- Курт, ну чего ты стоишь, как истукан! - властно обратилась к надворному советнику Аржанова. - Накрывай один стол для меня и господина майора, второй - для его солдат. Я пока сбегаю на кухню за вареной грудинкой, картофелем и салатом…
На кухне Глафира с паническим выражением лица металась между плитой, столом и чаном для воды. Николай и сержант Ермилов занимали места у окна и в отчаянии смотрели на темное, усыпанное звездами небо. Верная служанка бросилась к барыне и зарыдала у нее на плече:
- Стало быть, попались, ваше сиятельство? Стало быть, конец нам пришел? Обхитрили чертовы швабы…
- Глафира, - строго сказала ей курская дворянка, - прямо удивляюсь я на тебя. Ты же - человек бывалый.
- А что, ваше сиятельство, разве не обхитрили? - вскинулась горничная.
- Скажи, где ящик с нашей походной аптекой?
- Как всегда, при мне. То бишь здесь, в шкафу.
- Достань немедленно. Там у тебя должен храниться опий в порошке. Или разведенный на отваре белены. Как ты его называешь?
- Сонный элексир, матушка барыня, - ответила служанка, заметно успокаиваясь и вытирая слезы концом длинного белого фартука.
Обычно хитрые барские задумки она угадывала с полуслова. Угадала и сейчас. Ведь похожий случай был у них в Стамбуле. Тогда опий, добавленный в коньяк, сыграл ключевую роль при завершении операции "Секрет чертежника". Никто не мешает применить его снова. Коньяка-то для троих австрийцев у них хватит. Пусть пьют, сердешные, вдоволь. Глубокий, беспробудный сон подданным императора Леопольда Второго часов на десять гарантирован…
На инсценировку с угощением им пришлось потратить около часа из того запаса драгоценного времени, который отводился на уход из Рейхенбаха в лес. Однако устроили они все по высшему разряду: белые скатерти, накрахмаленные салфетки, бокалы из стекла, фарфоровые тарелки, блюда с богатыми закусками. Только коньяк - самый дорогой, французский - Грета Эберхард подала гостям лично, на подносе, в серебряных кубках. Майор одним махом опрокинул питье в рот, промокнул губы салфеткой и сказал, что немного горчит.
Прекрасная трактирщица села к нему на колени. Клебек принялся расшнуровывать корсаж у Греты на груди. Шелковый шнур поддавался плохо, вдобавок Анастасия отвлекала майора игривым разговором, и шрама, рассекающего упругую молодую плоть, доблестный воин так и не увидел. Глаза у него закрылись, голова склонилась набок, тело обмякло. Вероятно, он бы свалился со стула на пол. Но Флора, быстро обняв штаб-офицера за плечи, удержала его в прежнем положении.
Гренадеры оказались покрепче командира. Фон Рейнеке даже успел выпить с ними по бокалу сливовицы. "Сонный элексир" все равно подействовал, но несколько позже. Тела их, наклонив к столу, расположили довольно живописно. Один лежал физиономией в салате, другой положил голову на скрещенные руки. На столе оставили три пустых бутылки, блюда с закусками, опрокинутые бокалы.
С майором поступили иначе. Его отнесли наверх, в спаленку Анастасии, раздели догола и уложили на разобранную постель. На комод поставили вазу с букетом роз, почти опустошенную бутылку и две рюмки. Офицерскую одежду аккуратно развесили по спинкам стульев, сапоги бросили у двери. Интересно, что подумает Леонард Клебек, очнувшись утром в чужой спальне, и как он объяснит руководителю делегации Готлибу Шпильманну данное происшествие?
Такие мысли бродили у Аржановой в голове, но сосредоточиться на них она не могла. Маленькая ее команда уходила от деревни по заранее разведанной тропе. Анастасия давно не ездила верхом и потому управление лошадью в темноте, среди деревьев требовало от нее постоянного внимания. Правда, круглая желтая луна, плывущая по небу, освещала окрестности, помогая им ориентироваться. Первым ехал Якоб-Георг на рослом вороном жеребце по кличке Бурш, за ним в поводу шла вьючная лошадь. Далее двигалась курская дворянка, переодетая в мужской костюм, за ней - вторая вьючная лошадь. В середину они поставили Николая, третью вьючную лошадь и Глафиру, с трудом взгромоздившуюся на тихоходного, спокойного мерина. Замыкал цепочку опытный кавалерист - сержант Ермилов - на сильном, энергичном молодом коне.
Удары копыт о землю были почти бесшумными. Однако они часто останавливались и прислушивались. В Рейхенбахе изредка поднимали лай дворовые псы. В военных лагерях, австрийском и прусском, перекликались часовые. Эти звуки таяли, растворялись в ночи тем быстрее, чем дальше они уходили на юго-восток.
Курская дворянка думала о преследовании. Станут ли искать владелицу пивной, неожиданно закрывшую свое заведение и отбывшую из населенного пункта неизвестно куда? Ведь торговля - дело рисковое и сугубо самостоятельное. Есть у тебя товар - ты торгуешь. Коль разорился, то выкручивайся, как умеешь. Едва ли поднимет вопрос об исчезновении Греты Эберхард и канцелярист Кропачек. Скорее, он удивится, может быть, огорчится, а может быть - вздохнет с облегчением. Совсем случайно подвернулся тут майор Клебек. Но с ним Грета не ссорилась. Последнее его впечатление перед глубоким сном должно остаться приятным: предмет вожделения находился рядом и позволял себя тискать…
За ночь и четыре утренних часа они ушли примерно на тридцать километров от Рейхенбаха и остановились для отдыха на заброшенной охотничьей заимке. Убогий домик с очагом, запасом дров, мешочками соли и крупы на полке. Двор отделен от лесной чащи изгородью из неотесанных обрубков деревьев. В десяти шагах от него ручей - тонкая струйка воды, пробивающаяся между камнями.
Здесь можно расседлать лошадей, накормить их овсом и травой, скошенной на ближайшей поляне. Можно сварить на костре кашу из привезенной с собой крупы и добавить в нее много нарезанного полосками вяленого мяса. Тогда получится сытный обед, после которого будут отдыхать все, кроме часового. Первым стоять на часах вызвался надворный советник. Остальные, завернувшись в плащи, легли вповалку на полу домика и тотчас заснули, как убитые.
А погоня Анастасии все-таки привиделась. То были воспоминания о прежней ее службе в Крыму. Дорога, покрытая белой пылью, буковый лес, стеной стоящий за обочиной, низкорослые и косматые татарские лошадки и сами татары - в островерхих войлочных шапках и кафтанах из полосатой ткани. Нет у них ничего, кроме плетей и сабель, но отряд довольно велик. Командует им почему-то карачи Адиль-бей из рода Кыпчак, давний знакомый Флоры и союзник русских. Он заносит саблю над ее головой, затем раздается выстрел.
Схватив любимый пистолет "Тузик", Аржанова хотела вскочить на ноги, однако ее удержал Якоб-Георг. Он стоял рядом и показывал ей сухой сучок, треснувший только что под его ногами.
- Моя очередь караулить? - спросила курская дворянка.
- Нет, ваше сиятельство. Я уже разбудил Николая. Позвольте мне лечь возле вас. Место перед очагом - весьма удобное.
- Да, конечно, - она поспешно подвинулась.
Положив на пол походную суму вместо подушки и плащ вместо матраса, надворный советник осторожно поместился на узком пространстве. Как бы ни старался "Немец" сводить плечи, горбить спину, подбирать живот - а он не очень-то и старался, - их тела соприкасались. Стоило Якобу-Георгу повернуть голову вправо, его дыхание смешивалось с дыханием Анастасии.
- Что будет дальше, дорогая? - прошептал он ей на ухо.
- Прорвемся, - ответила Флора.
- Хорошо, - он взял ее руку, поцеловал, потом прижал к своей щеке и так заснул почти мгновенно, словно младенец…
Остаток дня и следующую ночь группа находилась на заимке. Аржанова плохо чувствовала себя из-за обычного женского недомогания, Глафира еле-еле ходила. Ведь она впервые села в седло, провела в нем слишком много времени и сильно растерла бедра, колени, икры. Лошади тоже нуждались в отдыхе: фактически без остановок животные двигались более десяти часов.
Воспользовавшись этим, фон Рейнеке замечательно пополнил запас провизии, который они везли с собой. Взяв охотничье ружье, он ушел в сосновый бор, шумевший вокруг избушки, и к вечеру приволок подстреленную им косулю. Мясо они вымачивали в воде, потом долго варили, но ужин получился на славу. Добавив к нему по чарке водки, путешественники расположились у костра и допоздна обсуждали последние события в пивной.
Уныния, страха или растерянности они не испытывали. Им казалось, будто самое трудное уже позади. Из рейхенбахских клещей они вырвались благополучно, и лесная тропинка через два-три дня обязательно приведет их к перевалу в Рихлебских горах, откуда, собственно, и начинается Моравия. Там они пересядут с верховых лошадей в повозку, купленную в какой-нибудь деревне, поедут по нормальной грунтовой дороге мимо хуторов и селений к реке Мораве. К их услугам будут постоялые дворы, трактиры, рынки. Река, которая от города Оломоуца вполне судоходна, понесет их на широкой волне вниз, до своего слияния с Дунаем.
Пребывая в состоянии некоторой эйфории, Анастасия и Якоб-Георг как-то легкомысленно отнеслись к австрийской полицейской системе графа Пергена. А он не зря трудился над ее созданием целых пятнадцать лет и вложил большие государственные средства в функционирование сего многопрофильного механизма. О том, что русский дипломат и его супруга на водах в Карлсбаде до сих пор не появились, стало в конце концов известно в департаменте охраны территории Министерства внутренних дел.
Их видели в Брно, где они действительно привлекли к себе внимание. Затем, отвечая на запрос начальства, некий Яромир Шлапаница, осведомитель, известный в этом качестве всему городу Вельке-Битеш, сообщил, что, кажется, похожая пара три дня занимала номер в городской гостинице. Это сбило шпиков с толку. Они начали искать на дороге от Брно до Праги, но никого не обнаружили.
Тогда секретное оповещение прошло по всем полицейским участкам в Северной Моравии. Они получили циркулярное письмо с подробным описанием внешности Якоба-Георга фон Рейнеке и его жены Лоры, приказ задержать их и немедленно доставить в Вену. Но удача все еще была на стороне Флоры, и в список не попали ее слуги. Впоследствии данное обстоятельство помогло сержанту Ермилову остаться в живых и, отбыв срок наказания за драку с полицейским и бродяжничество, выехать из Австрии в Румынию, а потом из румынского порта Констанца, нанявшись матросом на купеческое судно, добраться до Севастополя, где Аржанова исхлопотала ему награду - чин прапорщика…
Рихлебская горная гряда изгибается наподобие подковы и тянется вдоль границы между Австрией и Пруссией. Она - невысокая, лишь две ее вершины - Смрк и Соуш - достигают 1125 и 1224 метров. Со склонов гряды вниз бегут мелкие бурливые речки. Вдоль их берегов проложены узкие каменистые дороги, и кое-где встречаются маленькие деревеньки. Большое село Ганушовице расположено у подошвы горы, в долине, там, где сливаются речки Бела и Брезна.
Вот тут они впервые наткнулись на полицейский пост.
Служивые во главе с капралом остановили крытую повозку, запряженную двумя лошадьми и во весь опор мчавшуюся по дороге. Местность здесь была малолюдная. Полицейские знали жителей ближайших деревень в лицо, но этих людей - женщину и четырех мужчин - никогда прежде не видели. Неизвестные могли ехать только с северных верховий Рихлебских гор, то есть со стороны Силезии.
Якоб-Георг предъявил капралу паспорт на имя Курта Хаусманна, жителя Вены, и объяснил, что вместе с родственниками направляется на воскресную ярмарку в город Оломоуц из Яворника (там они и обменяли шесть своих лошадей на грубо сделанную деревенскую повозку, которую ее владелец в порыве энтузиазма назвал "экипажем"). Разглядывая надворного советника, полицейский сравнивал его с описанием в паспорте и припоминал секретный приказ, поступивший недавно из краевого управления.
Неясные пока подозрения следовало как-то обосновать. Капрал попросил путников выйти из повозки и показать ему весь их багаж. Этой дорогой часто пользуются контрабандисты. Он должен убедиться, что у них таких контрабандных товаров нет.
Поведение капрала насторожило команду Аржановой. Осмотр багажа их совершенно не устраивал. Там хранилось много оружия: егерский штуцер с "диоптром", принадлежащий Николаю, охотничье ружье Якоба-Георга, пара дамских дорожных пистолетов Анастасии, два больших кавалерийских пистолета, которые обычно возил в сумах при седле сержант Ермилов.
Якоб-Георг предложил полицейскому уладить дело миром и взять у него десять дукатов на непредвиденные служебные расходы. Вид золотых монет, к сожалению, произвел обратное действие. То ли сумма во много раз превышала стандартную взятку на дороге, то ли в голове капрала наконец-то отпечатались точные слова из приказа. Он схватил "Немца" за рукав и скомандовал двоим своим подчиненным: "Арестовать их! Это - шпионы!"
В следующий момент сержант Ермилов, стоявший рядом, нанес капралу удар кулаком в челюсть. Капрал упал, но полицейские не растерялись. Один вступил в драку с сержантом, второй пронзительно засвистел в свисток, висевший у него на груди. Четыре драгуна, прохлаждавшиеся у коновязи с оседланными лошадьми, побежали к нему на помощь, доставая из ножен палаши. Кроме того, капрал поднялся на ноги и тоже бросился на Ермилова.
Численное превосходство склонилось на сторону противника. Аржанова выглянула из крытой повозки с пистолетом в руке, однако стрелять не решалась. Настоящая куча-мала клубилась недалеко от повозки.
- Уходите! - крикнул ей Ермилов, геройски отбиваясь от трех человек. - Уходите! Я их задержу!
Якоб-Георг прыгнул на козлы, схватил вожжи, хлестнул кнутом лошадей. Они дружно пошли с места галопом. Повозка, подпрыгивая на неровностях дороги, помчалась вперед. Увидев это, австрийские драгуны вернулись к коновязи, сели в седла и поскакали за ней.
Николай уже достал из чехла штуцер. Курская дворянка откинула задний полог, и теперь драгуны были перед ними, как на ладони. Сын Глафиры вскинул ружье, заглянул в "диоптр".
- Подпустим на двадцать шагов, - сказал он барыне. - Так вернее.
Она кивнула и приказала:
- Не убивай людей. Стреляй по лошадям.
- Почему, ваше сиятельство? - не удержался от вопроса меткий стрелок.
По его разумению сейчас представлялась отличная возможность избавиться от погони вообще. У них в наличии шесть стволов и, следовательно, шесть пуль. Драгун всего четверо. Таким образом, две пули остаются в запасе. Для большего урона неприятелю можно прикончить даже двух верховых лошадей.
Не впервой им из повозки отстреливаться от нападения всадников. Много раз подобные схватки случались в Крыму и кончались они всегда разгромом татар или поспешным их отступлением. Никого не жалела матушка-барыня. Вместе с ним, плечом к плечу, вела прицельный огонь из ружья или пистолета и спокойно смотрела, как корчатся на иссушенной солнцем крымской земле смертельно раненые мусульмане. А сейчас почему-то беспокоится о вражьих душах.
Аржанова как будто прочитала его мысли. Впрочем, ей это было нетрудно. Целая жизнь прожита вместе, жестокие испытания пройдены. Николай, верный слуга, еще и сердце свое положил к ногам обожаемой госпожи. Рукой Флора коснулась его плеча:
- Пойми, друг мой, там остался наш добрый Ермилов. Нельзя причинять швабам большого вреда. Они потом на нем отыграются.
Николай мельком взглянул на курскую дворянку. С лицом, печальным и озабоченным, она смотрела на дорогу. Драгунские лошади шли широким размеренным галопом и неуклонно приближались. Стали отчетливо видны сверкающие на солнце металлические налобники на красивых меховых шапках солдат Лихтенштейнского полка, красные лацканы с медными пуговицами на их зеленых кафтанах.
- Все же, - добавила Анастасия, - это - не дикая крымская татарва. Это - наши братья-европейцы, тоже христиане, хотя и католики…
Выстрел из штуцера прозвучал, как удар грома. Эхо его долго перекатывалось по долине, отталкиваясь от обрывистых скал, от воды в реке, от земли с садами и огородами. Пуля попала в грудь лошади, немного опередившей других. Она сначала грохнулась на колени, потом завалилась набок. Солдат перелетел через ее голову и распростерся на дороге. Трое его товарищей прекратили преследование, сошли с коней и помогли упавшему подняться на ноги. В бессильной ярости он погрозил беглецам кулаком.
В своей повозке они неслись вскачь до тех пор, пока изнуренные лошади не встали прямо на дороге. Пена хлопьями сходила с их крупов, бока тяжело вздымались. Животным срочно требовался отдых. Путники, свернув к реке, спрятали повозку в зарослях, распрягли лошадей и пустили их пастись. Сами вытащили из покозки нехитрый скарб, развели костер и заварили чай. С кружкой горячего напитка в руке разговор складывался легче, пусть и совсем невесело.
Они жалели Семена Ермилова, выходца из государственных крестьян, честного служаку, доблестного кирасира. Он принял удар на себя. Спасти его они не смогут, он останется в лапах австрийской полиции. Но болтать сержант не будет, в знакомстве с российским дипломатом не признается. Лучшая для него версия: он - украинец, дезертир из польских войск, ибо по нему видна строевая выправка, ловкость и смелость, присущие солдату.
Так инструктировала курская дворянка Еромилова в течение их путешествия по лесам и горам. Беседы происходили на привалах. Подробно и терпеливо объясняла Флора, как следует сержанту держаться, если, не дай бог, попадут они в какую-нибудь передрягу. Однообразные эти разговоры, бывало, злили Николая, Глафиру и даже Якоба-Георга. Однако теперь они согласились, что подготовка пришлась весьма кстати.
Предсказать действия капрала не составляло особого труда. Естественно, он пошлет конную эстафету с рапортом о случившемся начальству. Скорее всего, оно находится в ближайшем крупном городе - Шумперке. Хорошо бы им добраться туда раньше, повозку бросить, лошадей продать и нанять баркас. Словаки говорили им, будто недалеко от Шумперка в Мораву впадает третья горная речка, и она делается шире, глубже, спокойнее. Там ходят довольно крупные суда, рыбачьи и купеческие. На них-то путники и надеялись, ибо при плавании по реке вероятность встречи с полицией гораздо меньше…
Черная вода, пребывающая в вечном движении, завораживала. Мелкие волны морщили ее поверхность. Они бежали и бежали в одном направлении: с севера - на юг, с Рихлебских гор и возвышенности Есеник - к плодородным равнинам. Без живительной речной влаги эти пространства наверняка остались бы пустынными, непригодными для человеческого житья.
Аржанова, спускаясь по Мораве к Дунаю, невольно сравнивала реку с Черным морем, которое полюбила. На море лучше. Там - простор, прозрачные глубины, белые "барашки" при легком бризе, горизонт, смыкающийся с небом. Здесь - как в мышеловке. Могучий мутный поток, сжатый с двух сторон, словно бы борется с твердью земною. Однако берега его причудливы и разнообразны. То скалы, то леса, то поля, возделанные трудолюбивыми крестьянскими руками, то деревни, то стены городов, подступающие к кромке воды.
Вероятно, Анастасия приглядывалась бы к достопримечательностям внимательнее, если бы точно знала, что австрийская полиция уже потеряла след ее команды. Однако такой уверенности Флора пока не имела. Уходя от возможной погони, они в моравских городах Оломоуц, Кромержиж, Угерске Градиште, Годонин каждый раз пересаживались на другое судно. Река растекалась вширь по долине, и корабли им встречались все более комфортабельные, с каютами, с кухней, с отлично обученным экипажем.