Не думая, я прыгнул в сторону к борту, упал на колени, ударился. И тут же услышал оглушительный грохот. Пыль взвилась в темной котельной. Но даже сквозь это черное облако я увидел, как страшно побледнел кочегар. Угольные следы на щеках и лбу не скрыли его бледности. Мертвецы ведь тоже могут бледнеть. Сверху обрушилась огромная труба для кадок, в которых вытаскивают золу и шлак на палубу. Диаметром около метра, не хочу даже прикидывать ее вес, а края острые, как нож. Она висела на высоте примерно двух метров, проржавела и во время качки лопнула по какой-то невидимой трещине. Кому могло придти в голову, что такое может случиться? Эта труба висела в котельной со времен разрушения Иерусалима. Чудовищная железная ржавая труба, она могла разрубить меня напополам. Это намек. Всякое может быть… Рухнет труба, лопнет водомерное стекло… Кто вытянет жребий?… Я отпрыгнул в сторону ловко, как обезьяна. Я еще не понял смысла того, что крикнул мне кочегар, но я уже отпрыгнул. Чувство опасности у нас в крови. Благодарить кочегара? Зачем? Завтра или послезавтра все равно что-то случится. Не со мной, так со Станиславом. Не с ним, так еще с кем-то.
Теперь все мои мысли были о Триполи.
Я хотел там сойти. Я мертвец, но я хотел пройтись по суше, вдохнуть воздух, забыть смрадную котельную и черные бункерные ямы. Конечно, потом все равно придется вернуться на "Йорику", но глоток настоящего воздуха… А может, никто не заметит, как я сверну из порта…
Но ничего такого не случилось.
Мы ни на минуту не оставались в Триполи без надзора.
При первой попытке скрыться нас бы схватили и доставили обратно на борт, а там шкипер наложил бы штраф. Этого мы боялись. Так что ничего не получилось в Триполи. И в Сирии не получилось. Мы были, конечно, свободными моряками, входили в корчму, просаживали там деньги, но как только над "Йорикой" взвивался флаг и ты пытался скрыться в переулке, тебя непременно хватали. "Monsieur, s'il vous plait! Позвольте проводить вас на корабль".
Станислав был прав.
- Ты никогда не уйдешь с "Йорики". А если уйдешь, то где спрячешься? Нет такого места на свете. Рано или поздно ты снова окажешься на корабле мертвых, другого пути у тебя нет. Только мертвецы могут принять тебя, даже из рук полиции. И примут с благодарностью. Если ты даже спрячешься, полиция тебя отыщет и отдаст на другой корабль мертвых.
- Но я могу не пойти на него.
- Куда ты денешься? - усмехнулся Станислав. - Шкипер скажет, что вы заключили договор. Устный. Ударили по рукам. Тебе никто не поверит, что бы ты там ни говорил, а шкиперу поверят с полуслова. Что бы он ни врал, ему поверят, потому что он шкипер и у него есть подданство. А ты никто. Ты беглец, отлынивающий от работы.
- Но должен же соблюдаться хоть какой-то закон!
- Где? На корабле мертвых?
- Я пришел на "Йорику" сам.
- Ну да, в первый раз всегда идешь добровольно. Но если бы у тебя были все нужные документы и настоящая корабельная книжка, разве ты пошел бы на "Йорику"? Если у тебя документы в порядке, разве ты поднялся бы на борт такого грязного корыта? Случись такое, ты бы пошел к консулу. А он бы сказал шкиперу: "Когда на "Йорику" последний раз поднималась корабельная инспекция? Послать к вам инспекторов? Пусть посмотрят, как вы кормите экипаж, чистые ли у вас каюты, вовремя ли выплачивается зарплата…" Любой шкипер съежится от таких вопросов и сбежит. А ты, Пипип? Разве консул примет тебя?
- А у тебя сохранилась та расчетная книжка с датчанина?
- Глупый вопрос, Пипип, - недовольно ответил Станислав. - Будь она у меня, я бы не пошел на "Йорику". Я продал ее за десять долларов, когда получил в Гамбурге паспорт. Конечно, тот парень, который ее купил, не посмеет явиться с нею к консулу. У консула она зарегистрирована на мое имя. Но для всяких мелких нужд она может здорово пригодиться. Я дурак. Я слишком понадеялся на новый паспорт. Я поторопился продать свою датскую корабельную книжку. Меня прямо ослепил этот мой новенький элегантный паспорт. Он казался таким надежным. Он был в порядке во всех отношениях. Любой мог поинтересоваться - не фальшивый ли он, но первый же звонок в Гамбург снял бы все сомнения.
- Может, тебя взяли бы на немецкий корабль?
- Я пытался. Но во-первых, они платят мизер. А во-вторых, узнав, где я родился, они сразу бы сказали: "Нет, нет, мы не берем поляков. К черту поляков! Жрите наш каменный уголь в Верхней Силезии, подавитесь им!" И так все время плавания. Что в этом хорошего? Только слышал бы: "Эй ты, польская свинья! Эй ты, польский ублюдок! Может, ты еще Берлин хочешь у нас отхватить?" Я бы не выдержал. Лучше трубить на "Йорике". Тут тебя никто не упрекнет в неправильном происхождении.
Так шли дни.
И вдруг оказалось, что я нахожусь на борту "Йорики" уже четыре месяца.
А ведь поначалу казалось, что я не выдержу и двух дней.
43
Потихоньку я привыкал.
В сущности, "Йорика" была не так уж плоха.
И кормили на ней недурно. Иногда давали ром или коньяк, а у кока можно было перехватить немного сахару, если украдешь для камбуза хороший уголь. И кубрик уже не казался мне таким тесным и грязным. Подумаешь, грязь. Все равно у нас не было тряпок и метлы, зачем думать об этом? И мыла у нас не было. И койка не казалась такой твердой, как в самом начале. А подушку я сам себе сделал из пакли. Даже матросы не казались мне очень уж грязными и хмурыми. Обыкновенные рабочие парни. Ели из сальной посуды, но ведь чистить ее нечем. Я чувствовал, что с каждым днем "Йорика" становится мне милее. Когда долго смотришь на что-то, перестаешь замечать детали. Если каждый день спать на жесткой койке, тело привыкает. Так оно и должно быть. "Йорика" действительно оказалась вполне сносным кораблем. И со Станиславом можно было говорить на любую тему. Он был умный парень, многое видел, ему не так легко было затуманить мозги. И с кочегарами можно переброситься парой слов. У них были свои истории. И палубные матросы не были такими уж законченными дураками. В конце концов, на корабли мертвых дураки попадают в последнюю очередь. У дураков обычно все в порядке. Они никогда не падают со стен, они ловко прыгают через канавы, и прекрасно видят, что творится по ту и по другую сторону указанной стены. Ну да, по ту сторону сидят насильники и убийцы. А если кто-то этому не верит, пожалуйста, прыгайте и сами проверьте. Но лучше идти туда прямо через ворота, чтобы все видели, что вы и есть тот самый человек, которого там ждут. Правда, нужно показать человеку, сидящему под государственным флагом, какие-нибудь документы или дать взятку. Это так. Это всегда так. Не имеешь документов и карманы пусты, сиди дома. Свобода немыслима без подписей и печатей. Иногда я про себя подсчитывал свой заработок. Четыре месяца должны были кое-что принести мне. У меня потихоньку скапливалась зарплата. Она выглядела совсем неплохой, если мысленно я переводил ее в фунты. И я не собирался дарить заработанное шкиперу, нет уж! Я бы потерял деньги, если бы сбежал с корабля, значит, надо придумать что-то такое, за что меня уволят…
И вот тут я начинал понимать.
Никаких увольнений, кроме… Ну да, увольнение на рифах… увольнение к хищным рыбам… смутная глубина, в которой донные течения колышут твой труп… Такая возможность уйти с "Йорики" меня тоже не устраивала… Уйти в смутную глубину к хищным рыбам… И деньги все равно теряешь… Правда, может повезти и ты доберешься до берега. Потерпевший кораблекрушение - не беглец, к нему отнесутся иначе. Таких жалеют. И компании обязательно потребуется человек, который подтвердил бы естественность кораблекрушения… Тогда можно мечтать даже о вознаграждении… Yes, Sir!
Потом мы пришли в Дакар.
Очень приличная гавань. Ни в чем ее не упрекнешь.
Чистили котлы. Печи были погашены, только один котел оставался под давлением. Станислав, пытаясь отвлечься от чудовищной духоты, заметил:
- Видишь над котлами букву Э? Знаешь, что она означает? Экватор! Да, да, экватор! Линия, которой не существует. А если букву Э заменить на букву М, тогда все поймут, что тут проходит меридиан. Тут всегда жарко. Если на экватор положить кусок железа, он расплавится, так здесь жарко. А если положить два куска железа друг на друга, они сварятся. Без всякого автогена. Даже не заметишь шва. Я это знаю, потому что уже переходил через экватор. Тогда на корабле все так раскалилось, что пальцем можно было проткнуть железную перегородку. Просто ткнешь пальцем и вот тебе дырка. Шкипер даже орал на нас: "Вы мне все судно превратите в решето! Не смейте тыкать в железо пальцем!" Пришлось затереть все отверстия, такой мягкий был от жары металл. С экватором нельзя шутить.
- Точно, - подтвердил я. - Вокруг экватора поставлена сетка с особой предупреждающей надписью. Вы были дураками, что поперли прямо через экватор. Я тоже ходил там, но наш шкипер был хитрее. Мы прошли экватор через подводный туннель. Там прохладно.
- Слышал я об этом туннеле, - обрадовался Станислав. - Но компания не захотела платить.
Там ведь берут по шиллингу за каждую тонну. Сам понимаешь.
И вдруг заинтересовался:
- А как вы попали в туннель?
- Да это совсем простое дело, - ответил я. - Там в море огромная воронка, в нее и ныряешь, как в дыру.
- Действительно просто, - согласился Станислав. - А я думал, что на корабль там надевают что-то вроде водолазного костюма и ныряют прямо в нем. А внизу стоит огромная машина и тащит корабль по зубчатым рельсам.
- Нет, что ты! Никаких машин нет. Это оказалось бы очень дорого.
- Черт вас побери! - заорал второй инженер. Он появился так незаметно, что услышал часть нашей беседы. - Болтаете попусту, а котлы стоят неочищенными!
- Иди, иди сюда, скотина, сволочь, грязный пес, - ласково сказал я. - Ползи к нам поближе, ублюдок, гадина. - Я был в бешенстве. - Давай, давай подходи! - Если бы он на меня донес, шкипер мог меня уволить, не выплачивая жалованья. Но я уже ничего не боялся. - Иди сюда, недоносок, сволочь!
Это как на войне. Офицеру можно угрожать, оскорблять его, и он не станет доносить, если не дурак. Он знает, что его запросто могут подстрелить. Чистить котлы на экваторе тоже не простое дело. Второй инженер зря взял такой тон. Но все равно пришлось лезть в котел, и стены там были такие горячие, что пришлось одеться, а под себя подстелить толстые мешки. Чтобы очистить котел, его надо оббить. При этом поднимается пыль, летит жесткая окалина. Как будто стеклом дерет горло, задыхаешься. Приходится лежать на спине, потому что не в каждый уголок можно залезть, пыль хрустит на зубах, как мелкий песок. Кажется, тебя сунули в раскаленную печь. Это еще терпимо, но вдруг в глаз попадает кусок окалины. Сам по себе котел не широк, к тому же его пронизывают горячие трубы, ты извиваешься, как змея, почти устраиваешься, но кусок окалины в глазу отдает такой болью, что, кажется, сейчас ты сойдешь с ума. Пытаешься прочистить глаз грязными руками, пот течет. Некоторое время все хорошо, но новый удар молотком и вот опять кусок окалины попадает в глаз. Предохранительные очки? Они же стоят денег. На такие глупости "Йорика" не может тратиться. Так было тысячелетия назад, так должно быть сейчас. Да и не такое уж хорошее дело эти очки - пот их заливает, они давят на переносицу. Лучше получить электрический фонарь, чтобы видеть, что над тобой и вокруг тебя. Но мы работаем с лампами времен Карфагена. От них все становится черным, столько копоти они дают. А молотки бьют и бьют, и грохот заставляет пульсировать барабанные перепонки. Пот течет по лицу, сердце бьется, оно взрывается в груди, судороги начинают тянуть ноги. Воздуха! Только воздуха! Мы наконец выбираемся на палубу, чтобы вдохнуть глоток воздуха. Морской бриз охлаждает нас, как снежная буря в Саскатчеване. Будто ледяной меч пронизывает все тело. Мы начинаем мерзнуть и снова спускаемся в грохочущий ад. И опять хочется наверх. Ползем к горловине, каждый хочет выбраться первым. Мы задыхаемся. Но через горловину котла может пролезть только один человек, он затыкает ее как пробкой и воздух совсем кончается. Мы со Станиславом выскальзываем, а кочегар теряет сознание.
- Станислав, - кричу я, - его надо вытащить.
- Подожди, Пипип, дай сперва глотну воздуха.
Достаем веревку. Я влезаю в котел и обвязываю кочегара. Но он недвижим, его ужасно трудно тащить. Голова проходит, но что делать с плечами? В конце концов мы все-таки вытаскиваем бедного парня в котельную. Хочется наверх в снежную бурю. Но там бриз, и нас снова тянет в ужасный котел. Кочегар умер? Нет, кажется, нет. Сердце стучит. С перебоями, но бьется. Вливаем в глотку холодной воды, сердце начинает биться ровнее. Выливаем остатки на лицо и подтаскиваем кочегара к трубе вентилятора. И в этот момент, когда мы кладем его на угольную кучу, в люке снова показывается второй инженер.
- Что у вас творится, чумазая банда? - орет он. - За что вам платят? Чтобы вы тут валялись на мягком угле?
Мерзавец, думаем мы одновременно. Нет, чтобы выдать нам по стакану рома, привести в чувство. И хватаем по куску угля. Инженер отскакивает, а Станислав кричит:
- Жаба бородавчатая, сволочь! Если ты вычтешь с нас хотя бы шиллинг, мы убьем тебя. Мы точно убьем тебя, от нас нигде не спрячешься. Нет такого уголка на "Йорике". Это твое последнее плаванье, паскудник, скотина одноногая. Можешь плюнуть мне в лицо, давай, но мы все равно сунем тебя в топку, даже пепла твоего не найдут. Помни об этом.
Конечно, он не донесет шкиперу. Хотя нам уже все равно.
Может, даже лучше, если бы он донес. Тогда нас списали бы с корабля. Но нет, он не донесет, он будет возиться с нами, как с сырыми яйцами, не разбить бы. По его приказу мы даже получаем два стакана рома, после того как закончили чистку котлов. Мы даже отправились в город. Я мог бы удрать на французе, уходящем в Барселону, но как бросить четырехмесячное жалованье? И Станислав мог бы удрать на норвежце, идущем в Мальту, но разве его жалованье меньше моего? Мы прикованы к "Йорике" крепче, чем цепями. В конце концов Станислав поднялся на борт норвежца искать знакомых, а я пошел гулять по порту.
44
И вот там у причала я увидел "Императрицу Мадагаскара".
Чудесный английский корабль, девять тысяч тонн водоизмещением, может, и больше. Восстать из гроба и пройтись на такой по морю! Она вся так и блестела чистотой, как лакированная. Даже золотые буквы еще не облезли. Совершенно новенькая, как игрушка из коробки. Никаких шансов на то, что на таком корабле может быть вакантное место. К тому же, мое четырехмесячное жалованье… Может, подпустить на "Йорике" какой-нибудь большевистской агитации? - подумал я. Тогда меня бы прогнали… Впрочем, вряд ли… На корабле мертвых можно агитировать за что угодно, хоть за ад… К тому же, четырехмесячное жалованье… И потом… если "Императрица" уйдет из порта, и я окажусь на ее борту, то где мне удастся сойти? Где такая красавица меня сбросит? В Англию меня точно не возьмут…
Попытка не пытка. Я окликнул вахтенного.
- Whatisit? - ответили с борта.
- Нужны кочегары?
- А документы?
- No, Sir!
- Sorry!
Понятно. Такая чистенькая госпожа. Настоящая императрица. У такой всегда все в порядке. Чтобы подступиться к ней, нужны документы. У нее ведь есть мамаша, и она вовсе не сирота. Ее мамаша - компания Ллойд в Лондоне. Так что я только прошелся вдоль судна. На корме сидело несколько матросов. Они играли в карты. Тоже как на открытке. Но говорили они… Я прислушался… Будь я проклят, они говорили на том же языке, что и мы на "Йорике"… И это на "Императрице Мадагаскара", с которой еще позолота не слезла! Что нужно такой красавице в занюханном порту? Что они везут отсюда? Старое железо? С западного побережья Африки, чуть не с экватора? Well, "Императрица" спешит домой и берет старое железо исключительно как балласт. Она спешит в Глазго, порт приписки указан на высокой корме. Старое железо в трюме, конечно, надежнее, чем камни или песок. И все же странно, что она не берет никакой товар. Неужели здесь нечего взять? Посиди я на берегу несколько часов, я бы, наверное, понял, в чем тут дело. Прекрасная девушка из Глазго, такая невинная и чистая, разве могла она уже потерять девственность? Она даже не накрашена, все в ней естественное. Ей нет и трех лет от роду. Она спущена на воду совсем недавно, ее даже хороший шторм еще не трепал. Так я думал, глядя на красавицу. Чудо из чудес… Действительно, как на картинке… Вот только матросы…
Ладно, мне нет до этого дела.
Сплюнув, я вернулся к норвежцу.
Станислав позвал меня на борт. В кармане у него лежал кусок датского масла и чудесный сыр.
- Пипип, ты пришел вовремя. Садись с нами. Настоящий датский ужин.
Заставлять меня не было нужды. Но про красавицу я забыть не мог:
- Видели эту англичанку у пирса?
- "Императрицу"?
- Ну да.
- Она давно торчит здесь.
- Отличное судно. Настоящая красавица.
- Дрянь, - отмахнулся кто-то из датчан. - Сверху шик, снизу пшик.
- Да ну, - не поверил я. - Это натуральная красавица, никакого пшика.
- А ты устройся на нее, - засмеялся другой датчанин. - За вкусные пироги. За мед и шоколад. Наверное, думаешь, что каждый день будешь получать пудинг и мясо?
- Да в чем тут дело? Я спрашивал. Без документов на "Императрицу" не берут.
- Слушай, приятель, - сказал датчанин. - Ты не похож на ублюдка, который впервые видит соленую воду, но несешь ты полную чушь. Ты что, не понял? Это же накрашенный катафалк! Корабль мертвых!
- Точно, - подтвердил другой датчанин. И спросил: - Налить еще кофе? У нас этого добра навалом. Возьми с собой еще одну банку молока, не жалко.
- Ты с ума спятил, - сказал я, но банку сунул в карман. Говоря "спятил с ума", я имел в виду слова, сказанные в адрес "Императрицы Мадагаскара". Помешивая кофе, у нас такой никогда не давали, еще раз повторил: - Точно, спятил!
- А я говорю, это корабль мертвых!
- Хочешь сказать, что она перевозит в Америку прах солдат, павших на полях боев в Африке во имя прекращения всех будущих войн?
- В общем, да. - Он правильно понял мою патетичность: - "Императрица" перевозит мертвых. Но не солдат, павших, как ты говоришь, на поле сражений, а таких же моряков, как мы с тобой. Никогда о таком не слыхал? Если хочешь увидеть свое имя на дощечке при сельской церкви, где ты крестился, давай нанимайся на "Императрицу". Твое имя рядом с ее названием будет выглядеть здорово. Привлекает внимание, правда? Пипип с "Императрицы Мадагаскара". Не то что с какой-нибудь там "Берты". Или, скажем, с "Йорики".
- Неужели такую красавицу можно утопить из-за приличной страховки? - Я не верил ни одному слову. Они просто завидовали "Императрице". На их грязном корыте такие красавицы могут вызывать только зависть. - Ей ведь, наверное, и лет немного.
- Это верно. Три с небольшим.
- Так зачем ее топить?
- Ее строили для далеких плаваний в Восточную Азию и Южную Америку. Но с детства у нее нелады со здоровьем. Она должна была делать двенадцать узлов, не меньше, это было главным условием, но когда "Императрица" сошла со стапелей, оказалось, что она от силы делает четыре с половиной узла в час. Вот все, на что она способна. На такой далеко не уйдешь.
- Но ведь можно перестроить ее.