кормы его в море упало несколько снарядов, один из них взорвался, вздыбив огромный столб воды.
Было очевидно, что попадание во вражеский крейсер ничуть не ослабило его огневую мощь: следующий залп упал с недолетом в кабельтов. Теперь немец стрелял вслепую. Додсон, старший инженер-механик, старался вовсю: жирный черный дым стлался над морем плотной, непроницаемой стеной. Вэллери лег на обратный курс, потом, дав полный ход, повернул на ост.
В течение двух последующих часов - в сумерках, а затем и в темноте - "Улисс" играл в кошки-мышки с крейсером класса "Хиппер". Он то вступал в перестрелку, появляясь на короткое время, чтобы раззадорить врага, то исчезал за дымовой завесой, которая с наступлением ночи стала едва ли нужна.
Все это время глазами и ушами "Улисса" был радар, который ни разу его не подвел. Наконец, решив, что конвою уже не грозит опасность, Тиндалл приказал поставить двойную дымовую завесу в виде гигантской буквы "V", и "Улисс" ушел на зюйд-вест, сделав напоследок несколько выстрелов - не столько на прощание, сколько для того, чтобы указать направление своего отхода.
Полтора часа спустя, описав гигантскую дугу, "Улисс" очутился далеко на севере. Между тем Боуден вместе со своими подчиненными продолжал следить за продвижением немецкого крейсера. Тот продолжал двигаться к осту, затем, находясь почти на предельной дистанции, повернул на зюйд-ост.
Тиндалл слез со своего кресла, расправляя онемевшие члены, и с удовольствием потянулся.
- Неплохо поработали мы нынче вечером, командир. Совсем неплохо. Бьюсь об заклад, наш друг всю ночь будет нестись на всех парах на зюйд, потом повернет на ост, рассчитывая к утру догнать конвой.
Несмотря на усталость, Тиндалл чуть ли не торжествовал.
- А к тому времени конвой Эф-Ар-77 будет в двухстах милях севернее его... Штурман, вы верно рассчитали курсы сближения с конвоем для всех скоростей до ста узлов включительно?
- Полагаю, мы смогли бы соединиться с конвоем без особых трудностей, - учтиво ответил Капковый мальчик.
- Больше всего он меня бесит, - прогудел Тиндалл, - когда изображает из себя пай-мальчика... О Боже милостивый, до чего же я замерз!.. Проклятье! Надеюсь, это не очередной сюрприз?
Связной, находившийся за пеленгаторным мостиком, снял трубку.
- Вас, сэр, - произнес он, обращаясь к командиру корабля, - лейтенант медицинской службы.
- Примите депешу, Крайслер.
- Прошу прощения, сэр. Лейтенант хочет что-то сообщить вам лично.
Крайслер протянул телефонную трубку Вэллери. Тот, подавляя раздражение, приложил ее к уху.
- Командир слушает. Да, а в чем дело?.. Что?.. Боже мой! Не может быть!.. Почему меня сразу не известили?.. Понятно. Благодарю вас.
Вэллери отдал Крайслеру трубку, устало повернулся к Тиндаллу.
В темноте адмирал скорее угадал, чем увидел, как у него бессильно опустились плечи.
- Звонил Николлс. - Голос Вэллери был вял, бесцветен. - Пять минут назад лейтенант Итертон застрелился у себя в каюте.
В четыре часа утра "Улисс" присоединился к конвою. Густо валил снег, но море было спокойно.
За какие-то шесть часов контр-адмирал превратился в измученного, дряхлого старика. Изможденное лицо его осунулось. Тиндалла мучили угрызения совести, досада на самого себя, граничившая с отчаянием. За эти немногие часы его румяные щеки ввалились и поблекли, кожа стала серой, как пергамент, налитые кровью, усталые глаза запали. Казалось просто невероятным, чтобы в бесстрашном, не знающем уныния, бывалом моряке, стоически переносившем любые тяготы войны, в столь короткий срок могли произойти такие разительные перемены. Факт этот, тревожный сам по себе, оказал страшно деморализующее влияние на матросов. А ведь каков поп, таков и приход. Сравнение это поневоле приходило на ум каждому.
Любой беспристрастный суд оправдал бы Тиндалла, даже не начав следствия. Ведь он делал то, что, по его мнению, было правильным, то, что сделал бы на его месте любой начальник. Но Тиндалл предстал перед иным судом - беспощадным судом собственной совести. Он не мог забыть, что именно он пренебрег официальным приказом прорываться к Нордкапу, что именно там, где, по словам лордов адмиралтейства, это может произойти, то есть на широте семьдесят градусов, конвой наткнулся на огромное скопище немецких субмарин - самую крупную "волчью стаю" из всех, какие действовали в Арктике в продолжение второй мировой войны.
"Волчья стая" нанесла удар в свой излюбленный час - на рассвете и с излюбленной позиции - с норд-оста, то есть оказавшись против восхода. Удар был нанесен жестоко, умело и без лишнего риска. Эпоха капитан-лейтенанта Прина и его знаменитых современников - эпоха лихих подводников, эпоха личной находчивости и безграничной отваги давно, видно, миновала, а подводная лодка под командованием Прина, потопленная эсминцем "Вулверин", давно покоилась со всем ее экипажем на дне моря.
Взамен тактики индивидуальных атак немецкие стратеги разработали гораздо более эффективную тактику - тактику нападения одновременно нескольких "волчьих стай", действующих под единым командованием. Эти "стаи" действовали методически, как заведенные, словно руководствуясь определенной программой.
Первой погибла "Кочелла", шедшая третьей в левой колонне.
Принадлежавший к тому же типу, что и "Вайтура" и "Варелла", танкер "Кочелла" имел на борту свыше трех миллионов галлонов высокооктанового авиационного бензина. В нее попало по меньшей мере три торпеды. Двумя первыми корпус ее почти переломило пополам, а от удара третьей торпеды бензин сдетонировал. От этого гигантского взрыва танкер почти мгновенно пошел ко дну. Еще секунду назад судно, ничего не подозревая, плыло по глади океана, окрашенной алым цветом утренней зари, а теперь его не стало. Танкер погиб. Исчез навсегда, лишь кипящая пена, вырываясь на поверхность моря, напоминала о том, что еще недавно он тут был. Судно уже исчезло, а люди, находившиеся на соседних кораблях, оглушенные, потрясенные увиденным, все еще не могли понять, что произошло. Танкер уже исчез, а смертоносный дождь металла еще проносился над конвоем, и люди инстинктивно бросались кто куда.
Более других пострадали от взрыва два судна. Огромной глыбой металла, - возможно, то была лебедка - насквозь пробило надстройку "Сирруса", находившегося по правому борту от "Кочеллы" на расстоянии одного кабельтова, и совершенно вывело из строя радиолокационную рубку. Что именно случилось с другим судном, носившим немыслимое название "Теннесси Адвенчурер" и шедшим в кильватер за танкером, было неясно, но наверняка его рулевая рубка и мостик получили серьезные повреждения: судно потеряло управление.
Трагичнее всего было то, что на "Улиссе" не сразу поняли, в чем дело.
Оправившись от удара воздушной волны, Тиндалл дал сигнал поворота "влево все вдруг". "Волчья стая", решил он, находится с левого борта, и единственным маневром с целью уменьшить потери, нарушить планы врага остается идти прямо, на него. Он не без основания полагал, что вражеские подводные лодки собраны в кулак, поскольку в цепочку они вытягивались при встрече тихоходных конвоев. Кроме того, он не раз использовал эту тактику прежде, причем весьма успешно. И действительно, при маневре такого рода площадь цели сокращалась для врага в десять раз, и подводным лодкам оставалось одно: срочно погружаться или же подставлять себя под удары форштевней английских кораблей.
С безукоризненной четкостью и согласованностью олимпийских наездников транспорты конвоя, занося корму вправо, повернули, оставляя за собой белый, фосфоресцирующий след, выделявшийся на еще темной поверхности моря. То, что "Теннесси Адвенчурер" лишен управления, заметили слишком поздно. Сперва медленно, потом с ужасающей быстротой нос танкера покатился к осту, нацеливаясь на соседний транспорт "Тобакко Плантер". Времени, чтобы понять неизбежное, почти не оставалось; на "Плантере" руль положили право на борт, надеясь проскочить по корме "Адвенчурера", но поворачивающий с бешеной скоростью танкер, которым, казалось, управляла какая-то злобная сила, неумолимо, фут за футом, приближался к "Плантеру", описывающему крутую спираль.
Удар, нанесенный со страшной силой, пришелся по средней части корпуса перед самым мостиком. Нос "Адвенчурера", сминаясь, точно лист бумаги, глубоко врезался в борт транспорта - на три-три с половиной метра, разрывая, сгибая стальную обшивку: кинетическая энергия судна с дедвейтом десять тысяч тонн при скорости хода пятнадцать узлов фантастически велика. Нанесенная ему рана была смертельной. К тому же "Плантер", двигаясь по инерции, оторвался от "Адвенчурера", вцепившегося ему в бок так, что обнажилась пробоина, куда жадно устремилась вода. Это ускорило гибель транспорта. Почти сразу же "Плантер" начал заметно оседать и тяжело валиться на правый борт. На борту "Адвенчурера" наконец кто-то, видно, принял на себя управление судном: машины его были застопорены, и транспорт, имея небольшой дифферент на нос, почти замер неподвижно возле тонущего "Плантера".
Остальные транспорты и корабли конвоя, обойдя стороной злополучные суда, пошли курсом вест-норд.
Орр, командир "Сирруса", находившегося на правом фланге конвоя, круто развернул свой эсминец и понесся назад, к изувеченным транспортам. Но, не успев пройти и мили, "Сиррус" получил "фитиль" от флагмана и тотчас занял свое место в ордере. Насчет "Плантера" Тиндалл не питал никаких иллюзий. Он знал, что судну осталось жить считанные минуты, а "Адвенчурер" будет цел и невредим в течение всего дня. Но вовсе не из-за отсутствия поблизости от него вражеских лодок. Напротив, движимый сомнительным благородством, враг будет держаться возле подбитого судна до самой темноты, рассчитывая, что к "Адвенчуреру" подойдет какой-нибудь эсминец, чтобы оказать ему помощь.
Тиндалл оказался прав. "Адвенчурер" был торпедирован перед самым заходом солнца. Три четверти экипажа и с ними двадцать моряков, снятых с "Плантера", спаслись на шлюпках. Месяц спустя у стылых берегов острова Медвежий их обнаружил фрегат "Эшер". Три шлюпки, соединенные между собой перлинем, упорно продвигались к северу. Капитан, прямой и неподвижный, сжимал высохшей рукой румпель, вперив невидящий взгляд пустых глазниц в далекий, навеки утраченный для него горизонт. Остальные сидели или лежали в шлюпках, а один стоял, обняв мачту. Почерневшие от солнца губы моряков были растянуты в жуткой улыбке. Вахтенный журнал лежал возле капитана. В нем не было оставлено ни одной записи: в первую же ночь все замерзли. Командир фрегата, еще совсем молодой человек, приказал оттолкнуть шлюпки от борта корабля и долго смотрел им вслед, пока они не исчезли за горизонтом, дрейфуя на самый край света к Ледовому барьеру. Ледовый барьер - это край великого безмолвия, где царит первозданный покой, тишина и вечный холод. Возможно, они и поныне блуждают там - мертвецы, осужденные на вечные скитания... Сколь жалкий конец, недостойный бесценного сосуда, заключающего в себе высокий дух... Одобрило ли адмиралтейство действия командира фрегата, неизвестно.
Адмирал просчитался в главном - он не сумел разгадать диспозицию противника. Командир "волчьей стаи" перехитрил его, но действительно ли Тиндалл не мог предвидеть этого, остается спорным. Излюбленный прием командующего эскадрой поворачивать корабли в сторону торпедной атаки был известен врагу. Хорошо известно было и то, что адмирал всегда находится на "Улиссе", а "Улисс", корабль, единственный в своем роде, знали командиры всех немецких подлодок. Они видели его лично или на фотографиях. Кроме того, "волчьей стае" наверняка сообщили, что именно "Улисс" является флагманом конвоя Эф-Ар-77, идущего в Мурманск. Тиндаллу следовало предвидеть, предвидеть и предупредить встречный маневр, который давным-давно должен был бы применить противник.
Пустившая ко дну "Кочеллу" субмарина была последней, а не первой в "стае". Остальные расположились южнее той лодки, что взвела капкан, и много западнее маршрута конвоя, оказавшись вне досягаемости гидролокатора... И когда конвой повернул на запад, командиры подводных лодок, произведя расчет торпедных треугольников, преспокойно ждали, когда транспорты подставят свои борта под удар. Спокойный, точно мельничный пруд, океан был ультрамаринового цвета, какой увидишь лишь на Средиземном море. От ночной пурги не осталось и следа. Далеко на юго-востоке из воды поднималось ослепительное солнце.
Отлогие его лучи сверкали серебром на поверхности Ледовитого океана, и белые силуэты заснеженных судов резко выделялись на фоне темного моря и неба.
Погода была идеальной, если допустить, что определением "идеальный" можно характеризовать пролог к массовому убийству.
А поголовный разгром, гибель всего конвоя были бы неизбежны, если бы не предупреждение, полученное в самую последнюю минуту. Предупреждением этим моряки конвоя были обязаны не радарной установке, гидролокатору или какому-либо иному сверхсовременному техническому устройству, а зорким глазам восемнадцатилетнего юноши - матроса второго класса - да Богом ниспосланным лучам восходящего солнца.
- Господин каперанг! - закричал Крайслер голосом, прерывающимся от невероятного волнения. Глаза его прильнули к окулярам мощного бинокля, укрепленного на пульте управления прожекторной установки левого борта. - Там, на юге, что-то сверкает, сэр. Блеснуло два раза. Вон, вон, опять!
- Где, паренек? - закричал Тиндалл. - Ну, живее, где?
Растерявшись, Крайслер забыл золотое правило наблюдателя: при докладе всегда сообщать курсовой угол обнаруженной цели.
- Пятьдесят градусов левого борта, сэр!.. Отставить, шестьдесят левого борта... Теперь я потерял этот предмет из виду, сэр.
Все, кто находился на мостике, направили свои бинокли в указанном направлении. Но никто ничего не увидел. Медленно вдвинув колена подзорной трубы одно в другое, Тиндалл красноречиво пожал плечами.
- Возможно, он все-таки действительно что-то видел, - произнес после раздумья Капковый мальчик. - А что, если это блеснул, вращаясь, перископ?
Тиндалл молча посмотрел на него ничего не выражающим взглядом, потом отвернулся и уставился вдаль. Он показался Карпентеру каким-то совсем не похожим на себя. Лицо адмирала словно окаменело. Лицо человека, отвечающего за судьбу двадцати судов и пяти тысяч душ, человека, который однажды уже принял ошибочное решение.
- Вон, вон, опять сверкнуло! - раздался вопль Крайслера. - Блеснуло два раза, нет, три! - Вне себя от возбуждения, словно в каком-то безумном танце, он неистово прыгал на месте. - Я их видел, сэр, видел, видел. Прошу вас, поверьте мне!
Тиндалл круто повернулся к нему. Десять долгих секунд он смотрел на юношу. Тот, оставив бинокль, схватился за дверцу и тряс ее в отчаянии, умоляюще глядя на адмирала. Внезапно решившись, Тиндалл скомандовал:
- Лево на борт, командир! Бентли, сигнал конвою!
На основании никем не подтвержденного донесения восемнадцатилетнего юноши суда и корабли конвоя Эф-Ар-77 стали медленно, чересчур медленно поворачивать к зюйду. Внезапно море словно ожило: к кораблям конвоя неслись три, пять, десять торпед... За тридцать секунд Вэллери насчитал тридцать торпед. Установленные на малую глубину, страшные сигары оставляли на стеклянной поверхности моря зловещий пенистый след. Тая, след этот походил на летящую смертоносную стрелу. Средние торпеды шли параллельно, а на восточном и западном флангах расходились веером, выпущенные с расчетом поразить все корабли конвоя. Это было фантастическое зрелище: никто из моряков за всю свою жизнь не видел ничего подобного.
В мгновение ока все смешалось. Подавать сигналы было некогда. Каждому кораблю следовало самому позаботиться о своей судьбе. Смятение усугубилось из-за того, что транспорты, находившиеся в середине конвоя и в крайних кильватерных колоннах, еще не успели заметить мчащихся к ним торпед.