Дита сбежала вниз и вскоре поднялась вместе с фрау Хайнрот - сухопарой особой лет пятидесяти в глухом коричневом платье. О цене сговорились сразу. И хотя у Еремеева карман топырился от купюр (утром получил жалованье), расчет заглянуть сюда еще раз заставил его обескуражено похлопать по карманам и объяснить, что сегодня он никак не рассчитывал на столь дорогую покупку: Лотту встретил случайно, и потому деньги, если фрау Хайнрот не возражает, он принесет завтра в это же время. Фрау Хайнрот ничего не имела против, а Дита и вовсе дала понять, что будет очень рада визиту господина лейтенанта.
Дома, стянув сапоги и бросив на спинку стула портупею, Еремеев улегся поверх солдатского одеяла, покрывавшего постель, закинул руки под голову и попробовал подвести первые итоги. Он не сомневался, что отец был сожжен в доте "Истра" огнеметчиками Ульриха Цаффа тем же способом, какой описывался в трофейных документах. Наволочки с буквами могли быть из того же дома пастора, той же фрау Хайнрот. Кстати, нужно еще раз попросить хозяйку описать женщину, у которой она купила белье. Не мешало бы узнать и имя пастора. А что, если Ульрих?! Эту соблазнительную версию Орест отбросил сразу: слишком все просто и слишком все удачно. Так не бывает. Надо исходить из самого худшего: пастор Цафф однофамилец Ульриха Цаффа. Но тогда и исходить не из чего. Однофамилец - он и есть однофамилец. О каком следствии вести речь? А если родственник? Вполне допустимо… По крайней мере, есть хоть зацепка для дальнейшего поиска. Возьмем это, как говорит Сулай, за рабочую гипотезу.
Аи да сеттер, куда привел! Не подари Орест библиотекарше мельхиоровую безделушку, вряд ли она проявила бы такую заботу о коллекции какого-то русского офицера…
Стоп!
Но ведь статуэтка Вишну из этого же дома. Пути богов - индуистских ли, лютеранских - неисповедимы…
И вдруг осенило! Тот "вервольф", который покончил с собой в колодце, и есть Ульрих Цафф! И "U", наколотое на боку, это начальная буква его имени - Ulrich!
Орест вскочил и заходил по комнате как был - в носках. Он пробовал звенья новой логической цепи на разрыв… Разве не логично, что именно Ульрих Цафф, сапер-штурмовик с огромным фронтовым опытом подрывной работы, вошел в диверсионную группу "Вишну". Если он родственник пастора, значит, Альтхафен ему хорошо знаком, и вероятность включения такого человека в диверсионное подполье возрастает. Он захвачен живым и убивает себя не только из фанатизма. В Альтхафене у него родственники. Не выдать бы их…
Все пока правдоподобно и даже убедительно… Но… Ни одного достоверного факта, все построено на предположениях. Эх, посоветоваться бы с Сулаем!
Ну, куда же он запропал?!
* * *
Когда в два часа ночи выключали насосы, тишина в бункерной наступала такая, что казалось, будто полопались барабанные перепонки. Каждую ночь с двух до четырех водоотливную установку выключали. Мотористы уходили из бункерной, стараясь поднять как можно больше шума. В штольню, наполовину осушенную, неслись веселые крики, радостный гвалт, лязг инструментов. И хотя Горновой с Сулаем прекрасно помнили из школьного курса физики, что звуки из воздушной среды в водную почти не переходят, все же надеялись: те, кто наблюдает из-под земли за работой установки, сумеют расслышать и эти паузы в шуме насосов, и этот веселый гомон уходящих мотористов. Мало ли какими путями распространяются звуки на этом чертовом заводе - по железной ли арматуре бетона, по вентиляционным ли трубам…
-У любых стен есть уши, - полагал капитан Горновой.
-Дешевый это спектакль, - сетовал Сулай. - На дядю работаем. В ночные сторожа заделались. А нашу работу кто за нас сладит?
-А мы здесь две задачи, как одну, решаем: и шахту осушаем, и "вервольфов" ловим.
-За двумя зайцами… Решаем!… Эх, не так все делается.
И Сулай, натянув поверх двух свитеров ватник, отправился в промозглую бункерную. Там, устроившись за старой вагонеткой, он растянулся на подостланной шинели и заглянул в наклонный колодец штольни. Поодаль так же бесшумно располагался напарник. Оба всматривались в черную гладь воды, чуть подсвеченную тусклой лампой дежурного плафона. Над их головами висели три мощных линзовых прожектора, готовые вспыхнуть, едва лишь пальцы Сулая нажмут кнопку включателя.
МОСТ ТРЕХ РУСАЛОК
В это утро Оресту очень не хотелось просыпаться.
После вчерашних ночных размышлений мозговые полушария - Орест это явственно чувствовал - превратились в половинки чугунных ядер. Потянуло вдруг к черному "адлеру", к простой и понятной работе, не требующей особых умственных напряжений. Но печатать на машинке Еремееву не пришлось.
Майор Алешин подыскал ему другое дело. В подвале ратуши, только что осушенном командой Цыбуцыкина, стоял сырой запах бумажной прели - размокшего архива альтхафенского магистрата. Алешин снова решил попытаться найти планы городских подземных коммуникаций: водосточной сети, канализации и кабельных трасс.
- Найдете схемы - представлю к правительственной награде! - напутствовал Еремеева майор.
В помощь лейтенанту отрядили молодого бойца из комендантской роты - длинного и тощего рядового Куманькова, который еще не успел забыть школьный курс немецкого, а для охраны - сержанта Лозоходова, вооруженного автоматом и сумкой с гранатами. Разбухшие листы расползались в пальцах, и приходилось очень осторожно отделять один документ от другого. Куманьков читал вслух заголовки папок и те, что могли представлять хоть какой-то интерес, передавал Еремееву для более детального изучения. Лозоходов поглядывал на них с верхних ступенек пристенной лестницы, курил румынские сигареты, не забывая, впрочем, посматривать в коридор сквозь полукруглый проем распахнутой двери.
Они работали до самого вечера. Однако ничего существенного найти так и не удалось. Попадались пухлые дела с отчетами по озеленению города, сметы на благоустройство Старобюргерского кладбища и реконструкцию яхт-клуба, сводки и прочая бумажная канитель. В записях о рождении и смерти Орест обнаружил подписи пастора Цаффа, Оторвав кусочек листа с пасторским автографом, Еремеев в тот же вечер сличил его с подписью на отчете командира штурмовой группы. Не надо было быть графологом, чтобы убедиться, как рознятся оба почерка. Да и с самого начала нелепо было рядить духовника бомбейского консульства в мундир сапера-подрывника, специалиста по уничтожению дотов. Значит, надо искать Ульриха Цаффа в числе ближайших родственников пастора. Проще всего это было сделать сегодня, то есть расспросить при покупке вазы Диту, разумеется, под благовидным предлогом, о семействе пастора и о нем самом. Но по дороге к кирхе у Еремеева созрел на этот счет план, столь же заманчивый, сколь и рискованный.
Дита встретила его все в том же бело-черном наряде, тщательно прибранная, слегка подкрашенная, в тонком флере горьковатых духов. Она была оживлена и немного игрива. Так, поднимаясь по узкой лестнице, Дита попросила руку и крепко сжала пальцы "господина лейтенанта". Но и "господин лейтенант", парень не промах, не выпустил ладонь спутницы ни тогда, когда лестница кончилась, ни тогда, когда они вошли в кабинет пастора. Более того, выложив приготовленные деньги на бюро, он взял и вторую руку девушки. Дита скромно потупила глаза.
-Фрейлейн Хайнрот, - голос Ореста звучал проникновенно, - я бы очень хотел снять комнату в вашем доме.
Фраза, приготовленная заранее и отрепетированная по дороге, произвела должный эффект. Ресницы на красивых козьих глазах чуть дрогнули.
-Боюсь, что это будет сложно, господин лейтенант… Фрау Хайнрот не согласится… А впрочем, - с прежним озорством улыбнулась Дита, - я поговорю с ней сама!
Фрау Хайнрот наливала кофе миловидной девушке с нежно-рыжими локонами. Таких девушек Еремеев видел только на пасхальных немецких открытках.
-Сабина, - представила Дита девушку. - Дочь дяди Матиаса, с которым вы уже знакомы по шварц-маркту. Присаживайтесь, господин лейтенант! Сегодня по случаю успешной продажи вазы кофе у нас натуральный…
Натуральным оказался и шоколад "Кола", хорошо знакомый Оресту по трофейным бортпайкам немецких лётчиков. Еремеев обжигал нёбо горячим кофе и слушал застольную болтовню Диты:
-Дядя Матиас заболел, и Сабина доставила нам огромную радость, что заглянула в наш женский монастырь. Жаль, дядя Матиас не смог прийти. Он очень интересный человек, и вам было бы с ним совсем нескучно. Дядя Матиас - главный смотритель альтхафенских мостов. Он так о них рассказывает! До войны даже написал путеводитель по мостам города. У нас их очень много - и больших и маленьких. А есть такие красивые, что позавидуют и берлинцы.
Дита покопалась на этажерке с книгами и вытащила тоненький цветной буклет "Мосты Альтхафена". Прекрасные фотографии были наложены на схему речной дельты города. Эта схема сразу напомнила о задании майора Алешина. Конечно же, под стеклом алешинского стола лежала карта города куда более подробная, чем туристская схема. Но, может быть, у главного смотрителя сохранилось что-нибудь посущественней? Орест взглянул на Сабину с нескрываемым интересом:
-Неужели эту чудесную книжку написал ваш отец?
-Да, - холодно проронила девушка.
Дита поспешила развеять неловкую паузу. Она открыла пианино и зажгла фортепианные электросвечи под розовыми абажурчиками.
-Сабина, будь добра! Мы с тетей Хильдой так давно тебя не слушали…
- Нет-нет, я сто лет не садилась за инструмент! Как-нибудь в другой раз… И вообще, мне пора… Скоро комендантский час.
Еремеев тоже поднялся из-за стола, одернул китель.
- Спасибо за прекрасный кофе!
-Ах, посидите еще! - Дита сделала обиженное лицо. - Надеюсь, вас комендантский час не пугает?!
-Не пугает, но, увы, служба! Заступаю в ночное дежурство.
Сабина попрощалась и, захватив аккуратно перевязанный сверток, прикрыла за собой дверь. Орест сразу почувствовал себя свободней и уверенней.
-Фрау Хайнрот! - обратился он к хозяйке дома. - Я бы хотел снять у вас комнату. Дело в том, что дом, в котором я живу, сильно пострадал во время войны, и теперь сквозь трещины в потолке каплет дождь.
Это была полуправда. От близкого взрыва авиабомбы по потолкам дома фрау Нойфель действительно пошли трещины, но никакой дождь из них не капал. Лицо экономки вытянулось:
-Господин лейтенант, это невозможно! Пастор Цафф был очень уважаемым человеком в городе. Магистрат даже не стал к нам никого подселять, хотя вызнаете, какое положение теперь с жильем…
-Да, с жильем в Альтхафене и правда трудно. Должен огорчить вас, фрау Хайнрот, в ближайшее время квартирный вопрос станет еще острее. Через несколько дней в город прибудет большая воинская часть, и я боюсь, что вас все-таки потеснят. - Орест многозначительно помолчал, потом бросил главный свой козырь: - Мое присутствие в вашем доме помогло бы оградить вас от лишних хлопот. Я обещаю вам это как офицер городской комендатуры.
Экономка напряженно обдумывала свалившиеся на нее новости. На помощь пришла Дита:
-Тетушка, я думаю, мы не должны отказать господину лейтенанту. Он так любезен!
Фрау Хайнрот наконец взвесила все "за" и "против".
-Ну что же, господин офицер, если наш дом вам по душе… Надеюсь, у вас не будет причин сожалеть о вашем выборе. Когда вы хотите переехать?
-Завтра же, к обеду. Спокойной ночи, фрау Хайнрот. Очень признателен вам за гостеприимство!
В прихожей его окликнула Дита.
-Гос-по-ди-ин лейтенант, - протянула она, посмеиваясь, - вы забыли свою вазу!
-Поставьте ее в мою комнату!
Выходя из дома, Еремеев увидел, как за поворотом на набережную Шведского канала мелькнул плащ Сабины. Еремеев прибавил шагу и очень скоро догнал девушку.
-Все-таки я вас провожу!… Темнеет… В городе неспокойно.
Сабина не удостоила его ответом: шла, глядя прямо перед собой.
-Ну и погодка у вас… Опять дождь собирается…
-А какая погода у вас?… В России?
Голос ее не обещал ничего хорошего.
-О, в Москве сейчас золотая осень!
-Вот и сидели бы в своей Москве, раз вам не подходит наш климат!
Какое-то время они шли молча. Еремеев справился с собой и постарался снова стать учтивым кавалером:
-Дайте-ка мне ваш сверток! Он оттянул вам руку.
-Вы очень любезны, но я уже дома.
Еремеев оглянулся - они стояли у моста Трех Русалок; никакого дома поблизости не было, жилые кварталы отступали от парапета на добрую сотню метров.
-Где же вы живете?
Сабина усмехнулась, кажется, впервые за весь вечер:
-Я живу в мосту.
Только тут Орест заметил в массивной опоре моста круглое окошко и маленький балкончик, нависший над водой. Должно быть, раньше там обитал техник, ведавший разводным механизмом моста. Но раздвижной пролет был взорван в дни штурма, и с тех пор мост Трех Русалок, последний на речном пути к морю, бездействовал.
Сабина, перехватив еремеевский взгляд, поправила берет:
-Прощайте, господин лейтенант. Мне пора.
-Приятных снов!
Еремеев постоял, посмотрел, как девушка шла по мосту, как исчезла в башне волнолома, сложенной из больших гранитных квадров, как зажглось над водой круглое оконце, и, сбив фуражку на затылок, зашагал домой.
КОРВЕТТЕНКАПИТАН ФОН ГЕРН
Сабина закрыла за собой обитую железом дверь и повернула ключ в замке на два оборота, потом задвинула ригель и накинула короткий толстый крюк. Она подергала овальную дверцу, ведущую в камеру разводных лебедок, и, убедившись, что та заперта, зажгла свет, задернула маскировочную шторку и только тогда, почувствовав себя в безопасности, сняла плащ и берет.
Вот уже второй год Сабина проделывала все это почти в ритуальной последовательности. Когда отец перебрался к брату своей новой жены, Сабина не захотела ехать и в без того уже перенаселенную квартиру. Она осталась одна.
Если бы кто-нибудь стал, ломиться к ней в дверь, Сабина знала, что ей делать. Отец показал ей крышку люка в углу комнаты с табличкой "мостовое имущество". Вертикальный скоб-трап вел в полое основание мостового быка, где прежний хозяин хранил багры, спасательные круги, веревки, но самое главное - держал моторную лодку. Через портик в тыльной части быка лодка легко - по роликам - выкатывалась на воду. Рывок пускового шнура - и прощайте, незваные гости! Правда, теперь вместо лодки там стоял миниатюрный катер отца. Этот катер ему подарил жених Сабины, блестящий морской офицер, - корветтенкапитан[5] фон Герн. Весной, перед самым приходом русских, главный смотритель перегнал катер под мост Трех Русалок и спрятал его в камере опоры. Сделал он это глухой ночью, так что о перегоне никто не знал. Но, оставляя Сабину одну, он спустился с ней в шкиперскую, показал катер, объяснил, как запускать мотор, и разрешил в случае явной опасности покинуть на нем убежище. Каморка в гранитной башне была с железной дверью и запасным выходом и казалась Сабине вполне надежным укрытием. Но однажды ночью - вскоре после пасхи - в крышку люка, прикрытую циновкой, негромко постучали, и через несколько секунд, полных ледяного ужаса, знакомый голос - голос фон Герна! - попросил открыть люк. Честно говоря, она уже перестала его ждать - о нем не было вестей почти полгода, - хотя, как и все альтхафенские девушки, Сабина знала легенду о верной Гретхен, которая прождала мужа-крестоносца целых десять лет, не отходя от прялки.
Некогда элегантного корветтенкапитана трудно было узнать в исхудавшем бородаче, облаченном в грязный брезентовый комбинезон, изодранный капковый бушлат и цигейковый русский треух. Пока Сабина заваривала черемуховый кофе и грела воду в бельевом баке, фон Герн рассказывал про ужасы русского плена.
-Как ты меня нашел? - удивлялась Сабина.
-Встретил в городе твоего отца.
-Но ведь у нас полно русских!
-Вот потому-то я, как Вельзевул, пришел к тебе из-под земли.
-Но как ты сюда проник! У меня все заперто!
Оказалось, в цементном полу шкиперской кладовой существует смотровой колодец, ведущий в дюкер[6] кабельного коридора, проложенного по руслу реки. Крышка колодца, на счастье фон Герна, не имела запора и легко открывалась изнутри.
Утром "беглец из русского плена" исчез в зеве смотрового колодца. Он пропал надолго, почти на месяц. И Сабина, словно верная Гретхен, ждала его, считала часы, дни, недели… Он появлялся редко. Но Сабина научилась предугадывать его визиты.
В этот вечер после всех хозяйственных дел Сабина достала папильотки и села перед маленьким зеркалом, оставшимся еще от мачехи. Она накрутила первый локон, как вдруг почувствовала, не услышала, а почувствовала, что внизу, в шкиперской, кто-то есть. Это он! Но почему же медлит, не поднимается? Сабина отбросила камышовую циновку, распахнула люк: в шахте скоб-трапа брезжил желтый электросвет.
-Ульрих, это ты?!
В шкиперской что-то звякнуло, упало, и простуженный до неузнаваемости мужской голос торопливо откликнулся:
-Да, да, это я! Сейчас поднимусь…
Сабина не стала ждать и быстро спустилась по скобам. Фон Герн вылезал из носовой части катера.
-Проверил нашу лошадку, как она себя чувствует. - Корветтенкапитан похлопал по планширю. - Похоже, нам предстоит небольшое свадебное путешествие.
Он вылез из катера и нежно обнял Сабину. Запах прели, сырого камня и бензина ударил ей в нос.
-Пойдем наверх! Ты совсем простужен.
-Погоди. Вот сюда я положил шесть банок сгущенного кофе и шоколад. Это неприкосновенный запас. В этот рундучок можешь положить свои вещи - сколько войдет, не больше.
-Послушай, неужели мы и вправду, наконец… -
Сабина в изнеможении присела на краешек борта.
-Да, да! - не то от озноба, не то от возбуждения потирал руки фон Герн. - Небольшое свадебное путешествие… Четыре часа - и мы в гостях у датского принца.
-Когда же?
-Думаю, на той неделе… Если позволит погода и еще кое-какие обстоятельства… Вот эту канистру держи у себя наверху. В ней всегда должна быть питьевая вода… Поставь ее поближе к люку… И еще. Постарайся в эти вечера никуда не отлучаться. Мы можем сняться в любой день, любой час.
-Хорошо. Я все поняла. Идем же наверх. Ты едва стоишь.
Корветтенкапитан чихнул в рукав.
-Чертова сырость… И этот проклятый дождь. Впрочем, для нас с тобой дождь - благословение господне.
Они поднялись наверх. Фон Герн держал ноги в тазу с горячей водой и ел яблоки, оставляя на огрызках кровяные следы десен. Потом Сабина натянула на его распаренные ступни шерстяные носки с горчичным порошком (из запаса бережливой мачехи) и помогла перебраться в постель. Пока она довивала локоны, раздевалась, возжигала курительные свечи, фон Герн уснул.