На палубе, под командой штурмана, матросы делали свое дело, не подозревая о том, что скрывалось в трюме. С лодок сняли покрышки и поместили в них бочонки с водой и мешки с сухарями. Шлюпка уже висела у баканцев, и Падди Беттон укладывал в нее бочонок с водой, когда на палубу взбежал Лефарж. За ним спешила Станнард с Эммелиной на руках, и Лестрэндж, державший Дика за руку. Шлюпка была более крупных размеров, чем обыкновенно, и снабжена небольшой мачтой и люгерным парусом. Беттон только-что норовил повернуть обратно, когда капитан схватил его за плечи.
- В шлюпку, живо! - крикнул он, - и греби, что есть духу, отведи детей с пассажирами за милю, две мили, три мили от судна…
- Но, капитан, я оставил скрипку…
Лефарж толкнул старого матроса, как бы желая швырнуть его в море. Минуту спустя Беттон был уже в лодке. Ему подали Эммелину. которая прижимала к груди что-то, завернутое в старый платок, затем Дика, после чего помогли спуститься и самому Лестрэнджу.
- Нет больше места! - крикнул Лефарж. - Спускайте, спускайте!
Шлюпка скользнула к тихому голубому морю, поцеловалась с ним и поплыла.
Надо вам знать, что при отбытии из Бостона, Беттон много околачивался на набережной, благодаря тому, что ему не на что было пойти в трактир. Поэтому-то он кое-что проведал про груз корабля, чего не знали остальные. Не успел он взяться за весла, как это сознание озарило его ум убийственным светом. Он гикнул так, что оба матроса спускавшие шлюпку, перегнулись через борт.
- Ребята!
- Ну, что там?
- Спасайся кто может, - я сейчас вспомнил - в трюме два бочонка с порохом!
Потом навалился на весла, как никто еще не делал до него.
У Лестрэнджа потемнело в глазах. Дети ничего не знали о порохе, и, хотя слегка испуганные переполохом, находили очень забавным сидеть в лодке, так близко к синему морю.
Дик опустил палец в воду, чтобы почувствовать, как она струится- любимое развлечение детей, - а Эммелина, вложив ручонку в руку дяди, наблюдала за Беттоном со степенным удовольствием.
И точно, было на что посмотреть. Душа старого матроса была полна трагического ужаса. Кельтское воображение уже слышало взрыв судна, видело шлюпку и самого себя разорванным на кусочки, - мало того, видело ад и чертей, жарящих грешное его тело.
Но злополучное - а может быть, и счастливое - его лицо не было способно выражать ужаса трагедии. Он пыхтел и надрывался, надувая щеки, наваливаясь на весла, корча невероятные рожи, по все эти действия, вызванные душевной мукой, однако, нимало не выражали ее. Позади виднелся корабль, рядом с которым уже качались на волнах оба баркаса.
Люди сыпались через борт, как водяные крысы, барахтались в воде, как утки, карабкались, как попало, в баркасы. Из полуоткрытого люка тянулся черный дым, теперь уже смешанный с искрами, вздымаясь быстро и злобно, как если бы вырвался из стиснутых челюстей дракона.
А за милю от "Нортумберлэнда", позади, стояла стена тумана. Она казалась плотной, походя на диковинную страну, внезапно выросшую из океана, - страну, в которой не росли деревья и не пели птицы. Страна с белыми отвесными утесами, непоколебимыми, как Дуврские скалы.
- Сил моих нет! - вдруг пробормотал гребец, оперев весла на колени, и ткнулся вперед головой, словно готовясь забодать пассажиров - Пусть себе взрывается, как знает, - сил моих больше нет! Изнемогаю!
Лестрэндж, бледный как смерть, но несколько пришедший в себя, повернулся взглянуть на корабль. Последний казался уже далеко, и оба баркаса яростно спешили вслед за шлюпкой. Дик все еще играл с водой, но Эммелина была совершенно поглощена Беттоном. Ее созерцательный ум всегда пленялся всем новым, а эти действия старого приятеля были для нее чем-то совершенно новым.
Она видала уже, как он моет палубу, как пляшет "джигу", как бегает на четвереньках по палубе с Диком на спине, но никогда еще не видала она его таким, как сегодня.
Теперь ей было ясно, что он устал и озабочен. Она порылась в кармане, достала апельсин и, нагнувшись вперед, прикоснулась им к голове "изнемогавшего".
Беттон поднял голову, на миг безмысленно уставился вперед, потом заметил апельсин; при виде его мысль о "детишках" с их невинностью, о нем самом и о порохе рассеяла туман, затмивший его помутившиеся мозги, и он снова принялся за весла.
- Папочка, - сказал Дик, - у корабля облака!
С невероятной быстротой плотные скалы тумана рассыпались. Легкий ветерок пронизал их, свивая из них удивительные узоры. По воде двигались всадники и развевались, как дым, поднимались и разбивались воздушные валы; высокие спирали валов тянулись до самого неба. И все это с угрожающей медлительностью. Огромный, ленивый и зловещий, но неуклонный, как рок или смерть, туман надвигался, завоевывая, казалось, весь мир.
На этом невыразимо мрачном фоне выделялся тлеющий корабль, паруса которого уже вздрагивали от поднимающегося ветра, в то время как дым из люка как бы кивал отплывающим лодкам, маня их к себе.
- Отчего. корабль так дымится? - спросил Дик, - Смотрите, и лодки плывут за нами. - когда же мы вернемся обратно?
- Дядя, - добавила Эммелина, всовывая ручонку в его руку и поглядывая в сторону корабля, - я боюсь.
- Чего, Эмми? - спросил он, притягивая ее к себе.
- Тех фигур, - проговорила она, прижимаясь к нему.
- Я думаю, можно здесь дождаться остальных, - сказал Лестрэндж - Мы достаточно далеко на тот случай, если… если что случится.
- Верно, - поддакнул гребец, тем временем успевший прийти в себя. Пусть себе взрывается, как знает, нас не достанет.
- Папочка, - сказал Дик, - когда же мы вернемся на корабль? Я хочу чаю.
- Мы вовсе не вернемся, дитя мое, - сказал отец. - На корабле пожар: мы ждем другого корабля.
- А где же другой корабль? - спросил ребенок, оглядываясь.
- Его еще не видно, - отвечал несчастный отец, - но он придет.
Баркасы медленно приближались. Они казались тараканами, ползущими по воде. А вместе с ними, но сверкающей глади, ползла тусклая мгла, поглощавшая ее блеск, как это бывает при солнечном затмении.
Тут на шлюпку налетел ветерок, почти незаметный, как ветерок из Лилипута, по холодный и затмевающий солнце. И в тот же миг туман поглоти далекое судно.
Необычайное это было зрелище. Меньше, чем в полминуты, деревянный корабль превратился в корабль из дымки, в прозрачный узор - всколыхнулся и исчез навсегда из глаз человека.
V. Голоса в тумане.
Солнце еще более потускнело, затем и совсем исчезло. Уже очертания баркасов становились туманными, и даже та часть горизонта, которая до сих пор оставалась ясной, сделалась теперь совсем невидимой.
Между тем, первый из баркасов приближался, и вскоре послышался голос капитана:
- Гей, шлюпка!
- Гей! - раздалось в ответ.
- Равняйся с нами!
Первый баркас приостановился грести, дожидаясь второго. Последний, и так уже очень тяжелый, был сильно перегружен.
Капитан Лефарж был возмущен поведением Падди Беттона, всполошившего всю команду, по ему было теперь не до взысканий.
- Переходите к нам, Лестрэндж, - сказал он, когда шлюпка поравнялась с ними, - у нас есть место для одного. Ваша няня во втором баркасе, который и без нее перегружен: лучше ей пересесть на шлюпку, где она может присматривать за малышами. Поскорей же, туман надвигается. Гей! - обратился он ко второму баркасу, - поторопитесь!
Второго баркаса внезапно как не бывало.
Лестрэндж пересел к капитану. Падди оттолкнулся от баркаса и поднял весла дожидаясь.
- Гей! гей! - продолжал кричать Лефарж.
- Гей! - прозвучало из тумана.
В тот же. миг первый баркас и шлюпка исчезли из глаз друг-друга, поглощенные туманом.
Надо сказать, что достаточно было нискольких взмахов кормового весла чтобы шлюпка снова стала борт-о-борт с первым баркасом; но дело в том, что мысли Падди были заняты вторым баркасом, и надо же. чтобы его угораздило дать три мощных удара весел в том направлении, где он воображал, что находится последний.
Все последующее превратилось в одни только голоса, перекликавшиеся в тумане.
- Гей. шлюпка!
- Гей!
- Гей!
- Не кричите все сразу, я не знаю куда мне грести! Второй баркас, где вы там?
- Лево руля!
- Ладно, ладно! - кладя между тем руль направо, отозвался Беттон, - одна минутка, и я буду с вами.
Последовало несколько минут усиленной гребли.
- Гей! - прозвучало гораздо слабее прежнего. - Чего вы это гребете прочь от меня?
Последовало еще несколько взмахов весел.
- Гей! - раздалось еще слабее.
Падди Бетон поднял весла кверху.
- Черт их возьми совсем! сдается мне, что это звал первый баркас.
Он снова энергично заработал веслами.
- Падди, - послышался голос Дика, звуча, по-видимому ниоткуда, - где мы теперь?
- В тумане, конечно! - где же нам еще быть? Ты только не бойся.
- Я не боюсь, по Эм вся трясется.
- Дай ей мою куртку, - сказал гребец, приостанавливаясь и скидывая куртку. А когда закутаешь ее, давай крикнем все трое вместе как следует.
Он протянул куртку, и невидимая рука взяла ее. В ту же минуту раздался оглушительный взрыв, потрясший небо и океан.
- Поехал!… - произнес Беттон, - и моя старая скрипка вместе с ним. Не бойтесь, дети, это стреляют из пушки для забавы. А теперь, давайте все гикнем вместе. Готовы вы?
- Здесь! - отозвался Дик, подхватывавший все выражения матросов.
- Ге-е-ей! - завопил Падди.
- Гей! гей! - пискнули Дик и Эммелина.
Послышался слабый отклик, но трудно было определить, откуда он идет. Падди погреб еще немного, потом остановился. Было так тихо, что ясно слышался всплеск воды, рассеченной носом шлюпки при последнем взмахе весел. Затем все смолкло, и безмолвие сомкнулось вокруг них, подобно роковому кольцу.
Падавший сверху тусклый свет непрерывно менялся, в то время как шлюпка скользила в пластах тумана.
Большой морской туман не бывает однородным: густота его меняется, у него имеются свои улицы, свои просветы, в виде белых пещер, свои плотные утесы, и все это движется и перемещается как бы по мановению волшебника. Он также обладает тем колдовским свойством, которое усиливается с приближением ночи.
А солнце, когда бы только они могли его видеть, уже скрылось за горизонтом.
Снова они стали звать. Но ответа не было.
- Что толку реветь, как быки, когда имеешь дело с глухими тетерями, - сказал старый матрос, и тут же снова гикнул, но снова без результата.
- Падди, - послышался голос Эммелины, - мне страшно.
- Погоди минутку, тут где-то на дне старый платок, - я заверну тебя в него.
Он осторожно подполз к девочке и взял се на колени.
- Не хочу платка, - сказала Эммелина, - мне не так страшно в вашей куртке. - Грубая, пропитанная табаком куртка, почему-то придавала ей мужества.
- Ну, ладно. А тебе не холодно, Дикки?
- Нет, я залез в папино пальто, он оставил его здесь.
Беттон стал вполголоса напевать ирландскую колыбельную песенку, которая сливалась в его памяти с дождем и ветром родного побережья, запахом горящего торфа, хрюканьем свиньи и поскрипыванием колыбели.
Шлюпка скользила в пластах тумана.
- Заснула - тихо проговорил он, укладывая размякшую фигурку рядом с Диком. Потом сунул руку в карман за трубкой. Но трубка с табаком осталась в кармане куртки, а в куртке находилась Эммелина, которую не полагалось будить.
Теперь ко мгле тумана прибавилась ночная тьма. Гребцу ничего не было видно. Он чувствовал себя заблудившимся душой и телом, боялся тумана, боялся призраков.
В таком-то тумане, в Дунбегской бухте обычно слышались крики и хохот сирен, сбивающих с пути несчастных рыбаков. Сирены не то, чтобы совсем зловредны, но у них зеленые волосы и зубы, рыбьи хвосты и плавники вместо рук; и слышно только, как они шлепают по воде, как лососи, когда сидишь один в лодчонке, и ждешь, нет-нет, одна-таки хлопнется через борт, - нет довольно и этого, чтобы поседеть в одну ночь…
С минуту он думал разбудить детей, но тут же устыдился своей мысли. Немного погодя, он снова взялся за весла. Их скрип казался ему голосом друга, и работа убаюкивала его страхи. Время от времени, забывая о спящих детях, он пробовал подавать голос. Но ответа не было.
И он все греб, старательно, непрерывно, с каждым взмахом отдаляясь от лодок, которых ему никогда больше не суждено было увидеть.
VI. Заря на беспредельном океане.
- Никак заснул? - проговорил Беттон, внезапно просыпаясь.
Он только приостановился передохнуть, а проспал, как видно, несколько часов, ибо теперь дул теплый ветерок, светила луна, и тумана как не бывало.
- Что за сон мне приснился? - продолжал говорить сам с собой Беттон, - Где это я?.. Ох! ох, ох, беда! Мне снилось, что я уснул на люке, и что корабль взорвался, и все это оказалось правдой!
- Падди! - послышался голосок Эммелины.
- Что, деточка?
- Где мы теперь?
- Да в шлюпке на море голубенок: где же нам быть еще?
- А дядя где?
- За нами в баркасе, вот-вот подоспеет.
- Я пить хочу.
Он налил воды в жестяной кувшин, привязанный к бидону, и дал ей напиться, после чего достал трубку и табак из кармана куртки.
Она тотчас опять уснула рядом со спящим Диком, а старый матрос, уравновесившись на ногах, принялся осматривать горизонт. Нигде ни признака паруса или лодки. Возможно, однако, что, незаметные при обманчивом свете луны, лодки обнаруживаются при свете дня.
Но верно и то, что довольно нескольких часов, чтобы разъединить лодки на море на большое расстояние.
Нет ничего более таинственного, чем морские течения. Океан состоит из множества рек, одни из коих текут медленно, другие быстро; и за одну лигу от того места, где. вы подвигаетесь со скоростью одной мили в час, другая лодка может их проделывать две.
Легкий ветерок рябил воду, смешивая звездный блеск с лунным; океан лежал ровный, как озеро, а между тем ближайший материк, быть-может, отстоял за тысячу миль.
Много дум передумал старый матрос, покуривая трубку под звездами. Потом снова начал клевать носом; когда же проснулся - луна уже закатилась. На востоке показался бледный веер света, и снова сменился тьмой, Но вот, внезапно огненный карандаш провел линию на восточном горизонте, и небо стало прекрасно, как лепесток розы. Огненная линия сосредоточилась в одно разрастающееся пятно - край восходящего солнца.
По мере того, как свет усиливался, небо окрашивалось в неописуемую синеву, переливчатую и сверкающую, как если бы она возникла из пыли неосязаемых сапфиров. Тут все норе осветилось, как арфа Апполона под перстами бога. Настало утро.
- Папочка! - вдруг крикнул Дик, садясь и протирая глаза руками. - Где это мы?
- Все ладно, сынок, - успокоил его старый матрос, тщетно обыскивавший горизонт глазами. - Твой папа цел и невредим. Он сейчас будет здесь и приведет нам другой корабль. А, и ты проснулась, Эммелина?
Девочка молча кивнула. Она не присоединила своих расспросов к расспросам Дика. Угадала ли она, что Беттон кривит душой, и что дело обстоит не совсем так, как он говорит? Почем знать?
На ней была старая шапочка Дика, которую няня второпях нахлобучила ей на голову. Шапка съехала набекрень, и девочка являла довольно потешную фигуру в ней и старой выцветшей куртке Падди. Что касается Дика, то его соломенная шляпа валялась где-то на дне лодки, и золотистые кудри свободно развевались по ветру.
- Ура! - крикнул Дик, молотя подножкой о дно шлюпки - Я буду моряком, правда Падди? Ты научишь меня поднимать парус и грести?
- Дело нехитрое, - сказал Падди, хватая его - У меня нет ни губки, ни полотенца, но я попросту ткну тебя лицом в соленую воду и дам обсохнуть на солнце.
С этими словами, он набрал воды в черпак.
- Не хочу мыться! - закричал Дик.
- Окунай лицо в черпак, - скомандовал Падди. - Ведь не хочешь же ты быть чумичкой, не правда ли?
- Сам окунай туда лицо! - приказал тот.
Белон повиновался и произвел булькающие звуки в воде; потом поднял кверху мокрое лицо и вывернул черпак за борт.
- А теперь твое дело пропало, - заявил хитроумный моряк, - воды больше нет.
- В море есть.
- А все-таки мыться нечем до завтрашнего дня, - рыбы не позволяют…
- Я хочу умыться, - ворчал Дик, - хочу окунуть лицо в черпак, как ты; да и Эмми тоже не умывалась.
- Мне не надо, - пролепетала Эммелина.
- Ну, куда ни шло, спрошу-ка я у акул, - объявил Беттон, как бы приняв внезапное решение. Он перегнулся через борт, почти касаясь лицом воды.
- Гей, там! - крикнул он, потом наклонил голову на бок, прислушиваясь; и дети также заглянули за борт, сгорая любопытством.
- Гей, там! да что вы там, заснули, что ли? А, да вот и вы! Тут у меня мальчонка с грязной рожицей хочет умыться, так нельзя ли мне зачерпнуть… О, покорно благодарю вашу честь - доброго утра, ваша честь, мое почтение!
- Что сказала акула? - спросила Эммелина.
- Вот она что сказала: "Берите хоть целый бочонок на доброе здоровье, мистер Беттон! - Очень жаль, что не могу преподнести вам рюмочку крепенького в такое прекрасное утро!" Потом засунула голову под плавник и опять уснула; по крайней мере, мне слышно было, как она захрапела…
В шлюпке имелся большой мешок бисквитов и несколько жестянок с консервами, по большей части сардинками. Падди же имел про запас ножик, и не успели они оглянуться, как на скамейке уже оказалась откупоренная жестянка рядом с несколькими бисквитами. С водой и с апельсином Эммелины в придачу вышел настоящий пир.
Кончив есть, они припрятали остатки и занялись установкой мачты. После этого, матрос остался стоять около мачты, оглядывая беспредельную и безгласную синеву моря.
У Тихого океана три синевы: утренняя, полуденная и вечерняя. Но самая счастливая из них это синева утра: блещущая, неясная, новорожденная, - синева неба и прекрасной юности.
- Что ты высматриваешь, Падди? - спросил Дик.
- Чаек, - ответил хитрец; затем добавил про себя: -Ничего, хоть шаром покати! Ох, горемычный я! Куда повернуть: на север, на юг, на восток, на запад? И не все ли равно? Пойду на восток, а они окажутся на западе, пойду на запад, - окажутся на востоке. Да и не могу идти на запад, прямо ветру в зубы. Пойду на восток, и будь что будет!
Он поднял парус и поставил его по ветру. Потом переложил руль удобно прислонился спиной и предался воле ветерка.
Отчасти в силу своей профессии, а отчасти и самого своего характера, он был так же спокоен, как если бы отправлялся с детьми на прогулку хотя, быть может, вел их навстречу голодной смерти.
Тихий океан все еще был скован одним из тех штилей, которые возможны только тогда, когда нет бурь на большом протяжении его поверхности. Ведь половина волнений на море причиняются не местными ветрами, а бурей на далеком расстоянии.