Через десять минут мы снова были на борту самолета. Несмотря на теплоизоляцию фюзеляжа, температура в пассажирском салоне снизилась по крайней мере на 30° F. Почти все дрожали от холода, кое-кто похлопывал себя по бокам, чтобы согреться. Даже седовласый "полковник" присмирел. Пожилая дама, кутаясь в меховую шубу, с улыбкой взглянула на часы.
- Прошло ровно двадцать минут. Вы весьма пунктуальны, молодой человек.
- Стараемся. - Я вывалил привезенную с собой груду одежды на кресло, туда же высыпали содержимое своего мешка Джекстроу и Джосс. Кивнув на груду, я произнес:
- Распределите между собой эти вещи, только поживее. Хочу, чтобы вы обе отправились с двумя моими друзьями. Возможно, одна из вас будет настолько любезна, что останется. - Посмотрев на кресло, в котором сидела, поддерживая правой рукой левое предплечье, молоденькая девушка, я прибавил:
- Мне понадобится ассистент, чтобы оказать помощь этой юной леди.
- Помощь? - впервые за все время открыла рот роскошная молодая особа в мехах. Услышав ее не менее роскошный голос, я тотчас захотел причесаться, чтобы выглядеть поприличнее. - А в чем дело? Что с ней, скажите ради Бога?
- Сломана ключица, - ответил я лаконично.
- Сломана ключица? - вскочила на ноги пожилая дама с выражением озабоченности и возмущения на лице. - И все это время она сидела одна.
Почему вы ничего не сказали нам, глупый вы человек?
- Забыл, - честно ответил я. - Кроме того, что бы это изменило? - Я посмотрел на молодую женщину в норковой шубке. - По правде сказать, мне не очень хотелось бы обращаться с какой-то просьбой к вам, но девушка показалась мне болезненно застенчивой. Она наверняка предпочла бы, чтобы рядом с ней находилась представительница слабого пола. Не смогли бы вы мне помочь?
Особа в норковом манто уставилась на меня с таким видом, словно я обратился к ней с каким-то непристойным предложением. Однако, прежде чем она успела ответить, вмешалась пожилая дама.
- Я останусь. Мне хотелось бы оказать вам эту услугу.
- Видите ли, - начал я нерешительно, но дама тотчас же оборвала меня:
- Я-то вижу. В чем проблема? Думаете, я слишком стара, верно?
- Ну что вы, - запротестовал я тут же.
- Лжец, но джентльмен, - улыбнулась она. - Давайте не будем терять напрасно столь драгоценное для вас время.
Мы посадили девушку на первое из задних кресел, где было посвободнее.
Но едва мы сняли с нее пальто, как ко мне обратился Джосс:
- Отправляемся, шеф. Через двадцать минут вернемся.
Как только дверь за ним закрылась, я разорвал индивидуальный пакет, и дама с любопытством посмотрела на меня.
- Вы хоть сами-то знаете, что надо делать?
- Более или менее. Я же врач.
- Да неужели? - Она разглядывала меня с нескрываемым недоверием. Ничего удивительного: в громоздкой, испачканной, провонявшей керосином меховой одежде, с небритым лицом я действительно мог вызвать подозрение. - Вы в этом уверены?
- Конечно, уверен, - грубовато ответил я. - Хотите, чтобы я достал из-за пазухи диплом или повесил на шею бронзовую табличку, на которой указаны часы приема?
- Мы с вами найдем общий язык, - фыркнула пожилая дама. - Как вас зовут, милочка?
- Елена, - едва слышно произнесла вконец смутившаяся девушка.
- Елена? Какое славное имя. - И действительно, у нее это славно получилось. - Ведь вы не англичанка? И не американка?
- Я из Германии, госпожа.
- Не называйте меня госпожой. А знаете, вы прекрасно говорите по-английски. Вот как, из Германии? Уж не из Баварии ли?
- Да. - Улыбка преобразила довольно некрасивое лицо немки, и я мысленно поздравил пожилую даму. Ей ничего не стоило заставить раненую забыть о боли.
- Из Мюнхена. Может, знаете этот город?
- Как свои пять пальцев, - с благодушным видом ответила ее собеседница.
- И не только Хофбраухауз. Вы ведь еще совсем молоденькая?
- Мне семнадцать.
- Семнадцать, - грустно вздохнула дама. - Вспоминаю свои семнадцать лет, моя милая. То был совсем другой мир. Трансатлантических авиалайнеров в то время не было и в помине.
- По правде говоря, - пробурчал я, - и братья Райт не успели тогда еще как следует взлететь. - Лицо пожилой дамы показалось мне очень знакомым, и я досадовал, что не могу вспомнить кто она. Наверняка оттого, что привычное ее окружение ничуть не походило на мрачную стылую пустыню.
- Хотите меня обидеть, молодой человек? - полюбопытствовала она, но на лице ее я не обнаружил следов возмущения.
- Разве кто-нибудь посмеет вас обидеть? Весь мир лежал у ваших ног еще при короле Эдуарде, мисс Легард.
- Так вы узнали меня, - обрадовалась дама.
- Кто не знает имени Марии Легард. - Кивнув в сторону молодой немки, я добавил:
- Вот и Елена вас узнала. - По благоговейному выражению лица девушки было понятно, что для нее это имя значит столько же, сколько и для меня. В течение двадцати лет Мария Легард была звездой мюзик-холла и тридцать лет королевой оперетты. Она прославилась не столько своим талантом, сколько природной добротой и щедростью, которые, кстати, сама ядовито высмеивала, а также тем, что основала с полдюжины сиротских приютов в Великобритании и Европе… Имя Марии Легард было одним из немногих имен в мире эстрады, пользовавшихся поистине международной известностью.
- Да, да. Вижу, вам знакомо мое имя, - улыбнулась мне Мария Легард. Но как вы меня узнали?
- Естественно, по фотографии. На прошлой неделе я видел ее в журнале "Лайф", мисс Легард.
- Друзья зовут меня Марией.
- Но мы с вами не знакомы, - возразил я.
- Я потратила целое состояние на то, чтобы фотографию отретушировали и сделали более-менее приличной, - ответила дама, задумавшись о своем. Фотография получилась превосходная. Самое ценное в ней то, что она имеет сходство с моим нынешним обликом. Всякий, кто узнает меня по ней, становится моим другом на всю жизнь. Кроме того, - добавила она с улыбкой, - к людям, спасающим мне жизнь, я не испытываю иных чувств, кроме дружеских.
Я ничего не ответил: надо было как можно скорее закончить перевязку руки и плеч Елены. Та уже посинела от холода и не могла сдержать дрожи.
Мария Легард одобрительно посмотрела на мою работу.
- Вижу; вы действительно кое-чего поднахватались, доктор… э…
- Мейсон. Питер Мейсон. Друзья зовут меня Питером. - Питер так Питер. А ну, Елена, живо облачайтесь. Пятнадцать минут спустя мы были уже в лагере. Джекстроу пошел распрягать и привязывать собак.
Мы с Джессом помогли обеим женщинам спуститься по крутой лестнице в нашу берлогу. Но, оказавшись внизу, я тотчас же позабыл и о Марии Легард, и о Елене, пораженный представшей мне картиной. Гнев и тревога на лице Джосса, стоявшего рядом, сменились выражением ужаса. То, что он увидел, касалось каждого из нас, но Джосса в особенности.
Раненый летчик лежал там же, где мы его оставили. Остальные стояли полукругом у камелька. У их ног валялся большой металлический ящик. Это была рация, наше единственное средство связи с внешним миром. Я плохо разбираюсь в радиоаппаратуре, но даже я, как и остальные, понял - и мысль эта обожгла меня кипятком, - рация безнадежно испорчена.
Глава 3
Понедельник
С двух до трех ночи
Воцарилась гробовая тишина. Лишь полминуты спустя я сумел заговорить. А когда заговорил, голос мой звучал неестественно тихо в неестественной тишине, нарушаемой лишь стуком анемометра.
- Великолепно. Действительно великолепно. - Медленно обведя взглядом присутствующих, я ткнул пальцем в изувеченную рацию. - Что за идиот сделал это? Кому пришла в голову такая гениальная мысль?
- Да как вы смеете, сэр! - Побагровев от гнева, седовласый "полковник" шагнул ко мне. - Попридержите свой язык. Мы не дети, чтобы с нами…
- Заткнись! - произнес я спокойно, но, по-видимому, в моем голосе было нечто такое, от чего он, стиснув кулаки, умолк. - Ну, так кто мне ответит?
- Пожалуй… пожалуй, виновата я, - выдавила стюардесса. Ее лицо, на котором неестественно ярко выделялись широкие брови, было таким же бледным и напряженным, как и. тогда, когда я впервые увидел ее. - Я во всем виновата!
- Вы? Единственный человек, который должен знать, как важна для нас рация? Ни за что не поверю!
- Боюсь, вам придется поверить, - уверенным негромким голосом сказал мужчина с рассеченной бровью. - Возле передатчика никого кроме нее не было.
- Что с вами случилось? - поинтересовался я, увидев, что рука у него в крови и ссадинах.
- Заметив, что рация падает, я попытался подхватить ее. - Криво усмехнувшись, мужчина добавил:
- Зря старался. Увесистая штуковина, черт бы ее побрал.
- Вот именно. Но все равно спасибо. Руку перевяжу вам попозже. - Я снова повернулся к стюардессе. Но даже ее бледное исхудалое лицо и виноватое выражение глаз не смогли утишить моего гнева и, по правде говоря, страха. По-видимому, рация рассыпалась у вас прямо в руках?
- Я уже сказала, я виновата. Только я опустилась на колени рядом с Джимми…
- Каким еще Джимми?
- Джимми Уотерман - помощник командира самолета. Я…
- Помощник командира? - прервал я ее. - Выходит, радиооператор помощник командира?
- Да нет же. Джимми пилот. У нас три пилота. Бортрадиста в экипаже нет.
- Нет? - начал было я, но задал другой вопрос:
- А кто же тот человек, который остался в помещении для отдыха? Штурман?
- В составе экипажа нет и штурмана. Гарри Уильямсон бортинженер.
Вернее, был бортинженером.
Ни бортрадиста, ни штурмана… Многое изменилось за эти несколько лет, после того как я совершил трансатлантический перелет на борту "Стрейтокрузера". Не интересуясь больше составом экипажа, я кивнул в сторону разбитой рации:
- Как это произошло?
- Вставая, я задела стол, ну и… рация и упала, - неуверенно закончила она.
- Ах вот как, упала, - недоверчиво повторил я. - Передатчик весит полтораста фунтов, а вы его запросто смахнули со стола?
- Я его не роняла. Ножки у стола подвернулись.
- У него нет никаких ножек, - оборвал я ее. - Только кронштейны.
- Значит, кронштейны сорвались. Я взглянул на Джосса, который прикреплял стол и устанавливал рацию.
- Могло такое случиться?
- Нет, - категорически возразил он.
Снова в жилом блоке воцарилась тишина. Напряжение, от которого все чувствовали лишь неловкость, стало почти невыносимым. Но я понял, что дальнейшие расспросы ни к чему не приведут, а только повредят. Рация разбита. Это конец.
Ни слова не говоря, я отвернулся, повесил на гвозди меховую одежду, снял защитные очки и рукавицы.
- Давайте взглянем на вашу голову и руку, - обратился я к мужчине с рассеченной бровью. - На лбу у вас довольно неприятный порез. Оставь пока рацию в покое, Джосс. Свари сперва кофе, да побольше. - В эту минуту я увидел только что спустившегося по трапу Джекстроу, который тоже с изумлением воззрился на разбитый передатчик. - Знаю, Джекстроу, знаю. Потом тебе объясню, хотя и сам толком не понимаю, как это случилось, Будь добр, принеси несколько пустых ящиков из склада продуктов, чтобы было на чем сидеть. И бутылку бренди прихвати. Нам всем он окажется как нельзя кстати.
Едва я начал обрабатывать рану, как к нам подошел тот самый любезный молодой человек, который помогал мне спустить вниз раненого помощника командира. Посмотрев на него, я понял, что, возможно, он не настолько уж и приветлив, каким показался мне вначале. Я бы не сказал, что у него было враждебное выражение лица, но холодный оценивающий взгляд глаз выдавал в нем человека, знающего по опыту, что сумеет справиться с любой ситуацией - как благоприятной, так и нет.
- Послушайте, - начал он без лишних слов, - не знаю, кто вы и как вас зовут, но мы благодарны вам за все, что вы для нас сделали. Весьма вероятно, мы вам обязаны жизнью. И признаем это. Нам также известно, что вы исследователь и приборы вам чрезвычайно необходимы. Так ведь?
- Так. - С этими словами я плеснул на рану йоду. Но пострадавший обладал выдержкой и даже глазом не моргнул. Затем посмотрел на говорившего.
Такого не следует сбрасывать со счета. За этим умным лицом скрывались жесткость и упорство. Подобные качества не прививаются в привилегированном колледже, который наверняка окончил этот молодой человек. - Хотите еще что-нибудь прибавить?
- Да. Мы полагаем… Виноват, я полагаю, что вы слишком грубы с нашей стюардессой. Вы же видите, в каком состоянии бедная девушка. Согласен, вашей рации каюк, и вы вне себя от злости. Но к чему срывать на ней свою злость? Все это время мой собеседник говорил спокойно, не повышая голоса. Радиопередатчик - вещь заменимая. И этот будет заменен, обещаю вам. Через неделю, самое большее через десять дней, получите новую рацию.
- Вы очень любезны, - сухо заметил я. Закончив перевязку, я выпрямился.
- Мы благодарны за ваше предложение. Однако вы не учли одного. За эти десять дней все мы можем погибнуть. Погибнуть все до единого.
- Можем погибнуть… - Оборвав себя на полуслове, молодой человек сурово взглянул на меня. - Что вы хотите этим сказать?
- А то, что без рации, о которой вы говорите, как о чем-то пустяковом, ваши шансы… наши шансы уцелеть не так уже велики. По правде говоря, их вовсе нет. Саму по себе рацию мне совсем не жаль. - Я с любопытством посмотрел на говорившего, и в голову мне пришла абсурдная мысль. Вернее, поначалу она показалась таковой, но затем печальная истина открылась мне. Кто-нибудь из вас имеет хоть малейшее представление, где вы сейчас находитесь?
- Разумеется, - слегка пожал плечами молодой человек. - Не скажу точно, далеко ли до ближайшей аптеки или кабака…
- Я им сообщила, - вмешалась стюардесса. - Перед тем как вы появились, мне уже задавали этот вопрос. Я решила, что Джонсон, командир самолета, из-за пурги пролетел мимо аэропорта Рейкьявика. Это Лангьекуль, правда ведь?
- Увидев выражение моего лица, стюардесса торопливо продолжала:
- А может, Хофсьекуль? Дело в том, что из Гандера мы летели примерно на северо-восток, а это два единственных пригодных для посадки ледовых поля, или как они тут у вас в Исландии называются…
- В Исландии? - произнес я с удивлением. - Вы сказали "в Исландии"?
Девушка растерянно кивнула. Все посмотрели на нее, но, видя, что она молчит, словно по мановению жезла, направили взгляды на меня.
- Исландия, - повторил я. - Милая моя, в данный момент вы находитесь на высоте 8500 футов над уровнем моря посередине ледяного щита Гренландии.
Слова мои подействовали на присутствующих, как разорвавшаяся бомба.
Сомневаюсь, что даже Мария Легард когда-либо волновала так свою аудиторию.
Мало сказать, что слушатели были ошеломлены. Они оцепенели, узнав подобную новость. Когда же способность мыслить и речь вернулись к нашим постояльцам, я ничуть не удивился тому недоверию, с каким они восприняли мое заявление.
Все разом заговорили, а стюардесса, чтобы привлечь мое внимание, шагнув ко мне, взяла меня за лацканы. На руке ее сверкнуло кольцо с бриллиантом, и я подумал о том, что это является нарушением устава гражданской авиации.
- Это еще что за шутки? Такого быть не может! Гренландия… Откуда ей тут взяться? - Поняв по выражению моего лица, что я не склонен шутить, девушка еще крепче потянула меня за лацканы. Мне же пришли в голову две противоречивые мысли. Во-первых, я подумал о том, что, хотя в них застыли страх и отчаяние, таких удивительно красивых глаз мне еще не приходилось видеть. Затем подумал, что авиакомпания ВОАС на этот раз изменила своему правилу - подбирать на должность стюардесс девушек, спокойствие которых в экстремальных условиях не уступает их внешности. И тут она словно с цепи сорвалась:
- Как это могло случиться? Мы совершали перелет по маршруту Гандер Рейкьявик. Ни о какой Гренландии не может быть и речи. Кроме того, существует автопилот, радиолуч и потом… потом каждые полчаса наши координаты уточнялись диспетчером. Это невозможно, невозможно! Зачем говорить такое! - Стюардесса даже дрожала не то от нервного волнения, не то от холода. Молодой человек с изысканным произношением неловко обнял ее за плечи, и она вздрогнула очень сильно. У нее действительно была какая-то травма, но с этим можно было подождать.
- Джосс! - попросил я. Он стоял у камелька и разливал в кружки кофе. Сообщи нашим друзьям координаты станции.
- Широта 74° 40 северная, долгота 40° 10 к востоку от Гринвича, бесстрастным тоном произнес радист.
Послышался недоверчивый гул. - До ближайшего жилья триста миль.
Четыреста миль севернее Полярного круга. Без малого восемьсот миль от Рейкьявика, тысяча миль от мыса Фэрвель, южной оконечности Гренландии и немногим дальше от Северного полюса. Если кто-то не верит нам, сэр, пусть прогуляется в любом направлении и убедится, кто из нас прав.
Спокойное, деловое заявление, сделанное Джоссом, стоило больше, чем пространные объяснения. И мгновенно все ему поверили. Однако проблем возникло больше, чем следовало. Я шутливо поднял руки, пытаясь защищаться от града вопросов, обрушившегося на меня.
- Прошу вас, дайте мне время, хотя, по правде говоря, я знаю не больше, чем вы. Возможно, за исключением одной детали. Но прежде всего каждый получит кофе и коньяк.
- Коньяк? - Я заметил, что шикарная дамочка успела первой завладеть пустым ящиком - одним из тех, которые принес вместо мебели Джекстроу. Подняв изумительной формы брови, она спросила:
- Вы полагаете, что это разумно? По интонации голоса было понятно, что она иного мнения.
- Разумеется, - ответил я, заставляя себя быть учтивым: перебранка среди участников столь тесной группы, какую нам придется некоторое время составлять, может перейти все границы. - Почему же нет?
- Алкоголь открывает поры, милейший, - произнесла дама с деланной любезностью. - Я думала, каждому известно, что это опасно, когда попадаете на холод. Или вы забыли? Наш багаж, наша одежда… Кто-то должен привезти все это.
- Бросьте нести чепуху, - не выдержал я. - Никто из помещения сегодня не выйдет. Спите так, кто во что одет. Тут вам не фешенебельный отель. Если пурга стихнет, завтра утром попытаемся привезти ваш багаж.
- Однако…
- Если же вам приспичило, можете сами сходить за своим барахлом. Угодно попробовать? - Вел я себя хамовато, но дамочка сама напросилась на грубость.
Отвернувшись, я увидел, что проповедник поднял руку, отказываясь от предложенного ему коньяка.
- Давайте пейте, - нетерпеливо проговорил я.
- Не уверен, что мне следует это делать. - Голос у проповедника был высокий, но с четкой дикцией. То обстоятельство, что он соответствовал его внешности, вызвало во мне смутное раздражение. Проповедник нервно засмеялся.
- Видите ли, мои прихожане…
Усталый, расстроенный, я хотел было сказать, чтобы его прихожане катились куда подальше, но вовремя спохватился: кто-кто, а уж он-то был ни в чем не виноват.
- В Библии вы найдете немало прецедентов, ваше преподобие. Вы это лучше меня знаете. Коньяк вам, право, не повредит.