Дон Мигель славился между коллегами не военным и не административным, а литературным талантом. Притом талантом особенного рода. Он слыл выдающимся мастером сочинять правдоподобные заявки, убедительные объяснения упущений, неопровержимые оправдания допущенных перерасходов и тому подобные перлы административного творчества… В столице его писания не подвергались сомнению, его заявки удовлетворялись в первую очередь, и вообще он был на самом лучшем счету…
6
Так что ж было на самом-то деле? Откуда взялась французская эскадра, к примеру? Или ее вообще не было? Да нет, была.
Не совсем эскадра, впрочем. Вскоре после прибытия в Рио-де-ла-Ачу в бухте показались паруса известного французского корсара Жана Бонтемпо. Его корвет, недавно еще гроза испанских морей, сейчас мотался по морю не в поисках добычи большой и почетной, а хоть малой, но легкой: после вспышки тропической желтой лихорадки, унесшей жизни стольких отличных парней, отчаянных и стойких, на борту у Бонтемпо едва хватало людей, чтобы справляться с сухими парусами при среднем ветре (или слабом - лишь бы не сильном!). Если дождь промочит паруса и они отяжелеют, корвет (называвшийся по фамилии хозяина "Бон темпо") мог находиться только вдали от берегов. Потому что в виду берега любой маневр с парусами надо выполнять быстро и точно. А люди Бонтемпо, шатающиеся после болезни, едва шевелились… А до вспышки желтой лихорадки французы не успели добыть ничего существенного. А возвращаться домой, в гугенотскую Ла-Рошель, с пустыми руками так не хотелось!
Рио-де-ла-Ачу Бонтемпо выбрал лишь потому, что вокруг городка поля и можно будет подкормить команду. А сухого сезона оставалось все меньше. И он обрадовался, увидя в бухте знакомые ему по прошлым делам корабли Хоукинза.
Бонтемпо предложил союзникам напасть и разграбить город - много тут не возьмешь, но хоть что-то…
Но Ловелл стойко придерживался инструкций Хоукинзов. А те гласили: только торговля - и не портить отношений! Дело в том, что два года назад Джон Хоукинз заключил негласный пакт с этим самым "очень-очень строгим" губернатором де Кастельяносом. Согласно этому пакту, нигде никем не записанному, но соблюдавшемуся обеими сторонами скрупулезно точно, Хоукинз продавал негров плантаторам, а губернатор смотрел на это сквозь пальцы - якобы вынужденный каждый раз позволять кровожадным пиратам делать это, чтобы спасти горожан от резни. Фрэнсис рискнул осторожно напомнить Ловеллу, что можно и даже нужно намекнуть губернатору об этом джентльменском соглашении. Но тот с неожиданной тоской сказал в ответ:
- Это Хоукинз, он может себе и не такое еще позволить. Он вхож к государыне, так что ежели мы заработаем ноту испанского правительства нашему - с нас шкуры спустят! Успех наш, если он и будет, никто не запомнит, а неудачу поминать долго еще станут!
Дрейк не мог и слова вставить в печальный монолог руководителя экспедиции. Ловелл продолжал нытье:
- Конечно, он в отличных отношениях с королевским советом. А нас никто не знает, нам не простится. За такую авантюру нам головы поотрубают!
- А если удачно расторгуемся - королева нас простит!
Но Ловелл ничего не желал слушать. Он был опытным капитаном и очень хорошо себя зарекомендовал в качестве капитана. Но когда он возглавил экспедицию, стало заметно, что он боится ответственности, не любит риска и чужой удачи. Он был из того рода завистников, что в дождь завидуют домоседам, а в ведро - путешественникам. То есть всегда находит, о чем брюзжать…
Ловелл погрузил на пинассу девяносто два невольника, с ними для охраны посадил двоих моряков и направил в то место на берегу, что указал гонец от плантаторов. Фрэнсис почти во весь голос ворчал, ему это очень не понравилось. Уж если и направлять на берег товар, так под такой охраной, чтобы могла в любом случае отмахаться, а то и в контрнаступление перейти. А что это - двое с пистолетами? Их убьют, и они будут умирать с горечью - не смогли ухлопать хоть одного врага. И что же?
Едва выгрузка невольников закончилась, из-за деревьев выступил губернатор в парадной форме, во главе небольшого отряда, вооруженного мушкетами и алебардами (которые тем удобны, что их можно использовать в качестве сошек под мушкет). Губернатор грозно объявил:
- Именем моего государя - Его Католического Величества короля Испании, Обеих Индий и иных земель - требую ответить правду быстро: что вы здесь делаете, чужеземцы?
После чего невольников с обоими матросами схватили и повлекли прочь от берега, куда - за стеной растений было не видно. А губернатор с частью своего отряда сел в шлюпку, подплыл к кораблям Ловелла и, выпрямившись и держась за услужливо поднятое весло, как за поручень, чтобы осанка не утратила величественности, заорал:
- Кто вы и что тут делаете? Почему без разрешения и предварительного согласования вы вторгаетесь в испанские владения?!
- Мы мирные купцы, пришли с исключительно торговыми, мирными целями! - с нотками безнадежности в голосе отвечал Ловелл.
- То, что вы говорите, - глупость! Вы прекрасно осведомлены, что монопольное право торговли в испанских владениях имеют исключительно подданные Его Католического Величества! Вы знаете об этом эдикте моего повелителя так же хорошо, как и я. Вы - никакие не купцы, а пираты, прикрывающиеся званием купцов! Доказательство тому - наличие на ваших кораблях невольников, добыть которых на их родине, в Африке, можно только вооруженным путем. А доставленные на сушу, во владения Филиппа Второго, невольники стали контрабандой. И я их как таковых конфискую именем моего государя!
Ловелл оцепенел и потерял дар речи. Испанцы в шлюпке встали и размахивали оружием. Ловелл потупился, махнул рукою и, не глядя ни на кого, ушел в свою каюту.
…Что же, неужели это и все? Негров нет, выручки нет, двое наших в плену у испанцев… Дрейк побагровел и зарычал:
- Зачем тогда мы сюда плыли? Гулять? Давать испанцам пищу для анекдотов? Дайте мне людей - и я заставлю этих проклятых папистов торговать как положено! А то что же получается? Этот высокомерный негодяй - губернатор - заимел то, что ему требуется, а нам - кукиш? Мистера Джона Хоукинза навряд ли обрадует такой результат нашей экспедиции!
Дрейк предложил обстрелять Рио-де-ла-Ачу либо изловить высокородного дона Мигеля и держать его взаперти в провонявшем после перевозки негров трюме флагмана, пока не уплатит приличную цену за каждого негра плюс еще некоторую сумму в компенсацию за оскорбление и моральный ущерб…
Увы, его не послушали и предложили заткнуться. Де Кастельянос выиграл - или, как считал Фрэнсис и с ним полкоманды экспедиции, англичане сами преподнесли ему победу!
А Фрэнсис еще не научился видеть ситуацию с каких-либо иных точек зрения, кроме собственной. Когда корабли англичан и корвет невезучего Жана Бонтемпо покидали бухту Рио-де-ла-Ача, весь город высыпал на берег и дружно хохотал над незадачливыми торговцами. И тут с идущего в арьергарде судна англичан раздался срывающийся молодой голос:
- Дон Мигель де Кастельянос! Ты сам себе создал врага, который не простит и не забудет ни-ког-да! Я еще вернусь - и мы сравняем счет!
Услышавши это, испанцы загоготали пуще прежнего. Дона Мигеля позабавили выкрики юнца - видимо, одного из младших офицеров английской флотилии. Ах, знал бы он тогда, чем все это кончится в будущем, - честное слово, вплавь бы кинулся за англичанами! Десять негров подарил бы! Но кто ж знал? Господин губернатор счел крикуна запальчивым юнцом, каких много. Но кто ж мог знать? Будущее сокрыто от нас…
7
Хоукинз объявил официально, что причиной неудачи экспедиции Ловелла явилась "…простоватость моих заместителей, которые не знали толком, как обделываются подобные дела". И только. Фрэнсис ожидал, что Ловелла выгонят с треском из фирмы, - но ничего подобного не было. Просто в следующую экспедицию (подготовку которой весьма ускорило то обстоятельство, что Ловелл не привез прибыли) Ловелла не послали. В море вышел лично Джон Хоукинз.
Фрэнсис пробыл на родине от возвращения до нового отплытия всего-навсего шесть недель, но успел очень и очень много…
Глава 9
ПЕРВЫЕ УДАЧИ КАПИТАНА ДРЕЙКА
1
Злосчастная экспедиция Ловелла бесславно вернулась в Плимут в первые дни августа. Дрейк тут же поспешил в контору братьев Хоукинзов. Отношения его с начальником экспедиции за время возвращения испортились вконец - и он не сомневался ни на минуту, что капитан Ловелл нарассказывает о нем такого (бывшего, повернув события чуть-чуть, на невыгодный для Фрэнсиса угол, а то и вовсе не бывшего), что придется потом годы отмываться… И стремился опередить эти россказни. Что ж, неприятно, но это его долг - открыть хозяевам фирмы глаза на истинное лицо их "проверенного и лучшего капитана". Разумеется, он предпочел бы высказать все в присутствии капитана Ловелла, глядя ему в глаза - беспокойные глаза уличенного паникера и завистника… Но в крайнем случае он готов даже и заочно…
Но братья не пожелали слушать ни Дрейка, ни самого Ловелла. Прошлое - прошло. Думать же надлежит о том, что еще не сделано!
- Ну, не получилось - и черт с ним! Забудь, Фрэнсис. Не думай о том, что позади: его уж не исправишь, не переиграешь наново. Думай лучше о будущем. Джона ты сегодня вообще чудом застал, - добродушно сказал Вильям. И другим тоном:
- А ты изрядно возмужал за эти полгода. Шея вон вдвое толще стала. Слушай, много у тебя дел в Англии?
- У меня? Да какие дела? Родителей проведаю - и все мои дела. А что? - осторожно спросил Фрэнсис. А сердце его уже запрыгало от радости, от предвкушения большого, настоящего дела. И точно:
- Не хочешь еще разик сплавать в те же края, откуда только что вернулся?
- Хочу. Только без Ловелла. Этим я сыт по горло и даже более!
- Без, без, успокойся.
- Ну, а когда? До послезавтрашнего обеда я не успею.
- Да, хоть послезавтра с обеда заманчиво, но выйдем в море через месяц, в крайнем случае - через два.
- Еще море времени! - разочарованно протянул Фрэнсис.
- Не волнуйся, дел на все это время хватит.
Тогда Фрэнсис осторожно спросил:
- А… Кем? То есть к кому помощником? Хотелось бы познакомиться с капитаном до отплытия. Притереться малость, как говорится.
- Найди себе подходящую коробку - сам будешь капитаном.
Фрэнсис покраснел густо - не от радости, а от старания эту радость скрыть. Хотя чему радоваться-то? Любой другой на месте Дрейка - да хоть я или ты, читатель - закручинился бы от такого "великодушного" предложения. Это ж сказать легко: раздобудь быстренько океанский корабль! А где его раздобыть? И сколько он может стоить?
Но Дрейк весело сказал:
- Вдруг это не получится. Требуется некоторое время. Недельки, я думаю, две…
Вильям-младший высоко поднял жесткие редкие брови и, не пряча сомнения, сказал:
- Не больно ли быстро, Фрэнк?
- Я уложусь, - жестко ответил Фрэнсис.
- Будешь молодец, - коротко выронил Джон Хоукинз.
2
Он уложился в обещанные две недели. Решил, что уговорит отца использовать все свое влияние на прихожан, чтобы получить солидный кредит. К нему прибавить денежки от продажи старушки "Нэнси" (Фрэнсис не сомневался, что отец ни пенни не истратил из ему отданных на сохранение денег от продажи, - хотя Фрэнсис и позволил тратить при нужде)… Оказалось, что сосед-скупщик, охотно пойдя навстречу викарию, выгодно разместил капитал - и за полгода он обернулся трижды, принося каждый раз по двадцати пяти процентов прибыли. Более того - как раз сосед имел крупные суммы свободной наличности и соглашался ссудить викарию - не Фрэнсису, которого он и не знал толком, а его отцу - под двенадцать процентов годовых. Это было приемлемо.
И вот Дрейк неспешно идет по Бристолю, где есть такая Сомерсетовская набережная: у нее пришвартованы суда, выставленные на продажу… День жаркий, летний, но на нем темно-коричневый кожаный жилет. Жарковато, конечно - зато спокойно. При нем увесистый кошель с монетой, да не простой, а с престижными "розеноблями" - тяжелыми, как серебряный талер, золотыми монетами с кораблем, на носу которого выбита роза Тюдоров. Эти редкие монеты чеканил отец Ее Величества, король Генрих Восьмой, ими награждали отличившихся в бою солдат, чиновников, прослуживших без замечаний шесть лет, и так далее. Возможно, придется отбивать нападение грабителей - а жилет, купленный в позапрошлом плавании в Сан-Себастиане, ни шпагой не проткнуть, ни саблей не разрубить.
Ага! Вот барк, весьма похожий на то, что ему нужно. Тонн сорок пять - шестьдесят? Ну да. Пятьдесят. И построен на верфях в Чатаме - значит, надежен, как военный корабль. Казенные доки строят неказисто, но уж качественно…
Когда Фрэнсис кликнул хозяина барка, из сарая на набережной вышел тощий моряк лет сорока в серой фуфайке. Поговорили. Запрошенная цена - как раз столько, сколько в кошеле у Фрэнсиса (а там были даже не все деньги из уже у него имевшихся). Возраст барка - восемь лет. Почти младенческий для судна чатамской постройки. Имя - "Юдифь". Набор корпуса - из мелкослойного горного дуба, рангоут - из камберлендской сосны, металлические части - шеффилдского литья или дербиширской ковки. Всё - известные прочностью изделий мастерские и арсеналы. Уже ударили по рукам, когда Фрэнсис вспомнил, что не задал очень важного вопроса:
- Да, кстати, Джефф: а почему ты решил продать свою коробку?
- Отца согнали с земли и за долги описали имущество. Лендлорд решил, что уголь копать выгоднее, чем землю пахать. С ума все посходили с этим углем! Берут у шерифа напрокат преступников - и те копают уголек. Ну, я и хочу расплатиться с долгами отца Да уйти в море уже не хозяином судна - с этим нынче одна морока, а просто помощником капитана. Люблю, когда решения принимает другой, а мне их остается исполнять.
Фрэнсис покивал, хотя никак не мог согласиться, что продажа судна, способного совершить десятки рейсов через Атлантический океан или сотни ходок в баскские земли и Нидерланды, есть разумный способ получения денег. Вот он как раз покупал такое судно, чтобы зарабатывать на жизнь самым интересным способом. Ну, его дело, Джеффа.
А хороша его "Юдифь", честное слово! Обводы стремительные, фонарь кормовой изящной кузнечной работы и… И вообще, хороша. На миг вспомнил "Нэнси", и тут же радость обладания кораблем, пригодным для настоящего дела, вытеснила сентиментальные воспоминания. Жить надо не прошлым и даже не настоящим, а - будущим. Тогда только настоящее будет таким, чтобы жить было вкусно, когда оно для тебя - не вся жизнь и единственная реальность, а часть работы по строительству будущего…
И имя у кораблика неплохое. Вернувшись в Плимут, он потребовал у отца очень подробного рассказа - все, что знаешь, каждую мелочь - о Юдифи, в честь которой названо его океанское судно. И отец рассказал, сидя у камелька, о поре бесконечных войн, запечатленной в Ветхом Завете. Как понял Фрэнсис, тогда Ассирия была вроде того, чем сейчас является Испания: раздувающаяся от спеси владычица мира, проглотившая столько земель, областей, племен и царств, что уже не хватало сил и средств удерживать все это в себе. Но, опьяненная прежними победами, она совершала все новые и новые завоевательные походы. А маленький Израиль боролся с этим колоссом за свою независимость и свободу, да вообще за право быть. И отчаянная еврейка Юдифь проникла к Олоферну, ассирийскому военачальнику, и в шатре отрубила его голову его же мечом. Ну, в меч Фрэнсис не очень поверил. Скорее, заколола его кинжалом, вонзив под левую лопатку, когда лежала под этим чужеземцем… Меч - не девичье оружие, и шатер - не то место, где удобно им размахивать. Вот уже заколотому Олоферну эта отчаянная девушка могла отсечь башку. И то только, если он был помешан на отточенности оружия. Но в любом случае - молодец девица! Так и надо с этими надутыми индюками из сверхдержав поступать!