- Это вам не просто за историю, - никак не мог он отсмеяться. - Это вам за то, как вы ее рассказали. Уметь так живо рассказать придуманную историю - это талант, малыш! Вы артист. Настоящий артист. Жалко, что вы так бессмысленно мотаетесь по свету, могли бы разъезжать по стране с устными рассказами. Могли бы сколотить состояние на таких рассказах. Нет, правда, Флора, он настоящий артист!
Его подружка… Или жена… Впрочем, какое мне до этого дело… Паспорта у них были, а это главное… Флора с удовольствием поддержала этого Фиби, потому что у нее явно были на него виды:
- Конечно, настоящий артист! Он так чудесно рассказывает! Ох, Фиби, пригласи его к нам на прием! Мы бы утерли нос этим выскочкам Пеннингтонам.
К счастью, Фиби подружку не поддержал. Продолжая смеяться, он полез в карман и достал еще доллар.
- Держите, - хохотал он. - Одна бумажка за мастерство, с каким вы рассказываете, а другая за то, что вы мне подали прекрасную идею для моей газеты. В моем изложении ваша история будет стоить пять тысяч, а в вашем - только ту сумму, которую я определил. Считайте, что получили процент с моей прибыли. Это по-американски. Правда, Флора? Так что, спасибо еще раз. И всего хорошего!
Конечно, я сразу помчался в обменный пункт. Два с половиной гульдена за доллар, о, Боже, я мог получить целых пять гульденов! Неплохая сумма. Я глазам своим не поверил, когда мне выдали почти пятьдесят. Мир полон добрых людей. Щедрый Фиби выдал мне две десятки, просто я постеснялся глянуть на них при нем. Благородная душа, хотя он и говорил про какую-то газету. Благослови его Уолл-Стрит! Двадцать долларов - это значительная сумма. Когда их имеешь. С двадцатью долларами запросто можно забыть про голод. Теперь я понимал, что такое деньги. И, конечно, здорово ошибся. Ведь понять по-настоящему, что такое деньги, могут только те, у кого их много.
7
Последнее утро в постели пришло быстрее, чем я надеялся.
Порывшись в карманах, я понял, что денег у меня осталось лишь на скромный завтрак. Это меня не обрадовало. То, что мне подали на завтрак, могло быть только прелюдией к завтраку. Но Фиби встречаются не каждый день. Повстречайся он мне сейчас, я постарался бы вывернуть свою историю так, чтобы именно мне она принесла пять тысяч. Из хорошей идеи всегда можно выжать некую сумму. Смеется человек или плачет, это неважно. Главное, чтобы он не забыл оплатить свои чувства.
- Ну что там опять? Неужели за свои собственные гульдены я не могу выспаться?
Стук в дверь не прекратился.
- Подите к черту! - крикнул я. - Мое время еще не вышло.
Стук не прекратился.
- Да убирайтесь же! - я даже подтянул башмак, чтобы запустить им в морду нахалу, лишающему меня последнего удовольствия.
- Откройте! Полиция!
Я серьезно засомневался, есть ли еще на свете люди, которые не служат в полиции? И почему они все время встают на моем пути? В конце концов, именно полиция должна заботиться о нашем спокойствии. А они мешают нам спать. Никто не совершает столько глупостей, как полиция. И никто не причинил миру столько бед, потому что солдаты - это тоже в некотором смысле полиция.
- Что вам надо?
- Хотим поговорить с вами.
- Вы можете это сделать и через дверь.
- Нет, мы хотим видеть вас. Отворите или мы вышибем дверь.
Вышибем дверь! И это они охраняют нас от грабителей! Хорошо, я открыл. Чуть образовалась щель между косяком и дверью, как в нее просунулся башмак. Они наверное думали, что я впервые вижу такой трюк. Но они вошли. Два полицейских в штатском. Мне приходилось плавать на голландских кораблях, поэтому я понимал, что они там выкрикивают.
- Вы американец?
- Да, думаю.
- Покажите свою корабельную книжку!
Ну, опять. Все выглядело так, будто с некоторых пор моя корабельная книжка стала центральной точкой вселенной. Теперь я понимаю, что последняя война велась только для того, чтобы фараоны в каждой стране получили право спрашивать про мою корабельную книжку. До войны этого никто не делал и люди жили счастливо. Всегда подозрительны войны, которые ведутся за свободу, независимость и демократию. Они стали такими с того дня, когда пруссаки повели первую освободительную войну против Наполеона. Хорошо выигранная война навсегда лишает людей свободы, потому что выигрывает именно война, а свобода всегда проигрывает. Yes, Sir.
- Нет у меня корабельной книжки.
- У вас не-е-е-ет корабельной книжки? Разочарование фараонов меня нисколько не тронуло.
- Нет, нет и нет! Нет у меня никакой корабельной книжки!
- Тогда покажите паспорт.
- И паспорта у меня нет.
- У вас не-е-е-ет паспорта?
- К сожалению.
- И никакого удостоверения от местной полиции?
- И никакого удостоверения.
- А вам известно, что без указанных документов в Голландии вам оставаться нельзя.
- Нет, неизвестно.
- Вы что, с Луны свалились? Как вы попали в Голландию?
Я неопределенно пожал плечами.
- Одевайтесь.
- Зачем?
- Пойдете с нами.
Оделся я без того страха, какой испытывал в Бельгии. Если меня в Бельгии не повесили, значит, не повесят и здесь. Я даже попросил у них сигарету и получил ее. Но как ни тяни время, человек всегда оказывается… Как вы думаете, где?… Ну точно, в полицейском участке. Там меня обыскали, и им посчастливилось больше, чем фараонам в Антверпене. Они нашли у меня сорок пять голландских центов, вся моя надежда хоть на какой-то завтрак.
- Это все ваши деньги?
- Да, - согласился я. - Все.
- А на что вы жили до этого?
- На те деньги, которых у меня уже нет.
- То есть у вас были деньги, когда вы появились в Роттердаме?
- Конечно.
- И сколько?
- Не помню точно. Может, сто долларов. А может, все двести.
- Где это вы столько взяли?
- Да очень просто. Скопил.
Они здорово хохотали. Никто не хотел мне верить. Ни в одной стране мне не хотели верить. Они прямо лопались от смеха.
- Как же вы попали в Голландию? Это нелегко сделать без паспорта. Как вы сюда проникли?
- А вот так и проник.
- Так просто?
- Ну да.
- Поездом?
- Нет, на корабле.
- На каком корабле?
- Эээ… На "Джордже Вашингтоне".
- Когда?
- Точно не помню.
- Значит, на "Джордже Вашингтоне"? Интересно. Это какой-то очень таинственный корабль. В Роттердам он точно никогда не заплывал.
- Заплывал или не заплывал, ничем больше помочь не могу.
- Значит, вы не имеете никаких документов, никакого удостоверения? И не знаете, как попали в Голландию? Почему же вы утверждаете, что вы американец?
- Мой консул…
Они чуть не умерли от смеха.
- Ва-а-а-аш консул!… - Слово "ваш" они растягивали, как гармонику. - У вас же нет документов. Чем может помочь вам ва-а-аш консул?
- Он выдаст мне новые.
- Ваш консул? Американский консул? В двадцатом веке? Нет, конечно, ничего такого он вам не выдаст, потому что вы не только не американец, вы даже не тунгус, если есть такие. Вы просто бродяга.
- Если и бродяга, то американский, - возразил я.
- Возможно. Однако попробуйте это доказать ва-а-а-а-ашему консулу. Без документов вы не докажете ему даже факта вашего появления на свет. Чиновники всегда бюрократы. Но и мы в некотором роде бюрократы, понимаете?
- Пытаюсь.
- Если мы отправим вас к консулу и он откажется от вас, вы полностью попадете к нам в руки. Понимаете? И тогда уж мы будем разговаривать с вами совсем по-другому. Понимаете?
- Как будто бы.
- Ну так что же нам делать с вами? Человек без документов обычно получает шесть месяцев тюрьмы, а затем мы таких депортируем. Но вот вопрос, куда вас депортировать? - Они переглянулись. Все же они были честные служаки. - Наверное, просто отправим в концентрационный лагерь, поскольку не можем убить как собаку. Таков закон. Понимаете? С чего бы это нам кормить всех бродяг? Хотите в Германию?
- Нет, в Германию не хочу. Когда немцам представляешь счет…
- Избавьте нас от ваших рассуждений! Скажите просто, не хочу. Этого будет достаточно! Отведите его в камеру. Дайте завтрак, английскую газету и пару сигарет, чтобы не скучал.
8
Я не скучал, но вечером меня привели к тому же чиновнику.
Он что-то приказал и два фараона в штатском доставили меня на вокзал. Оттуда мы поездом добрались до крошечного городка. Все равно там оказался полицейский участок, и фараоны отовсюду сбежались поглазеть на меня. Наверное, делать им было нечего. Каждый хотел услышать мою историю. Только около десяти часов вечера меня подняли со скамьи:
- Пора!
Мы долго шли по натоптанной тропинке. В чистом поле фараоны остановились. Один сказал:
- Иди в том направлении. Там никого не встретишь. Но если услышишь шаги, прячься в кустах и лежи, пока неизвестный не пройдет. Потом иди снова. В том же направлении. Увидишь железнодорожную линию. Где-нибудь присядь и жди до утра. Когда увидишь утренний поезд, подойди к кассе и скажи: "Un troisieme aAnvers". Только это. Один третий класс до Антверпена. Запомнишь?
- Легко.
- Никаких лишних слов. Бери билет и езжай в Антверпен. Там легче найти корабль, нуждающийся в матросах. Вот тебе завтрак и немного сигарет. А это тридцать бельгийских франков. - Он протянул мне промасленный сверток, а еще спички, чтобы мне не пришлось просить огня. - В Голландию больше не возвращайся. Получишь шесть месяцев тюрьмы, а потом попадешь в концентрационный лагерь. Нарочно предупреждаю тебя при свидетеле. Гуд бай и всего хорошего!
Ничего себе, всего хорошего! Идти вперед, значит, получить в Бельгии пожизненное заключение. Вернуться, - шесть месяцев тюрьмы, а потом концентрационный лагерь. Чего здесь хорошего? Зря я не спросил, сколько держат в лагере простых моряков? Все же в Голландии не так опасно, как в Бельгии. Да и почему надо уступать Бельгии? И я пошел, поворачивая все правее и правее. И шел, пока не услышал "Стой! Стрелять буду!" Неприятно, скажу вам, такое услышать. Прицелиться в темноте трудно, но попасть легко, если ты даже вообще не умеешь целиться.
- Что вы тут делаете?
Два человека с винтовками подошли ко мне.
- Да так, ничего. Вышел погулять.
- Погулять? По границе?
- Какая еще граница? Здесь нет никаких заграждений.
Осветив меня фонарями, они ловко обыскали меня. Наверное, надеялись найти четырнадцать пунктов президента Вильсона. Но ничего такого не нашли. Только сверток с бутербродами и тридцать бельгийских франков. Один остался при мне, а другой пошел по полю, присматриваясь к моим следам. Наверное, искал мир, который никак не может наступить между народами.
- Куда вы идете?
- В Роттердам.
- Почему так рано? И почему не по шоссе? Как будто нельзя идти в Роттердам лугом.
Странные взгляды были у этих людей. Они даже стали подозревать, уж не совершил ли я какое-нибудь преступление. А когда я начал рассказывать, как приехал в Роттердам на поезде, они попросили меня не морочить им головы. Им совершенно ясно, что я тайком пробрался в Голландию из Бельгии. Тогда я указал им на франки. Зачем бы это я стал пробираться в Голландию с бельгийскими франками? А вот как раз это и доказывает вашу вину, сказали они. Как раз франки и выдают вас с головой, потому что в Голландии ими не пользуются. Я хотел было сказать, что сами голландцы дали мне эти франки, но подумал, что после таких слов не отделаюсь, пожалуй, шестью месяцами тюрьмы. Так что пришлось соглашаться с тем, что я всего лишь мелкий контрабандист.
Это их успокоило, и они вывели меня на верную дорогу к Антверпену.
Я шел туда целый час.
Устал ужасно. Хотелось лечь и уснуть.
Я боялся, что какой-нибудь нервный пограничник выстрелит в меня и просто обмер весь от страху, когда кто-то в траве ухватил меня за ногу. При этом в глаза мне ударил яркий сноп света.
- А ну стой! Куда это вы идете?
- В Антверпен.
Выговор у них был голландский, а может, фламандский.
- В Антверпен? Ночью? Почему не идете по шоссе, как все порядочные люди?
На этот раз я решил ничего не скрывать. Я американец, моряк, отстал от своего корабля… Внимательно выслушав меня, они переглянулись.
- Другим рассказывайте такую ерунду. Только не нам. Таких вещей не бывает. Это сухопутная граница. Натворили что-нибудь в Роттердаме и пытаетесь скрыться в Антверпене. Точно? Знаем мы таких. Выворачивайте карманы!
Но и в карманах моих они ничего такого не нашли. Дурная привычка, залезать всем встречным в карманы. Я спросил, не могу ли чем-то помочь? Если они скажут, что именно ищут, я честно скажу, есть это у меня или нет.
- Мы сами знаем, что ищем!
От этой присказки я не стал умнее. Но сделать ничего не мог. Уверен, что все человечество делится на людей, которые обыскивают карманы, и на людей, которые выворачивают карманы. Вполне может быть, что все мировые войны только для того и ведутся, чтобы узнать, чья сегодня очередь выворачивать карманы. Когда все эти формальности были улажены, мне сказали:
- Ладно. Вон там дорога на Роттердам, идите прямо и не вздумайте сюда возвращаться. Если еще раз наткнетесь на пограничную стражу, легко не отделаетесь. У вас в вашей идиотской Америке, наверное, нечего есть, если вы все время лезете сюда к нам - объедать бедных голландцев.
- Я участвовал в вашей войне…
Но они и слушать этого не хотели:
- Так все говорят.
Ага, значит, не один я плутаю по этим лугам.
- Вон дорога на Роттердам. Видите? Советуем не сбиваться с правильного пути. Скоро рассвет, вас со всех сторон видно. Роттердам хороший город. Если вы правда моряк, найдете там корабль.
От частого повторения слова не становятся правдой. По дороге меня нагнала повозка с молоком, и часть пути я проделал не пешком. Потом меня нагнал грузовик, и на нем я проехал еще часть пути. Так миля за милей я приближался к Роттердаму. Когда люди не имеют отношения к полиции, они становятся вполне терпимыми, мыслят разумно и рассуждают здраво. Я доверчиво делился с попутчиками своими впечатлениями о полиции разных стран, ни от кого не скрывал, что не имею документов, и они не только не сдали меня в ближайший участок, но даже накормили, дали выспаться, добавив к этому несколько советов насчет того, как вернее обойти полицию. Вот странное дело. Никто не любит полицейских, но только им разрешается рыться в наших карманах.
9
Тридцать франков, когда их меняешь на голландские гульдены, невеликая сумма. Кончились они сразу. Зато, слоняясь в порту, я услышал двух англичан. Очень смешно слышать со стороны англичан. Они утверждают, что янки не умеют говорить по-английски, но язык, на котором они сами говорят, это вообще не английский. Терпеть не могу красно-головых. В какой порт ни придешь, их там набито как сарделек. В Австралии, в Китае, в Японии. Не успеешь пропустить стаканчик, тебя окликают:
- Эй, янки.
Стараешься не обращать внимания, потягиваешь джин. А они подначивают:
- Who won the war? Кто выиграл войну, янки?
А откуда мне знать? Уж не я, это точно. И даже те, кто считают себя победителями, не сильно болтают об этом.
- Эй, янки! Who won the war?
Как ответить правильно, если их много, а ты один? Скажешь "мы", тебя от души отделают. Скажешь "французы", получишь не меньше. Скажешь "я", отделают еще крепче. Скажешь "Канада, Австралия, Новая Зеландия, Южная Африка", опять тебя отделают. Промолчишь, еще хуже. А скажешь "вы", это будет ужасной ложью. Я этого не хочу. Вот и получается, что они отделают тебя в любом случае.
- С какого корыта? - поинтересовался я.
- О, янки! - удивились англичане. - Ты что тут делаешь? Мы тут никогда не встречали американцев.
- Оказался за бортом. Теперь не могу сняться с якоря.
- Не имеешь страховки, что ли?
- Верно.
- И хочешь улизнуть отсюда? Земля горит под ногами?
- Верно.
- Мы тут с одного шотландца.
- А куда идете?
- В Булон. Франция. Можем подбросить. Но дальше никак. Боцман у нас собака.
- Когда уходите?
- Приходи к восьми. К этому времени боцман уже поддатый. Мы будем на корме. Если фуражка на мне будет сбита на затылок, все в порядке, если же нет, потолкайся внизу немного. Но не под самым носом. А если попадешься, пусть тебе набьют морду, нас не выдавай. Ясно?
В восемь я был на пирсе. Фуражка на новом моем приятеле была сбита на затылок. Таким образом я добрался до Булона и оказался во Франции. Остатки денег ушли у меня на железнодорожный билет до первой станции. Французы учтивы, они не досаждают пассажирам. Я добрался до Парижа, хотел ехать и дальше, но тут начали проверять билеты. Опять появилась полиция. Как везде. Настоящее вавилонское столпотворение. Я знаю несколько слов по-французски, они несколько слов по-английски. Остальные слова выглядели сплошной загадкой. Откуда прибыл? Из Булона. Как попал в Булон? На корабле. Покажите корабельную книжку. Нету у меня корабельной книжки. "Что? У вас н-е-е-ет корабельной книжки?" Я понимаю этот вопрос уже на всех языках. Спроси хоть на хинди, все равно пойму, потому что этот вопрос всегда подкрепляется жестом, в значении которого ошибиться никак нельзя. "И паспорта нет! И удостоверения личности! И никогда не было!" - все это я выпалил залпом. Не хотелось тратить время на размазывание каши по столу. Почти минуту фараоны молчали, я их сумел все-таки озадачить. Но новый вопрос они все-таки изобрели. Касался он, конечно, железнодорожного билета. Но у меня и билета не было. Вот почему я так спокойно держался. Когда меня привели в участок, я и там держался спокойно. Я ведь заранее знал, о чем меня будут спрашивать. И точно. Они опять прикопались к билету и к документам, но чего нет, того нет. Все кончилось тем, что мне дали десять суток тюрьмы. Но не за отсутствие документов, а всего лишь за обман железнодорожных чиновников.
Французскую тюрьму забыть трудно.
Первый день. Баня, обыск, выдача белья, помещение в камеру.
Второй день. Явка к кассиру для получения квитанции за отобранные у меня мелкие деньги. Повторное установление личности и занесение его в толстую почетную книгу. После обеда визит тюремного священника. Он хорошо говорил по-английски. Так он сам утверждал. Но на таком английском говорили, может, во времена Вильгельма Завоевателя, не знаю. Но я, конечно, виду не подал, что ничего не понимаю. Мы здорово с ним поболтали. Он все время употреблял слово Goat. Я был совершенно уверен, что он проклинает какого-то козла, но, оказывается, он так обращался к Богу.
Третий день. Перед обедом меня спросили, пришивал ли я когда-нибудь тесемки к рабочим фартукам. Я ответил, что никогда не занимался этим. Тогда меня определили в фартучное отделение.
Четвертый день. Перед обедом мне выдали ножницы, грубые нитки, иглу, наперсток. Правда, наперсток оказался слишком мал. Но других не было, и я не стал скандалить. После обеда специальный человек показал, как я должен всем этим пользоваться, и как потом должен положить все на табуретку, а табуретку выставить на середину рабочей камеры, перед тем, как ее покину. Кстати, на дверях висела табличка "Разрешено пользоваться: ножницами, иглой, наперстком".
Пятый день. Воскресенье.