- А теперь покажите господину капитану его каюту… ты, Билли. - Боцман злорадно ухмыльнулся. - Х-ха, там он узнает, что случилось с нашим дьяволом.
Вслед за Билли на палубу поднялся Химков. Постукивая костылем, тяжело взобрался по лестнице Семен. Когда шаги поморов стихли, одноглазый обернулся к матросам.
- Х-ха, мы отвернем ему голову, как только самый зоркий из нас увидит черный материк. Так, ребята? Европейские порты не очень-то подходят сейчас для нашего корабля. Мы могли без убытка положить в карман этому парню все наши гинеи. Х-ха, капитан, пусть командует. - Толстяк самодовольно выпятил живот, расстегнув три верхние пуговицы на жилете.
* * *
- Сюда, сэр, - показал Билли на дверь капитанской каюты.
Химков толкнул дверь. Из темной каюты пахнуло густым смрадом. Пересиливая отвращение, мореходы вошли.
Привыкну в к темноте, глаза Химкова стали различать предметы: вот стол, на столе истрепанная морская карта, пустая бутылка из-под рома, огромный парик с бантом на косичке. У потолка - клетка с дохлой заморской птицей. Все ящики выдвинуты, дверцы шкафов распахнуты, содержимое разрыто, выброшено на пол. "Вверх дном все перевернули, искали, видать, что-то", - догадался Химков.
В углу из-под коечной занавески торчали грязные ботфорты. Химков откинул шторы и застыл от неожиданности: на койке лежали разложившиеся останки капитана Томаса Брауна. Труп был прикручен к койке крепкой смоленой веревкой.
- Собаке собачья смерть, - плюнув, сказал Семен. - Не угодил своим. Что ж, одного подлеца сбросим со счета… Смотри-ка, Ваня! - С отвращением приподняв подушку, он вытащил два длинных пистолета. - Теперь не с пустыми руками.
- Исправны! - радостно отозвался Химков, осмотрев оружие. - За это ему спасибо, - кивнул он на мертвеца, - уберег.
На палубе собралась команда. Пиратам не терпелось увидеть, чем окончится шутка боцмана, как поступит русский капитан. "Наверно, он будет кричать, ругаться", - посмеиваясь, рассуждали они. Но позабавиться не пришлось.
- Билли, - приоткрыв дверь, распорядился Химков, - убери дрянь из моей каюты!
Через минуту он поднялся на мостик и как ни в чем не бывало стал разглядывать лед в большую подзорную трубу.
Разочарованные матросы, поеживаясь на холодном ветру, быстро разошлись. Убирать каюту и прислуживать новому капитану боцман послал негритенка Цезаря. В прошлом году капитан Томас Браун выменял его на Западном берегу за десять серебряных колокольчиков и пять коралловых бусин.
Мореходам впервые довелось увидеть настоящего негра.
- Черен, как смертный грех, - говорил Семен, с любопытством разглядывая его круглое лоснящееся лицо, широкий нос, толстые губы. - Глянь-ка, Ваня, - осторожно тронув курчавые волосы негритенка, позвал он - что твой войлок волосья и гребень не возьмет…
Мальчик, увидев, что его новые хозяева ничуть не сердятся, весело улыбался, сверкая белыми зубами. Он оказался на редкость смышленым и сообразительным. С одного взгляда негритенок тотчас догадывался, что от него хотят.
На следующее утро Иван распорядился прибрать корабль. Обалдевшие от безделья пираты весело взялись за дело. Мусор, скопившийся за много дней, полетел за борт. Палубу выскребли, вымыт, убрали паруса, привели в порядок такелаж.
Химков придирчиво следил за уборкой, залезая в каждую щель, осматривая каждый парус, каждую веревку. Вместе с тем он знакомился с кораблем. Ведь ему никогда не приходилось плавать на таких судах. Заметив оплошность, Химков делал строгие замечания.
- Да, сэр, будет исполнено, сэр, - то и дело слышалось на палубе.
- Х-ха, он совсем неплохой моряк, - получив очередной выговор, шепнул боцман длинновязому Майклу - с ним держи ухо востро.
Еще два дня матросы собирали лед и вытаивали из него воду. Химков показал им, как отличить старый пресный лед от солоноватого, негодного для питья. Под конец Одноглазому велели починить потрепанные паруса. Несколько дней провозились матросы с парусиной, орудуя нитками, иголками, гардаманами. А боцман, короткий и толстый, важно расхаживал по палубе.
В ящике под койкой Химков нашел большой медный окант. Пираты с завистью смотрели, как русобородый шкипер мерил высоту Полярной звезды и что-то вычислял на бумаге. Определить место в море, где находится бриг, он, конечно, не мог, но знать хотя бы одну широту было необходимо.
За две недели, проведенные на бриге, мореходы окрепли, вошли в тело. В кладовке Брауна хранилось вдосталь белых галет, варенья, сливочного масла, копченой свинины и много других полезных вещей. Негритенок готовил вкусные обеды и ужины; по утрам мореходы наслаждались сладким горячим кофе.
В свободное время Семен учил негритенка говорить по-русски, и Цезарь, к великому удовольствию учителя, быстро запоминал слова.
Как-то ночью ударил мороз, посыпал мелкий колючий снег. Проснувшись, помрачневшие пираты с беспокойством поглядывали на покрытые снегом льды. Но Иван был спокоен. Если переменился ветер, он обязательно расшевелит льды. Так и случилось. Лед, окружавший бриг, ожил, начал двигаться, там и сям показались узенькие полоски воды. Наступило время действовать. И тут Химков показал свой опыт и знания. Он заставил протянуть вперед корабля крепкие пеньковые тросы, их крепили на ледовых якорях и выхаживали шпилем.
Корабль медленно двигался между льдинами; ему помогали топорами и баграми, вырубая и расталкивая лед. Пираты, те, что выхаживали тросы, затянули песню, ее подхватила вся команда:
Наши утлые шлюпки
Сорвала волна,
И сказал Капитан удалой:
- Будет плакать моя
Молодая жена.
В эту ночь она станет вдовой!..
Химкову такая работа была не в диковинку. Он умело распоряжался, показывая и помогая сам, где было трудно. А невеселая матросская песня продолжала раздаваться в холодных льдах:
Мы работали дружно,
Тонули мы врозь -
Это было
Судьбой суждено.
Уцелевшего бота
У нас не нашлось,
И пошли мы
На темное дно, на дно, на дно,
За русалкой
На темное дно.
Вечером бриг "Два ангела" вышел из льдов и под дружный победный клич команды закачался на чистой воде. Пираты ликовали.
Семен Городков не принимал участия в работе. Нахмурившись, грозно посматривая на пиратов, он ходил по палубе, постукивая костылем. Много ночей он ложился спать с подозрением на товарища.
- Все в порядке, сэр, - доложил боцман, вместе с переводчиком Билли появившись перед Хнмковым, - судно готово к плаванию, сэр!
- Поставить все паруса.
- Будут ли встречаться еще льды, сэр? - спросил боцман уже за порогом.
- Да, льдов в море много, - осторожно ответил Иван, - скоро увидите сами.
Поднявшись на мостик, Химков внимательно присматривался к работе матросов. Стоя на реях, они ловко управлялись с грубой парусиной. Бриг медленно набирал ход.
- Курс юго-запад, - скомандовал Химков. - Заглянув в компас, он подождал, пока судно легло на курс.
- Так держать! Курс на юго-запад, - еще раз повторил он.
- Да, да, - обрадовано отозвался боцман, - на юго-запад, хороший курс. - Немного потоптавшись возле рулевого, он ушел.
Дул ровный и сильный северо-западный ветер. Корабль шел правым галсом, вполветра, все ускоряя и ускоряя ход. Не глядя на расступившихся перед ним матросов, Химков прошагал к трапу и спустился вниз.
- Экая холодная ночь! - сказал он, войдя в каюту и потирая руки.
Семен Городков ничего не ответил. Лежа на узком диванчике, он хмуро глядел в потолок.
- Иван Алексеевич, - помолчав, зло сказал он, - выходит, ты так: попал в стаю, лаешь не лаешь, а хвостом виляешь? Не ждал я такого… Куда мы? В Африку? Тьфу, как ты им веры дал! Кончат они нас, злодеи…
- Сеня, да я… - Химков посмотрел на дверь и понизил голос: - Окромя Архангельска, я никуда… Откажись я тогда - душу бы вынули. Задумал я… - Иван нагнулся совсем близко к товарищу.
* * *
На баке отбили восемь склянок. Четыре часа утра, совсем темно, на небе видны все звезды. На руле сменились матросы. Из кубрика раздалась звучная перебранка. И опять тихо.
С однообразным рокотом покорно расступается море под острым форштевнем брига. Изредка в борт с громким всплеском ударяют волны. Мерно поскрипывает рангоут, сердито свистит в снастях ветер.
Около пяти часов сон особенно крепок. Хлопнула дверь капитанской каюты. На мостик вышел Химков. Постукивая костылем по ступенькам трапа, вслед за ним взобрался Семен Городков.
Рулевой обернулся. Увидев на мостике шкипера, он снова принялся ворочать штурвал: поворот вправо, полповорота влево.
Химков стоял, сжав топор, не решаясь подойти к пирату.
- Ваня, пора, - зашептал Городков, заметив колебания друга. - За Федюшку, помнишь? Не пожалели мальчонку, - жарко выдохнул он, скрипнув зубами. - За наши мучения, Иван Алексеевич, милый, душа горит! Топор, богом прошу. - Семен протянул дрожащую руку.
- На. - Химкова самого била лихорадка. Схватив топор. Городков с маху ухнул рулевого.
- Становись на руль, - хриплым, чужим голосом сказал Химков. Ухватив под мышки неподвижное тело, он спихнул его в море. За бортом тяжело всплеснулась вода, и опять все стихло.
- Я пойду, - придя в себя, шепнул Химков, - крикну - поворачивай. Все, как говорено.
Городков согласно кивнул. Осмотрев спрятанные за пазухой пистолеты, подозвав Дружка, Химков осторожно спустился вниз. Неслышно ступая по палубе, он пробрался на бак и закрыл засовы люка в матросский кубрик, обрезал крепления запасной грот-стеньги и привалил ею крышку люка. С обоих концов Иван привязал тяжелую стеньгу к железным кольцам, ввинченным в палубу.
- Давай, Сеня! - раздался его взволнованный голос.
На повороте громко захлопали паруса. Иван Алексеевич бросился к брасам. Выбиваясь из сил, обдирая кожу на ладонях, он с трудом справился с парусами. Курс на юго-восток! Теперь полный ветер гнал корабль вперед.
- Паруса, эй! - крикнул первый проснувшийся в кубрике.
Дрессированные матросы, услышав хлопанье парусов, мигом скатывались с коек. Переругиваясь спросонья между собой, они полезли по трапу. Люк на палубу оказался закрытым… Раздались проклятья, одиннадцать здоровенных мужиков ревели, словно дикие звери. В крышку люка посыпались удары.
- Эй, зверье! - крикнул Химков, подойдя к вентилятору.
Голоса внизу смолкли.
- Я, Иван Хамкав, - с глухой яростью сказал он, - кормщик потопленной вами лодьи "Святой Варлаам", повернул бриг в Архангельск.
Отборные ругательства градом посыпались на голову Химкова. Крышка люка задрожала от сильных ударов.
Иван, не раздумывая, сунул пистолет в круглую дыру вентилятора и спустил курок. Внизу кто-то отчаянно завопил. Матросы горохом посыпались с трапа, раздались ответные выстрелы. Но люковую крышку больше не трогали: лестница очень хорошо простреливалась через вентилятор.
- Ежели вздумаете бунтовать, - дрожа от ярости, крикнул Химков, - всех перестреляю, как собак бешеных!
Внизу молчали.
- Дружок, - приласкал собаку Иван, - сидеть! - Он показал на крышку. - Сторожи, понял, Дружок?
Пес завилял хвостом и уселся на палубе возле люка.
Бриг "Два ангела" птицей летел по новому курсу. Ветер набирал силу, гнул мачты.
На востоке, облака оделись в пурпур. Светлело. Начинался день.
В каюте негритенок с воплем бросился к ногам Химкова. Он видел все, что произошло, и, обливаясь слезами, умолял не убивать, пощадить его.
- Я нет. Я хорошо, - повторял он русские слова, глядя на Ивана ясными умными глазами.
В суматохе Химков совсем забыл про негритенка. Что с ним делать? Все это время мальчик честно прислуживал кормщику и его другу. Вместо зуботычин и проклятий новые хозяева дарили его лаской и теплым вниманием. Негритенок всей душой привязался к поморам. Но теперь, когда враги стояли лицом к лицу, на чьей стороне он окажется, как поступит, не будет ли помогать тем, в кубрике… Можно ли ему верить?
- Боцман плохо, я буду бить, - негритенок, дрожа всем телом, выхватил нож и всадил его в стенку каюты.
- Ладно, Цезарь. - Химков погладил мальчика по курчавой голове. - Ладно, ты с нами…
Первые лучи утреннего светила озарили белые паруса брига. Вспыхнула, заискрилась далекая, через все море, огненная дорога. И корабль, весь залитый кровавым светом, стрелой несся вперед, казалось, прямо к солнцу.
Глава двадцать шестая
ВСТРЕЧА
Сон да дрема на кого не живет! Задремал и дозорный Фома Гневашев, а когда проснулся - было поздно. Солдаты в смешных шапочках и коротких куртках крутили ему за спину руки. Плохо соображая спросонья, Гневашев громко закричал, предупреждая товарищей.
Но императорские егеря, захватив врасплох спящих мужиков, не теряли времени даром; отбиться, убежать не удалось никому. Мужиков обезоружили и согнали в кучу.
В егерские части солдаты подбирались молодые, ловкие - не чета старым служакам из каргопольской крепости. И одеты они были легко и удобно: вместо сабли и тяжелой котомки, отягощавших гарнизонных солдат, егеря носили в портупее короткий штык и на поясе - патронташ. Закаленные суровой военной выучкой, они не страшились тяжелых походов по лесам и болотам.
Отряд поручика Васильчикова больше двух недель гонялся за старцем Амвросием, разыскивая скит Безымянный; солдаты сбились с пути и случайно наткнулись на спящий лагерь Якова Рябого. Рассвет только начинался. Нехотя отступали серые, угрюмые сумерки. Тяжелый ночной туман пронизывал все живое холодом и сыростью. Потухавший, костер курился легким, чуть заметным дымком.
Мужики стояли жалкие, растерянные, понурив головы. Якова от бессилия душила бешеная злоба. Удивленно глядели серые глаза Степана Шарапова. Петряй Малыгин застыл с раскрытым ртом. Громко плакал от злой досады Гневашев.
Рядом с шалашом на гранитном валуне сидел офицер с веселыми глазами, в железной кирасе, отороченной по краям красной кожей, и беззаботно помахивал хлыстом. Собираясь чинить суд и расправу, поручик хлебнул из походной баклажки изрядную порцию согревающего и сейчас был в отличнейшем настроении.
- Давай, ребята! - нетерпеливо крикнул он солдатам.
Первым к нему подвели ямщика Петряя. Поручик с любопытством оглядел пленника.
- Каких краев, кто таков, братец? - звонким голосом спросил офицер.
- Олонецкий, Челмушской волости, господин офицер, а ныне в городе Архангельском ямщиком у купца.
- Раскольник?
- Никак нет, православный, никонианец.
- А ну, перекрестись.
Малыгин истово щепотью перекрестился.
- Двадцать палок, - неожиданно приказал офицер. Солдаты потащили Петряя в сторону.
- За что, господин офицер, - уперся Малыгин, - в чем вина? Ежели крестился неладно…
- Крестился хорошо, братец, а по лесам без дела бродишь, вот что плохо. Зачем в этих местах? Малыгин, склонив голову, молчал.
- Идем, мужичок, - тащили солдаты Петряя, - благодари господина поручика за доброту. Другой бы на палки не поскупился, отсыпал бы сотни две.
- Меня нельзя бить, - вдруг всполошно закричал Малыгин, - не по закону! На мне болярское звание.
- Что, что, - вытаращил глаза офицер, - боярское звание?
- Да, я болярин, - волновался Петряй, - и бумагу имею. - Он расстегнул ворот, торопясь разорвал кожаный мешочек, висевший на гайтане, и подал офицеру сложенную вчетверо бумагу.
- "…Царский указ, - читал поручик, - …за услуги, оказанные царице Марфе в бытность ее… род Малыгиных пожалован боярским званием в 1615 году…" Что за черт! - удивился он, прочитав бумагу. - Я думал, император Петр отменил боярское звание… А тут боярин, боярин-мужик… Анекдот! - На молодом открытом лице офицера проступило откровенное любопытство.
- Болярин?! - вдруг прыснул от смеха Фома Гневашев. - Болярин… с твоей рожей сидел бы под рогожей… Нос курнос, рыло дудкой, а рот жемачком, истинно так.
Мужики и солдаты, глядя на Петряя, засмеялись.
- Наша деревня, - продолжал Гневашев, - рядом с ихней. - Он кивнул головой в сторону Малыгина. - Там все мужики боляры, а бабы - болярьши; и друг друга болярами кличут, истинно так. - Фома снова засмеялся.
К поручику подошел чиновник господин Толоконников, сопровождающий отряд. Худой, в черной одежде, с черным бантом на косичке парика, с длинным хрящеватым носом, он походил на старого ворона. Поручик с излишней самоуверенностью относился ко всем штатским, а господина Толоконникова презирал. За две недели совместных странствий вряд ли они сказали друг другу больше двух десятков слов. Но если обычно поручик относился к чиновнику с холодной вежливостью, то навеселе он вовсе не скрывал своих чувств.
- Господин поручик, - наклонившись к офицеру, сказал Толоконников, - действительно, мужики Чалмушской волости были удостоены еще царем Михаилом Федоровичем боярского звания. Указ действителен и поныне.
- Ну, братец, удивил, - не замечая чиновника, помотал головой поручик, - а прав, к особам твоего звания палки применять негоже! Однако объясни, братец, боярин Петр, почему ты в здешних лесах оказался?
- Дозвольте обсказать, господин поручик, - видя растерянность товарища, выступил вперед Степан. - Я всему причинен…
- Говори, - согласился офицер. - Одно помни: атаману палок вдвое отсчитаю. Ты кто таков, тоже боярин?
- Я мореход, - с гордостью ответил Степан, - всю жизнь по Студеному морю хаживал. Смотри. - Он снял шапку, обнажив белые, как снег, волосы. - Страстей немало видывал, а под палками николи не был, думаю, не доведется. В леса идти нужда заставила.