* * *
Андрей дважды, не то трижды, бывал у Коростелевых вместе с Акиньшиным - один раз, помнится, там обедали, один раз заезжали поздравить хозяйку с именинами. Он плохо помнил сестру Акиньшина и совершенно не знал ее - в гостиной все дамы одинаковы. На всякий случай Андрей решил не говорить ей, что знает о ее невзгодах, - она либо не поверит, что слепой человек может вступиться за нее, либо вздумает ему содействовать - это может оказаться еще хуже.
Выбежала горничная, просила подождать - барыня-де гостей не ждала и одевается.
- Скажи барыне - гость слеп, - велел Андрей.
Минуту погодя вышла госпожа Коростелева, закутанная в шлафрок дама лет пятидесяти, крепкого сложения, немного похожая на брата - с таким же смугловатым лицом, с татарским прищуром умных глаз.
- Господин Соломин, - сказала она, - я рада вам, я помню вас… Боже мой, могла ли я думать… Поверьте, я всей душой…
- Благодарю за сочувствие, сударыня, но я позволил себе явиться в такой час по делу, - спокойно сказал Андрей. Слушать взволнованный голос женщины, готовой расплакаться, он совершенно не желал. - А дело такого рода - слуга вашего покойного брата незадолго до несчастья привел к вам девицу с просьбой спрятать ее.
- Да, и я обещала, что помогу бедняжке.
- Она у вас?
- Нет. Господин Соломин, я менее всего хочу прослыть жестокосердной и неделикатной… но…
- Говорите все как есть, сударыня. Я крепче духом, чем может показаться.
Собеседница вздохнула:
- Видите ли, в тот же день ко мне приехала госпожа Кузьмина. Она искала вас… Просила меня написать записочку брату, чтобы он помог ей встретиться с вами…
Андрей не ожидал, что услышит в этом доме про Катеньку. Да, он же сам ей, кажется, как-то сказал, что сестра Акиньшина замужем за Коростелевым! Катенька поехала к незнакомым людям, чтобы они помогли ей вернуть жениха, до чего же он своим упрямством довел невесту - стыд и срам…
Теперь, когда Катеньки больше не было, Андрей перебирал в памяти все, что их связывало, и сам себе выносил приговор, состоящий из одного слова: недодал. Недодал любви, недодал нежности, внимания, заботы. Уговорился повенчаться на ней, еще не испытывая истинной любви, дурак! А по-настоящему понял, что любит, под Очаковом, в холодной землянке. Тогда только душа осознана, какое тепло исходит из Катенькиных глаз.
- Я рассказана ей историю бедной девушки. Понимаете, я выполняла просьбу брата, я против того, чтобы оказывать услуги беглым крепостным, но когда брат просит… отказать невозможно… Госпожа Кузьмина сжалилась над девкой от всей души и увезла ее с собой - до того времени, как брат придумает лучший способ ей помочь. Не навсегда, нет! - госпожа Коростелева говорила сбивчиво, и Андрей по голосу представлял ее лицо, ее мнущие край шали или платка руки.
- Он бы непременно придумал, - сказал Андрей. - И что же?
- Госпожа Кузьмина сказала, что оденет девку в свое платье, чтобы никто не заподозрил, будто она беглая крепостная. Они одного сложения и даже чем-то схожи…
- Так, - произнес Андрей.
Картинка сложилась - наподобие тех мозаик, которые столь удачно складывал господин Ломоносов из кусочков колотой смальты. Те, кто следил за Акиньшиным, без особых хлопот узнали, куда он отправил Дуняшку, а потом добрались до Катенькиного дома… В том списке, который Андрей хранил в голове и научился вызывать перед мысленным взором, появилась еще одна строчка. Яркая. Красная! На первое место встала.
Он чуял, что убийство Катеньки как-то связано с мусью Анонимом, и вот теперь стало понятно - как. Мусью Аноним, коему Акиньшин, видимо, уже наступал на пятки, решил уничтожить тех, кто знал его клевретов в лицо: в первую очередь тех, кто видел загадочного Машиного соблазнителя. Значит, мало найти пропавшую Дуняшку - ее еще нужно так спрятать, чтобы злодеи не добрались. Где и как искать Машу Беклешову - Андрей не знал. Он понял одно - ее увезли из Санкт-Петербурга, и немалую роль в этом сыграла незнакомка в мужском костюме. Жива ли теперь Машенька - Бог весть…
Госпожа Коростелева еще что-то говорила, то взволнованно, то жалобно. Андрей слышал только эти волнение и жалостность, слова пролетали мимо. Он встал, молча поклонился. Говорить не мог - сильное потрясение нагоняло на него немоту. Если проследить всю цепочку событий - выходило, что сам Андрей, передав заботу о Дуняшке Акиньшину, стал невольным виновником Катенькиной гибели.
Афанасий, все это время стоявший за Андреевым стулом, еще не знал повадок слепого барина и растерялся, когда Андрей, встав, повернулся и пошел прямо на стену. Дверь была в полутора аршинах от того места, к которому он устремился. Спохватившись, Афанасий поймал его под локоть и вывел. Спуская по лестнице, старик ждал приказаний - а их-то и не было. Одев барина в шубу и усадив в возок, Афанасий некоторое время стоял у дверцы и слушал тишину. Хорошо - Тимошка сообразил, в чем беда, и добился от Андрея одного слова: "Домой!"
* * *
Дома хозяйничал Еремей: варил кашу и пек глиняные пули. Андрей, войдя, сказал ему:
- Заряди пистолеты. Все. И Тимошке не вели раздеваться.
- В сарай пойдешь, баринок мой любезный? Ночь на дворе.
- Мне все едино.
Он палил на звук, даже не спрашивая сидевшего под столом Тимошку, есть ли успехи. Палил - и все тут, воображая черную паутину на синем поле и паука в черной маске. Он палил туда, где под маской у паука - пасть. Он убивал мусью Анонима полсотни раз подряд, пока Тимошка не взмолился: добрые люди в деревне подумают, что на слепого барина вдруг напали разбойники, понабегут, и объясняйся тогда с ними!
Андрей вернулся в дом. Дядька подвел его к столу, питомец уселся и, по обыкновению своему, замолчал. Афанасий пробовал было делать разумные вопросы об ужине, но увидел поднесенный под самый нос кулак Еремея - и заткнулся.
Еремей уже успел расспросить Афанасия о визите, ужаснулся роковому стечению обстоятельств, но Катенька не была его невестой, чувства вины перед ней он не испытывал, и потому его более волновал вопрос: куда подевалась Дуняшка? Но Афанасий клялся, что барин, узнав неприятную для себя правду, даже не подумал спросить о Дуняшке.
Тимошка принес со двора две охапки поленьев, положил в голбец, чтобы они там к утру просохли, и молча поманил Еремея в сени. Он тоже хотел знать про Дуняшку.
- Может, и по сей день в доме госпожи Кузьминой сидит, - предположил Еремей. - А может, и сбежала с перепугу.
- Но ведь не вернулась к Беклешовым? - с надеждой спросил Тимошка.
- Ей особо деваться некуда. Старый Беклешов, я чай, уже объявление в "Ведомостях" дал о беглой. Худо будет, коли ее домой связанную приведут…
- Дядя Еремей, где Беклешовы стоят? Я бы добежал, разведал!
- Нишкни. Наш малость отойдет, заговорит - сам тебя туда спосылает.
Андрей вертел в руках турецкий пистолет. Хорошая мысль посетила голову: раз все так нескладно, то вот лучший выход - отправиться вдогонку за Катенькой и там, за смертной гранью, молить ее о прощении. Сколь ни пали в трухлявом сарае - жирный паук в средоточии паутинных нитей останется цел и невредим. "Аноним - невредим"… Хоть вирши с горя пиши…
Нет, такое было бы отступлением. Паническим бегством. Сие - недостойно! Нужно заново собраться с силами, составить из рассыпавшихся кусочков себя прежнего. Нужно - и все тут. И продолжать начатое дело, которое ныне - одна опора в жизни. Как там сказал бедный Акиньшин? Враг спасет? Вот пусть, паскудник, и спасает! Стало быть, соберемся с силами и пойдем по незримому следу. Только мысль может удержать от страстных и отчаянных поступков. Мысль - холодная, как переночевавший в сугробе нож.
Вот ей игрушка! Машин соблазнитель прислан мусью Анонимом. Маша, искавшая спасения в обители, каким-то чудом встретила его гам, и он ее увлек за собой. Потом передал в руки незнакомке, желавшей, чтобы ее считали Александром Дементьевым. Где ловить незнакомку - одному Богу ведомо, но в голове застряли две фамилии - фамилии господ, которым она поручила увезти Машу. Столица велика, но ежели господ зовут не Иванов и Петров, то шанс отыскать имеется!
- Фофаня, - неожиданно сказал Андрей. - Садись писать. Первое - узнать на том постоялом дворе, не слыхал ли кто, куда увезли Марью Беклешову и кто таковы господа Решетников и как его? - Вяльцев. Тимоша, завтра поедешь и расспросишь Моисеева.
В комнате было уже темно, Фофаня дремал на лавке. Услышав приказ, он чуть не свалился и поспешил к печке - авось-либо жив тлеющий уголек, от коего зажечь лучину и от лучины - свечу. А можно и в оставленный огородником светец вставить, хотя тогда нужно искать корытце и заливать туда воду, чтобы обуглившиеся кусочки не на пол падали.
- Второе, - продиктовал Андрей, когда Фофаня изготовился писать. - Как-то вызнать, не появлялась ли Дуняшка у Беклешовых. А как?.. Погоди… Ее еще мог приютить граф Венецкий! Ежели у девки хватало ума броситься ему в ноги!
Андрей вспомни,! нелепый поединок между Гришей и графом. Граф по молодости лет струсил, когда на него напустилась строгая матушка с ужасными письмами в руках. Потом позволил матушке где-то себя спрятать. Все это было отвратительно. Однако чувство Венецкого к Маше казалось искренним и неподдельным - вишь, почти до венца дело довел.
- Фофаня, пиши - узнать, что деется в доме Венецких.
Еремей громко вздохнул. Питомец хочет бурной деятельностью заглушить горе и при этом теряет остатки разума. В его распоряжении уже четверо: преданный дядька - крепкий, но не всемогущий; молодой неопытный кучер, почти не знающий столицы; старик, обремененный хворобами и, кажется, утративший смелость навеки; вор, чья верность не выдержит встречи с загадочным Дедкой и его Василисой. Хорошо войско!
- Дяденька, поесть у нас ничего не найдется? - спросил Андрей. Когда все молча ужинали гречневой кашей, он едва притронулся к ложке.
- Найдется, сударик мой ненаглядный, - отвечал Еремей. - Полгоршка каши, я в печурку поставил, не должно бы остыть.
Он позволил питомцу есть прямо из горшка, на ощупь, осыпая стол и колени разваренной гречкой. Прибрать нетрудно, пусть бы только выполз из Своей тоски по невесте…
Наутро Тимошу снарядили с поручениями. Отправился он верхом, приспособив к древнему седлу, найденному на конюшне, веревочные стремена.
Сперва, разумеется, доехал до дома Беклешовых. Еремей научил его, кому задавать вопросы: бывая в этом доме вместе с питомцем, он свел знакомство с лавочником, чья москательная лавка была почти напротив беклешовского жилища, а супруга лавочника, первая на всю улицу тараторка, состояла в приятельстве с беклешовской кухаркой. За двадцать копеек Тимошка узнал, что Дуняшку ищут и не могут сыскать.
С графом Венецким ему не повезло - он попросту побоялся приставать с вопросами к статным мордастым лакеям и к кучеру графини, а соседей беспокоить не решился - мало ли что…
Но третье поручение он исполнил, и даже с избытком.
- Про Решетникова Моисеев ничего не знает, кроме того, что Вяльцеву приятель, - доложил Тимошка. - Вяльцев - чиновник, не из видных, служит где-то в Гатчине, кем - кто его разберет. В столицу приезжал по личной надобности. Моисеев удивлялся - вроде у него и родня тут есть, а остановился на постоялом дворе - клопов кормить.
- "Малый двор"… - пробормотал Андрей. - Вот только великого князя со всеми его гатчинскими фрондерами нам недоставало.
- Барин добрый, уж не знаю, должен был брать ли… - смущенно сказал Тимошка.
- Что брать?
- Для вас у Моисеева сверточек оставили. Он обещался, что вам передаст. - Тимошка положил на стол нечто прямоугольное, замотанное в холстинку и перевязанное шнурком.
- Дай-ка я гляну, - вызвался Еремей, распутал шнурок и удивленно воскликнул: - Да это ж книжки! Моисеев напутал - какой дурак вздумал бы вам сейчас книжки посылать?! Тимоша, это придется свезти обратно.
- А что за книжки? - спросил Андрей, смутно припоминая разговор о философии.
- Фофаня, читай! - приказал Еремей.
Тот взял верхнюю книжку и уставился на обложку с недоумением.
- Что, разучился? - прикрикнул на него Еремей.
- Тут же по-французски!
- А буквы вроде русских, - заметил Тимошка. - Вот "рцы", вот "мыслете"… - Оказалось, он как-то выучил с дюжину букв, даже не зная, на что их употребить.
Общими усилиями Фофаня с Тимошкой произнесли нечто вроде колдовского заклинания, так что Андрей не сразу перевел странные звукосочетания в слова русской речи.
- Маркиз д’Аржан? - сам себя спросил он. - "Философия здравого смысла"?
Прочие книги оказались творениями Вольтера, аббата Мерсье и "Прогулками одинокого мечтателя" Жан-Жака Руссо, все - на французском языке. Еремей перетряс их - никакой записочки не выскочило.
Но Андрей и без того понял, кто прислал книги. Он треснул кулаком по столу. Присылать французские книжки слепому человеку - мерзко и гадко! Это - издевка в чистом виде. Посылать слепому книги - значит, намекать, что он бессилен! Что у него под носом можно его дурачить! Маша Беклешова сидела в углу, в двух шагах от него, и нетрудно представить, как потом забавлялись те, что увезли ее!
- В печку, - приказал Андрей. - И не вздумай меня обманывать! В печку!
"Все сразу, - думал Андрей. - Все сразу! И ужасное известие о Катенькиной гибели, и эта издевка. Словно бы кто-то с небес говорит: капитан Соломин, хватит валять дурака, у тебя уже достаточно в руках ниточек из паскудного клубочка, действуй же!"
- Афанасий, - сказал он, - мне нужно троих или лучше четверых гостинодворских молодцов нанять. Из тех, что тебя от Дедки прятали. Можешь с ними уговориться?
- Боязно мне туда ехать, - признался Афанасий. - Ну, как Дедкины подручные изловят меня на улице?
- С тобой будут Еремей и Тимоша. А я останусь тут, Фофаню за ворот держать…
* * *
Полночи Андрей продумывал все подробности своего плана. Мусью Аноним пользуется услугами не только Дедки и Василисы. У него явно повсюду осведомители и помощники. Из них иные могут даже не знать его в лицо. Но не сидит же он взаперти, являя свой лик только брадобрею, не сношается же с миром записочками! У него наверняка есть приближенные особы, и эти особы - люди, принятые в приличном обществе.
Вот одну такую особу и надобно заполучить. А когда сия особа выложит все, что знает… тогда, пожалуй, можно ехать в Тверь или в Новгород - в зависимости от того, где на тот час окажется тверской и новгородский наместник Николай Петрович Архаров. Этот человек в бытность свою московским обер-полицмейстером прославился решительностью и сообразительностью. Ворье и налетчики московские от одного его имени трепетали - хотя ходили слухи, что кое-кого из них он прикармливал ради сведений.
Два года назад среди работных людей, чинивших Зимний дворец, сделались беспорядки, и государыня вызвала Архарова, зная, что сей - справится, хотя и столичный обер-полицмейстер, генерал-поручик Никита Иванович Рылеев, был у нее под рукой. Но тот как будто и деловит, и склонен к решению хозяйственных вопросов - главные улицы мостил, мостовые чинил, наплавные мосты через Неву устанавливал, что государыня велит - то и делал, а прямыми своими обязанностями, ловлей злодеев, занимался мало. Идти к Рылееву с известием о вымогателях - неведомо, чем сия эскапада кончится, хватит ли у него духу разворошить змеиное гнездо, ведь в следствие окажутся впутаны многие знатные особы. А вот Архаров сообразит, что тут можно сделать. Для него опозоренная невеста - не сестра, племянница или золовка, чьи грехи нужно скрыть от посторонних глаз и ушей, - а повод для следствия.
Наутро Афанасия свозили в Гостиный двор и доставили обратно. Он доложил: есть молодцы, готовые послужить за разумную плату, только ведь они весь день спозаранку заняты на складах, разве что вечер и ночь в их распоряжении.
- Вот и славно, - сказал на это Андрей. - Именно вечер с ночью нам и требуются. Еремей Павлович, передаю тебе вожжи. Твое дело - установить надзор за домом господина Граве, хитрый немец связан с вымогателями. Сперва нам нужно проследить, куда он выезжает днем. А затем - кто к нему является под покровом ночного мрака, и не выезжает ли он сам ночью. Я чай, за неделю кое-что о нем узнаем…
Через три дня Андрею, утешавшемуся бешеной стрельбой навскидку и метанием ножа, сообщили знатную новость: ночью к Граве приезжала дама в маске, пробыла у него с час. За это время кривой Анисим сумел улестить кучера поднесением шкалика и узнал имя гостьи - графиня Венецкая!
- До чего же запутанное дело с теми письмами, - сказал Андрей. - И Маша - не ангел белоснежный, и письма, статочно, не были для графини неожиданностью. Может ли такое быть, что она занимается этим непотребством вместе с Граве, а письма сама себе послала, чтобы сын не повенчался на Маше?
- Бабы на всякие паскудства горазды, - отвечал мизогин Еремей.
- Уж больно хорошо одно с другим вяжется. Ну, давай составлять диспозицию. Опиши мне дом Граве и подступы к нему. Фофаня, записывай!
Полчаса спустя диспозиция была готова. Действовать решили рано утром, когда заспанные жильцы отворяют двери молочницам, а не может же быть, чтобы немец Граве обходился без свежих сливок к утреннему кофею. Опять же - дом у него старый, в нем нет устройства с чугунной трубой, ведущей к выгребной яме, а значит, служитель на заре бежит во двор к бочке с нечистотами опростать ночной горшок. Остается только выждать миг, когда дверь откроется.
Конечно, похищать доктора почитай что среди бела дня - наглость неслыханная, но смелым Бог владеет. Главное - быстрота и натиск. Это военное правило Андрей накрепко запомнил во время Очаковской осады - гам князь Потемкин как раз проявил обратные качества, медлительность и нерешительность, и все за это были на него сердиты.
Затем два дня следили за домом, чтобы знать утренний распорядок хозяина. На третье утро замысел Андрея был осуществлен. Немалую роль в успехе сыграл Фофаня, научивший делать кляп с завязками, чтобы тот удерживался во рту благодаря узлу на затылке. Вор, довольный, что может хоть так подлеститься к Андрею с его суровым дядькой, хотел даже вырезать из полена правильный деревянный кляп-шарик и снабдить его ремешками, но ему сказали, что такой роскоши не требуется.
Участвовали в разбойном нападении трое гостинодворцев, командовал Еремей, блеснул кучерским мастерством Тимошка. Вся эта затея заняла не более трех минут - и удалось не попасться на глаза даже докторскому слуге Эрнесту.