- Велит непрерывно держать связь.
- Вот и держите. Сообщайте координаты, погоду. Сообщите… вот еще о чем: пополняем запасы продовольствия глушеной рыбой… Боцман! - Зычный голос капитана встряхнул нависшую над судном настороженную тишину. - Спустить рабочую шлюпку. Загрузить селедкой по планшир. Даю четверть часа.
- Так утопнем от жадности! - радостно хохотнул боцман.
Пароход ожил. К борту, у которого болталась на волнах шлюпка, высыпал народ. Кто-то подавал совет взять на буксир еще и касатку. Кто-то сложил рупором ладони и заорал во всю мощь легких прямо в небеса:
- Мерси, микада!
Капитан предложил и Соколову спуститься в шлюпку, развлечься немного, а заодно посмотреть, как пароход выглядит со стороны после штормов.
А на поверхности океана плавала не только сельдь. Там оказалось несколько тунцов, затесавшихся некстати в эту мелкоту. Здоровенным, похожим на торпеды рыбинам боцман рад был особенно.
- Это ж как куриное мясо, - приговаривал он, с трудом втаскивая метрового тунца. - Вот так плыл себе, не зная забот, а тут тебе пламенный привет с небес…
Олег Константинович любовался пароходом. Соленые волны еще не успели сбить краску, пятен ржавчины не было видно. В Сиэтле ведь провели несколько авралов. Оббили до металла старую краску, заново загрунтовали, окрасили "Ангару". Лоснились черные борта. Сияли белизной надстройки. Какой все же красивый пароход, хотя и старенький…
Буфетчица прямо на мостик принесла тарелку с зажаренной сельдью.
- Снимайте пробу с японского улова, дай бог им здоровья, шоб они были неладны, - приговаривала она. Смутилась, увидев рядом помполита. - Извиняйте, Олег Константинович, про вас не догадалась. Ну так вы одной вилочкой, уж сколько вместе плывете, знаете, шо не больные. Вы, товарищ капитан, от головы половиночку.
- Это же почему такое указание?
- Вы ж голова наша.
- Так! Развивая вашу мысль, я… - разобиделся Соколов.
- Я ж не то хотела сказать…
- Мелкий подхалимаж всегда наказуем, - вставил Рябов.
- Она ж и с хвоста вкусная, - вконец смутилась буфетчица, хвостик хрумтит, он же в сухариках.
- Дегустируем, Олег Константинович? В центра селедки встретимся? Говорят, кто из одной тарелки ест, а при случае из одной рюмки запивает, становятся друзьями.
Селедка в сухариках, с перчиком, лимончиком была вкусна необычайно. Буфетчица с умилением следила, как быстро исчезала рыба.
- Теперь пожалуйте в кают-компа… - Она не договорила, испуганно воскликнула; - Ой, мамочки, да что такое выплывает! Что ж то еще за напасть!
На фоне желтовато-серой мглы, словно на фотобумаге, опущенной в проявитель, появлялись размытые тени, которые постепенно превратились а силуэты военных кораблей.
Линкор… три крейсера… судя по дымам, еще с десяток кораблей поменьше - их самих еще не видно за волнами. Эскадре шла фронтом на северо-восток, пересекая курс "Ангары". Если бы не приказ лечь в дрейф, пароход оказался бы как раз в центре этого строя.
От эскадры оторвался эсминец и понесся в сторону "Ангары".
Николай Федорович Рябов за пять предвоенных лет перешагнул ступеньки командной иерархии - от четвертого пассажирского помощника до капитана, до полноты власти над маленьким мирком, именуемым командой судна. Это быстрое продвижение не успело стереть в памяти время, когда он сам тянулся в струну и немедленно отвечал "есть" на любое распоряжение. Когда он сам за глаза посмеивался над причудами "мастера", порожденными полновластием, но не перечил ни разу. Не соглашаться, оспаривать действия капитана - это все на берегу. Это дело всяческих комиссий. И еще он помнил, как в сложных ситуациях, а они возникали почти в каждом рейсе, он сам напряженно следил за поведением, настроением, даже жестом, походкой капитана. Он помнил, как минутная растерянность, нервозность и, не дай бог, тень страха, мелькавшая на лице капитана, мгновенно, по каким-то невидимым каналам, передавались команде.
Неожиданное рандеву в океане вызвало тревогу, точнее, огромную тревогу. Ясно было, не на прогулку вышла эскадра воюющей державы. Ясно, место куда они думали нагрянуть, еще далеко, иначе японцы соблюдали бы радиомолчание. Были уверены, что на десятки миль вокруг никого, и напоролись на торговое судно. С Японией у СССР пакт о нейтралитете, но в то же время он союзник США и Великобритании… Простая логика: американцы могли прослышать об операции. А раз так, почему бы им не использовать советский пароход для разведки, а может быть, и как прикрытие для подводной лодки. Не поэтому ли самолеты прочесали глубинными бомбами пространство вокруг "Ангары"?
Николай Федорович кожей чувствовал настороженные взгляды. Прикинул расстояние до эскадры, скорость эсминца. Через четверть часа он будет рядом.
Приказал дать по судну сигнал досмотра. Репетиции таких тревог проводили несколько раз. Теперь он знал - вся команда рассредоточится по судну группами по два-три человека. Все будут на местах, обозначенных расписанием.
Неторопливо прошел в рубку. Штурман уже проставил в вахтенном журнале время, координаты и писал черновик записи. Почитал через его плечо ровненькие строчки
- Порвите, а еще лучше - сожгите свое сочинение. Об эскадре пока ни слова. О том, что навстречу идет эсминец, писать можете.
- Есть! - послушно ответил штурман, смял листок, чиркнул зажигалкой, - Владивостоку как, шифровкой сообщить?
- Вам это очень хочется сделать?
Рябов задал вопрос больше для проформы, потому что еще не до конца выстроил цепочку мыслей обо всем, что сейчас происходило.
…"Они, конечно, слушают все наши переговоры. Мы оказались на пути их оперативных действий. Как бы им хотелось избавиться от свидетеля. Шифровка… вслед за ней "случайная" торпеда. Сами нарвались, сами и поплатились… Так что там ответил штурман?"
- Прости, не расслышал.
- Не очень хочется, Николай Федорович. Эти ж деятели решат, что союзники наш код читают.
- Мысли совпадают, рад. - Штурман просиял от похвалы. - Об эскадре в эфир ни слова. Об эсминце сообщать все.
- Есть!
- Выслушайте до конца, а потом "есть" барабаньте. Передайте радисту; сообщать о том, что торчим на месте. О действиях эсминца. О досмотре, если он начнется. Радиорубку пусть запрет изнутри. Тексты передавайте ему по телефону. Возле рубки не меньше четырех наших. Вот теперь все.
Капитана в каюте ждал третий помощник. Николай Федорович открыл сейф, вынул папку, в которой хранил документы с грифом "секретно", передал и отправил его в кочегарку. Там предстояло ждать условный сигнал, после которого надлежало немедленно швырнуть папку в топку и подождать, пока она не обратится в пепел
Как только эсминец пошел к "Ангаре", капитан вызвал в рубку комсостав. Теперь все собрались. Молча дымили сигаретами. Наблюдали за движением эскадры, за эволюциями эсминца. Корабли сделали поворот "все вдруг" на юго-восток и стали уходить во мглу. Эсминец застопорил ход в двух–трех кабельтовых от "Ангары". На палубах, на мостике пустота, как будто кораблем управляют автоматы. Но вот замигал прожектор.
- Сигналит международным кодом. Требует внимания, - сообщил наблюдатель.
- Ответь: "Готовы выслушать", - приказал Рябов.
- Требует следовать за ним курсом триста пятнадцать.
- Штурман, куда приведет нас этот курс?
- Уткнемся в Хоккайдо.
- Повторяют приказ, - раздался взволнованный голос наблюдателя.
- Сообщите: "Готовим ответ"… Ну, что будем отвечать, товарищи?
- Сволочи, - пробурчал старпом.
- С оценкой согласен. Но… в своде сигналов такое выражение не предусмотрено.
- Начнем смываться, решат - шпионим, - уже спокойнее добавил старпом.
- От эсминца с нашими машинами далеко не смоешься, заметил старший механик.
- А может быть, им и нужна такая зацепочка, чтобы Владивосток атаковать, как в сорок первом Перл-Харбор, - сказал помполит. - Они ведь с Гитлером на одной оси крутятся.
- Из-за нас - война? - выразил сомнение старпом.
- Чтоб зажечь войну, говорят, спички хватит. Раздуть огонь охотников вон сколько.
- Но и хвост сразу поджимать, мол, готовы следовать за вами сию минуту - тоже не дело, - возразил стармех.
- Подозреваю, что придется, - подытожил капитан, - но Иван Иванович прав, только после того, как все наши возможности словесного сопротивления будут исчерпаны.
Рябов вышел на крыло мостика, стал рядом с наблюдателем - пусть на эсминце видят, что это он, капитан, лично ведет переговоры, - и начал фразу за фразой диктовать, что "Ангара" - судно нейтральной страны. Что в трюмах мирный груз. Что он требует, если это так необходимо, произвести досмотр на месте, а затем дать возможность идти своим путем по курсу и коридорам, согласованным с японским правительством.
- Все равно велит следовать за ним.
- Запросите: "На каком основании? Мы за пределами запретных зон".
- Отвечает: "По распоряжению уполномоченного".
- Черт… кто там у них уполномоченный… Токио или левая нога какого-нибудь адмирала… Штурман! Поднимите сигнал протеста. Пусть и уполномоченный читает. Думаю, в бинокль ему все пока видно.,
В переговорах наступила пауза. Эсминец продолжал болтаться на волнах. Дым относило в сторону "Ангары". На крыло мостика вышел стармех:
- Небось по начальству докладывает про наше упрямство. Серьезный корабль… Четыре торпедных аппарата… пушки. - Стармех потянул носом. - А топливо у них, между прочим, дрянь, как и у нас.
- Спасибо за идею, - оживился капитан, подтолкнул краснофлотца. - Передай: "Запас топлива, воды ограничен, повторяю просьбу произвести досмотр на месте".
Эсминец сигнал принял, однако ответа не дал.
- Может быть, помолчим-помолчим - и разойдемся? - с надеждой проговорил стармех. - Однако зашевелились!
На палубах появились матросы. Одна группа расчехлила пулемет, другая начала спускать шлюпку, И сразу же замигал прожектор:
- Говорят: "Я зайду на судно", - тут же отчеканил наблюдатель.
Откуда-то вынырнул юный пассажир. Стармех погнал было его в каюту, но капитан удержал. Пока ведь тихо. Игорь осмелел, спросил:
- Николай Федорович, а досмотр - это обыск?
- Обыск. Скажу даже больше: шпионаж в пользу третьей державы.
- Какой третьей?
- Фашистской Германии, с которой Япония в союзе. Думаю, уже сегодня содержимое наших трюмов будет известно немецкому посольству в Токио.
- Разве сахар - военная тайна?
- Во время войны тайна не только сколько у нас пушек, танков и солдат, но и все, что нужно солдату, - сахар и хлеб.
- И мы сами пустим узнать военную тайну?
- Придется. Понимаю, о чем ты думаешь… "Капитан Рябов в Мальчиши-Кибальчиши не годится". Но ведь Мальчиш-Кибальчиш, если помнишь, когда был в плену у буржуинов, прикладывал ухо к холодному полу, чтобы слышать, как на помощь скачет красная конница. А теперь красная конница, танки и самолеты далеко на западе. У нас нет здесь иного оружия, чем выдержка и достоинство, чем наша гордость. Ясно, "адмирал"?
- Можно, я останусь с вами, здесь?
- Ради любопытства?
- А вдруг нужно будет кому-нибудь что-нибудь срочно и секретно передать?
- Хорошо. Нужно будет - воспользуюсь.
Игорь всматривался в приближающуюся шлюпку. Мерные взмахи весел. Одинаковые спины матросов. На корме офицер: сидит важно. Сжимает эфес сабли. Зачем она моряку, он же не кавалерист? Игорь до сих пор только в книжках читал про самураев: как их разбили на Халхин-Голе, как храбрый комиссар Иван Пожарский погиб на сопке Безымянной у озера Хасан, защищая границу. Распевал песню о трех танкистах. И вот теперь японская шлюпка подходит к их пароходу. Японский матрос цепко ухватился за штормтрап, подтянулся к борту. И офицер, опираясь о головы, плечи матросов, стал перебираться с кормы на нос, чтобы первым подняться на "Ангару".
- Теперь, Игорь, катись по трапу вниз. Приказываю пока быть рядом с мамой. Ты лично отвечаешь за нее.
Третий помощник сжег секретные документы и уже стоял у штормтрапа, готовый к приему незваных, но все же гостей. Японцы с ловкостью прирожденных мореходов карабкались вверх. Господина офицера пришлось поддержать за локоток, потому что тот зацепился каблуком о собственную саблю и едва не свалился с фальшборта на палубу. Однако и тени насмешки не заметил офицер на лице русского. Холодная вежливость. Жест руки, приглашающий следовать за ним. У двери каюты капитана третий помощник приостановился, одернул китель, поправил фуражку подчеркнуто тщательно, неторопливо. Неожиданная остановка, явно продемонстрированная почтительность к своему начальству сбили с темпа и несколько разозлили офицера. Он нетерпеливо громыхнул саблей.
Капитан сам открыл дверь салона.
- По распоряжению уполномоченного офицер досмотра лейтенант Ято, - на довольно сносном русском языке представился японец.
- Капитан Рябов. Мой помощник Соколов.
- Капитан имеет право говорить только при свидетелях? - ухмыльнулся Ято.
- Но вы тоже вошли в каюту не один, а в сопровождении вооруженного матроса. В дверях вижу второго. А там маячит к третий.
- Это для голосовой связи с сигнальщиком.
- Принимаю объяснение.
Ято потребовал судовые документы и без пререканий получил их. Внимательно изучал каждую страницу. Время от времени он отрывался от бумаг, что-то резко выкрикивал часовому, стоявшему в дверях, а тот передавал фразу дальше, сигнальщику.
- Я бы просил дублировать ваши переговоры на русский или английский язык.
- Это удлинит мою работу, - отказался Ято.
- Мы располагаем временем, не так ли, Олег Константинович?
Соколов неопределенно пожал плечами.
- Капитан не спешит домой? - ехидно спросил офицер.
- С тех пор, как приказано лечь в дрейф,
- А вы не теряете выдержки, капитан.
- Как и мое государство, соблюдающее строгий нейтралитет по отношению к Японии. Итак, что же дальше? Идет четвертый час нашего совместного дрейфа.
- Думаю, что это только начало. - Ято отвалился на спинку дивана, жестом этим давая понять, что он, и только он, в данной ситуации хозяин положения. - Я уполномочен зачитать вам письменное заявление, - и вынул из кармана сложенный вчетверо листок. Торжественно начал чтение: - "Японская империя имеет строго справедливую позицию по отношению к СССР, который является нейтральным государством…"
Оторвал взгляд от текста. Но эти двое русских не отреагировали на столь торжественную преамбулу.
- "…В настоящее время Япония ведет войну против Великобритании и США, поэтому Япония не может не обращать внимания на любые действия, которые могут помешать нашим операциям на море. Ваш пароход вступил в запретный район наших оперативных действий…"
- Протестую, - резко прервал его капитан. - Район, в котором мы находимся, согласован с вашим правительством для плавания советских судов. Если бы он был закрыт, мы немедленно получили бы уведомление из Владивостока.
- Этот вопрос будет исследоваться, - недовольно буркнул лейтенант и продолжил чтение: - "…отправил по радио шифрованную телеграмму, когда увидел эскадру".
- Я категорически отвергаю обвинение в передаче данных об эскадре!
- Вопрос будет исследоваться… "Поэтому вы обязаны следовать в порт Японской империи для подробного выяснения обстоятельств".
Ято положил текст заявления на столик. Выкрикнул:
- В случае отказа будет открыт огонь!
На Рябова, казалось, это предупреждение не подействовало. Он не спеша раскурил сигарету. Сам внимательно перечитал текст. Задал вопрос:
- Вы камикадзе, господин Ято?
- Я не пил чашу сакэ. - Лейтенант не понимал, куда клонит этот русский.
- Ну, чашу сакэ мы можем заменить рюмкой водки. Тонуть придется вместе.
Ято осклабился:
- Шлюпка у борта. Мы успеем отойти.
- В этом случае не успеете.
Ято прокричал что-то связному. В каюту ворвались пятеро матросов, направили карабины на Рябова и Соколова. Щелкнули затворы. Дуло карабина покачивалось на расстоянии нескольких сантиметров от лица Олега Константиновича. Он не смог бы даже шевельнуться, если бы матросы напали на капитана. Он отвернулся от вороненого дула, встретился взглядом с Николаем Федоровичем. На его лице, по-прежнему непроницаемо спокойном, он искал ответа на вопрос: "Что вы делаете? До какой грани решили дойти? Ведь в шифровке Владивостока ясно сказано: "Сопротивление не оказывать". Значит, все еще не так плохо. Если бы война, тогда было бы сказано - не отдавать судно любой ценой. А значит, даже ценой жизни… Но ведь такого приказа нет. Так что вы делаете, капитан?" Но ему почудилось, что Рябов даже усмехнулся. Открыл ящик письменного стола. Соколов знал, там лежит пистолет. Однако Николай Федорович вытащил пачку сигарет, распечатал ее, щелкнул зажигалкой. Затем поднял трубку телефона:
- Вахтенного штурмана ко мне.
Тот вошел, оторопело замер.
- Запомните все, что, здесь видите. Точно занесите в вахтенный журнал. Поднимите сигнал "подчиняюсь силе оружия". Выполняйте. Все.
А стволы карабинов продолжали раскачиваться перед лицами капитана и первого помощника. Лишь Ято резким движением загнал свою саблю в ножны. И капитан тут же заявил:
- Прикажите нижним чинам покинуть каюту.
- Здесь зона действий нашего флота! - Голос лейтенанта был полон ярости. - Здесь приказываю я!
- Лейтенант императорского флота незнаком с морским правом?
- Здесь право войны!
- Но не с нами.
- Скоро и с вами!
- Не забывайтесь. Вспомните начало заявления своего уполномоченного. Так вот, согласно морскому праву вы сейчас находитесь на территории нейтрального государства и под защитой его флага. Под защитой… Прошу убрать нижних чинов. Ну вот, так бы сразу. Как видите, не я, а вы тянете дорогое время. Олег Константинович, присядьте поближе, обсудим детали. Вы тоже можете сесть, господин лейтенант…
Соколов заметил: вдруг слетела спесь с лейтенанта. Он послушно плюхнулся на диванчик. Вытер носовым платочком вспотевший лоб. А капитан продолжал:
- Итак, подчиняясь силе оружия, которую вы так ярко продемонстрировали, и возвращаясь к нейтралитету, хочу задать ряд вопросов. Первый: полагаю, нас будет конвоировать эсминец?
- Так точно.
- На борту останутся все, кто прибыл с вами в шлюпке?
- Никак нет. Я и четыре матроса. Полная вахта.
- Гарантирую, мы из-под ваших пушек не сбежим. Можете вернуться.
- Никак нет, Не имею права, Приказ.
Но тут Ято спохватился, снова выпятил грудь, выставил саблю, обеими руками оперся об эфес:
- Я буду давать курс. Я буду контролировать исполнение команд уполномоченного. Я лоцман…
Капитан тем временем снова снял телефонную трубку, приказал дать малый вперед, как только шлюпка отчалит от борта. Велел "пошевелиться на полную катушку" на камбузе. Приказал "уплотнить палубную команду", Ято прервал свою тираду, потому что не понял, что такое "катушка" и что значит "уплотнить". Решил, что разговор ведется на внутреннем коде, и насторожился. Но Рябов пояснил, что речь идет о каюте для матросов, не торчать же им между вахтами на палубе. Выразил сожаление, что не может выделить отдельное помещение для лейтенанта согласно его рангу и полномочиям. Но если ему оскорбительно отдыхать в обществе нижних чинов и если долг велит непрерывно находиться на мостике или в штурманской, там есть диванчик.