- Прекрасно, а еще два острова за сорок миль от них? - настойчиво спрашивал капитан, поднимая голову от карты.
Мак-Кой покачал головой.
- Парос и Манухунги - ни прохода к ним, ни жителей. Ненго-Ненго, в свою очередь, в сорока милях за ними - тоже нет жителей, и пристать нельзя. Но есть остров Хао. Это как раз то, что нам нужно. Лагуна протяжением тридцать миль и пять миль в глубь острова. Там народу немало. Вы свободно найдете лагуну. И любое судно может пройти туда.
Он кончил и участливо смотрел на капитана Давенпорта, который, наклонив голову над картой, с циркулем в руках, глубоко вздыхал.
- Может быть, есть где-нибудь еще лагуна, куда можно войти, ближе, чем на острове Хао?
- Нет, капитан, это ближайшая.
- Итак, значит, триста сорок миль. - Капитан Давенпорт говорил спокойно, решительно. - На мне ответственность за жизнь этих людей, и я не хочу подвергать их опасности. Я доставлю шхуну, в каком бы она ни была состоянии, на Актеон. А она ведь - прекрасное судно, - с сожалением прибавил он, меняя курс корабля и уделив еще больше, чем когда-либо, внимание западному течению.
Час спустя небо затянулось тучами. Юго-восточный пассат еще держался, но океан обратился в шахматную доску, на которой состязались шквалы.
- Мы будем там в час, - уверенно заявил капитан Давенпорт. - В крайнем случае - в два часа. Мак-Кой, ведите ее к первому же берегу, где есть люди.
Солнце больше не появлялось, и в час не было ни малейшего признака земли. Капитан Давенпорт смотрел за корму на кильватер изменившей направление шхуны.
- Боже милостивый! - воскликнул он. - Восточное течение! Посмотрите же!
Мистер Кониг не поверил. Мак-Кой был в нерешительности, хотя и сказал, что в Паумоту можно ждать и восточного течения. Через несколько минут шквал подхватил "Пиренеи" и повернул от ветра. С повисшими парусами тяжело закачалась она под боковыми ударами волн.
- Где лот? Ну-ка, живей, вы там! - капитан Давенпорт держал бечевку лота и заметил отклонение к северо-востоку. - Да взгляните же! Держите ее сами!
Мак-Кой и помощник попробовали и почувствовали натяжение и неистовое дрожание бечевки, увлекаемой стремительным течением.
- Скорость - четыре узла, - сказал мистер Кониг.
- Восточное течение вместо западного, - заметил капитан Давенпорт, бросая укоризненный, негодующий взгляд на Мак-Коя, как бы обвиняя его в этом.
- Это одно из оснований, капитан, почему в этих водах за страховку берут восемнадцать процентов, - живо ответил Мак-Кой.
- Вы никогда не можете быть уверены. Течения здесь постоянно меняются. Был тут человек, который писал книги, - забыл его имя, - на яхте "Каско". Он проплыл мимо Такароа, в тридцати милях от нее, и попал на Тикен, все благодаря перемене течений. Теперь вас отнесло в сторону, и вам лучше бы держать на пять румбов.
- Но насколько же это течение отнесло нас? - раздраженно спросил капитан. - Разве я могу теперь знать, насколько надо повернуть?
- Я не знаю, капитан, - очень вежливо сказал Мак-Кой.
Ветер изменил направление, и шхуна с дымящейся палубой, мерцавшей в ясном сером свете, поплыла прямо в подветренную сторону. Но затем ее отнесло назад, и, поворачивая то на правый, то на левый галс, пересекая зигзагами свой след, она расчесывала море перед островами Актеон, которых вахтенные, наблюдая с мачты, не заметили.
Капитан Давенпорт потерял всякое самообладание. Его ярость приняла форму мрачного молчания, и все послеполуденное время он провел, шагая по корме или стоя, прислонившись к мачте.
С наступлением ночи он, даже не посоветовавшись с Мак-Коем, повернул шхуну, направив ее к северо-западу. М-р Кониг, украдкой заглянув в карту и в нактоуз, и Мак-Кой, открыто и невинно исследовав компас, уже знали, что они плывут к острову Хао. В полночь шквалы прекратились и появились звезды. День обещал быть ясным, и капитан Давенпорт ободрился.
- Утром я произведу наблюдения, - говорил он Мак-Кою, - хотя на какой мы широте - загадка. Но я применю метод Семнера и определю это. Знакомы ли вы с его методом?
После этого он объяснял Мак-Кою метод Семнера во всех деталях. День оказался действительно ясным; пассат дул неизменно с востока, и шхуна так же неизменно забирала по девять узлов. Капитан и помощник определяли местоположение по методу Семнера; их вычисления совпали, в полдень они снова совпали, и они проверили утренние наблюдения полуденными.
- Еще двадцать четыре часа, и мы будем там, - уверял капитан Мак-Кой. - Это чудо, что палуба нашей старухи держится. Но это не может так продолжаться. Она не выдержит. Посмотрите на нее, она дымится с каждым днем все сильней. А ведь какая это была крепкая палуба; она не так давно проконопачена заново во Фриско. Я был ошеломлен, когда первый раз прорвался огонь, а мы задраили… Посмотрите, что это!
Он резко оборвал и, с отвисшей челюстью, уставился на спираль дыма, которая, клубясь, вилась с подветренной стороны бизань-мачты, в двадцати футах от палубы.
- Но как же он пробрался туда? - спросил он возмущенно.
Внизу дыма не было. Прокрадываясь с палубы, защищенный от ветра мачтой, дым по какой-то прихоти уплотнялся и становился видимым только на этой высоте. Извиваясь, он пополз от мачты и на мгновение повис над головой капитана, точно какое-то угрожающее предзнаменование. В следующий момент ветер развеял его, и челюсть капитана Давенпорта водворилась на место.
- Как я уже говорил, когда мы в первый раз задраили, я был поражен. Такая крепкая палуба и все же пропускала дым, как решето. И с тех пор мы конопатили и конопатили ее. Давление внизу должно быть ужасным, коль выталкивается столько дыма.
После полудня небо опять стало пасмурным, задули ветры и заморосил дождь. Ветер менял направление; он несся то с юго-востока, то с северо-востока, а в полночь "Пиренеи" внезапно была подхвачена резким порывом с юго-запада, откуда ветер продолжал уже непрерывно дуть.
- Мы не будем на Хао раньше десяти или одиннадцати часов, - жаловался капитан Давенпорт в семь часов утра, когда мимолетная надежда, забрезжившая с появившимся солнцем, была сметена хмурыми облачными массами, надвинувшимися с востока. И в следующую минуту он жалобно спрашивал:
- Что с этими течениями?
Наблюдающие с верхушек мачт не могли ничего сообщить о земле, и день прошел в смене дождливых затиший и сильных шквалов. С наступлением ночи с запада начали набегать тяжелые бурные волны. Барометр упал до 29,50. Ветра не было, а зловещее волнение все усиливалось. Вскоре шхуна бешено качалась на чудовищных валах, нескончаемой процессией выступавших из мрака на западе. Паруса убрали с такой быстротой, какая только была возможна при дружных усилиях обеих вахт. Когда работа была закончена, из толпы утомленной команды стали доноситься ропот и жалобы; голоса в полной тьме звучали особенно угрожающе. Вызванная на корму вахта со штирборта, чтобы все принайтовить и укрепить, открыто выражая свое озлобление, с большой неохотой взялась за работу. В каждом медленном, вялом движении матросов была угроза. Воздух стал влажным и вязким, точно слизь; ветра не было; и матросы, прерывисто дыша, казалось, мучительно томились и задыхались. На лицах и на руках выступил пот. А капитан Давенпорт, с лицом, еще более осунувшимся и измученным, с глазами, помутневшими и остановившимися, был подавлен предчувствием неминуемой беды.
- Это все пройдет к западу, - сказал Мак-Кой, стараясь ободрить его. - В худшем случае мы будем задеты лишь краем циклона.
Но капитан Давенпорт не желал слушать утешений. При свете лампы он перечитывал главу в своем "Сокращенном курсе", разъясняющую правила поведения для командиров судна во время циклонов. Царившее молчание нарушалось заглушенным плачем юнги, доносившимся откуда-то с середины судна.
- Замолчать! - проревел неожиданно капитан с такой силой, что все на борту вздрогнули, а перепуганный виновник от страха разразился диким воплем.
- Мистер Кониг, - сказал капитан дрожавшим от ярости и раздражения голосом, - не будете ли вы добры пошевелиться и заткнуть глотку палубной шваброй этому мальчишке?
Но туда пошел Мак-Кой, и через несколько минут успокоенный мальчик заснул.
Незадолго до рассвета воздух заколебался от первых дуновений, появившихся с юго-востока; быстро крепли они и постепенно превращались в резкий бриз. Вся команда была на палубе в ожидании, что последует за этим.
- Теперь все благополучно, капитан, - сказал Мак-Кой, став рядом с ним. - Ураган идет к западу, а мы к югу от него. Этот бриз только отголосок. Он не будет усиливаться. Вы можете поднять паруса.
- Но какой толк в этом? Куда я буду держать? Это уже второй день без наблюдений; мы должны были увидеть остров Хао вчера утром. Какое взять направление: север, юг, восток? Ответьте мне, и я в один миг поставлю паруса.
- Я не моряк, капитан, - сказал Мак-Кой своим спокойным голосом.
- А я продолжал себя считать таковым, - был ответ, - пока не попал в Паумоту.
В полдень с наблюдательного поста раздался крик: "Буруны впереди!". Шхуна повернула в сторону, и все паруса один за другим были спущены и убраны. Она скользила по волнам, борясь с течением, которое угрожало увлечь ее на буруны. Все работали как сумасшедшие, кок и юнга, сам капитан Давенпорт и Мак-Кой - все помогали. Еле-еле спаслись. Это была низкая отмель - мрачное, гибельное место, над которым непрерывно разбивались волны, - место, где ни один человек не мог жить и даже ни одна морская птица не осмеливалась там спуститься. "Пиренеи" приблизилась к ней на сто ярдов, прежде чем ветер отнес ее в сторону, и в этот момент измученная команда, закончив работу, разразилась потоком проклятий на голову Мак-Коя - Мак-Коя, который явился к ним, предложил плыть на Мангареву, обманом увлек их от безопасного острова Питкэрна на верную гибель в этом коварном, ужасном, необъятном море. Спокойная душа Мак-Коя оставалась невозмутимой. Он улыбался им с бесхитростной, ласковой благосклонностью, и благородство его и доброта, казалось, проникли в их омраченные, темные души, пристыдив их и успокоив. Смущенно замерли проклятия на их губах.
- Скверные воды! Скверные воды! - бормотал капитан Давенпорт, пока шхуна прорывалась, но внезапно он остановился, увидев отмель, которая должна была находиться прямо за кормой и оказалась уже с наветренной стороны "Пиреней", быстро приближаясь. Капитан сел и закрыл лицо руками. И старший помощник, и Мак-Кой, и вся команда увидели то, что видел он. Восточное течение, омывающее с юга эту отмель, влекло их на нее, а с севера от отмели такое же быстрое западное течение подхватило корабль и относило его дальше.
- Я слышал об этом Паумоту прежде, - простонал капитан, отнимая руки от побледневшего лица. - Капитан Мойендель рассказывал мне о нем после того, как потерял здесь свое судно. Я тогда втихомолку смеялся над ним. Прости мне, Боже, я смеялся над ним! Что это за отмель? - оборвал он, спросив Мак-Коя.
- Я не знаю, капитан.
- Почему же вы не знаете?
- Потому что я никогда ее прежде не видел и никогда о ней не слыхал. Я полагаю, ее и на карте нет. Эти воды никогда не были вполне исследованы.
- Значит, вы не знаете, где мы находимся?
- Не более, чем вы, - мягко ответил Мак-Кой.
В четыре часа пополудни вдали показались кокосовые пальмы, словно вырастая из воды. Немного позже над морем поднялась низменная поверхность какого-то атолла.
- Теперь я знаю, капитан, где мы. - Мак-Кой опустил бинокль. - Это остров Решения. Мы в сорока милях от острова Хао, и ветер встречный.
- Тогда ведите нас к этому берегу. Где здесь можно пристать?
- Пристать могут только каноэ. Но теперь, раз мы знаем, где находимся, - мы можем направиться к острову Барклай-де-Толли. Он всего лишь в ста двенадцати милях отсюда на норд-норд-вест. С этим ветром мы будем там завтра утром около девяти часов.
Капитан Давенпорт обследовал карту и стал размышлять.
- Если мы разобьем здесь шхуну, нам все равно придется в лодках плыть на Барклай-де-Толли, - прибавил Мак-Кой.
Капитан отдал распоряжения, и "Пиренеи" опять понеслась, бороздя негостеприимное море.
На следующий день в полдень на дымящейся палубе "Пиренеи" поднялся бунт. Течение усилилось, ветер ослабел, и "Пиренеи" отнесло к западу. Вахтенный заметил остров Барклай-де-Толли к востоку, едва различимый с мачты, и в продолжение целых часов шхуна тщетно пыталась приблизиться к нему. Все время, подобно миражу, высились на горизонте кокосовые пальмы, видимые только с верхушки мачты. С палубы их не видно было - скрывала выпуклость земного шара.
Снова капитан Давенпорт совещался с Мак-Коем и картой. Макемо лежит в семидесяти пяти милях к юго-западу. Его лагуна - тридцать миль длины, и вход туда великолепный. Когда капитан отдал приказания, команда отказалась повиноваться. Они объявили, что уже достаточно с них плавания с этим огненным адом под ногами. Там была земля. Что ж с того, если шхуна не может к ней пристать? Они могут это сделать в лодках. Ну и пусть она сгорит! Их-то жизни ведь что-нибудь для них значат! Они верно служили шхуне, теперь они будут служить себе. Оттолкнув второго и третьего помощника, они бросились к лодкам и стали готовить их к спуску. Капитан Давенпорт и старший помощник с револьверами в руках приближались к юту, когда Мак-Кой, взобравшись на крышу каюты, начал говорить.
Он обращался к матросам, и при первом звуке его мягкого, кроткого, как воркование, голоса они остановились. Его неизреченная ясность и мир простирались к ним. Ласковый тон и простота мысли изливались на них магическим потоком и против их воли укрощали. Много давно забытых чувств пробудилось в них; некоторые вспомнили колыбельные песни детства, покой материнских объятий перед сном. Не было больше ни раздоров, ни опасностей, ни огорчений во всем мире. Все было, как должно было быть. И само собой разумелось, что они должны повернуться спиной к земле и снова пуститься в море, с адским пламенем под своими ногами.
Мак-Кой говорил просто, но неважно было, что он говорил. Вся его личность - его "я" - говорила гораздо красноречивее всех слов, какие он мог сказать. Это было загадочное влияние его души, проникающее до сокровенных глубин человеческого существа, - излучение духа, пленительного, ласково-смиренного и беспредельно могучего. Это был яркий свет, озаривший темные склепы их душ, - власть чистоты и кротости, значительно более сильная, чем та, какая таилась в блестящих смертоносных револьверах капитана и его помощника.
Матросы нерешительно переминались с ноги на ногу, не двигаясь с места. Но те, что отвязали лодки, снова их укрепили. Затем, по одному, по двое, начали смущенно расходиться.
Лицо Мак-Коя светилось детской радостью, когда он спускался с крыши каюты. Смута прекратилась. И в сущности никакой смуты он не предотвращал. Мятеж вовсе и не начинался, ибо в том благословенном мире, где он - Мак-Кой - обитал, ему не было места.
- Вы загипнотизировали их, - сказал ему мистер Кониг насмешливо и тихо.
- Это хорошие ребята, - последовал ответ. - У них добрые сердца. Они пережили тяжелое время, работали без устали и будут работать изо всех сил до конца.
У мистера Конига не было времени отвечать. Голос его гремел, когда он отдавал приказания; матросы бросились исполнять их, и шхуна медленно поворачивалась от ветра, пока ее нос не устремился в сторону Макемо.
Ветер был совсем слабый и после захода солнца почти прекратился. Стояла невыносимая жара, люди на носу и на корме тщетно пытались заснуть. Палуба была слишком горячей, чтобы лежать на ней, и ядовитые пары, проникая сквозь пазы, ползли точно злые духи и, подкрадываясь в ноздри и горло неосторожных, вызывали припадки кашля и чиханья. Звезды лениво мерцали на темном небосклоне, и полная луна, поднявшись с востока, осветила мириады клубков, волокон и паутинных пленок дыма, которые сплетались, извивались и кружились вдоль палубы, над бортами и вверху - вокруг мачт и вантов.
- Расскажите мне, - сказал капитан Давенпорт, протирая свои болевшие глаза, - что случилось с экипажем "Боунти", после того как он достиг Питкэрна. В отчете я читал, что они сожгли "Боунти" и что их разыскали только через несколько лет. Что же происходило за это время? Мне всегда хотелось это узнать. Это были люди с петлей на шее. Там находились также несколько туземцев. Были и женщины, что с самого начала предсказывало несчастье.
- Да, несчастье произошло, - ответил Мак-Кой. - Это были скверные люди. Они ссорились из-за женщин. Один из мятежников, Вилльямс, потерял жену. Все женщины были таитянки. Его жена, охотясь за морскими птицами, упала со скалы. Тогда он отнял жену у одного из туземцев. Все туземцы были возмущены этим и убили почти всех мятежников. Оставшиеся перебили туземцев. Женщины помогали. Туземцы убивали друг друга. Все убивали. Это были ужасные люди. Тимити был убит двумя туземцами в то время, когда они расчесывали его волосы в знак дружбы. Белые их подослали, а после этого сами же их умертвили. Туллалу был убит своей женой. Она хотела белого мужа. Они очень злые. Бог отвратил от них свое лицо. К концу второго года все туземцы были перебиты; погибли и все белые, кроме четырех: Юнга, Джона Адамса, Мак-Коя - моего прадеда и Квинталя. Последний был тоже очень дурным человеком. Однажды его жена поймала для него слишком мало рыбы, и он откусил ей ухо.
- Это был отвратительный сброд, - воскликнул мистер Кониг.
- Да, они были очень скверные, - подтвердил Мак-Кой и продолжал дальше мягко и невозмутимо рассказывать о крови и похотливости своих преступных предков. - Мой прадед избежал убийства, чтобы умереть от собственной руки. Он сделал перегонный куб и приготовил алкоголь из кореньев одного растения. Квинталь ему помогал, и они вместе все время напивались. Под конец Мак-Кой заболел белой горячкой, привязал себе на шею камень и прыгнул в море.
- Жена Квинталя, которой муж откусил ухо, тоже погибла, упав со скалы. Тогда Квинталь явился к Юнгу и потребовал его жену, а потом пришел к Адамсу. Адамс и Юнг боялись Квинталя. Они знали, что он убьет их. И они убили его топором. Затем умер Юнг. И кончились все раздоры.
- Ну, конечно же, - усмехнулся капитан Давенпорт. - Ведь больше некого было убивать.
- Вы видите, Бог скрыл от них свой лик, - сказал Мак-Кой.