Втягиваясь еще в гавань, на "Рюрике" увидели, что здесь на якорях стоят восемь кораблей. Шесть из них несли флаг Североамериканских штатов, на одном - флаг Камеамеа, восьмой же, принадлежавший Российско-американской компании, стоит на мели. Это и был злополучный "Кадьяк"!
На утро на "Рюрик" поднялся Тараканов. И вот что он рассказал Коцебу:
Не одобрял и не одобряю я действий Шеффера, уважаемый Отто Евстафьевич! Неправильно повел себя доктор на сих островах. Через то и подверглись мы величайшей опасности лишиться живота своего. Признаю за настоящее чудо, что во время побега нашего с Атувая убито средь нас только три алеута, ибо Томари, почитая нас своими злейшими врагами, легко мог многих из нас лишить жизни. А пока добрались сюда, в ГанаРура, сколько раз были мы на краю гибели из-за сильной течи в днище корабля. День и ночь откачивали мы воду, а она не убывала и только соизволением господним добрались мы сюда живы! А и здесь, что за жизнь у нас? Одна мука: денег нет, товаров для расторжки нет, помощи ждать неоткуда, нет и продовольствия, а бесплатно кто нам его даст? Беда, Отто Евстафьевич, да и только!
- К сожалению, уважаемый господин Тараканов, многим помочь вам не могу, разве только поделюсь с вами сухой треской, которую имею в достатке, разумеется бесплатно!
И действительно, Коцебу дал ее столько, что людям Тараканова ее хватило на полный месяц.
Попав в столь трудное положение, получив от Коцебу посильную помощь, Тараканов, зная, что помощь от Баранова может прийти очень нескоро, ищет выхода из создавшегося положения и находит его в полном соответствии с уставом Российско-Американской компании, именно в параграфах 264 и 265 этого устава.
В гавани Гана-Рура стояли два американских судна, принадлежащих Гебету. С ним-то Тараканов и входит в соглашение, согласно которому:
Гебет обязуется кормить и одевать алеутов в продолжение целого года и доставить их в Калифорнию.
В течение этого года алеуты обязаны будут промышлять на прибрежных островах у побережья Северной Америки бобров и других морских зверей.
По истечении года Гебет доставит их на Ситху, передаст Компании и половину добытых бобров. Другая половина достанется Гебету, в возмещение его расходов.
Так, за разбитые горшки в конце концов заплатили не те, кто эти горшки бил, а те, кто не по своей воле были втянуты в сомнительное с самого начала предприятие, то есть простые люди.
IV
Итак, на Сэндвичевых островах крах! Шеффер в Кантоне, но здесь он не задерживается и на первом же судне, отходящем в Европу, отправляется в Петербург.
…Петербург. Правление Российско-американской компании. Ознакомившись еще с первыми реляциями Баранова и Шеффера, Правление и Совет Компании 20 августа 1817 года направляют Шефферу инструкцию "О защите короля Томари от других островных владельцев, ежели токмо оные случатся не по влиянию какой-либо европейской нации, или не от нее самой, о уважении сего короля столько, сколько требует образ его жизни". Обратите внимание: "защищать" Томари не безоговорочно, а только при условии, если не затронуты интересы другой стороны (Камеамеа или какой-нибудь европейской державы).
Послав эту инструкцию Шефферу, Правление Компании доносит о нем императору Александру I и 25 августа 1817 года Александру докладывается "просьба" Томари о принятии его под русское покровительство. Так как дело о покровительстве Томари деликатное и без канцлера Нессельроде не обойтись, 19 ноября 1818 года Совет Компании ставит его в известность о гавайской акции и о фактическом положении вещей (это еще до того, как Шеффер потерпел на Гаваях крах).
Однако Нессельроде не приходит в восторг, не умиляется и не поддерживает своим авторитетом это предприятие. Разумеется, не потому, что его ангельская душа против таких "покровительств", нет, этого шеф-повара русской дипломатической кухни беспокоят совсем другие соображения и расчеты. Как ни могущественна была Россия после разгрома Наполеона I и как ни велико было ее влияние в знаменитом "Священном союзе" - все же вступать в несомненный конфликт из-за далеких Сэндвичевых островов с Англией и с США, противодействие которых Россия обязательно встретит, она не могла.
- Ваше величество, - почтительно докладывал императору Нессельроде, - нужна в сем деле осторожность, тем паче, что в случае конфликта с державами из-за этих островов, кто его знает, что будут говорить и что будут делать "сердечные друзья" вашего величества, - император австрийский и король прусский!.. Пути господни неисповедимы и, вдруг, господь бог надоумит любезных братьев вашего величества переметнуться на сторону Англии и бостонцев?
- Да, да! - кивает головой Александр I.
И вот, по совету Нессельроде и с согласия Александра I, министру внутренних дел Козодавлеву 24 феврали 1818 года пишется письмо: "…Государь император изволил полагать, что приобретение сих островов в добровольное их вступление в покровительство не только не может принести России никакой существенной пользы, но, напротив, во многих отношениях сопряжено с весьма важными неудобствами. И потому его величеству угодно, чтобы королю Томари, изъявя всю возможную приветливость в желание сохранить с ним приязненные отношения, от него помянутого акта (то есть о покровительстве) не принимать".
Ясно? Вполне. Никаких протекторатов, никакого покровительства, а тем паче - захватов!..
Не забудем, что все это происходит в то время, когда Шеффер после краха на Гаваях спешит в Кантон, а оттуда в Петербург.
Как же реагирует на этот осторожный совет Правление Компании?
Компания предлагает Баранову вызвать Шеффера в Ново-Архангельск и оттуда направить его в Петербург для доклада. Попросту говоря, отозвать его с Гаваев, тем более, что Совету стали известны и слова Нессельроде о Шеффере, сказанные в том же письме к Козодавлеву.
"…донесение, полученное от доктора Шеффера доказывает нам, что необдуманные поступки его дали уже повод к некоторым неблагоприятным заключениям…"
Не зная еще дальнейших событий на этих островах, Компания возбуждает перед императором ходатайство об оказании Томари царской милости. В ответ на это ходатайство, ответив в феврале 1818 года отказом на просьбу Томари о покровительстве, 5 августа того же года Александр I жалует тамошнему владельцу Томари золотую медаль на анненской ленте для ношения на шее с надписью: "Владетелю Сандвичевых островов Томари в знак дружбы его к россиянам", а также подарки: кортик с приличной оправой и кармазинный плащ с золотыми кистями и такими же позументами.
Было это 5 августа, а три дня спустя, 8 августа, Правлению сообщается об аннулировании пожалованной Томари грамоты. Спустя еще пять дней, 13 августа, Правление Компании уже сообщает министру внутренних дел, что от Шеффера получено писанное в Макао еще 20 сентября 1817 года письмо, в котором сообщается, что "через политические обстоятельства принуждены были русские оставить остров Атувай и что сам он направляется в Петербург". А посему просьба Компании приостановить изготовление золотой медали и прочих подарков, предназначенных для Томари.
Тем временем Шеффер, медленно поспешая, все же добирается на попутных кораблях до Петербурга и начинает обивать пороги Компании и министерств, пытаясь добиться аудиенции у императора.
Настанет день, когда он предстанет перед Александром I и почтительно вручит ему всеподданнейшую записку, в которой развивает свои проекты закрепления и использования этих островов. И вот чем он пытается соблазнить императора:
Острова сии, ваше величество, очень полезны вам, государь, в отношении выгод физических, выгод торговли, выгод политических. На островах сих можно и необходимо развести плантации хлопка, ибо почва на оных островах настолько плодородна, что сам я, верный слуга вашего императорского величества, собирал с десяти сажен земли по три с половиной пуда "чистой бумаги" (то есть хлопчатобумажной пряжи). Уверяю вас, государь, что урожай хлопка на сумму не менее четырех миллионов пиастров в год гарантирован; гарантирована также и возможность покрыть не менее половины потребности в бумаге. Почтительнейше докладываю, что на оных Гаваях целесообразно завести мануфактуры, развести овец мериносовых, развести и шелковичного червя и шелковичное дерево и даже построить шелковые фабрики, равно как и заводы по переработке сахарного тростника!..
Вот как сладко пел гавайский соловей Егор Иванович Шеффер и в докладных записках И на аудиенции у императора Александра I.
Я вам пишу, чего же боле?! - может воскликнуть герой нашего повествования, наш Шеффер, - так дайте же мне, ваше величество, корабли, людей, оружие, и у ног ваших, государь, положу я оные Сандвичевы острова со всеми их произведениями, королями и прочими потрохами!..
Увы! Не поняли чин. уши, эти бумажные души из министерств иностранных и внутренних дел, всех стремлений души шефферовой, его забот и попечений о благе России, благородных и бескорыстных, - ведь он, Шеффер, даже не русский подданный! А император! Неужели и он не понял Шеффера? Увы! Устами, а, вернее, пером Нессельроде и он отвергает его, Шеффера, столь соблазнительные прожекты!
Все! Конец! И чтобы в этом не было никаких сомнений, Александр I в письме министру Козодавлеву от 24 июня 1819 года пишет следующее:
"Что касается до намерения Компании стараться о восстановлении с этими островами дружественных сношений, то одобряя оное и желая полного успеха, его императорское величество (это от его имени пишет Нессельроде) уверен, что при благоразумных распоряжениях и осмотрительном выборе со стороны ее правления скромных и осторожных по делам исполнителей, Компания приобретет сиими средствами с большей благонадежностью те же выгоды и пользу, коих ожидает от непрочного сими островами обладания".
ПОСЛЕСЛОВИЕ
После бегства с Гаваев Шеффера, Компания не сразу отказалась от планов использования этих островов как базы для снабжения "русской Америки". Ошибки Шеффера были учтены, тактику надо было менять. "Если бы сей поверенный Баранова, - пишет один из директоров Компании Хлебников, - не с таким жаром принялся за дело, а был осмотрительнее и осторожнее, то пользуясь с умеренностью и умением обстоятельств, остался бы сперБа владельцем небольших плантаций на Овагу и Атувае, а после мог бы, сообразно силам и обстоятельствам, упрочить, а не увеличивать оные"…
Составлялись проекты, докладные, "мнения" Правления и прочее на разные варианты. Соответственно с этим и Баранов не прекратил сношений с Гаваями, направляя туда в разное время свои суда. В частности, в 1819 году туда был направлен бриг "Бутус", капитан которого имел поручение встретиться с Томари. Но уж очень, видать, Томари был настроен против Шеффера, к тому же перекупленный американцами, давшими большую цену, нежели Шеффер, Томари не мог отвернуться от своих новых "благодетелей".
Как сложилась судьба Камеамеа I и его государства? После бегства Шеффера этот незаурядный правитель Гавайских островов прожил недолго. Умер он в 1819 году в возрасте 82 лет, оставив сыну своему, правившему под именем Камеамеа II, государство, признанное великими державами. Однако, независимость Гаваев продолжалась недолго. Проникновение американцев на острова все более и более усиливалось, зависимость от них архипелага все более и более увеличивалась, и в 1894 году при третьем короле Гаваев - Камеамеа III острова были присоединены к США, ныне они составляют их 50-й штат.
А что же сталось с нашим Генрихом, неудавшимся королем Гавайским? Неужели он опять превратился в скромного врачевателя, снова вернулся к ланцетам, пинцетам, стетоскопам и прочим "доспехам" медицинской братии? Или вновь стал полицейским врачом? Нет, все это уже не для него! Слишком высоко залетел он, чтобы вновь раствориться в общей массе лекарей, стать заурядным служащим в какой-то конторе Медицинской Коллегии!..
Куда же деваться бедному предпринимателю? Куда податься? Эй, господа короли и императоры, - кому нужен наемник, кондотьер XIX столетия, облаченный в тогу медикуса?! Он здесь, вот он, готовый предложить любому из вас, господа короли и императоры, свою тогу, свою ншажонку, свой ум, свои руки, всего себя. Только, Христа ради, дайте ему работенку!
…О радость, не перевелись еще на свете хорошие императоры! Есть па свете добрые христианнейшие монархи, которым нужны Шефферы. Ну что ж, от него Россия и император ее отвернулись? Тем хуже для них. А вот император Бразилии Дон-Педро I оценил его, Шеффера! И вскоре мы видим нашего Генриха уже в амплуа лейб-медика (снова лейб-медик) этого первого из императоров Бразилии. И не только лейб-медик, но и снова - советник! Милостивый Дон-Педро щедро, от всего сердца, награждает своего доктора, друга, советника. Он жалует ему титул графа Франкендальского, доверяет ему важнейшие поручения и даже посылает в Европу вербовать для личной гвардии волонтеров.
Вот как снова вознесся наш Генрих!
Его сиятельство граф Генрих Франкендальский помер в 1831 году.
Беспристрастная история воздала каждому из героев нашего повествования должное по его заслугам. До сих пор не померкла слава знаменитых оусских мореходов Лазарева и Коцебу. Не забыт потомками и Баранов, вошедший в историю нашей Родины как один из "Колумбов русских". Не исчезла память и о Камеамеа I.
Память же о Генрихе Шеффере не пережила самого Шеффера, она умерла вместе с ним. И если мы вспомнили о нем в нашей повести, то лишь потому, что этот малоизвестный широкому кругу читателей эпизод с деятельностью Шеффера на Гаваях, интересный сам по себе, дал нам повод сопоставить нравственные качества участников нашего повествования: Баранова, Лазарева, Коцебу, Камеамеа I, с одной стороны, и Шеффера - с другой. Личность несомненно незаурядная, предприимчивый, целеустремленный, умеющий войти в доверие незаурядных исторических деятелей, Шеффер оставался кондотьером, человеком без родины, ради собственной наживы предавшим интересы связанных с ним людей.
Михаил Рыбаков
Жемчужина "Монте-Кристо"
Жемчужина напоминала большую горошину. Огромную голубую горошину, выросшую в сказочном стручке. Она матово поблескивала на черном бархате и походила на кусочек голубого неба над Амурским заливом. Коробочка с жемчужиной лежала в дубовом, окованном позолоченной медью ларце.
И здесь же находился еще один предмет - небольшой пистолет…
- Соседство удивительное, но в какой-то степени объяснимое, - сказал старый чекист Иван Андреевич Колосов, показавший мне находку, обнаруженную при сносе старого ветхого домика на одной из бывших окраин Владивостока. - Немало прошло времени с тех пор, когда мне с двумя товарищами пришлось идти по следу этой жемчужины. Но не забываю те дни. И памятка есть…
Иван Андреевич отвернул рукав рубашки и показал темноватый шрам у локтя.
- Примерно в конце 1922 года, - начал рассказ Колосов, - вызвали меня в управление, которое занималось охраной порядка в только что освобожденном от интервентов и белогвардейцев Владивостоке. В этом нет ничего особенного. Много наших ребят из Народно-революционной армии, из партизанских отрядов было призвано туда служить. Положение в городе было не из легких. На первых порах и грабежи, и налеты бандитские, и поджоги - все было. В районе "Мильонки" - кварталов, прилегавших к знаменитому Семеновскому базару, в то время были еще и игорные дома, там можно было увидеть специалистов по провозу контрабанды, сюда приходили курильщики опиума и просто всякие мошенники, не успевшие сбежать белогвардейские офицеры.
Словом, надо было с первых же месяцев после освобождения Владивостока от белогвардейцев и интервентов произвести в этих темных местах основательную чистку.
К начальнику управления нас вызвали втроем. Все мы знали очень хорошо Владивосток, хотя судьба наша была разная.
Илья Жилин - солдат русского экспедиционного корпуса- побывал во Франции, сражался в Шампани. Кайзеровская пуля поранила его, попал во французский госпиталь. И там очень быстро научился говорить пофранцузски. А потом было полное приключений возвращение на родину. Почти пять лет воевал в партизанских отрядах, бил интервентов.
Семен Коровин при случае любил ввернуть в разговоре английское словечко, - а то и целую фразу. Английский язык он знал неплохо. Сказалось плавание на зверобойной шхуне, почти весь экипаж которой во главе со шкипером состоял из англичан и американцев. Хоть англичанином его и не прозвали, но многие завидовали его знанию языка.
Где я изучил японский - рассказывать долго. Писать-читать не мог, а вот разговаривать - случалось. Еще мальчишкой пришлось работать посыльным при японском банке.
Сначала думал, что никогда ни одного слова не пойму. А потом, оказалось, понимаю. Японские служащие удивлялись, а русские - поощряли.
- Создается особый отряд по борьбе с очень опасной шайкой преступников, - начал свою речь начальник управления. Глаза у него были такие внимательные, спокойные. Только иногда уж очень сильно вдруг загорались. А слова произносил тихо, но так, что невольно в них все вслушивались очень внимательно. - Вас собрали не случайно, - продолжал он. - Дело требует осмотрительности, смелости, дерзости, а главное - знания языков. Мне вот подсказали, - начальник улыбнулся, - что среди бойцов настоящие полиглоты есть. Поэтому вас и вызвал. Только условие - ваше согласие на новую должность обязательно. Ведь вместе с согласием вы даете особую клятву хранить все в такой строгой тайне, что даже отцу с матерью не должны говорить, чем занимаетесь.
Так началась наша работа. С виду не трудная. Кем мы только не были: водоносами, артелью сапожников, продавцами пирожков, перевозчиками, носильщиками на вокзале, матросами, грузчиками, почтальонами… Приходилось встречаться с самыми различными людьми. Вот где выручило знание языков.
Скоро мы напали на след хитро замаскированной шайки грабителей и фальшивомонетчиков. Были в то время и такие.
В городе после изгнания интервентов еще были в ходу японские иены. Так вот, начали появляться среди них такие мастерски сделанные подпольными валютчиками деньги, что отличить их от настоящих было очень трудно. Дело было, видать, поставлено широко.
Ниточка потянулась к одной из частных контор, каких в то время было множество. Занимались они всяким мелким бизнесом, но обычно эти конторы быстро прогорали и исчезали, а на их месте возникали новые. В первое время у городских властей просто руки не доходили до всех этих "коммерческих предприятий".
Тут как раз время упомянуть о малоприметной экспедиционной частной фирме "Почтовые услуги", которая располагалась в полуразвалившемся домике, сейчас снесенном, который выходил своим фасадом на главную улицу. Наискось от него возвышались резные колонки и башенки универсального магазина Кунста и Альберса, удравших от революции в Бельгию. Домик, в котором находилась контора "Почтовые услуги", хотя и был маленьким, но имел много запутанных ходов и коридоров, закоулков и дверей, чердаков и самых настоящих подземелий-погребов. Стоял он на бойком месте и, надо сказать, прибыльным стало для хозяев их "дело".