Происхождение ругани
Юлия для меня поддержка не только в физическом смысле. Хотя само собой разумеется, что в одиночку при таком длительном шторме не выдержать – волны давно залили бы лодку. Главное в другом – не будь Юлии, я давно махнул бы на все рукой и повалился на матрац…
Она безропотно переносит усталость и неизвестность. Однажды я заметил, что Юлия рассматривает фотографию Яны. По щекам ее струились слезы. Я сделал вид, что ничего не видел. Словно раскаленная игла уколола меня в сердце.
Я часто представляю себе нашу девятимесячную дочурку. Вспоминаю ее улыбающиеся черные глазенки, пухленькие ручки. Бедная Яна – тебе не повезло с родителями. Эти сумасброды потащились за тридевять земель только для того, чтобы нажить мозоли и синяки.
Когда усталость начинает брать верх, я обзываю себя лентяем, лежебокой, белоручкой и кое-чем похуже. Это самопоношение действует ободряюще. Интересно, если бы меня теми же словами обругал кто-нибудь другой, имело бы это тот же эффект?
Теперь я начинаю понимать, как возникла матросская брань. Сама тяжкая жизнь создала хрестоматийный тип. боцмана, сыплющего проклятиями.
Но Юлию мне ругать не за что. Она и так выкладывается до конца. Использую противоположную тактику – только хвалю. Но и в этом стараюсь быть умеренным. Юлия стала такой же подозрительной, как и я сам.
16 мая, Юлия
Спать можно и на румпеле
С этим кошмаром нельзя свыкнуться. Грохот волн таков, что в рубке едва услышишь зов другого. И все вокруг издает какие-то звуки. Мачта вздыхает. В ящиках гремят банки. Ванты гудят. Что-то скрипит, поминутно чавкает и крякает.
Но я приноровилась спать "пунктиром" – по полминуты. Голова начинает медленно клониться, но, как только подбородок коснется груди, я вскидываюсь и с минуту смотрю перед собой взглядом несгибаемого морского волка. Потом все начинается снова.
Тряпичники
Сегодня я допустила большую ошибку. Я достала зеркало. Если бы я выглядела так в момент знакомства с Дончо, наши отношения вряд ли стали бы особенно близкими. Теперь-то мы не испытываем резких эмоций при взгляде друг на друга. Нам не до этого.
Когда я распаковала один из мешков, меня поразило обилие старого тряпья. Никогда не предполагала, что у нас так много старой одежды – такой,· которую уже никогда не надеваешь, но жалеешь выбросить, так как она еще прочная. Первые дыры появились только в океане – то и дело цепляемся за какие-то углы. Я вытащила лоскут брезента для заплаток, но отложила работу до более спокойного времени.
Интересно, почему я здесь ощутила такую привязанность к старым тряпкам? В Софии с трудом заставляю себя пришить пуговицу, а здесь готова часами штопать какие-то ветхие штаны.
17 мая, Дончо
Привязанные
Нас качает. Мы словно пьяные. У меня чувство, что мы теряем человеческий облик. Никаких мыслей. Нас все сильнее охватывает тупое равнодушие. Кроме управления лодкой, ничто нас не волнует.
Никаких признаков того, что погода улучшится. Что ж, и до нас люди попадали в шторм и преодолевали его. Хуже то, что у нас есть определенная цель – надо выйти к Лас-Пальмасу. Не прощу себе, если это не удастся нам.
Немало действует на нервы то, что нужно постоянно быть привязанным к рубке. Пояс затрудняет движения, но снять его значило бы легкомысленно рисковать собой. Этим можно было бы пренебречь, если бы я был один, но теперь я отвечаю и за Юлию. Все время слежу за ней, особенно ночью. Лодка так кренится, что легко можно вывалиться за борт. Опаснее всего, когда приводишь в порядок паруса на носу. Не идут из головы слова Марена Мари: "В путь выходят двое, а возвращается один".
Об этом надо думать на берегу, а не здесь! Так можно дойти до сумасшествия.
Трос, которым я привязан к рубке, часто запутывается. Когда я занимаюсь парусом, я привязываюсь накоротко к рым-болтам возле мачты. С кормы постоянно свисает конец, чтобы упавшему было за что схватиться.
С возможностью оказаться за бортом самому как-то свыкаешься. Но представить себе, что другой… Не хочу даже думать!
Не ожидал выкрутасов от коптилки
Другая забота – наш компас. Это обычный морской компас в пластмассовом корпусе, закрепленный при помощи винтов на банке. Он освещается маленькой керосиновой коптилкой, которая по необъяснимым причинам отказывается гореть. Чтобы в коптилку поступало больше кислорода, я вырезал ножом дополнительные отверстия, но это не дало желаемого эффекта. Странно, что я не могу справиться с таким элементарным прибором. Остается предположить, что у нас некачественный керосин. Я действительно не испробовал его в деле на берегу. В который раз убеждаюсь, что необходимо сомневаться во всем и все проверять. Приходится вырабатывать в себе привычку обращать внимание на вещи, о которых в голову не придет заботиться на суше. Такая мнительность – залог успеха.
Ночью надо тысячу раз проверить курс, и я тысячу раз вытаскиваю электрический фонарик, чтобы осветить компас. При этом приходится укрывать фонарик – три из десяти уже испортились от морской воды. Эти лишние движения утомляют сильнее всего. Никогда больше не отправлюсь без компаса с подсветкой. На этот раз мы не взяли его с собой, так как он не входит в комплект снаряжения спасательных лодок. К следующее экспедиции сделаю компас с встроенным электрическим освещением. Разумеется, для страховки возьму и керосиновую коптилку – если говорить начистоту, самыми надежными остаются простые, проверенные вековой практикой устройства. Наша коптилка – редчайшее исключение.
Ко всему, компас закреплен несколько дальше обычного, и, чтобы посмотреть на него, приходится все время по-черепашьи вытягивать шею. Слава богу, что в компасе нечему ломаться. Его стрелка зависит только от магнитных полюсов, а на них не влияют мелкие ворчуны.
Вчера я скруглил напильником ребра этого злополучного компаса. Мы все время падали на него, и большая часть наших синяков появилась по его вине. Теперь, если у меня будет свободное время, я стану спиливать все возможные углы. Я решил сделать "Джу" снаружи и изнутри округлой, как яйцо.
Видим все больше судов. Но среди них совсем нет яхт. Очевидно, их владельцы не настолько свихнулись, чтобы выходить в океан во время такого шторма.
Если мы выйдем точно к Лас-Пальмасу, а потом к Сантьяго-де-Куба, это докажет, что человек не только может пересечь океан с помощью самого массового спасательного средства, но и направить шлюпку, куда пожелает. Опыт такого рода придаст, я думаю, смелости потенциальным жертвам кораблекрушения. Если их судно затонет, они в худшем случае должны будут переплыть пол-океана.
Когда я начинал говорить об этом в Софии, Юлия отмахивалась от меня, говоря, что я смотрю на всех, как на будущих жертв морских катастроф. Теперь она больше не повторяет этого.
18 мая, Дончо
Это Алегранца?
Рано утром Юлия закричала:
– Остров! Острова!..
В предрассветном сумраке я различил далекие очертания островов по левому борту. Один более крупный и несколько меньших. Острова я вижу впервые. Насколько велики они? Далеко ли до них?
– Это Алегранца, первый из Канарских островов, – говорит Юлия.
Она словно в лихорадке. Оттого, что ей удалось первой увидеть острова, ее распирает гордость. Она считает их чуть ли не своей собственностью.
Это нам награда за недельные мучения, за миллионы ведер выплеснутой за борт воды. Мы идем точно и удивительно быстро. Быстрее, чем можно было предположить. Быстрее, чем все яхты, о которых я читал.
Спрятаться в каком-нибудь заливе и переждать шторм? Отдых для нас сейчас важнее всего. Но если ветер будет дуть с прежней силой, мы можем пройти оставшийся путь за 35–40 часов. Это не так мало, особенно для нас, изможденных недосыпанием. Ну а эксперимент? А заявление о том, что мы остановимся на пути только один раз – в Лас-Пальмасе?
Будем идти вперед!
Юлия кивает, хотя на лице ее и не видно радости.
Открываем лоцию посмотреть, как выглядят острова Алегранца, Монтана Клара, Фуэртевентура. Неясные очертания, которые мы видим наяву, похожи на изображения в лоции, но в чем-то и отличаются. Кроме того на рисунке их больше. Конечно, мы не обязательно видим острова под тем же углом, под которым они изображены в лоции, но сомнение уже закралось в наши души. Нахожу острова Салвагем, единственные, которые могут нам встретиться, кроме Канарских. Они тоже похожи на эти проклятые скалы!
Салвагем – это безлюдные скалистые острова. Они лежат в стороне от океанских путей и от нашей славной цели. Мрачнею. От Салвагем нам никак не попасть в Лас-Пальмас. Наша лодка идет только по ветру. Если мы уткнулись в эти необитаемые скалы, то не избежать нам насмешек и иронических замечаний в Болгарии. Недоброжелатели будут утверждать, что наша удача в Черном море была случайной и что нельзя полагаться на один компас в большом путешествии.
– Черт побери, Алегранца это или Салвагем?!
Опять изменил себе и попусту начал ругаться. Лихорадочно листаю лоцию. Считаю острова и скалы, смотрю на их изображения и теряю всякую уверенность. Юлия тоже колеблется.
– Надо дойти до них. Если там есть люди или оттуда видны более крупные острова, тогда это могут быть только Канарские острова.
Идем прямо на скалы. Занявшись с картами и лоцией, выпускаю румпель. Шлюпка тотчас же становится бортом к волне. И я снова берусь за ведро.
Приближаемся. Никаких признаков жизни.
Уже полтора часа до рези в глазах вглядываемся в острова и строим разные предположения.
– Ну а если это Мадейра? – осторожно спрашивает Юлия и вздыхает так, словно сбросила с себя неимоверную тяжесть.
– Исключено! Туда нас мог бы забросить только сам дьявол!
Но сомнение уже посеяно. Снова копаемся в лоции и в картах. Острова похожи и на Мадейру!
– Все! Хватит! Если мы достанем лоцию Британских островов, то убедим себя, что эти скалы похожи и на них. Будем считать, что это Алегранца.
Я тысячу раз учел все курсы, повороты и смены галса и не обнаружил никаких ошибок. Течение, конечно, может обмануть нас, но ненамного. Исключено, чтобы мы двигались скорее, чем показывает лаг.
Очертания островов делаются отчетливее, и нам становится ясно, что здесь нет признаков жизни. Нет и маяка.
Даю совет проектировщикам маяков
Мне кажется, что я вижу еще какую-то землю. Она угадывается едва-едва. Может быть, это облако? Нет, это Канарские острова! Вот маяк на Алегранце. Его установили почему-то на берегу, возле самой воды, а не на горе. Если бы я отвечал за строительство маяков; я ставил бы их на самых высоких местах, огромные, как колокольни, для успокоения примитивных мореплавателей, которые находятся в условиях, близких к кораблекрушению.
– Если ветер не ослабеет, то через 30 часов мы будем в Лас-Пальмасе. Здесь полно маяков – и на Лансароте, и на Фуэртевентуре. Никак не собьешься с курса.
Юлия устало кивает.
Все это действительно замечательно, но в такой шторм лучше держаться подальше от берегов; Боюсь, если что-нибудь случится с мачтой, течение может выбросить нас к подножию одного из этих прекрасных, как храмы, маяков.
Итак, вперед, к острову Гран-Канария, на котором находится Лас-Пальмас! И подальше от берегов.
Усталость навалилась с новой силой. Страшно хочется спать. Возбуждение нескольких последних часов, когда я бился над проблемой "Алегранца – Салвагем" сменилось апатией. Лучше бы мы не узнавали этих островов до самого Лас-Пальмаса.
Восьмой день длится этот проклятый шторм. Восьмой день нечеловеческого напряжения. Мы уже не чувствуем никакого страха перед стихией и лениво провожаем взглядом очередную водяную гору, надвигающуюся на шлюпку.
За шесть часов сна я готов отдать половину нашего снаряжения. Говорят, что, перетрудившись, трудно заснуть, но я что-то сомневаюсь в этом.
Улыбаюсь жене – мы все-таки выдержим. И будем спать беспробудным сном целые сутки!
18 мая, Юлия
Остаюсь за штурмана
Какое облегчение! Мы увидели Канарские острова.
Мы столько времени не спали, что я потеряла чувство реальности. Голова моя как в тумане, я тут же забываю все, что с нами случилось час назад. За все эти дни (сколько их?) помню только, что мы хотели спать, убирали и поднимали паруса, привязывались тросами, черпали ведрами воду. И все время следили за волнами.
Этот компресс, который я не снимала уже несколько дней, все время меняет свое состояние: мокрый, полувлажный, почти сухой, мокрый…
Этой ночью мы решили хотя бы немного поспать и меняться на вахте каждые два часа. После стольких дней борьбы с океаном мы научились вовремя изменять курс и подставлять набегающей волне корму. Нас стало меньше заливать, и появилась возможность иногда передохнуть на несколько минут. Но, для того чтобы уходить от волн в течение двух часов, надо быть поистине виртуозным штурманом.
И все-таки мы решили попробовать. Дончо уговаривал меня идти в рубку, но я настояла на том, чтобы бросить жребий. Первым выпало спать Дончо, и он, недовольно бурча, растянулся на матрасе.
Я дала себе слово поднять его только в самом крайнем случае. Не знаю, что я имела в виду под "самым крайним случаем", но мое решение было твердым.
Первые полчаса мне удавалось более или менее благополучно увертываться от волн, но потом вода в шлюпке быстро начала прибывать. Внезапно я почувствовала резкое головокружение. Одновременно с этим к однообразному грохоту океана стали примешиваться какие-то звуки; я с удивлением разобрала медный голос трубы. Затем добавились еще инструменты. Звучала искаженная "Литургическая симфония" Онегера. Но почему здесь? В это время блеснул маяк острова Фуэртевентура – я знала, что это должен был быть именно он.
На всякий случай я достала из ящика карту и фонарик. Продолжая сжимать одной рукой румпель, я развернула на коленях карту. Так: свет белый, мелькающий, интервал четыре секунды. Я засекла время на секундомере… Он! Фуэртевентура.
На минуту я совсем забыла про волны. Зато они не забыли про "Джу". В следующее мгновение волна накрыла меня и чуть было не вырвала из руки карту.
Когда я опомнилась, Дончо выбирался из рубки. Вода лила с него ручьем.
– Теперь иди спать ты, – мрачно сказал он.
Я хотела рассказать ему про "Литургическую симфонию", но почему-то раздумала…
19 мая, Дончо
Останавливаются только советские корабли
Мы примерно в сорока пяти милях от Гран-Канарии.
Впервые за восемь дней я проспал целый час подряд. Даже этого было достаточно, чтобы почувствовать себя увереннее. Меня уже не качает, и даже в желудке не так крутит, как прежде.
Жажду окончания шторма, чтобы войти в нормальный ритм: вахта, сон, обед, вахта… Чтобы насладиться наконец путешествием!
Мне кажется, что волнение спало, хотя ветер дует с той же силой. Возможно, это влияние островов.
Теперь можно подвести предварительные итоги. За эти дни я ослабел гораздо сильнее, чем мог предполагать. Да еще нелепая морская болезнь! В Черном море я был в лучшей форме. Правда, тогда не было такого долгого шторма. Не представляю, что с нами будет, если по пути на Кубу этот ад продлится недели три.
Юлия невероятно вынослива. До сих пор не слышал от нее ни слова жалобы. Охает только из-за синяков и чирьев. Заявляет, что в таком виде ни за что не покажется на пляже в Лас-Пальмасе.
Какой-то корабль идет точно на нас.
Советский!
Сбавляют ход и машут нам. Это первый, кот рый останавливается. А до него мы видели сотни кораблей.
Проходит совсем близко. Кричу в мегафон:
– Здравствуйте! Все в порядке. Мы болгарская экспедиция "Планктон III". Передайте в Варну, радио LZW, что у нас все в норме.
Хочу сказать еще что-нибудь, но мы уже расходимся. Уверен, что сообщение будет передано. Мне кажется, что они знали о нас, так как не задали никаких вопросов: О нашем эксперименте предупреждены все суда и 30 международных организаций. Тем не менее до сих пор за три экспедиции устанавливаем контакт только с советскими кораблями. Не случайно русские моряки известны как самые отзывчивые в мире. Они всегда предлагают нам помощь. К счастью, до сих пор мы не нуждались в ней. В суматохе я забываю спросить о наших точных координатах и попросить сообщить в Лас-Пальмас о прибытии "Джу". Снова мы явимся без предупреждения. Ко всему прочему, мы прибываем на неделю раньше, чем планировалось.
Планктон так и не попробовали
Подняли грот и стаксель на гике. Идем на полной скорости. Стаксель с гиком использую впервые – хочется поскорее добраться до берега, и я иду на риск. Волны бьют со всех сторон. Наверное, мне показалось, что волнение стихает. Продолжаем вычерпывать воду. Между прочим, днем нас захлестывает гораздо меньше. Видимо, в темноте мы не всегда выбираем наилучший угол между кормой и направлением волны.
Есть по-прежнему не хочется. Просто смешно, что за одиннадцать дней я ни разу не почувствовал голода, хотя не брал в рот ничего, кроме сухарей. Я, должно быть, здорово похудел. Юлия хоть немного подкреплялась консервами и сухофруктами. Но и у нее щеки ввалились и обострились скулы.
Сеть для планктона мы еще не забрасывали. При такой скорости это исключено. Для того чтобы спокойно "рыбачить", надо убрать грот и идти на одном стакселе. Я, признаться, не очень-то и переживаю из-за планктона. Если судить по вкусу океанской рыбы, которую продают в наших магазинах, то здешний планктон будет хуже черноморского. Во всяком случае, рыба не идет с черноморской ни в какое сравнение. Наша рыба не имеет себе равных…
Транзистор поймал Лас-Пальмас. Передают музыку и рекламу. Мы уже узнали названия самых важных магазинов и имена их хозяев.
С помощью ферритовой антенны нашего ВЭФ-206 определяем направление на Лас-Пальмас. На средних волнах это можно сделать лишь приблизительно, но по радиомаякам, передающим сигналы на длинных волнах, можно поддерживать достаточно точный курс. Многие моряки будут, конечно, шокированы таким примитивным способом определять курс, но ведь мы и не претендуем на звание настоящих мореплавателей. Мы всего лишь жертвы кораблекрушения.
Гран-Канария может появиться в любой момент. Волнуюсь – если мы пройдем в стороне от Лас-Пальмаса, то при таком ветре не сможем вернуться назад даже с помощью двигателя.
Как выглядит порт? Из лоции я узнаю, что мыс перед ним называется Ла Ислита, что его профиль "характерный", что самый большой мол носит громкое имя "Генералиссимус Франко".
К пяти часам я заметил туманные очертания суши прямо по курсу. Ла Ислита? Больше тут ничего нельзя ожидать. Но перед нами всего лишь какая-то маленькая скала. В этом районе не должно быть скал. Меня снова грызут сомнения: не отбросило ли нас течение в сторону? Очень важно ясно увидеть очертания Гран-Канарии. А если мы заметим большой город, это может быть только Лас-Пальмас. Я бы все отдал за то, чтобы прибыть на четыре-пять часов позже. По крайней мере, по световому пятну на облаках мы поняли бы, где находится город. Я уже не говорю о маяках. Всматриваемся до боли в глазах. Обыкновенная скала.
Не повезло нам с погодой. Горы Гран-Канарии поднимаются почти на 2 тысячи метров и в ясную погоду видны с огромного расстояния.