- Сябры! Ян! Самуль! - Михал раскинул в приветствии руки и бросился навстречу своим друзьям, но споткнулся, и Кмитич практически поймал его в охапку. Усадил на диван, с которого Михал только что соскочил.
- Знакомтись, панове, эта панна Конкордия, - представил блондинку Несвижский князь.
Блондинка с полуголым бюстом встала и изобразила весьма низкий реверанс, из которого ее под мышки поднял Михал.
- Вы уж ее простите. Малость перебрала, - пояснил при этом Михал.
- Очень приятно, Самуэль Кмитич, - коротко кивнул женщине Кмитич, - ну, а что же вы, друзи, здесь деалаете? Ведь у Богуслава свадьба!
- А я и забыл! - хлопнул себя по лбу Михал. - Какой позор! Вот же дурень!
И он пьяно расхохотался.
- Давайте, браты, собирайтесь! - буркнул Собесский, подозрительно косясь на пьяные глаза Вишневецкого, "Неуж-то Михал все ему рассказал?", - билась мысль в голове Яна.
- Куда собираться? - нахмурившись взглянул на Собес-ского Кмитич. - В таком виде им осталось только выспаться. А вот завтра с утра и поедем обратно. Все, хлопцы, пьянка окончена! Песняры свободны…
Михал в самом деле все рассказал Дмитрию Вишневецкому. Не мог молчать. Обида на Катажину подтолкнула Михала выдать семейные тайны Собесских. Теперь и он, Михал, как и в свое время князь Острожский, считал Катажину и ее мать мошенниками. Вишневецкий был в шоке… У него есть сын! Оба и ушли в запой с горя. Ведь и для Михала юный Александр, сын Вишневецкого, был далеко не чужим человеком, и такая грубая женитьба его Алеся на родственнице Катажи-ны разбивала Михалу сердце не меньше, чем вся эта новость для Вишневецкого. И если ранее два князя посматривали друг на друга достаточно неприветливо, то теперь они превратились в хороших друзей, товарищей по несчастью. Но Кмитич не хотел, чтобы у его друга все шло к разрыву с женой.
- В такие моменты нужно, наоборот, друг за друга держаться и помогать друг другу. Твоя жена, не скрою, поступила не лучшим образом. Думала, что так будет лучше сыну, но на деле… Хотя, что мне тебе объяснять, женщины думают не мозгами, a чувствами. Ты прости ее. Возвращайся. Помирись. Вам родить робенка еще обязательно надо. Не отчаивайся! Сам знаешь, дело нередко, когда дети малые мрут от болезней…
- Вот ты говоришь, помирись, - горько усмехался Михал, - а я ее сейчас даже видеть не хочу. Почему? Почему я. нщины всегда считают себя умней и поступают при этом глупо и подло?
- Ну, не всегда! - усмехнулся Кмитич.
- Всегда, Самуль! И всегда мы из-за них страдаем. Мы стараемся, а они только говорят. Если и меняться к лучшему, то обоим, а не одному! Я не хочу к ней.
- Ладно, замок большой. Поживешь на другом этаже, - хлопнул по плечу Кмитич друга…
* * *
Разгром Хованского, как и ожидалось, серьезно сказался на ходе переговоров. Царь понимал: теперь, как ни крути, нужно идти на уступки. Хованского он срочно отозвал в Москву, уволил с поста командира новгородского полка атамана Черкасского, передав его беспризорных гусар Долгорукову… Новая встреча двух делегаций состоялась в веске Андросово, что скромно приютилась между Мстис-лавлем и Смоленском, двумя многострадальными литвин-скими городами, что так яростно, но тщетно оборонялись царю летом 1654 года. Но только спустя месяц после начала встречи двух делегаций, комиссары Речи Посполитой смогли наконец-то заставить Москву остановить боевые действия на территории Литвы. Михал больше не возглавлял комиссию. Возможно поэтому, а может и нет, литвины соглашались уступить царю Смоленщину и Северщи-ну, а также отдать Дюнабург за денежную контрибуцию. Но на большие уступки комиссары не шли. Царским послам стало ясно, что до запланированного ими "вечного мира" далеко и что скорее всего придется заключить временное перемирие, ибо даже признавая свои относительные неудачи, а порой и провал всей литовский кампании, царь все же имел большие виды на города и земли Княжества и Руси.
Чтобы переговоры пошли по указке царя, было решено вновь возобновить "ратные подвиги". Для этой показательноустрашающей миссии царь бросил на литвинские бастионы вновь Якова Черкасского. Его армия вместе с войсками Ивана Варатинского и Ивана Прозаровского опять вторглась в Под-непровье. Московитов встретили полки Михала Паца, укрепленные венгерскими и татарскими хоругвиями. Начались бои местного значения, маневры… Пока Пац, пусть и удачно обороняясь, вынужден был медленно отходить под напором явно более многочисленного противника. Ну, а показательный поход на Витебское воеводство, которым на этот раз должен был командовать князь Юрий Долгоруков, откладывался: строптивые новгородцы не слушались Долгорукова, посылали его куда подальше и идти под Витебск, где уже были не раз биты, не желали. Долгоруков был в шоке. Он к такой армии не привык. Царь тут же его уволил, но не имея других подходящих кандидатур, в декабре 1664 года Алексей Михайлович восстановил в должности… Ивана Хованского. Много раз битого, много раз отстраняемого, но… "За одного битого двух небитых дают", - решил московский государь и вновь вызвал Хованского к себе на прием. У Ивана Андреевича поджилки тряслись, когда он стоял перед Алексеем Михайловичем, думая, что грядет суровое наказание за позорный разгром под Витебском.
- Вот что, - говорил царь, строго глядя на стоящего перед ним и склонившегося в поклоне Хованского, - сейчас у нас пусто место в Новгородском полку. Долгоруков не справился с новгородцами. У тебя вроде получалось. Бери полк и вновь иди под Полоцк и Витебск, помоги осажденному Мышкину в Двинске. У тебя опыт управления этим полком хороший есть. Но учти, Тараруй, это твой в самом деле последний шанс. Вновь потеряешь как недавно войско все и хоругви все - не жить тебе в Москве! В Сибирь сошлю в кандалах! С бурятами будешь учиться воевать, как простой ратник. Понял?
- Понял, светлый царь! - кланялся до пола Хованский.
Иной бы испугался такого назначения, взвыл бы да скорее в Сибирь попросился к бурятам, но только не Хованский. Московский князь просто жуть как обрадовался неожиданно свалившейся для него чести вновь идти войной на Литву, на Витебск.
"Ну, пан Кмитич, держитесь! - злорадствовал Хованский, раболепно кланяясь царю. - Это мне сам Бог шанс дарит! Должно, ох, должно получится!"
Глава 20 1665 год
Новый год принес много приятного: так у Михала наконец-то родился нормальный здоровый мальчик Юрий. Все-таки помогли чары саамки или же отвары Анны д’Аркьен. Благодаря этому радостному событию отношения Михала и Ката-жины резко потеплели. Михал тут же решил крестить сына, а крестным избрать… своего собственного крестного отца Яна Казимира.
Крестили новорожденного в конце марта в радзивиллов-ском имении Белая. Это место Михал в последнее время любил даже чуть-чуть больше, чем Несвиж - здесь было уютней, тише и не так страшно по ночам. Никто не видел никаких привидений. Уютное поместье, спроектированное люблинским архитектором Павлом Негро по заказу отца Михала Александра Людвика, гармонично вписывалось в живописные берега реки Кшны. И вот тихая Белая, нарушаемая лишь карканьем вернувшихся из мест кочевки грачей, также, как и большинство литвинских городов и местечек, переживших ужас войны, удостоилась самых почетных гостей за все время своего существования.
Солнечным субботним днем сюда съехались на крестины король с королевой, Ян Собесский, Богуслав и дважды битый Богуславом в Польше Александр Полубинский. Но оба пана не таили зла друг на друга.
- Ну, коханку, - обнимал Богуслав Полубинского за плечи, - такое время было. Не того ты союзника выбрал. А может и я не того.
- Может быть, - улыбался Полубинский, указывая пальцем на шрам - светло-розовую змейку, "ползущую" по щеке польного писаря, - твоя, Богусь, отметина. Ну, дзякуй, что не убил.
- Тебе идет! - улыбался Богуслав…
Ну, и естественно, приехал вместе со своей Алесей Кмитич, который очень поначалу обижался, что Михал выбрал в крестные не его.
- Не обижайся, братко, - успокаивал Михал, и объяснял, почему выбрал именно короля на роль крестного:
- Этим мы защитим мальчика от возможных болезней, ибо рука короля крестит всегда надежно и защищает младенца. А я уже и так многих потерял, совсем суеверным стал из-за этого.
- Добре, - кивал Кмитич, - раз так, то не обижаюсь. Но следующего уж точно я крестить буду.
- Следующего обещаю, покрестишь ты, - соглашался счастливый отец…
Вся шумная и веселая делегация прошла во дворец, окруженный с трех сторон широким рвом и земляными валами по староголландской системе. Кмитич с любопытством рассматривал дворец Белой. О к часто гостил у Михала в Не-свиже, но в Белой так и ни разу не был. Дворец был новым, оригинальным и отличался большими соединительными объемами и отсутствием внутреннего двора…
- Красиво здесь, - улыбалась Кмитичу Алеся, рассматривая систему аркад, фасад здания, - мило. Очень даже. Ранний барококо! Как люблю этот стиль!
На торжественном обеде бывшие враги Богуслав и Полу-бинский даже подружились.
- Эх, пане Алесь, - говорил захмелевший Богуслав, - а известно ли тебе, что из-за меня в Париже женщины даже стрелялись?
- Разве бывает такое? - удивлялся польный писарь.
- Бывает! Стрелялись! И даже были убитые…
Ну, a следующим днем, в воскресенье, как и положено, все собрались в костеле. Оно верно, крестить детей католикам, в отличие от православных или протестантов, требовалось с семи лет, но для таких людей как Радзивиллы существовали любые исключения.
- Какое имя вы выбрали для своего ребенка? - спрашивал седовласый священник с чисто выбритым розовым лицом. Он мило улыбался Катажине и Михалу. Катажина держала сына на руках.
- Ежи Юзеф, - ответила она по-польски. Богуслав при этом скривил губы в ироничной ухмылке, как бы говоря: "Ну-ну!"
- Ох, уж эти Собесские, - негромко прошипел Богуслав на ухо Полубинскому, но при этом услышали его все, - и Катерина у них Катажина, и Юрий у них Ежи… Ну, поляки поляками!
Ян Казимир и Мария Гонзаго сделали вид, что ничего не услышали. Катажина и в самом деле не могла правильно ни говорить, ни писать по-польски, но при короле упрямо изъяснялась только на этом языке. Сам же Ян Казимир умиленно взирал на Катажину и ее дитя. Он был нескрываемо доволен, что стал крестным не только Михала, но и его сына Ежи. Доволен был король и тем, что дела с другим Ежи, с Ежи Лю-бомирским, кажется, идут к заключению мировой. Как и советовал Михал.
- Чего вы просите у Церкви Божией для Ежи Юзефа? - спрашивал далее священник.
- Чтобы звали все-таки Юрием, - тихо хихикнул Богуслав Полубинскому, но вновь его слышно было всем…
- Крещения и Благодати Христовой, - хором ответили Михал и Катажина. Михал при этом бросил укоризненный взгляд на Богуслава, мол, веди себя достойно.
Священник, впрочем, не реагировал на шутки и колкости ясновельможного пана, он кивнул Михалу с Катажиной, вновь улыбнувшись, и обратился к Радзивиллам:
- Дорогие родители, испросив крещения для вашего ребенка, вы принимаете на себя обязанность воспитывать его в христианской вере, учить его любить Бога и ближних. Осознаете ли вы свою обязанность?
- Осознаем, - вновь стройным хором отвечали родители.
- Дорогие восприемники, - повернулся к королю и королеве священник, - готовы ли вы помогать родителям этого ребенка в их христианском воспитании?
- Готовы.
- Костел и вся христианская община с большой радостью принимает тебя, - повернулся к маленькому Юрию священник, - от имени этой общины я осеняю тебя знамением креста. После меня и вы, родители и восприемники, запечатлейте на вашем ребенке знак Иисуса Христа, нашего Спасителя.
Священник, улыбаясь вполне спокойно лежащему в материнских руках Ежи, начертал большим пальцем знак креста на лбу ребенка. Тоже самое сделал Михал, а Катажина повторила…
Началась Литургия Слова… Но Кмитич был уже далек от крещения сына Михала. Три вещи вертелись в его голове, составляя какой-то магический треугольник: в одном углу треугольника чисто выбритое лицо священника, во втором - повторяющееся слово "христианский", ну, а третий угол - Богуслав и Полубинский, бывшие враги, сейчас друзья… Что же объединяло все эти три вещи, и почему они так тревожили оршанского князя? "Что? Что все это объединяет? И почему меня всего колотит от этого?" - почти испуганно спрашивал сам себя Кмитич. Он одно понимал: какое-то смутное воспоминание стучится в черную дверь его памяти, но он, Кмитич, никак не может протянуть руку, чтобы открыть эту дверь и вспустить это воспоминание…
После всех молитв и напутствий ребенка укутали в белые пелена, зажгли свечу от пасхала, и вручили родителям, а служитель таинства обратился к Михалу и Катажи-не со словами:
- Примите свет Христов!
Совершалась процессия к алтарю, во время которой торжественно несли зажженную свечу крещеного ребенка…
Но Кмитич всего этого почти не видел. Холодный пот прошиб его лоб. Алеся почувствовала что-то неладное и тревожно взглянула на мужа.
- Что? У тебя что-то болит? Рана? Бок?
Кмитич замахал головой и утер лоб рукавом. Вот она! Третья подсказка - Алеся! Она составила уже четвертый угол, уже квадрата, а не треугольника. И тут как молния блеснула! Кмитич вспомнил… Полусожженный Друцк… Переделанная в церковь московской веры лютеранская кирха… Священник… Московский священник, поп, дерзнувший назвать имя Самуэля не христианским, за что разгневанный Кмитич занес кинжал над головой этого московита. Чудо спасло жизнь тогда попу и уберегло Кмитича от смертного греха. Алеся… она рассказала, что тоже была в Друцке, искала Кмитича, заходила в церковь, но того самого попа уже там не было, он на следующий день после "встречи" с Кмити-чем ушел из церкви и никто не знал куда… Гладко выбритое лицо священника… В отряде Багрова был поп расстрига, без бороды, который показался Кмитичу знакомым… Тот бывший поп лечил раненных. Когда Кмитича полуживого принесли от стен Борисова, сняв с креста, поп-расстрига, можно сказать, спас ему жизнь… Богуслав и Полубинский… Вот оно! Раньше были враги, стали друзья! Поп в Друцке, враг, врач в отряде Багрова, друг - один и тот же человек!
Кмитич аж застонал, прикрыв глаза рукой.
- Тебе плохо, коханный? - слегка сжала ему руку Алеся, с тревогой заглядывая в лицо.
- Чуть-чуть. Сейчас пройдет…
Кмитич убрал руку, открыл глаза. Боже! Ведь тот поп точно узнал его! Это очевидно! Это только Кмитич не признал попа, ибо тот сбрил бороду и поменял одежды, а узнать Кмитича было очень даже легко.
"Как все закручено и перекручено на этой проклятой войне, - думал оршанский князь. Ведь я чуть было не убил его, a он позже спас мне жизнь… Он оставил свою службу царской веры и ушел в лес к партизанам. Поп еще рассказывал, что он из черемисы, народа особенно сильно пострадавшего от Ивана Жахливого, народа трижды подымавшего восстание против царя и трижды разгромленного царем… Боже мой, кто же заставляет нас воевать друг с другом? Зачем Ты, Господи, допускаешь всю эту бойню, зачем даешь таким людям, как царь московский, править на земле? Может не Ты, Господи, а в самом деле князь тьмы управляет нашей земной жизнью?.." Кмитич уже не следил за процессией крещения, а думал о своем, вспоминая попа, имя которого даже не знал, вспоминая погибшего Василя, которым предпочитал называть себя Вилли Дрозд, вспоминал и исчезнувшую Елену…
* * *
Прошло всего пару недель и у Собесского родился ребенок, и тоже мальчик - Якуб. И также скоро должна была разродиться Анна Мария Радзивилл. Богуслав с нетерпением ожидал своего первенца, говоря, что если родится девочка, то война быстро закончится, а если родится как у всех мальчик, то близкого конца войны не ждать. Но в любом случае воспитателем будущего ребенка Богуслав назначал своего кузена Михала. Михал охотно соглашался.
А тут и еще один сюрприз, правда, ставший следствием печального события: от полученой на войне раны, сильно занедужил в Вильне польный гетман Владислав Волович. Булаву польного гетмана было решено передать другому. Михал тут же стал добиваться, чтобы булаву передали Бо-гуславу, но шансов у Богуслава больше уже не было, как не было больше и особого желания быть польным гетманом у самого Слуцкого князя.
- Почему не ты сам? - спрашивал Ян Казимир Михала.
- Я хочу, чтобы именно ты был польным гетманом, кохан-ку! Я даже составил специальный привилей для тебя и указ для Михала Паца с передачей войска под твое командование.
- Ну, - нахмурился Михал, - это решит сейм, а сейм может и отказать. Сам же при этом он думал о Кмитиче.
Ну, а Ян Казимир вынашивал мысль покинуть трон. Он видел, что его время прошло, собираясь это сделать еще в 56 году, его отговорили, но сейчас короля уже никто не мог переубедить. "Вот только война закончится, и сразу уйду", - грустно думал Ян Казимир.
Глава 21 Снова Хованский
Кто-то мог бы вполне справедливо сказать, что литовские шляхтичи готовы горло друг другу перегрызть из-за гетманской булавы. Но сейчас происходило что-то невероятное. Богуслав отказывался быть польным гетманом и добивался булавы для Михала, тогда как сам Михал добивался булавы для Кмитича, когда понял, что Богуслав уж точно отказывается. Ну, а Кмитич в свою очередь отдавал голос, как и Богуслав, за Михала.
Михал Пац еще каких-то три-четыре года назад завидовал Кмитичу. Завидовал всему: его красоте, легкости, свободе, успеху у женщин и успехам в ратных делах, не задумываясь, тем не менее, чего это стоит оршанскому полковнику. Но с тех пор, как Пац стал польным, а затем и Великим гетманом, он явно успокоился, стал посматривать на Кмитича свысока, уже не как на конкурента, и уже более не ревновал его ни к карьере удачливого воина, ни к женщинам. Теперь Пацу вполне справедливо казалось, что судьба куда как более благосклонна к нему самому, и Господь воздал ему, Пацу, по заслугам. Но как только имя Кмитича зазвучало на сейме среди кандидатов на польную булаву, былая зависть и ревность вновь вскипели в душе Великого гетмана. Он не хотел на посту польного гетмана ни Михала, ни Богуслава, своих принципиальных соперников, но и Кмитича не горел желанием видеть с польной булавой в руках. "Сегодня он поль-ный гетман, а завтра… - со страхом думал Михал Казимир Пац, испуганно сжимая в руках свою булаву, словно ее уже сейчас собираются отнять. И кто знает, может кандидатура Кмитича и прошла бы, если бы не самоотвод.
- Мне не нужна булава, - говорил оршанский князь, вставая со своего места, - зачем, панове? Оно верно, покойный Великий гетман Януш Радзивилл мечтал, чтобы я стал гетманом, хотя бы польным, но я и так на своем месте приношу немало пользы армии и отечеству. Пусть Михал Радзивилл берет булаву!
Михал Радзивилл понимал, что остался лишь только он из кандидатов антипацовской коалиции. И Несвижский князь больше не сопротивлялся. Если у Богулава нет шансов, если Кмитич не желает, то нужно за пост польного гетмана бороться ему самому, тем более, что за спиной поддержка короля, за него голосуют многие, практически все, кроме Пацев. Пацы шумно протестовали…
- Вот, - Михал встал, показывая привилей Яна Казимира, - привилей самого короля! И вот еще указ с просьбой к Пацу: передать армию под мое руководство!
- Он этот лист подделал! - кричал Михал Пац. Кмитич выхватил саблю и бросился на Паца, но его вовремя остановили…
- Передайте сию бумагу пану Михалу Пацу, чтобы сверил подпись! - протянул лист с печатью Михал…