"И вижу зло, и слышу плач…"
И вижу зло, и слышу плач,
и убегаю, жалкий, прочь,
раз каждый каждому палач
и никому нельзя помочь.Я жил когда-то и дышал,
но до рассвета не дошел.
Темно в душе от божьих жал,
хоть горсть легка, да крест тяжел.Во сне вину мою несу
и – сам отступник и злодей -
безлистым деревом в лесу
жалею и боюсь людей.Меня сечет господня плеть,
и под ярмом горбится плоть, -
и ноши не преодолеть,
и ночи не перебороть.И были дивные слова,
да мне сказать их не дано,
и помертвела голова,
и сердце умерло давно.Я причинял беду и боль,
и от меня отпрянул Бог
и раздавил меня, как моль,
чтоб я взывать к нему не мог.
1968
"Тебя со мной попутал бес…"
Тебя со мной попутал бес
шататься зимней чащей,
где ты сама была как лес,
тревожный и молчащий.В нем снег от денного тепла
лежал тяжел и лепок -
и стыли ножки у тебя
в ботиночках нелепых.Мы шли по лесу наугад,
навек, напропалую,
и ни один не видел гад,
как я тебя целую.Дышал любимой на виски
и молча гладил руки
и задыхался от тоски
и нестерпимой муки.Нам быть счастливыми нельзя,
а завтра будет хуже, -
и лишь древесные друзья
заглядывали в души.Да с лаской снежная пыльца,
неладное почуяв,
касалась милого лица
и горьких поцелуев.
1967
Колокол
Возлюбленная! Ты спасла мои корни!
И волю, и дождь в ликовании пью.
Безумный звонарь, на твоей колокольне
в ожившее небо, как в колокол, бью.О как я, тщедушный, о крыльях мечтал,
о как я боялся дороги окольной.
А пращуры душу вдохнули в металл
и стали народом под звон колокольный.Да буду и гулок, как он, и глубок,
да буду, как он, совестлив и мятежен.
В нем кротость и мощь. И ваятель Микешин
всю Русь закатал в тот громовый клубок.
1968
"Трепещу перед чудом Господним…"
Трепещу перед чудом Господним,
потому что в бездушной ночи
никого я не спас и не поднял,
по-пустому слова расточил.Ты ж таинственней черного неба,
золотей Мандельштамовых тайн.
Не меня б тебе знать, и не мне бы
за тобою ходить по пятам.На земле не пророк и не воин,
истомленный твоей красотой, -
как мне горько, что я не достоин,
как мне стыдно моей прожитой!Разве мне твой соблазн и духовность,
колокольной телесности свет?
В том, что я этой радостью полнюсь,
ничего справедливого нет.Я ничтожней последнего смерда,
но храню твоей нежности звон,
что, быть может, одна и бессмертна
на погосте отпетых времен.Мне и сладостно, мне и постыдно.
Ты – как дождь от лица до подошв.
Я тебя никогда не постигну,
но погибну, едва ты уйдешь.Так прости мне, что заживо стыну,
что свой крест не умею нести,
и за стыд мой, за гнутую спину
и за малый талант мой – прости.Пусть вся жизнь моя в ранах и в оспах,
будь что будет, лишь ты не оставь,
ты – мой свет, ты – мой розовый воздух,
смех воды, поднесенной к устам.Ты в одеждах и то как нагая,
а когда все покровы сняты,
сердце падает, изнемогая,
от звериной твоей красоты.
1968
"Больная черепаха…"
Больная черепаха -
ползучая эпоха,
смотри: я – горстка праха,
и разве это плохо?Я жил на белом свете
и даже был поэтом, -
попавши к миру в сети,
раскаиваюсь в этом.Давным-давно когда-то
под песни воровские
я в звании солдата
бродяжил по России.Весь тутошний, как Пушкин
или Василий Теркин,
я слушал клеп кукушкин
и верил птичьим толкам.Я – жрец лесных религий,
мне труд – одна морока,
по мне, и Петр Великий
не выше скомороха.Как мало был я добрым
хоть с мамой, хоть с любимой,
за что и бит по ребрам
судьбиной, как дубиной.В моей дневной одышке,
в моей ночи бессонной
мне вечно снятся вышки
над лагерною зоной.Не верю в то, что руссы
любили и дерзали.
Одни врали и трусы
живут в моей державе.В ней от рожденья каждый
железной ложью мечен,
а кто измучен жаждой,
тому напиться нечем.Вот и моя жаровней
рассыпалась по рощам.
Безлюдно и черно в ней,
как в городе полнощном.Юродивый, горбатенький,
стучусь по белу свету -
зову народ мой батенькой,
а мне ответа нету.От вашей лжи и люти
до смерти не избавлен,
не вспоминайте, люди,
что я был Чичибабин.Уже не быть мне Борькой,
не целоваться с Лилькой,
опохмеляюсь горькой.
Закусываю килькой.
1969
"Я груз небытия вкусил своим горбом…"
Ф. Кривину
Я груз небытия вкусил своим горбом:
смертельна соль воды, смертельна горечь
хлеба,
но к жизни возвращен обыденным добром -
деревьями земли и облаками неба.Я стер с молчащих губ отчаянья печать,
под нежной синевой забыл свои мученья.
Когда не слышно слов, всему дано звучать,
все связано со всем и все полно значенья.И маску простоты с реальности сорвав,
росой тяжелых зорь умыв лицо и руки,
как у священных книг, у желтоглазых трав
играючи учусь безграмотной науке.Из кроткой доброты и мудрого стыда
кую свою броню, трудом зову забавы
и тихо говорю: "Оставьте навсегда
отчаянье и страх, входящие сюда вы".На благодарный пир полмира позову,
навстречу счастью засвечу ресницы, -
и ничего мне больше не приснится:
и ад, и рай – все было наяву.
1968
"Куда мне бежать от бурлацких замашек?.."
Куда мне бежать от бурлацких замашек?
Звенят небеса высоко.
На свете совсем не осталось ромашек
и синих, как сон, васильков.Отдай мою землю с дождем и рябиной,
верни мне березы в снегу.
Я в желтые рощи ушел бы с любимой,
да много пройти не смогу.Лишь воздух полуночи мой собеседник.
Сосняк не во сне ли возник?
Там серый песок, там чабрец и бессмертник,
там дикие звезды гвоздик.Бросается в берег русалочья брага.
Там солнышком воздух согрет.
И сердце не вспомнит ни худа, ни блага,
ни школьных, ни лагерных лет.И Вечность вовек не взойдет семицветьем
в загробной безрадостной мгле.
И я не рожден в девятьсот двадцать третьем,
а вечно живу на земле.Я выменял память о дате и годе
на звон в поднебесной листве.
Не дяди и тети, а Данте и Гёте
со мной в непробудном родстве.
1969
"Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю…"
Тебе, моя Русь, не Богу, не зверю -
молиться – молюсь, а верить – не верю.Я сын твой, я сон твоего бездорожья,
я сызмала Разину струги смолил.
Россия русалочья, Русь скоморошья,
почто не добра еси к чадам своим?От плахи до плахи, по бунтам, по гульбам
задор пропивала, порядок кляла, -
и кто из достойных тобой не погублен,
о гулкие кручи ломая крыла.Нет меры жестокости ни бескорыстью,
и зря о твоем же добре лепетал
дождем и ветвями, губами и кистью
влюбленно и злыдно еврей Левитан.Скучая трудом, лютовала во блуде,
шептала арапу: кровцой полечи.
Уж как тебя славили добрые люди -
бахвалы, опричники и палачи.А я тебя славить не буду вовеки,
под горло подступит – и то не смогу.
Мне кровь заливает морозные веки.
Я Пушкина вижу на жженом снегу.Наточен топор, и наставлена плаха.
Не мой ли, не мой ли приходит черед?
Но нет во мне грусти и нет во мне страха.
Прими, моя Русь, от сыновних щедрот.Я вмерз в твою шкуру дыханьем и сердцем,
и мне в этой жизни не будет защит,
и я не уйду в заграницы, как Герцен,
судьба Аввакумова в лоб мой стучит.
1969
1970–1975
"Дай вам Бог с корней до крон…"
Дай вам Бог с корней до крон
без беды в отрыв собраться.
Уходящему – поклон.
Остающемуся – братство.Вспоминайте наш снежок
посреди чужого жара.
Уходящему – рожок.
Остающемуся – кара.Всяка доля по уму:
и хорошая, и злая.
Уходящего – пойму.
Остающегося – знаю.Край души, больная Русь, -
перезвонность, первозданность
(с уходящим – помирюсь,
с остающимся – останусь) -дай нам, вьюжен и ледов,
безрассуден и непомнящ,
уходящему – любовь,
остающемуся – помощь.Тот, кто слаб, и тот, кто крут,
выбирает каждый между:
уходящий – меч и труд,
остающийся – надежду.Но в конце пути сияй
по заветам Саваофа,
уходящему – Синай,
остающимся – Голгофа.Я устал судить сплеча,
мерить временным безмерность.
Уходящему – печаль.
Остающемуся – верность.
1971
Памяти А. Твардовского
Вошло в закон, что на Руси
при жизни нет житья поэтам,
о чем другом, но не об этом
у черта за душу проси.Но чуть взлетит на волю дух,
нислягут рученьки в черниле,
уж их по-царски хоронили,
за исключеньем первых двух.Из вьюг, из терний, из оков,
из рук недобрых, мук немалых
народ над миром поднимал их
и бережно, и высоко.Из лучших лучшие слова
он находил про опочивших,
чтоб у девчонок и мальчишек
сто лет кружилась голова.На что был загнан Пастернак -
тихоня, бука, нечестивец,
а все ж бессмертью причастились
и на его похоронах…Иной венец, иную честь,
Твардовский, сам себе избрал ты,
затем чтоб нам хоть слово правды
по-русски выпало прочесть.Узнал, сердечный, каковы
плоды, что муза пожинала.
Еще лады, что без журнала.
Другой уйдет без головы.Ты слег, о чуде не моля,
за все свершенное в ответе…
О, есть ли где-нибудь на свете
Россия – родина моя?И если жив еще народ,
то почему его не слышно
и почему во лжи облыжной
молчит, дерьма набравши в рот?Ведь одного его любя,
превыше всяких мер и правил,
ты в рифмы Теркина оправил,
как сердце вынул из себя.И в зимний пасмурный денек,
устав от жизни многотрудной,
лежишь на тризне малолюдной,
как жил при жизни одинок.Бесстыдство смотрит с торжеством.
Земля твой прах сыновний примет,
а там Маршак тебя обнимет,
"Голубчик, – скажет, – с Рождеством!.."До кома в горле жаль того нам,
кто был эпохи эталоном -
и вот, унижен, слеп и наг,
лежал в гробу при орденах,но с голодом неутоленным, -
на отпеванье потаенном,
куда пускали по талонам,
на воровских похоронах.
1971
"Не спрашивай, что было до тебя…"
Не спрашивай, что было до тебя.
То был лишь сон, давно забыл его я.
По кругу зла под ружьями конвоя
нас нежил век, терзая и губя.От наших мук в лесах седела хвоя,
хватал мороз, дыхание клубя.
В глуби меня угасло все живое,
безвольный дух в печали погребя.В том страшном сне, минутная, как милость,
чуть видно ты, неведомая, снилась.
Я оживал, в других твой свет любя.И сам воскрес, и душу вынес к полдню,
и все забыл, и ничего не помню.
Не спрашивай, что было до тебя.
1971
"Смиренница, ты спросишь: где же стыд?.."
Смиренница, ты спросишь: где же стыд?
Дикарочка, воскликнешь: ты нескромен!
И буду я в глазах твоих уронен,
и детский взор обиды не простит.Но мой восторг не возводил хоромин,
он любит свет, он сложное простит.
Я – беглый раб с родных каменоломен.
Твоя печаль на лбу моем блестит.Моим глазам, твое лицо нашедшим,
после тебя тоска смотреть на женщин,
как после звезд на сдобный колобок.Меня тошнит, что люди пахнут телом.
Ты вся – душа, вся в розовом и белом.
Так дышит лес. Так должен пахнуть Бог.
1971
"Какое счастье, что у нас был Пушкин!.."
Какое счастье, что у нас был Пушкин!
Сто раз скажу, хоть присказка стара.
Который год в загоне мастера
и плачет дух над пеплищем потухшим.Топор татар, Ивана и Петра,
смех белых вьюг да темный зов кукушкин…
Однако ж голь на выдумку хитра:
какое счастье, что у нас был Пушкин.Который век безмолвствует народ
и скачет Медный задом наперед,
но дай нам Бог не дрогнуть перед худшим,брести к добру заглохшею тропой.
Какое счастье, что у нас есть Пушкин!
У всей России. И у нас с тобой.
1972
"Не льну к трудам. Не состою при школах…"
Не льну к трудам. Не состою при
школах.
Все это ложь и суета сует.
Король был гол. А сколько истин голых!
Как жив еще той сказочки сюжет.Мне ад везде. Мне рай у книжных
полок.
И как я рад, что на исходе лет
не домосед, не физик, не геолог,
что я никто – и даже не поэт.Мне рай с тобой. Хвала Тому, кто ведал,
что делает, когда мне дела не дал.
У ног твоих до смерти не уныл,
не часто я притрагиваюсь к лире,
но счастлив тем, что в рушащемся
мире
тебя нашел – и душу сохранил.
1972
"Когда уйдут в бесповоротный путь…"
Когда уйдут в бесповоротный путь
любви моей осенние светила,
ты напиши хоть раз когда-нибудь
стихи про то, как ты меня любила.Я не прошу: до смерти не забудь.
Ты и сама б до смерти не забыла.
Но напиши про все, что с нами было,
не дай добру в потопе потонуть.Глядишь – и я сквозь вечную разлуку
услышу их. Я буду рад и звуку:
дождинкой светлой в ночь мою стеки.И я по звуку нарисую образ.
О, не ласкать, не видеть – но еще б раз
душой услышать милые стихи.
1972
"Марленочка, не надо плакать…"
М. Рахлиной
Марленочка, не надо плакать,
мой друг большой.
Все – суета, все – тлен и слякоть,
живи душой.За место спорят чернь и челядь.
Молчит мудрец.
Увы, ничем не переделать
людских сердец.Забыв свое святое имя,
прервав полет,
они не слышат, как над ними
орган поет…Не пощадит ни книг, ни фресок
безумный век.
И зверь не так жесток и мерзок,
как человек.Прекрасное лицо в морщинах,
труды и хворь, -
ты прах – и с тем, кто на вершинах,
вотще не спорь.Все мрачно так, хоть в землю лечь нам,
над бездной путь.
Но ты не временным, а вечным
живи и будь…Сквозь адский спор добра и худа,
сквозь гул и гам,
как нерасслышанное чудо,
поет орган.И Божий мир красив и дивен
и полон чар,
и, как дитя, поэт наивен,
хоть веком стар.Звучит с небес Господня месса,
и ты внизу
сквозь боль услышь ее, засмейся,
уйми слезу.Поверь лишь в истину, а флагам
не верь всерьез.
Придет пора – и станет благом,
что злом звалось…Пошли ж беду свою далече,
туман рассей,
переложи тоску на плечи
твоих друзей.Ни в грозный час, ни в час унылый,
ни в час разлук
не надо плакать, друг мой милый,
мой милый друг.
1972
"Не от горя и не от счастья…"
Не от горя и не от счастья,
не для дела, не для парада
попросил хоть на малый час я
у судьбы тишины и лада.И не возраст тому причиной,
он не повод для величанья,
но не первой моей морщиной
заслужил я черед молчанья.Я хотел, никого не видя,
всех людей полюбить, как братьев,
а они на меня в обиде,
высоту тишины утратив.Все мы с гонором, а посмотришь -
все сквалыжны в своей скворешне,
и достоин веселья тот лишь,
кто забыл о горячке прежней.Желт мой колос, и оттого-то
я меняю для звездной жатвы
сумасшествие Дон Кихота
на спокойствие Бодисатвы.Одного я хочу отныне:
ускользнув от любой опеки,
помолиться в лесной пустыне
за живущих в двадцатом веке.И одна лишь тоска у сердца,
и не в радость ни куш, ни бляха, -
чтоб на поздней траве усесться
у колен Себастьяна Баха.Был бы Пушкин, да был бы Рильке,
да была б еще тень от сосен, -
а из бражников, кроме Лильки,
целый мир для меня несносен.Сколько раз моя жизнь ломалась
до корней, и за все такое
в кой-то век попросил хоть малость
одиночества и покоя.Я ушел бы, ни с кем не споря,
чтоб не слушать хмельные речи,
с мудрой книгой на берег моря,
обнимая тебя за плечи.Чтоб деревья шумели, дыбясь,
пела речка на радость эху
и, как братья, Толстой и Диккенс
перешептывались не к спеху.Ничьего не ищу участья,
ничего мне от звезд не надо,
лишь прошу хоть на малый час я
у судьбы тишины и лада.
1972