Эгла с вызовом смотрела на него, но Агнарр сделал вид, что больше не обращает на нее внимания. "Я не собираюсь тебя убивать, – подумал он. – Я дарую тебе смерть, только когда ты приползешь ко мне на коленях, поцелуешь мне ноги и будешь молить о прощении". Того же он ожидал и от черноволосой датчанки, если та когда-нибудь попадет к нему в руки.
Фекан
996 год
Брат Реми, может быть, и жил в монастыре вдали от столицы, но не хуже придворных церковников, сражавшихся за власть и влияние, усвоил важный урок: человек, который не может полагаться на владение оружием, черпает силу в искусстве обмана, интригах и хитроумных планах.
И хотя он пришел в ужас, увидев Агнессу, но виду не подал. Его губы растянулись в слащавой улыбке.
– Ой, какая миленькая девочка! Мы с тобой не знакомы, верно? Какая ты красивая!
И его улыбка, и слова – все это было ложью. Брату Реми было все равно, красивы или уродливы люди, что дети, что взрослые. И он уже видел эту девочку, даже слышал ее имя, но позабыл, потому что это не показалось ему важным. Теперь же брат Реми силился придумать, как объяснить свое пребывание в покоях герцогини.
Но Агнесса его опередила.
– Неважно, кто я такая, – поспешно выпалила она. – Главное, моя мама послала за вами… Наш герцог… Мама думает, что вам важно присутствовать при его смерти. Вам нужно торопиться, он умирает.
На мгновение Агнессе стало стыдно. Конечно, герцог в любой момент мог умереть, но за последний час его состояние не изменилось. Что, если демоны, боровшиеся за его душу, воспользуются ее ложью? Что, если они не удовлетворятся смертью герцога и захотят забрать еще одну душу? Ее душу?
Но затем Агнесса увидела, что ее ложь принесла плоды. Брат Реми вышел из комнаты и махнул рукой брату Уэну, приказывая следовать за ним.
Но брат Уэн медлил, его тучное тело застыло. Ему словно не хотелось расставаться со свитком, который он только что просматривал.
– Ты идешь? – нетерпеливо спросил брат Реми. – Это… подождет.
Он подмигнул монаху, показывая, что нужно убираться поскорее, чтобы Агнесса ничего не заподозрила, и брат Уэн сдался.
Агнесса по-прежнему притворялась, что ничего не заметила. Она пошла за монахами по коридору, а затем, не сделав и пары шагов, остановилась. Девочка была уверена, что монахи не станут искать ее. И не ошиблась.
Агнесса улыбнулась. Иногда ее злило то, что девчонок никто не принимает всерьез, но в такие моменты подобное отношение окружающих оказывалось очень полезным. Ей удалось задержать брата Реми и брата Уэна, но ненадолго. Как только они поймут, что герцог еще не умирает, они вернутся, и тогда уже Агнесса не сможет их остановить.
Она шмыгнула в покои герцогини. Девочка была здесь одна и потому очень волновалась. Сердце выскакивало у нее из груди, кровь шумела в ушах. Она склонилась над свитками.
Монахи точно знали, что искать. Агнесса же понятия не имела, что это за загадочные записи, способные уничтожить семью герцогини и изменить весь мир. Она могла лишь надеяться, что найдет свитки вовремя и спрячет их от этих подлых церковников. Агнессу охватили страх и тревога за страну, но при всем этом ее объяло еще одно чувство. Любопытство.
Она осторожно разгладила свиток и прочла первые слова.
Глава 4
964 год
Гуннора услышала голоса женщин издалека. Они были уже немолоды, и каждый их шаг сопровождался кряхтением. Кроме того, им было страшно в лесу, и они старались отогнать страх болтовней. Только завидев Гуннору, они замолчали.
Гуннора знала их имена – Аста и Фрида. Девушка кивнула.
Опустив головы, женщины подошли к ней поближе. Гуннора же не шевелилась. Она встретила гостей, сидя в тени дерева неподалеку от своей хижины. Этот дом она построила сама – вернее, ей помогал Замо. Мужчина согласился помочь золовке только потому, что Сейнфреда попросила его об этом. Гуннора же, в свою очередь, согласилась принять его помощь только по настоянию сестры.
Аста опустилась перед Гуннорой на землю, замерла, а потом протянула ей сверток.
– Я принесла лук и чеснок, – почтительно прошептала женщина.
– Я благодарю тебя за это. Они пригодятся мне для чар. – Лицо Гунноры оставалось непроницаемым.
На самом деле девушка была немного разочарована. Иногда крестьянки приносили кроликов или кур – кровь можно было слить в котел и использовать для предсказания будущего, а мясо зажарить и наесться досыта. А лук с чесноком так просто не съешь.
Впрочем, Гуннора занималась чарами не только для того, чтобы не голодать. Она хотела умилостивить богов, понять их волю, хотела чувствовать, что продолжает дело родителей, хотела поддерживать обычаи Дании.
Она молча забрала подношение и передала Асте талисман, который сделала сама – деревянный кулон на кожаной тесемке. На кулоне была вырезана руна "одал", руна природы, руна богатства и благоденствия, руна связи – как с близкими, так и с родной землей.
Муж Асты этим летом собрал хороший урожай – собственно, только поэтому он и разрешил ей прийти сюда. Аста говорила, что денег много не бывает и лучше позаботиться о будущем богатстве заранее. Женщина благоговейно провела кончиками пальцев по талисману, жадно глядя на руну, а затем подняла взгляд на Гуннору.
– Но я пришла сюда не только поэтому, – объявила она.
– Что еще тревожит тебя?
Гуннора подалась вперед. Она сидела на подушке из куриных перьев, на голове у нее виднелась черная шапочка из овчины, на талии – пояс из ярких лент. Все это ей подарили женщины, приходившие к ней в лес. В Дании вельва, провидица, носила роскошные наряды из шелка и кошачьих шкур, но и тут одежда Гунноры отличалась от крестьянской. Она ни разу в жизни не видела ни одной вельвы, а самой мудрой из женщин ей казалась мать. Гунгильда же всегда одевалась, как подобало жене коннозаводчика, просто и без изысков. Но Гуннора должна была произвести впечатление на простой народ. Впрочем, ей это удалось. Пусть у нее не было шелковых нарядов вельвы, зато на шапочке из овчины она вышила руны. Особенно же потрясали воображение крестьянок глаза Гунноры – девушка закатывала их так, что видны были только белки. Женщины верили, что в такие моменты Гуннора вступает в разговор с самими богами, отправляется в междумирье, где нет ни разума, ни чувств, где каждый забывает себя, оставляя в мире людей лишь пустую оболочку. На самом же деле Гуннора притворялась: у нее не было ни трав, ни эля, чтобы довести себя до беспамятства. Она лишь делала вид, что погружается в забытье, и надеялась, что боги не прогневаются на нее за это. В конце концов, они и сами часто прибегали к обману. Чтобы выжить в лесу, нужны были отвага, изобретательность и иногда изворотливость. Те же качества были свойственны и приходящим к ней женщинам – они не боялись обращаться к колдунье, хотя и знали, что священники презирают колдовство, а их Господу нет дела до рун.
– Мой сын заболел, – сказала Аста. – И ты наверняка можешь помочь ему.
Гуннора принялась рыться в своей сумке. Тут лежали деревянные кулоны, на которых девушка вырезала руны. Конечно, лучше было бы покрывать письменами камни, но у Гунноры не было для этого подходящих инструментов. Она сама готовила краски из ягод и корешков и наносила их на резьбу, чтобы усилить действие рун.
Она помедлила, чтобы произвести впечатление на Асту, а затем достала талисман с руной "альгиз".
– Это руна исцеления, – объяснила она. – Ты должна положить талисман сыну под подушку, как только он уснет.
Аста не решалась дотронуться до талисмана, все отдергивала руку, словно боялась обжечься.
– Спасибо тебе! – вот уже в который раз воскликнула женщина, в конце концов забрав талисман и спрятав его в сумку.
Гуннора не смогла сдержать улыбку. Ей нравилось помогать людям. А главное, оказалось, что вера в старые обычаи в этих краях намного сильнее, чем она предполагала. Она думала, что Нормандия – христианская страна и здешние жители только и ждут, как бы убить язычников. Но Гуннора недооценила количество людей, чьи предки приехали из северных земель. Эти люди не забыли свои корни и остались верны традициям.
Теперь к ней обратилась вторая женщина, Фрида. Она завидовала своей невестке, ведь та была намного красивее.
– Ты можешь навести на нее злые чары? – прошептала Фрида. – Я хочу, чтобы она стала уродиной. Пусть у нее выпадут зубы и волосы, а на лице проступят морщины!
Гуннора помедлила. За два года, проведенных в этом лесу, она часто пользовалась разрушительной силой рун, но только тогда, когда нужно было кого-то защитить – дом от пожара, торговцев от грабителей, охотников от диких зверей. Она не хотела вредить невинным, пусть даже если она лишится даров, которые принесла ей Фрида.
– Скажи ей в лицо, что именно тебе не нравится, – заявила Гуннора. – Скажи прямо, а не всаживай ей нож в спину. Такое поведение не к лицу приличной женщине.
Ее голос звучал глухо и величественно, и, к изумлению девушки, Фрида не стала протестовать. Напротив, женщина пристыженно втянула голову в плечи.
Помолчав немного, она протянула Гунноре топор.
– Ты можешь вырезать на нем руну, чтобы легче работалось?
Кивнув, Гуннора взяла топор и поспешно вырезала на рукояти руну "тивац". Она знала, что эта руна помогает воинам в бою, если нанести ее на оружие. Но Гуннора надеялась, что она поможет и в обычной жизни.
Вокруг воцарилась тишина, слышался лишь хруст дерева под ножом да завывания ветра в ветвях деревьев. Аста и Фрида испуганно переглядывались и вздохнули с облегчением, когда работа была завершена. Женщины поспешно распаковали свои подношения – кроме лука и чеснока в мешочках оказались пара яиц, сыр, хлеб из овса и груши. Гуннора предпочла бы курицу или копченую рыбу, но ей так часто приходилось голодать, что и такой ужин показался ей роскошью. У девушки слюнки потекли, но она взяла себя в руки.
– Чем я еще могу вам помочь? – спросила она.
Женщины передали ей и другие просьбы. Сестра Фриды вскоре выходила замуж, и ей понадобится такой же талисман, как у Асты. Аста же хотела узнать, когда ей лучше зарезать свинью. Гуннора вскипятила травяной отвар, долго смотрела в мутную жидкость и провозгласила:
– Через четыре дня.
– А когда начать готовить вино?
– Только после следующего новолуния.
Женщины встали и уже собирались уйти, когда Аста оглянулась.
– Но что, если мой сын не выздоровеет, даже несмотря на руну? – с тревогой в голосе спросила она.
– Я вельва, не лекарь и не целительница, ты должна понимать это. Ты пришла ко мне, потому что веришь мне и веришь в богов. Не бойся, и все будет хорошо.
Аста печально кивнула. Гунноре снова стало стыдно. Она верила в силу рун, и если бы они не действовали, то люди просто перестали бы к ней обращаться, но иногда ей было жаль дарить им столь призрачную надежду. Сама она сомневалась в том, что колдовством можно подчинить себе жизнь и добиться всего, чего хочешь.
Может быть, желания этих женщин и были достаточно просты, чтобы выполнить их, но Гуннора понятия не имела, какой руной освободить себя от столь жалкого существования, когда речь шла не о жизни, а о выживании, как утолить тоску, как оставаться сильной и мудрой, как позволить себе почувствовать слабость, как справиться со страхом и одиночеством в лесу. Да, иногда Гунноре становилось страшно, и тогда ей казалось, что кто-то смотрит на нее из лесной чащи. Но больше всего она боялась голоса в своей голове, который нашептывал ей одно и то же: "Все, что ты делаешь, бессмысленно, потому что в конце дня ты все равно остаешься одна".
Вскоре женщины, не прощаясь, ушли, и Гунноре не оставалось ничего другого, как подняться, размять затекшие ноги, поужинать и вновь приняться за руны. Сегодня она собиралась вырезать три переплетенных треугольника, символ отца богов Одина. Возможно, Один дарует ей мудрость, а если не захочет насладиться ее страданиями, то ниспошлет ей озарение, как избежать гонки с судьбой.
И снова воцарилась тишина, нарушаемая лишь скрипом ножа по дереву и песней леса, иногда казавшейся Гунноре нежной и красивой, иногда – столь мрачной и пугающей, что она готова была проклясть эту чащобу. Едва слышно падали на землю листья, предвещая приближение зимы с ее холодом, голодом и одиночеством. При этих звуках Гуннору бросало в дрожь.
Чтобы не думать об этом, девушка говорила сама с собой. Поначалу было немного странно слышать только свой голос, но потом она привыкла, и пусть она говорила не с людьми, но думала, что ее слышат невидимые жители леса: гномы и эльфы, феи и духи земли. Временами она говорила с умершими родителями, дедушками и бабушками – пусть она почти не знала своих предков, но ей многое о них рассказывали. Гунноре вспомнилась история о ее прадеде, который приказал убить раба и подложить его тело под дно драккара, прежде чем спустить корабль в воду, потому что так его судно будет плыть быстрее. В детстве эта история казалась ей жестокой, но теперь девушка задавалась вопросом, какую жертву принесла бы, только бы не остаться одной.
– Я живу в лесу одна уже два года, – пробормотала она. – Но теперь мне хотя бы не так страшно, как в первое время.
Вначале люди, собиравшие в лесу хворост, ягоды и грибы, смотрели на нее с недоверием, да и сама Гуннора их боялась. Боялась, что они отнесутся к ней так же враждебно, как Гильда, или вообще окажутся чудовищами, как тот христианин. Но со временем Гуннора поняла, что в селении о ней уже пошли слухи. Те, кто полностью принял христианского бога, считали ее ведьмой, но люди, еще не позабывшие наречие датчан, верили, что она говорит с богами. Ей приписывали дар пророчества. Кто-то считал ее феей. Дети соревновались, кто осмелится подойти к ней ближе. Родители потом ругали их, но Гуннора улыбалась малышам и никого не проклинала, и со временем крестьяне стали приходить к ней, спрашивать, когда лучше приступать к уборке урожая, как умилостивить богов, что готовит им день грядущий. И Гуннора приносила богам жертвы от имени тех крестьян, подвешивала животных на крюк и спускала кровь в котел, чтобы узреть в ней будущее. Крестьян приходило все больше. Они приносили ей молочные зубы своих малышей, чтобы вельва благословила их, просили дать им талисманы с рунами, которые защитят от беды, даруют здоровье или просто помогут собрать богатый урожай.
В первые дни Гунноре казалось, что она обманывает этих людей, строя из себя колдунью, держась величаво и неприступно, проводя ритуалы, которые сама только видела и теперь воссоздавала их по крупицам памяти, щедро сдабривая собственной фантазией. Но со временем роль вельвы начала ей нравиться – как и общение, которое она получала благодаря своему мошенничеству.
И хотя Гуннора делала вид, что все это ее не интересует, она многое узнавала о приходивших к ней женщинах, их семьях, их судьбах, их надеждах и мечтах.
– Да, нельзя сказать, что моя жизнь хороша и радостна, – сказала она. – Но терпима.
Она вырезала руну и вернулась к себе в хижину, собираясь съесть остатки ужина, когда услышала какой-то шорох. Девушка уже так привыкла к лесу, что могла без труда отличить звуки, издаваемые животными, от шагов и голосов людей. Кроме того, она сразу могла понять, грозит ей опасность или нет. Прислушавшись, Гуннора расслабилась. Этому гостю она была рада больше всего.
Она бросилась в объятия сестры и сжала руки Сейнфреды, загрубевшие от тяжелой работы. Ее кожа казалась прозрачной, под глазами пролегли темные круги. Сейнфреда так исхудала, что теперь ее точно унесло бы порывом ветра.
И хотя Гуннора всегда старалась держаться величаво, при виде сестры она не смогла сдержаться. В ней разгорелись тревога и злость.
– Гильда заставляет тебя работать до упаду, а сама ничего не делает, верно? А Замо только смотрит, но не вмешивается, чтобы не ссориться с матерью. Живет в лесу, полном высоких и могучих деревьев, а сам оказался кривой порослью. А где Вивея и Дювелина, почему ты не взяла их с собой? Дювелина все еще плачет во сне? А Вивея…
Сейнфреда подняла руку, жестом заставляя сестру замолчать.
– Я не жалуюсь, видя, как ты живешь, – пробормотала она. – Вот и ты не ворчи.
Гуннора хотела что-то возразить, но сдержалась. Она знала, что ничего не может поделать. Не может изменить жизнь своей сестры, как и свою собственную. Она могла только стараться сделать все как можно лучше, а раз Сейнфреда приняла такое решение, теперь нужно поддерживать ее, а не сеять в ней сожаления о содеянном.
Посмотрев на Сейнфреду, Гуннора поняла, что та страдает не от безволия Замо, помыканий Гильды или плаксивости младших сестер. Нет, дело было не в этом.
– Ах, Сейнфреда… – вздохнула Гуннора.
К ней в лес приходило столько женщин, мечтавших родить ребенка, и почти все они в течение года беременели. И только собственной сестре Гуннора не могла помочь. Она была в отчаянии от этого.
– Я не знаю, что делать, – всхлипнула Сейнфреда. – Я замужем уже два года, Гильда постоянно смотрит на мой живот, но у меня не получается понести!
Гуннора едва сдержалась: взгляды Гильды уж точно не помогут зародиться новой жизни в теле Сейнфреды. Но девушка знала, что этим сестру не утешишь.
– Но ты не ходила к их жрецам, да?
Сейнфреда смущенно покачала головой.
– Иногда я уже готова согласиться на это. Ну, то есть у христиан много так называемых "святых", и говорят, что если им помолиться…
На этот раз Гуннора не смолчала.
– Ты и так уже предала веру наших предков, тебе не кажется? Не стоит повторять это предательство.
– Думаешь, за это боги меня наказывают?
Гуннора опустила голову. Да, иногда она так думала. Не то чтобы боги наказывали Сейнфреду, просто казалось неправильным рожать детей в стране, где пролилась кровь твоих родителей.
Впрочем, слишком уж многое казалось неправильным, и все же это случалось. Сейнфреда вышла замуж за Замо и полностью перешла на его наречие. Иногда она забывала датские слова, младшие сестры общались между собой только по-франкски, а по-датски говорили с акцентом, не произнося звук "х", путая звуки "ц" и "к", еще и употребляли много слов, которых Гуннора никогда не слышала.
– Не бойся, – сказала Гуннора. – Это не наказание, а даже если боги и наказывают тебя, это не значит, что так будет всегда. Воля богов переменчива. Даже если они прогневались, увидев, что ты приняла крещение, вскоре они позабудут об этом. Мы умилостивим богов. Нужно принести им жертву. Лучше бы тебе сделать это самой. У вас же есть куры и козы. Ты можешь взять, например, курицу, и принести ее в жертву Ерд, матушке-земле, и тогда…
Сейнфреда покачала головой.
– Я не хочу.
Гуннора вздохнула.
– Тогда давай я хотя бы вырежу тебе руну, и ты положишь талисман под вашу с Замо кровать. Руну "беркана", облегчающую роды. Или руну "кеназ", руну плодородия. Но тебе придется следить за тем, чтобы талисман не перевернулся, иначе действие будет обратным. Руны помогут тебе.
Сейнфреда махнула рукой.
– Не хочу, – повторила она. Девушка говорила тихо, но в ее глазах читалась решимость. – Руны обладали силой у нас на родине, но здесь…