Однажды утром, несколько дней спустя после драмы, разыгравшейся в Монгори и в замке Пон, вслед за которой шевалье д'Асти женился на мадемуазель де Пон, своей кузине, полковник Леон явился к барону Мор-Дье, завтракавшему вдвоем с Эммануэлем Шаламбелем.
– Позвольте узнать, – обратился полковник к последнему, – как вы находите деятельность нашего маленького общества? Благодаря ему устранен генерал де Рювиньи, маркиз де Монгори умер накануне брака, и теперь никто не может уже оспаривать у вас имени Флар-Монгори.
– Вы правы, – дорогой полковник, – ответил адвокат, уже утешившийся в смерти своего приемного отца. – Я вам очень признателен.
– Но это еще не все, – сухо продолжал полковник. – Теперь вы должны оказать услугу мне и нашему обществу.
– Что прикажете сделать? Я к вашим услугам.
– Вы должны жениться.
– Что? – удивился Эммануэль. – Прошу объяснить точнее.
– Вы должны жениться на женщине без всяких средств, сначала влюбив ее в себя, что очень не трудно, так как вы красивый малый.
– Гм, без средств… зато у меня более трехсот тысяч ливров годового дохода.
– Тем более основания не гнаться за приданым. Однако я неточно выразился, сказав, что у этой женщины нет состояния; напротив, она очень богата, только имущество, которым она владеет, не ее, и она обязана вернуть его.
Эммануэль с удивлением взглянул на полковника.
– Эта женщина, – продолжал последний, – госпожа Мор-Дье, мачеха барона, нашего гостя. Ей нет еще и тридцати лет, она добродетельна, красива и у нее только одна безумная страсть – ее племянник, от которой мы постараемся излечить ее. Вы слышите, барон?
– Да, – знаком ответил барон.
– Итак, – спросил адвокат. – Вы меня осуждаете безапелляционно?
– А разве вы не осудили генерала?
– Однако…
– Друг мой, – ответил полковник насмешливо, – если бы генерал был жив, то вы назывались бы Шаламбелем всю вашу жизнь.
– Ваша правда, – пробормотал адвокат и опустил голову.
– А если бы де Флар-Монгори женился на мадемуазель де Пон, то вы остались бы без гроша.
Эммануэль поник головой, как человек, решившийся повиноваться.
Мы видим теперь, что общество решило бороться против последней воли барона Мор-Дье и что его вдова, оплакивавшая своего старика супруга, даже и не предчувствовала той бури, которая собиралась над ее головою и грозила нанести удар ее сердцу и жизни человека, которого она взяла под свое покровительство.
II
"Полковник Леон капитану Гектору Лемблену.
Дорогой капитан!
В ожидании, пока кончится срок траура госпожи баронессы Марты де Флар-Рювиньи, вот каких услуг ожидает от вас наше общество. В Африке, в отряде стрелков, есть офицер, с которым нам надо свести кое-какие счеты. Имеющий уши да слышит! Вы уже бывали в Алжире, а барона де Рювиньи, который мог бы уличить вас в дезертирстве, уже нет там. Прощайте.
Полковник Леон.
P. S. Лейтенант де Верн, о котором идет речь, один из лучших стрелков в армии".
III
Месяц спустя после отправки вышеприведенного письма офицер, лицо которого покрылось загаром от жгучих лучей африканского солнца, явился один, вооруженный простым ятаганом, в форт Константину, недавно занятый французской армией, на стенах которого развевалось трехцветное французское знамя. Военный мундир его обратился в лохмотья, а голову его прикрывала красная шерстяная чалма; должно быть, он шел босой в течение нескольких дней, потому что ноги его были все в крови и в ранах. Болезненное выражение лица, тусклый лихорадочный взор, отросшая нечесаная борода изменили до неузнаваемости этого офицера, бывшего четыре месяца назад одним из самых блестящих в полку.
Он направился к зданию, обращенному в казармы, где расположились африканские стрелки, и спросил одного из часовых:
– Узнаешь ты меня?
– Нет… нет, господин офицер, – ответил солдат, догадавшийся по лохмотьям мундира о чине вопрошавшего.
– Я капитан Лемблен, – ответил тот.
– Капитан Лемблен! – вскричал удивленный солдат.
– Я.
– Не может быть!
– Почему?
– Потому что он умер.
– И воскрес, – сказал офицер, входя во двор импровизированной казармы.
Несколько офицеров в это время обучали на дворе солдат. Капитан подошел к ним и обратился с тем же вопросом, как и к часовому. Наконец все признали его. Внезапное исчезновение капитана некогда произвело большой шум. Но теперь, увидев Гектора Лемблена в лохмотьях, истощенного долгим рабством, все отказались от своего убеждения в том, что он дезертировал, и признали его пленником, которому для того, чтобы бежать, пришлось употребить огромную энергию, хладнокровие и ловкость. Капитан рассказал заранее сочиненную историю, которой все поверили. Только один из офицеров, лейтенант, посмотрел на капитана и сказал:
– Знаете ли, на свете есть человек, настолько похожий на вас, что его можно принять за вас!
– Вы шутите, де Верн! – воскликнул Гектор Лемблен, смущенный пристальным, холодным взглядом лейтенанта.
– Это вовсе не шутка.
– Однако?
– Я повторяю: на свете есть человек, настолько похожий на вас, что я принял его за вас.
– И вы его видели сами?
– Да, видел.
– Неужели?
– Я встретил его раз вечером.
– Где? – спросил капитан.
– В Париже, два месяца назад, на улице Вивьен, накануне моего отъезда; я был в отпуске всего на несколько дней.
– Это странно! – пробормотал капитан, вернувшийся в Африку единственно с целью затеять ссору с лейтенантом де Верном и увидевший в его словах превосходный предлог к ссоре, тем более, что он не мог набросить на него тени подозрения.
– И это тем более странно, – продолжал де Верн, – что и теперь я также нахожу сходство между вами и тем человеком, которого я видел в Париже.
– Но ведь вы могли заговорить с ним…
– Он имел осторожность убежать от меня.
– Сударь… – остановил лейтенанта капитан.
– Если это были не вы, то к чему же сердиться?
– Вы правы, но…
– А! – грубо вскричал лейтенант, – тут есть "но"…
– Именно.
– Отлично! Посмотрим…
– Сударь, – спокойно заметил капитан, – возможно, что существует человек, похожий на меня; возможно также, что вы встретили его, но вы позволите сомневаться в этом мне?
– Вы оскорбляете меня!
– Во всяком случае позвольте мне думать, что вы стараетесь набросить на меня тень подозрения, рассказывая эту историю в ту именно минуту, когда я только что сообщил своим товарищам по оружию о своем плене у арабов.
– Сударь, – холодно перебил его де Верн, – мы должны встретиться еще раз.
– Я рассчитываю на это.
– Завтра утром, на рассвете, на городском валу.
– Как вам будет угодно.
– Господа… – прервали их несколько офицеров, подходя к ним.
– Оставьте, господа, оставьте… – остановил их Гектор, – г-н де Верн заслуживает, чтобы ему дали урок, и он получит его.
Лейтенант подошел к офицеру и шепнул ему:
– Вы негодяй! У меня есть доказательства вашего дезертирства, и я мог бы отказаться от дуэли с вами; но, уважая ваш мундир, я принимаю вызов. Мы будем драться насмерть…
– Насмерть! – вскричал капитан, побледнев от злости.
IV
Гектор Лемблен провел беспокойную ночь. Слова лейтенанта де Верна могли поколебать доверие, установленное его рассказом о плене, и обесчестить его. Нужно было во что бы то ни стало погубить этого человека, и не столько подчиняясь приказанию общества, сколько в видах устранения последнего опасного свидетеля дезертирства.
Лейтенант де Верн участвовал в той самой экспедиции, во главе которой стоял капитан Лемблен и откуда он убежал.
Рассвет застал Гектора Лемблена уже на ногах. Всю ночь он не сомкнул глаз. Поспешно одевшись, он зашел за офицером, который должен был быть его секундантом, и поспешил на вал, окружавший Константину. Лейтенант Октав де Верн и его секундант были уже там. Лейтенант был настолько же спокоен и хладнокровен, насколько его противник был взволнован.
Противники поклонились друг другу, обменявшись взглядами, полными ненависти, и сняли верхнее платье.
– Мы будем драться насмерть, не правда ли? – спросил Гектор, вставая в позицию.
– Черт возьми! – воскликнул Октав де Верн. – Вы поступите умно, если убьете меня, так как убьете последнего свидетеля вашего низкого поступка. Солдат, ехавший в тот вечер рядом с вами, убит во время последнего сражения.
Это сообщение окончательно вывело капитана из себя. Они оба в совершенстве владели шпагой, но один из них сохранял хладнокровие, тогда как другой весь отдался порыву гнева. Поединок длился недолго. Гектор Лемблен нападал без передышки, забывая обороняться от ударов. Де Верн хотя также принимал удары, не обороняясь, но в то же время нападал очень слабо. Он даже отскочил на несколько шагов.
Трус, – закричал ему капитан, – ты отступаешь! Да, – ответил лейтенант. – Я отступаю, чтобы вернее напасть.
И, протянув руку в тот момент, когда Гектор Лемблен не ожидал нападения, он нанес сильный удар в грудь капитану… Гектор Лемблен упал, громко вскрикнув.
– Честное слово! – пробормотал лейтенант. – Я уверен, что этот человек мертв.
– Убит! – сказал в это же время и часовой, следивший за поединком с верхушки вала.
Однако Октав де Верн и часовой ошиблись.
Доктор, приглашенный немедленно, объявил, осмотрев капитана, что он может поправиться, но, по всей вероятности, долго пролежит в постели.
V
Три дня спустя после этой дуэли Октав де Верн, утомившись службой, подал в отставку и собирался уехать во Францию; но прежде чем покинуть Константину, повинуясь долгу рыцарской вежливости, который предписывает победителю справиться о состоянии здоровья побежденного, он явился к Гектору Лемблену. Капитан все еще находился между жизнью и смертью, однако, увидя Октава де Верна, решил, что хотя он и умрет, но все же отомстит за себя.
– Сударь, – обратился он чуть слышно к де Верну, прося его взглядом подойти поближе и давая этим понять, что хочет доверить ему тайну, – вы правы… я дезертировал, это меня вы встретили на улице Вивьен в Париже.
Лейтенант удивился этому признанию.
– Однако, – продолжал раненый, – я не могу умереть с сознанием, что вы считаете меня трусом и негодяем… У меня были слишком веские причины, чтобы бежать… слишком священные… А все же, – продолжал Гектор, – протягивая руку своему противнику, – вы не откажетесь исполнить просьбу умирающего?
– Говорите, я слушаю вас.
– Вы едете в Париж?
– Да.
– Прекрасно! Позвольте попросить вас сходить на улицу Гельдер, N 25, к полковнику Леону, бывшему офицеру, моему другу…
– Я пойду.
– Вы расскажете ему о нашей дуэли, о моей ране и скажете, что я прошу его объяснить вам мое поведение… И вы увидите тогда, что, несмотря на то, что я дезертировал, я не заслужил…
– Хорошо, – прервал его Октав, – я пойду.
– Вы даете мне слово?
– Да.
И молодой человек великодушно протянул руку капитану, который судорожно пожал ее.
– Дурак! – пробормотал он, когда де Верн ушел. – Он избавляет меня от необходимости писать полковнику и сам подписывает свой смертный приговор… Если я умру, то умру, по крайней мере, отмщенный, а ты недолго переживешь меня.
Злая улыбка искривила лицо капитана при этой мысли, и он спросил себя, кому из членов общества "Друзей шпаги" выпадет на долю это дело.
VI
Октав де Верн уехал из Константины и Алжира. Высадившись в Марселе, он направился в Париж.
Три дня спустя бывший лейтенант, верный данному слову, явился на улицу Гельдер и подал свою карточку слуге полковника Леона. Полковник, одетый по-домашнему, с гаванской сигарой в зубах, сидел у камина после превосходного завтрака, когда слуга принес ему визитную карточку лейтенанта. У полковника закружилась голова, как у человека, у которого под ногами разверзлась пропасть.
"Бедняга де Верн, – размышлял десять минут назад полковник, – уже давно на том свете, и баронесса Мор-Дье, его тетушка, принуждена будет найти себе другого наследника".
В то время, как полковник предавался этим успокоительным размышлениям, ему вдруг подали карточку того самого человека, которого он считал умершим, и объявили, что он желает видеть полковника. "Следовательно, он не умер! В таком случае, значит, убит капитан Гектор Лемблен". Эта мысль сильно взволновала полковника. Страннее всего был визит де Верна, которого полковник не знал и даже никогда не видал. У полковника мелькнула мысль:
"Лемблен изменил нам! Он, должно быть, проговорился, умирая, и теперь де Верн пришел грозить мне карою правосудия".
Это подозрение привело в ужас главу общества "Друзей шпаги"; но, несмотря на сильное волнение, лицо его осталось совершенно спокойным.
– Попросите войти г-на де Верна, – сказал он, решившись пойти навстречу грозе.
Молодой лейтенант вошел и поклонился. Де Верн был одет в штатское платье, а его спокойное, улыбающееся лицо немедленно успокоило и полковника.
"Пустая тревога, – подумал он, – он ничего не знает".
– Сударь, – сказал Октав, садясь на предложенный полковником стул, – вы друг капитана Гектора Лемблена?
– Да, – ответил полковник, – вы желаете сообщить мне о нем?
– Увы! Сударь, грустные известия…
– Боже мой! Он умер? – перебил полковник.
– Нет, но он тяжело ранен. Полковник вздохнул с облегчением.
– Он ранен при осаде Константины?
– Нет, на дуэли.
– Он дрался… с…
– Со мною, – просто сказал Октав.
– С вами?
– Мы поссорились, и я имел несчастие тяжело ранить его прямо в грудь…
– Однако, – спросил полковник, тщетно старавшийся объяснить себе, к чему де Берн рассказывает ему все это, – есть хоть малейшая надежда спасти его?
– Я надеюсь, по крайней мере. Выйдя в отставку, я отправился навестить его, и он дал мне поручение к вам…
Эти слова были для полковника лучом света.
"Ну, – подумал он, – я напрасно заподозрил капитана; хотя он был неправ, дав почти убить себя, зато он послал ко мне этого молодого петушка. Теперь мне все ясно".
Полковник взглянул на Октава с намеренно подчеркнутым удивлением.
– В чем состоит ваше поручение?
– Капитан, – продолжал Октав, – сказал, что вы объясните мне, почему он дезертировал…
При этих словах полковник смутился и вообразил, что его хотят поймать в ловушку, но, увидев спокойное лицо молодого человека, он тотчас успокоился.
– Сударь, – прервал он Октава, – я носил мундир в течение тридцати лет и клянусь честью этого мундира, что капитан Лемблен должен был повиноваться самому священному долгу, нарушив свою присягу. Он должен был спасти существо, которое было для него дороже всего в мире, просить же отпуска в то время было невозможно. Эта тайна не принадлежит мне; вот все, что я могу сказать вам.
– Мне вполне достаточно вашего объяснения, – великодушно согласился де Берн. – Мне остается только пожалеть о моей дуэли с капитаном.
Лейтенант встал и простился, вполне удовлетворенный объяснением полковника.
VII
Как только затих стук колес кабриолета де Верна, полковник схватил перо и написал шевалье д'Асти следующее письмо:
"Дорогой шевалье!
Дурак Гектор Лемблен, которому я поручил спровадить на тот свет де Верна, дал проколоть себя как цыпленка; он жив, но очень плох и долго не будет в состоянии быть нам полезным. Вот причина, почему я должен нарушить ваш медовый месяц и поручить вашему вниманию прекрасного лейтенанта, приехавшего в Париж и только что вышедшего от меня. Никто из нас не может драться с ним: ни я, ни Мор-Дье, ни Эммануэль, собирающийся жениться на баронессе. Только Гонтран да вы можете взять на себя это дело. Но, как вам известно, Гонтран с каждым днем становится все более и более трусом, притом он уже убил генерала и похитил ту, которая теперь стала вашей женою. После своего последнего приключения он упал духом настолько, что я не могу теперь обратиться к нему. Он ничего не сможет сделать. Спешите же, друг мой, оставьте замок и вашу молодую жену, выдумайте какой-нибудь предлог – покупку лошадей, что ли, или свадьбу одного из ваших друзей, словом, что хотите. Но помните, что я жду вас через двое суток по получении вами этого письма. Де Берн, кажется, превосходно владеет шпагой. Быть может, было бы лучше воспользоваться правом оружия и остановиться на пистолетах, так как вы стреляете превосходно.
Затем шлю вам тысячу пожеланий лучшего.
Ваш полковник Леон".
Сложив и запечатав это письмо, полковник сказал себе: – Бедняжка де Верн не много выиграет. Он принес мне форму, чтобы отлить ту пулю, которою шевалье пронзит его грудь. О, судьба!
VIII
Господин и госпожа де Верн, умирая, оставили своему приемному сыну, воображавшему, что он их законный сын, двадцать тысяч франков годового дохода. Эта сумма вместе с двенадцатью тысячами франков, которые он получал от госпожи Мор-Дье, давала возможность молодому офицеру вести роскошный образ жизни и пользоваться удовольствиями. Полтора года назад у него умерли отец и мать, а вслед за ними и барон Мор-Дье; получая теперь тридцать две тысячи ливров годового дохода, де Берн решил подать в отставку, как только, со взятием Константины, закончится кампания, в которой он принимал участие.
Вернувшись в Париж, Октав решил, что он будет наслаждаться жизнью, и поселился на улице Виктуар, в большой, роскошной квартире, обставленной с изысканным вкусом; он нанял также конюшню, куда поставил трех лошадей, и каретный сарай для двух карет.
Маленький грум, искусная кухарка и камердинер были наняты для услуг молодого человека. Решено было обедать дома, а завтракать в парижском кафе. Через неделю квартира, конюшня, слуги все было готово, и наш герой вступил в жизнь, проиграв тысячу луидоров в баккара, познакомился в течение недели с шестью прекрасными молодыми людьми, которые вели такую же беззаботную веселую жизнь, как и он, и с одним из них сошелся на "ты" в конце обеда, который он дал своим новым друзьям.
– Берн, друг мой, ты прекрасный человек; твои лошади породисты, вина превосходны, ты проигрываешь, не смущаясь, а твой портной достоин похвалы. Тебе недостает только любовницы и дуэли на пистолетах.
– Положим, – ответил Октав, – я не против любовницы, но к чему еще дуэль? Я уже дрался семнадцать раз и убил пятерых противников.
– Хотя этого и мало, но хватит с тебя, – сказал один из приглашенных, спокойно опоражнивая бокал шампанского.
– А ты дрался когда-нибудь на пистолетах? – спросил первый собеседник.
– Никогда.
– Ну вот видишь, друг мой! Тебе необходима дуэль на пистолетах. Я согласен с тем, что шпага – оружие дворянина, но офицер, выйдя в отставку, не может окунуться в гражданскую жизнь, не признав всех ее нравов и обычаев.
– Хорошо! – флегматично ответил Октав. – При первом же случае я буду стреляться на пистолетах. А теперь перейдем ко второму вопросу.