– Это из-за того… из-за того, что случилось с твоей матерью? – спросил я.
Она повернулась, словно желая выбежать из комнаты, но я схватил ее за плечи.
– Это правда? – повторил я. Я чувствовал, что она вся дрожит, совершенно так же, как это было, когда она пришла ко мне в комнату. – Это правда? – Мои пальцы впивались ей в плечо. Она вскрикнула, но мне было безразлично. Я должен был узнать.
Она медленно кивнула.
– Как все это было? – крикнул я. – Скажи, как это было? – Я продолжал сжимать ее плечо, и она стала вырываться.
В этот момент дверь отворилась, и в комнату вошла старуха. Я отпустил Кити и взял кувшин. Старуха усмехалась. Я вернулся в помещение для мужчин.
Соскребая со щек щетину, я снова стал думать о матери. И вдруг понял, что мне просто необходимо узнать правду о том, что произошло в те предвоенные годы, когда была убита мать Кити, а мою мать заперли в этой ужасной комнате в мансарде.
Я кончил бриться и прошел через двор к парадной двери. Когда я вошел в кабинет к капитану Менэку, дверца сейфа была открыта и он бросал в огонь какие-то бумаги.
– Одну минутку, Прайс, – сказал он. – Просто навожу порядок… на всякий случай. – На губах его мелькнула улыбка – улыбка заговорщика. Я был совершенно уверен, что вся эта ситуация доставляет ему удовольствие. – Налей себе и выпей, – сказал он. На столе возле него стоял бокал с коньяком. Он придвинул ко мне бутылку с итальянским ярлыком. – Жалко выбрасывать, – добавил он, – но здесь ничего нельзя оставлять. Возьми бокал вон там, на камине.
Я налил себе и выпил, думая все время о девушке, об этом доме и обо всей этой невероятной ситуации, в то время как Менэк занимался своим сейфом. Я заметил одну интересную подробность: пачка денег, от которой он отсчитывал купюры, когда платил Малигану, исчезла. В сейфе вообще не было денег, исчезли даже мои сто сорок пять фунтов.
Наконец он выпрямился и закрыл сейф.
– О'кей, – сказал он.
Мы прикончили бутылку и вышли, сразу же окунувшись в густой туман. Выходя из дома, я оглянулся через плечо. Окошечко, забранное железной решеткой, в темнеющей сквозь белесый туман раме, казалось, следило за нами. А в окне нижнего этажа я заметил лицо старика, который смотрел нам вслед, прижавшись к оконному стеклу. Это было страшное, донельзя напряженное лицо. Глядя на него, я понял, что мы вместе с его сыном намереваемся разрушить то, чему он отдал тридцать лет своей жизни. Он предлагал мне двести пятьдесят фунтов только за то, чтобы я отсюда убрался.
Дом как будто бы отступил, оставив лишь призрачные очертания, а потом окончательно исчез, поглощенный туманом. Казалось, что вообще не было никакого дома, что все это мне приснилось в кошмарном сне. Воздух был неподвижный, тяжелый и холодный. Сквозь глухое бормотание моря, бурлящего у прибрежных скал, слышался отдаленный стон сирены со стороны маяка Пендин-Уоч, расположенного к северу от нас.
Капитан Менэк шел впереди по скользкой тропинке, где ползали черные улитки и торчали тощие высокие стебли папоротника, пробившиеся сквозь каменный мусор. Мы миновали старое машинное отделение – его полуразрушенная труба упирала свой кирпичный палец в белесые клубы тумана; затем прошли мимо арки – это было все, что осталось от компрессорной, – спотыкаясь о ржавеющее железо, могилы некогда работавших механизмов. Потом шли старые забои, окруженные каменными стенками, и обширные бетонные чаны, полуразрушенные морозом, в которых промывалась руда. Туман рассеивался, по мере того как мы поднимались на вершину холма. Из белесого он сделался золотистым. Между нами и солнцем оставалась лишь прозрачная вуаль влаги. Его радужное сияние слепило глаза.
Мы вышли на каменистую дорогу. Шины тяжелых грузовиков оставили глубокие колеи в тех местах, где глинистый грунт не был защищен обломками камня. Дорога привела нас к беспорядочному скоплению каменных сараев под железными крышами. Менэк вошел в ближайший из них. В углу стоял небольшой станок для заточки буров. Он взял комбинезон и протянул его мне.
– Примерь, – велел он. – Ты ведь того же роста, что и мой отец. А вот его резиновые сапоги. Они тебе понадобятся. В шахте полно воды.
Вся одежда мне оказалась впору, и, когда мы облачились в комбинезоны и сапоги, надели шахтерские каски и заправили каждый свою лампу, он повел меня к самому большому сараю, в котором находился подъемник.
Туда вели широкие ворота, и видны были следы грузовиков, подходившие к самому подъемнику.
– Мы подгоняем грузовики задом, чтобы не было видно, что мы на них грузим, – объяснил Менэк. Мне кажется, ему доставляло удовольствие демонстрировать постороннему человеку, как у него все работает.
Клети на месте не было. Менэк позвонил.
– Если никто не ответит, это означает, что клеть не занята, – говорил он. – Если пользуешься клетью и кто-нибудь позвонит, нужно дать ответный звонок. Там, внутри клети, есть кнопка.
Ответа не звонок не последовало, и он потянул к себе длинный рычаг. Глубоко внизу, в шахте, я услышал звук льющейся воды и через несколько секунд – тарахтение бадьи, которая поднималась наверх.
– Не слишком-то устойчивая конструкция, – сказал он. – Она работает с помощью водяного колеса. Потяни рычаг в эту сторону, и клеть идет наверх; потяни в другую, и она пойдет вниз. Совсем как у Робинзона. Однако работает. Отец не желает ею пользоваться. Предпочитает лестницу. Клеть двигается медленно, но у нее большая мощность, а нам именно это и нужно, принимая во внимание грузы, которые нужно поднимать.
– А откуда берется вода, которая приводит механизм в движение? – спросил я.
– Из Кам-Лаки. В ней полно воды. В отличие от Уил-Гарт эта шахта глухая, выхода к морю у нее нет.
– Но ведь это же опасно, когда у тебя над головой такое, разве нет?
Менэк пожал плечами и усмехнулся. Может быть, он получал известное удовольствие, нечто вроде допинга, оттого что рядом с ним находится затопленная шахта – миллионы тонн воды над самой его головой. Впрочем, он ведь не шахтер. В этой толще, где выработки лепились одна к другой, словно соты, откуда ему было знать, какой толщины слой отделяет его от волы, наполняющей Кам-Лаки? При этой мысли кровь стыла в жилах.
Клеть поднялась наверх, и мы вошли. Там внутри были точно такие же рычаги, как и снаружи. Он потянул один из них, и мы стали медленно спускаться под землю. Время от времени мимо нас проходили небольшие отверстия в круглых стенах шахты, указывающие на входы в старые штольни. Клеть остановилась на глубине пятидесяти или шестидесяти ярдов. Воротца открылись, и мы вышли в штольню, несколько большую по размеру, чем те, что я видел раньше. . – Что это за выработка? – спросил я, когда мы вышли.
– Это в общем-то не выработка, это место служит у нас складом. – Наши лампы освещали сухие каменные стены. Пройдя несколько ярдов по штольне, он остановился.
– Вот здесь ты будешь жить, – сказал он.
– Где? – спросил я.
Он смотрел прищурившись, словно искал какую-то отметку, а потом нажал на каменную плиту, составлявшую часть стены. Плита повернулась, образовав отверстие. Я нажал на другую плиту, на ту, что была пониже, и она тоже повернулась.
– Образец искусства Слима, – усмехнулся Менэк. Мы оказались внутри камеры размером двадцать на
двенадцать футов. Там стояли три кровати, примитивная уборная, жестяные тазы для умывания и ящики с консервами.
– Здесь приличная вентиляция, а запор находится внутри, – добавил он.
Плиты были поставлены на место, и мы пошли дальше, проходя мимо других выработок, которые пересекали галерею или отходили от нее. Менэк осветил лампой крутой подъем.
– Он ведет на поверхность, – сказал он. – Но подняться можно только в том случае, если клеть находится внизу.
Штольня вскоре расширилась, образовав камеру достаточно больших размеров. Она была сплошь заставлена ящиками.
– Вот это наш склад, – сказал он.
– Спиртное? – спросил я.
Он указал на наклейку на ближайшем ящике. На ней было написано по-итальянски: "Aranci" ("Апельсины").
– Коньяк, – сказал он и тут же добавил: – Пошли вниз. Фраер и Слим сейчас будут носить остальные ящики от главного входа.
Когда мы спускались вниз в подъемнике, я все время слышал шум воды, который становился все громче. Источником шума было не только водяное колесо. Повсюду – и сверху и снизу – что-то непрерывно текло. Стены шахты блестели от воды. Их скользкая поверхность была покрыта зелеными водорослями. В некоторых местах вода просто сочилась из трещин. Деревянная рама, в которой ходила клеть, вся позеленела. Опустившись до конца, мы вышли на широкую галерею, в которой вода стояла по щиколотку. Воздух был влажный, холодный сквозной ветер доносил сюда шум моря.
– . Вот это и есть главный вход, – сказал Менэк, когда мы шлепали по воде к тому месту, где плескалось море. Под водой нащупывались рельсы. Соленый ветер донес до нас мужские голоса, и тут же, завернув за поворот, мы увидели свет их ламп. Они приближались, и мы услышали голос Фраера:
– Это вы, кептэн?
– Я, – отозвался Менэк.
Они тащили металлическую вагонетку. По мере того как они приближались, скрежет ее колес по рельсам заполнил всю галерею.
– Осталась всего пара ящиков, – сказал Фраер. – Может, вы тогда подниметесь и посмотрите, как мы запечатаем весь груз?
– Я только провожу Прайса до конца Мермейд, – сказал он, – и сразу же вернусь назад.
– О'кей. А мы тем временем поднимем оставшиеся два ящика.
Мы отошли в сторону, чтобы дать проехать вагонетке с ящиками. Грохот колес становился тише, превращаясь в глухой рокот, который, наконец смолк, одновременно удалялся и исчезал свет ламп.
По мере того как мы спускались по наклонному тоннелю, шум моря становился все более отчетливым. Промозглый, насыщенный солью воздух становился все холоднее. Повернув за следующий поворот, мы вдруг увидели пятно дневного света – холодного серого света, едва достаточного для того, чтобы разглядеть черные скользкие стены.
– Это одна из старых выработок, – сказал Менэк, когда мы остановились и смотрели вверх, на расселину во влажной скале. К скале была прикреплена полусгнившая зеленая лестница, которая змеей вилась сквозь сумрак к свету, который сочился сверху. Эта расселина поворачивала несколько раз в разные стороны, так что самый вход невозможно было разглядеть. – Через этот вход спускается в шахту мой отец. Клетью он тоже иногда пользуется, но редко. Лично я не рискнул бы довериться этим лестницам. Они здесь стоят еще с довоенных времен. Эта выработка – одна из самых старых на руднике. Она даже не значится на планах, ее обнаружили после… после этого ужасного случая.
– Вы хотите сказать, когда была убита миссис Менэк? Это та самая выработка?
Он быстро посмотрел на меня. Его лицо казалось очень бледным в этом сером свете.
– Да, – сказал он. – Вы об этом знаете? Я кивнул:
– Мне сказал Фраер.
– Фраер слишком много болтает. – Менэк посмотрел вверх. – Она была моей мачехой. Я ее видел всего один раз. Хорошенькая была женщина. Для того чтобы ее оттуда вытащить, пришлось снимать лестницы. На середине тело застряло. А потом отец исследовал выработку до конца и стал пользоваться этим ходом. Кто бы мог подумать, что человек станет его использовать в качестве прохода шахту, где погибла его жена, предпочитая ее подъемнику? Можно подумать, что он бросает ей вызов, хочет и сам погибнуть таким же образом. – Менэк отрывисто рассмеялся и отвернулся.
Шагая вслед за ним в сторону все усиливающегося шума моря, я сказал:
– Ваш отец очень интересуется шахтой, ведь правда?
– Интересуется! Просто с ума сходит. Ни о чем другом не думает. Спит и во сне видит эту Уил-Гарт. Он там работал еще мальчишкой. И тогда поклялся, что когда-нибудь она будет принадлежать ему. Сейчас он держит в руках все акции, кроме тех, которые принадлежат этой девушке, Кити. Это его страшно раздражает. – Менэк снова рассмеялся. Его смех эхом отозвался в шахте. – Эта женщина, которая погибла в шахте, была ее матерью. И вот за несколько месяцев до смерти Гарриэт Менэк написала новое завещание, оставив все свое имущество – в основном это и были ничего не стоящие акции Уил-Гарт – Кити. Так, по крайней мере, считают все. Мой отец никогда об этом не говорит.
– Вашей матери тоже, наверное, принадлежала какая-то часть акций, верно? – сказал я.
Он направил на меня луч своей лампы.
– Откуда вы это узнали? – спросил он.
– Ниоткуда, – ответил я. – Просто догадываюсь. Вполне можно предположить, что человек, твердо решивший стать владельцем шахты, будет стремиться войти в семью тогдашних владельцев.
– Да, – сказал он, – вы совершенно правы. Отец моей матери принадлежал к числу этих первых предпринимателей-авантюристов – шакалов, как их называли. У него был весьма основательный пакет акций.
Я нерешительно помолчал. У меня на языке вертелся вопрос, который я, однако, не решался ему задать. Он был слишком прямой. Потом я его слегка видоизменил:
– Вы, наверное, унаследовали после матери часть собственности на Уил-Гарт?
– Нет, – ответил он. – Она все оставила старику. – Снова этот резкий смех. – Трудно было себе представить, что она что-нибудь мне оставит. В четырнадцать лет я бросил школу, убежал из дома и отправился в Южную Африку. Работал механиком в гараже. Потом открыл свое дело: снабжал тракторами родезийских фермеров. Были еще кое-какие дела, связанные с техникой. Я их разочаровал. Оба они хотели, чтобы я занимался шахтой. Матери я, наверное, не писал целый гол, до того как она умерла. В Африке я пробыл шесть лет, а потом отправился в Америку, там поселился на западном побережье, торговал техническим оборудованием. Затем двинул в Мексику, баловался там нефтью. Когда началась война, я был в Персии, пытался облапошить арабов.
Шум моря был теперь слышен совершенно отчетливо. Однако я его почти не замечал. Я думал о том, что, если его мать умерла в двадцать четвертом году, она была еще жива, когда моя собственная мать сбежала с Менэком-старшим. Вопрос, который прежде я не мог выговорить, вышел наконец наружу.
– Как умерла ваша мать? – спросил я.
Он обернулся ко мне, луч его лампы ослепил мне глаза.
– Воспаление легких, – сказал он, а потом спросил, быстро и резко, как обычно: – Почему ты об этом спрашиваешь?
– Просто поинтересовался, и больше ничего, – пробормотал я.
Мы пошли дальше по главкой галерее, минуя старые штольни, которые от нее отходили с обеих сторон; некоторые были настолько узки, что протиснуться туда можно было лишь с трудом, другие вообще были похожи на норы, в которые нужно было заползать на четвереньках. Но когда мы дошли до поворота, с правой стороны я увидел более широкую галерею, ведущую направо, и, посветив лампой, заметил верхушку лестницы, которая торчала из отверстия в полу. Сверху раздавалось ритмическое чавканье насоса, перекрывая шум волн, доносящийся со стороны входа в шахту.
– Этот вход ведет в Мермейд, – сказал Менэк. – Там работает насос, мы откачали воду до глубины двадцати трех саженей ниже уровня морского дна. Ты потом увидишь, как выливается вода.
За следующим поворотом показался дневной свет, и через минуту мы вошли в просторное помещение, которое было похоже на естественную пещеру. Следы на каменных стенах, однако, указывали на то, что она высечена человеческими руками. Там было полно воды, которая вздымалась и колыхалась, словно в поисках выхода. Каменные стены, резонируя, усиливали эти звуки, так что разговаривать было почти невозможно. Время от времени луч света, проникающий сквозь узкий вход в пещеру, загораживала особенно высокая волна, прорвавшаяся в маленький заливчик перед пещерой. Иногда море проникало внутрь в виде белой пены, и тогда ветер швырял в пещеру слепящую пелену водяной пыли. На каменном выступе, который шел вдоль стен на уровне воды, словно маленькая пристань, стоили два ящика. На другом краю пещеры из отверстия в стене лилась мутная коричневая вода – вероятно, та самая, которую откачивали из нижних горизонтов.
– Вход в пещеру под водой, он достаточно широкий! – крикнул мне Менэк.
– А где баржа? – спросил я.
Он указал вниз, на бурлящую воду:
– Там, внизу. – Он подошел к выступу, встал рядом с ящиками и, опустив руку в воду, достал резиновый шланг. – Баржа снабжена резервуарами, – объяснил он мне. – В данный момент они наполнены водой. Мы выкачиваем воду с помощью сжатого воздуха. – Он бросил шланг в воду и направил свою лампу в угол. Там стояло несколько баллонов с сжатым воздухом. – Когда мы ее разгружаем, она находится под водой. А на поверхности только человек у рычагов. Здорово, верно? Но требуется обязательно тихая погода. – Он вернулся назад, к входу в штольню, которая вела в Мермейд. – Теперь ты понимаешь, почему я хочу соединить галерею Мермейд с морем. Подводная баржа – это, конечно, очень хорошо, но слишком громоздко и очень уж зависит от погоды.
Мы подошли к стволу шахты, который вел вниз. Ритмический стук насоса был даже слышнее, чем плеск воды в пещере.
– Послушай моего совета: держись этого места – главный вход, шахта, галерея Мермейд. Не старайся осматривать другие выработки. Одному Богу известно, когда начались работы на этом руднике. Не позже чем в семидесятых. Отец прекрасно там ориентируется, но он единственный человек, который знает все шахты. Да и он признает, что знает не все. Это настоящие кроличьи норы. Самые старые выработки – это те, что примыкают к морю. Там есть несколько выходов в прибрежные скалы. Прямо оттуда и копали, чтобы дойти до руды. Этот склон похож на пещерный город в Сицилии. А в сторону суши от главной шахты проходит ответвление между Боталлеком и Кам-Лаки. Это более новая выработка по сравнению с теми, что начинались у моря и шли вглубь, но и они достаточно старые, в некоторых местах штольни завалило.
– Я не собираюсь заниматься поисками, – сказал я, вспомнив о Кам-Лаки и тоннах воды, которые ее наполняют.
– Может быть, и не собираешься, – сказал он. – Я просто предупреждаю на всякий случай. Ты шахтер, мне это известно. Но шахты в Скалистых – это совсем не то. что наши корнуоллские соты.
– Ясно, что не то, – согласился я.
Мы поднимались наверх по узкому покатому тоннелю, который поворачивал то в ту, то в другую сторону, следуя направлению жилы; в свое время руда извлекалась из гранитной формации, оставив эти извилистые ходы. В некоторых местах кровля круто поднималась, так что свет моей лампы терялся где-то наверху. Местами нам попадались гнилые балки и доски – сохранившиеся остатки крепежа. В других местах кровля опускалась настолько низко, что нам приходилось сгибаться в три погибели. Наконец, перебравшись через высокий гранитный выступ, мы оказались в более просторной галерее, с более мягким уклоном.
Здесь капитан Менэк остановился и схватил меня за руку.
– Это верхняя граница Мермейд, – сказал он. – Штольня отходит непосредственно от главного ствола. Она идет почти прямо от ствола и кончается в полумиле от морского дна. Вот, смотри сюда. – Он направил лампу на края галереи. – Вот над чем работают Фраер и Слим почти целый гол.
Стены галереи были обработаны таким образом, что с обеих сторон по краям тянулись выступы, гладко отполированные сверху. Это была совсем свежая работа. По центру галереи, на покрытом илом полу, лежали два стальных троса.