Русский военный клипер "Орион", оказавшийся в дни Великого Октября в Плимуте, англичане намерены включить в экспедиционный корпус, отправляющийся в Россию для подавления революции. Но русские моряки решили бежать и прорываться во Владивосток.
Трудный путь, насыщенный опасностями и приключениями, пришлось проделать морякам, вставшим на сторону революции. Путь этот полон романтики морской службы и экзотики дальних странствий.
Содержание:
На рейде 1
После учений 2
Визит к адмиралу 6
Новые осложнения 9
Побег 11
Квадрат 34 13
"Борзая" 14
Игра в кости 18
Три чужестранца 20
Мечты и действительность 21
На встречных курсах 24
Ровный ветер 29
Штиль 33
Шторм Петрель 35
Погоня 37
"Синяя птица" 40
Яванское море 41
Голубой Ли 44
Уставший тайфун 45
Партийное собрание 46
Ставка - жизнь 47
Праздник в честь бога Шивы 48
"Белая лошадь" 53
Черная тень 53
Цусима 54
"Удар копытом" 59
Концы в воду 63
Родные берега 66
В плененном городе 68
Тяжелые дни Гарри Смита 72
"Огонь открываем мы!" 73
Сергей Жемайтис
Клипер "Орион"
Рану, нанесенную родине, каждый из нас ощущает в глубине своего сердца.
Виктор Гюго
На рейде
Которую неделю день и ночь над плоскогорьями Корнуэлла полз серый поток тумана, медленно стекая с обрывистых скал в Ла-Манш. В заливе Плимут-Саунд туман был так густ, что корабли, истошно завывая и звоня в рынды, расходились в опасной близости, не видя друг друга.
В Корнуэлле обычно стоит мягкая зима - "медленная весна" называют ее местные жители. Но в 1918 году настоящая весна задержалась где-то по ту сторону Ла-Манша, на полях последних ожесточенных битв, хотя исход мировой войны был уже давно предрешен, как и приход солнечных дней в Корнуэлл.
С юго-запада подул ветер. Туман заклубился, потрескался. Ослепительный поток солнечных лучей хлынул на воды залива.
Медленно отодвинулась влажная завеса с берегов залива Плимут-Саунд, открыв удивительную панораму гигантского морского порта с сотнями кораблей всех классов, от огромных линкоров, многопалубных лайнеров и громоздких "торгашей" до грациозных парусников, буксиров, катеров, рыбацких шхун и яхт. Над портом стоял гул машин, иногда прорезаемый ревом сирен и гудками паровых катеров. Отходили от причалов низко осевшие морские гиганты с палубой, заставленной пушками и танками, у борта розовели лица солдат в грязно-зеленой форме. А неутомимые буксиры волокли к освободившимся причалам только что пришедшие суда, влажные, точно покрытые потом. От мостовых приморского города поднимался пар. Весело разбрызгивали лужи по брусчатке колеса кэбов и копыта лошадей, кэбмены распрямили спины, согнутые непогодой. Невесть откуда взявшиеся воробьи горланили в ветвях деревьев. Еще недавно пустынные улицы ожили, особенно близ порта, где в многочисленных пабах (пивных) коротали недолгий отпуск торговые и военные моряки. Солнце выманило их из-за дубовых столов и высоких стоек, заставило на время оставить кружки с пивом.
У пивной "Счастливый ветер" с закопченными, вросшими в землю стенами и вывеской, на которой был изображен фрегат, идущий фордевинд, то есть подгоняемый ветром, дующим в корму, собралась толпа моряков и с интересом наблюдала за парусными учениями на клипере, стоявшем на рейде недалеко от норвежца-десятитысячника.
Для моряков парусные учения в порту, где тысячи знатоков следят за каждой эволюцией и ставят свои оценки, были своеобразным цирковым представлением. Зрители понимали, что сейчас этим ребятам на реях, пожалуй, не легче, чем при свежем ветре, и старались по заслугам оценить их акробатическую работу.
- Не так уж плохо работают эти русские, - сказал приземистый матрос с военного корабля, не выпуская изо рта фарфоровую трубку в виде причудливо изогнувшейся сирены. - Как они ловко управились с верхним грот-марселем! Боюсь, что даже я со своими ребятами не намного бы перекрыл их, когда ходил на "Дублине".
- У каждого был свой "Дублин", - грустно заметил пожилой моряк с сизым носом. - Да не все плавали на "Фермопилах". - Упомянув знаменитый клипер, он настороженно умолк, тщетно ожидая вопросов.
- Что-то долго копаются с грот-трюмселем, - небрежно проронил молодой щеголеватый матрос с торгового корабля, явно стараясь показать, что и он понимает толк в парусном деле.
- Да-а, грот-трюмсель - это не стул в пабе, - опять заметил грустный моряк, но и на этот раз никто не обратил внимания на его слова, наверное, потому, что в них было явное стремление найти сочувствие к его особе, в результате которого он мог бы выпить сегодня лишнюю кружку.
Грот-трюмсель - верхний парус на грот-мачте - самой высокой на клипере. Человек, скользивший по грот-трюм-рее, на сорокаметровой высоте казался темной черточкой. Прошло еще с десяток секунд, и грот-трюмсель затрепетал под легким бризом.
- Тебя бы туда проветриться, - сказал моряк с сиреной в зубах, обращаясь к щеголеватому моряку, - ты бы скорей управился, конечно, если бы голова не закружилась.
Вокруг засмеялись. Молодой моряк презрительно повел плечами, а пожилой, вздохнув, проворчал:
- Посмотрел бы я, как вы удержался там в шторм, когда кажется, что мачта с тобой имеете летит прямо к дьяволу и никогда не выпрямится. - Старый моряк насмешливо посмотрел на щеголеватого матроса. - Вот тогда у некоторых штаны мокнут не только от морской воды.
Моряки опять засмеялись. Когда смех утих, матрос с фарфоровой трубкой сказал:
- Русские не только могут с парусами управляться, они и с царями неплохо управляются - своего сбросили, а он у них сидел, как принайтованный, и говорят еще, к тому же родственник нашему Джорджу.
- Георгу Пятому, - поправил матрос с торгового судна. - У нас о короле надо говорить почтительно, здесь не Россия.
- Я с полным почтением отношусь к Джорджу, а вот тебя хочется почему-то трахнуть под нижнюю челюсть.
Их помирили без особого труда, и разговор продолжался, но теперь уже о судьбе русского царя и его родственных отношениях с Георгом V,
Щеголь с торгового корабля сказал:
- Наш король не может допустить, чтобы так обращались с его родственниками.
- Ну конечно, - матрос с трубкой подмигнул. - Плохой пример для королей. Боится, как бы мы что-нибудь не предприняли в этом роде.
В толпе послышались голоса:
- Нам не впервой.
- Однажды срубили голову одному королю.
- Они еще не срубили.
- Судя по всему, голова плохо держится у русского царя.
- Это вы не о революции во времена Кромвеля? - морщась, спросил молодой моряк и боязливо оглянулся.
- Кромвеля? - спросил старый моряк.
- Ну да. Ты что, не слыхал о Кромвеле?
- Как не слыхал! Был такой барк, я еще чуть было не нанялся на него, и хорошо сделал: бедняга налетел на рифы в Коралловом море… Почти никто не спасся…
- Кромвель - это… - начал было молодой, но моряк с трубкой перебил:
- Слыхали и про Кромвеля! Так ведь тогда вместо одного короля другой сел! И до сих пор у нас королевская власть. - И, подмигнув, добавил, кивнув на вывеску пивной, где красовалось изображение фрегата: - Наш король как этот фрегат - для красоты. Настоящие короли, у кого вон те пароходы, линкоры, земли и деньги. Что, не правда?
Кто понимающе усмехнулся в ответ, кто кивнул, вздохнув, а молодой матрос сказал:
- Я уже говорил, что короля не следует задевать.
- Кто его задевает, просто жаль беднягу. Незавидное у него положение. Сидит как сыч в своем Букингемском дворце, в паб ему пойти нельзя, с девочками потанцевать тоже не разрешается. Кислое дело. А тут еще с родственниками неприятности.
Вокруг засмеялись и, тут же забыв о короле, несколько минут смотрели молча, как вспыхивали на солнце и свертывались паруса на реях русского клипера.
- Все! Просушили парусину, - сказал матрос с трубкой.
Никто не расходился, так как вскоре от борта клипера отчалил вельбот и, дружно подгоняемый на диво тренированной командой гребцов, помчался к берегу. Подошли еще моряки и несколько рабочих из доков и принесли свежие новости о русском клипере. Каким-то путем стало известно, что "Ориону" запрещен выход из порта.
Эта весть вызвала общее возмущение.
- Как! Не пускать корабль на родину, когда там революция! - воскликнул моряк с трубкой. - Между прочим, кое с кем я встречался из этих русских, - доверительно сообщил он, - парни так и рвутся домой.
- А груз-то у них знаете какой? - с отчаянием в голосе спросил старый моряк и был наконец вознагражден всеобщим вниманием. - Оружие у них в трюмах. Мне говорили знакомые грузчики. Вначале клипер намеревались направить во Францию, да раздумали. Сейчас изменили курс, говорят, целая эскадра готовится к походу в Россию.
- Тем более! - Моряк с трубкой выхватил сирену изо рта и потряс ею над головой. - Наши лорды испугались, что винтовки попадут в руки большевиков.
Многие не знали, кто такие большевики, и моряк с трубкой охотно объяснил:
- Неужели не понятно, что большевики - значит большинство. Большинство народа! Конечно, ото не люди с деньгами, не лорды и прочие, а вот как мы с вами.
- Но ведь еще идет война, - раздался неуверенный голос молодого матроса, - большевики подыгрывают немцам, и если оружие попадет к ним, то сами знаете, что будет.
Матрос с трубкой пристально посмотрел на него:
- Постой-ка, парень! А ты, случаем, не член парламента? Или, может, помощник лорда-адмирала? Или сам адмирал? Ну-ка, ребята, давайте посмотрим, нет ли у него под робой адмиральского мундира.
Толпа дружно захохотала.
Высокий тощий моряк подошел к матросу с трубкой и положил ему руку на плечо. Он все время как-то безучастно присутствовал в толпе, ни разу не улыбнулся, не издал одобрительного возгласа, и только иногда в его глазах мелькали любопытные искорки и тут же гасли.
- Идем, Гарри, под крышу, а то я весь просох на солнце, да и сквозняком прохватило.
- Погоди, Арт. Сейчас, - сказал матрос с трубкой. - Как будто они идут к адмиральской пристани. Хотелось бы мне посмотреть, как лорд-адмирал будет выворачиваться наизнанку, когда его припрут русские к самому фальшборту. Все-таки союзники. На них вся война на суше держалась. И вдруг арестовали!.. Впрочем, ты прав, Арт. Пошли обсудим это дело за кружкой пива. В ночь отходим. Через три часа надо быть на "Грейхаунде". Когда теперь еще посидим в пабе да потянем холодного пивка?
- Может, придется потянуть холодной морской воды со льдом, - промолвил мрачный Арт.
- Ну это когда еще будет! - сказал Гарри. - А пока выпьем чего погорячей. Вечно ты, Арт, со своими пророчествами.
- К этому надо быть всегда готовым… рано или поздно. Лучше, чем… вот так, - сказал пожилой моряк.
- Э, да ты, видно, крепко сел на мель, старик? - сказал Гарри, выбивая трубку о каблук. - Идем смоем морскую соль. Идем, идем. Хватит монеты на дюжину галлонов пива и еще на виски останется. Ты ведь знаешь порядок: настоящий моряк не берет с собой в плавание лишнюю тяжесть.
Толпа стала расходиться. Компания моряков торопливо скрылась в гостеприимно распахнутой двери пивной "Счастливый ветер".
После учений
Клипер "Орион" был еще совсем новым кораблем. Его построили перед самой войной в одном из доков шотландского порта Абердина. Несколько лет "Орион" служил учебным судном, на нем проходили практику воспитанники Морского корпуса, а на третий год войны, после больших потерь в торговом флоте, им стали пользоваться как транспортом для перевозки военных грузов. Он мало чем уступал знаменитым "чайным клиперам", а по маневренности превосходил их, так как на нем установили паровую машину.
"Ориону" везло. Он ни разу не повстречался с немецкой подводном лодкой, хотя совершил несколько рейсов между британскими и французскими портами, ходил и в Америку по самым опасным морским дорогам, где сторожили немецкие подводные лодки. Новый рейс предполагался во французский порт Брест. "Орион" взял полный груз для русского экспедиционного корпуса во Франции. В это время резко изменилась политическая обстановка в мире в связи с тем, что революционная Россия вышла из войны. Командир клипера капитан второго ранга Воин Андреевич Зорин обратился с рапортом к начальнику Плимутского порта адмиралу сэру Эльфтону, требуя разрешения выйти на родину. Адмирал долго тянул с ответом, наконец прислал распоряжение немедленно сдать груз в плимутской военной гавани и ждать дальнейших указаний. На это командир клипера ответил, что за груз, находящийся в трюмах "Ориона", заплачено русским золотом, клипер принадлежит России, какая бы власть в ней ни существовала, и он, командир, требует, чтобы ему не чинили препятствий при выходе из порта.
Прошло две томительные недели, и адмирал прислал ответ, в котором со сдержанной яростью писал, что транспорт "Орион" (явное стремление уколоть русский военный корабль) по соображениям, связанным с войной и обязательствами союзников, временно задерживается в порту королевского флота Плимут. О чем уведомлено русское военное министерство (которого уже не существовало) и на что получено его согласие. При изменении обстановки плавания в британских водах, а также в водах Северной Атлантики транспорту немедленно будет дано разрешение покинуть Плимут с надежным эскортом (явный намек на то, что "Орион" включен в экспедиционный корпус).
Получив эту бумагу, командир, пользуясь хорошей погодой, провел парусное учение и вместо со своим старшим офицером отправился в Плимут к адмиралу сэру Эльфтону требовать немедленного разрешения покинуть порт.
Большинство матросов и офицеров с нетерпением ожидали возвращения вельбота, но внешне каждый в меру сил и характера старался не проявлять своих чувств. Вахтенный офицер мичман Стива Бобрин, или Белобрысенький, как его звали потихоньку матросы, с подчеркнуто равнодушным видом ходил по шканцам, поглядывая на старую крепость и парк. За парком стоял дом, где жила Элен - продавщица из магазина перчаток. Сколько перчаток накупил Стива! Теперь он мог не заботиться о них всю жизнь. Стива был не прочь и дальше поддерживать торговлю отца Элен, но… пожалуй, он был одним из немногих, кто не отказался бы еще постоять в Плимуте.
Козырнув вахтенному офицеру, прошел старший боцман. Павел Петрович Свиридов обходил корабль, осматривая его после учений, хотя и знал, что все "сделано по чести", но усидеть в своей каюте он не мог. Хотелось отвести душу с матросами, поговорить о доме, ругнуть английские порядки. Но вдруг, не дай бог, какая оплошность! Нет! Такого боцман не мог допустить, да еще в чужой стране. Боцман считал, что "клиперок" - частица России. И уж она-то, эта частичка, здесь, на чужбине, должна выглядеть в полной форме.
Пышноусый, приземистый, с непомерно широкой грудью, на коротких кривоватых ногах, боцман словно катился но палубе. Он с озабоченным видом поглядывал на матросов, не спеша заканчивающих приборку палубы, драивших медные пластины на ступеньках трапов, поручни, укладывающих концы в красивые бухты или уже закончивших приборку на своем участке и теперь "точащих лясы". Заметив такую праздную группу, боцман окидывал ее молниеносным натренированным взглядом из-под нависших бровей, а заодно и всю окрестную палубу, ухитряясь увидеть все на ней до мельчайших подробностей, и по его широкому медно-красному лицу, выдубленному ветрами и солнцем всех широт, мелькало что-то похожее на улыбку и исчезало, как тень от набежавшего облака. Полнее высказывать свое одобрение Павел Петрович считал недопустимой слабостью, которая может плохо повлиять на его матросов и даже привести к самым ужасным последствиям.
Палуба отливала матовой белизной, сверхчистота ее еще больше бросалась в глаза благодаря угольно-черным линиям пазов между тиковыми досками, залитыми варом. Сверкала на солнце медь поручней на трапах, канаты уложены в бухты так, как будто их никогда больше не придется разворачивать, дубовый планширь фальшборта, в меру протертый олифой и лаком, отливал медовой желтизной.
На матросах надеты парусиновые рубахи и такие же штаны разной степени чистоты, но вполне опрятные для рабочей одежды людей, вечно имеющих дело с просмоленными канатами. И тут было все в порядке.
Боцман словно проглаживал взглядом мачты от палубы до клотиков со всеми стеньгами, штагами, фордунами, вантами, парусами, убранными к реям. Все это он делал по многолетней привычке и еще по непреодолимому стремлению полюбоваться завершенной работой, выполненной так, что сердце замирало от сладостного чувства удовлетворенности. Так любуется взыскательный художник своим произведением, отыскивая в нем изъяны и не находя их.
Корабельный кот Тишка, серый, непомерно толстый, осторожно взбирался по вантам на грот-рей. В солнечную погоду он любил там на парусине коротать свой досуг.
- Прямо марсовый! - сказал боцман матросам, с восторгом наблюдавшим за своим любимцем.
Фок-мачта, особенно ее верхняя часть, привлекла его внимание больше других сооружений на палубе клипера. Боцман остановился, задрав голову, подбоченясь и широко расставив ноги.
- Ишь ты чертенок, - пробормотал он и улыбнулся так широко и простодушно, будто увидел внука, играющего на пригорке.
На фор-марсе - крохотной площадке, устроенной на головокружительной высоте, примостился Лешка Головин. Юнга сидел, свесив ноги с марса, и, держась руками за фор-брам-ванты, разглядывал порт и город. Как ни благоволил боцман к мальчишке, но это был непорядок. Хотя Лешке и разрешили сегодня работать на фок-мачте в паре с марсовым матросом Зуйковым, отбой учений давно сыгран, и Лешка должен находиться на палубе. И все же боцману не хотелось лишать мальчишку удовольствия, очень уж, должно быть, красив был город и все вокруг с такой высоты.
- Эй! На фор-марсе!
- Есть, на фор-марсе! - донесся сверху звонкий голос Лешки.
- Не зевать!
- Есть, не зевать!
- Как там, не возвращается вельбот?
- Еще нет!
- Смотреть!
- Есть, смотреть!