Диламея попыталась успокоить Романе мудрыми увещеваниями. Она говорила, что замужем и не собирается изменять данной клятве. Что любит своего мужа и может сейчас думать только о нем. Заливаясь слезами, прекрасная донна молила Раймона помиловать их и отпустить в Фуа, где в отцовском замке, несомненно, найдутся средства излечить ее дорогого супруга, если, конечно, тот еще жив.
– Ваш муж уже умер или умрет в самое ближайшее время, – сообщил рыдающей пленнице Раймон. – Собственно, мы можем даже помочь ему избавиться от телесных страданий и поскорее отбыть в мир иной. Ваши родители хотя и живут в графстве Фуа, что, по сути, недалеко от Тулузы, но откуда им знать, что вы спешите к ним? Вы ведь, насколько я это сумел разузнать от ваших слуг, не посылали вперед себя гонца, а значит, никто не станет искать вас. Да и где искать? Этот замок я держу специально для того, чтобы останавливаться в нем во время охоты, и о нем мало кто знает.
– Охоты на кого? На благородных донн, о красоте и добродетелях которых поют ваши придворные трубадуры?
– А ты умна, моя птичка. – С этими словами Раймон сжал отбивающуюся Диламею в объятиях и поцеловал ее в шею. Но когда он попытался уложить ее на жесткое тюремное ложе, Диламея подалась вперед и на свой страх и риск схватила завязки его штанов, которые тут же запутались маленьким, неприятным узлом.
Раймон был вынужден отступить от строптивой дамы и попытаться развязать узел, но это у него не получилось. В то же время разрезать завязки ему не хотелось, так как в противном случае ему пришлось бы затем идти через весь замок, поддерживая собственные штаны.
– Ладно, девочка моя. Ты говоришь, что любишь мужа, так докажи мне это. – С этими словами Раймон схватил за руку донну Диламею и поволок ее за собой по узкой лестнице в самый глубокий подвал замка. Там посреди вонючей камеры, на охапке прогнившей соломы лежал ее муж. В первое мгновение Диламее показалось, что Исильдор-Дени мертв, от чего у нее потемнело в глазах и она была вынуждена опереться о холодную каменную стену.
Резкий голос Раймона разрезал затхлый воздух тюрьмы.
– Что с ним?
– Еще жив, сильный чертяка, – последовал ответ. Диламея повернула голову и, наконец, увидела маленького серого человечка, притулившегося на корточках рядом с Исильдором-Дени.
– Неужели вы хотите, чтобы я подверг этого и без того страдающего человека пыткам? Поверьте мне, будет лучше, если вы наконец перестанете кочевряжиться и уступите мне сами. – Он улыбнулся.
– Страшной пыткой для моего мужа являются уже ваши слова, обращенные ко мне, – упавшим голосом ответила ему Диламея, собирая остатки своих сил и молясь только о том, чтобы не потерять сознания.
– Что ж, кривой Жан, позови палача и начинай раздувать жаровню. На теле этого воина добавятся сегодня ожоги от раскаленной кочерги.
Диламея вскрикнула и упала бы в обморок, не поддержи ее Раймон.
Тем временем в камеру вошел здоровенный детинушка, в руках которого были зажаты железные пруты и огромные клещи.
Больше Диламея ничего не видела и не слышала, она потеряла сознание, провалившись в черный и беспросветный обморок.
Очнувшись на мгновение, она поняла лишь то, что Романе тащил ее по полутемным коридорам замка, перекинув точно куль через плечо и громко ругаясь при этом. Остановившись возле какой-то двери, он начал стучать и со злостью пинать ее ногами, пока за дверью не послышались шаги.
Незапланированная встреча
В ту ночь хозяин разбудил меня, барабаня в дверь, точно нас атаковали злобные соседи и все башни замка были уже в огне.
Я вскочил с постели и, схватив меч, в одной рубашке вылетел навстречу хозяину. За день до этого мы пировали в Монтобане, празднуя победы наших рыцарей на устроенном главами города по случаю приезда Раймона турнире, и я здорово набрался.
Когда я отпер дверь, передо мной возник мой молодой хозяин, под мышкой которого была зажата потерявшая сознание девушка. Я не видел ее лица, так как не зажег свечи. Раймон оттолкнул меня в сторону и, пройдя в комнату, бросил девушку на мою постель.
Я поспешно вытащил из походной сумки огниво и зажег фитилек свечи.
– Мой милый Анри, я отдаю тебе эту суку, потому что она отказалась добровольно принадлежать мне! А брать женщин силой противно мне как рыцарю. Поэтому я дарю ее тебе.
– Но мессен Раймон должно быть забыл, что и я рыцарь, а значит, предлагая мне то, что, по-вашему мнению, несопоставимо с рыцарской честью, вы оскорбляете меня! – попытался я возразить ему.
– Я сказал то, что хотел сказать! Я хотел сделать ее своей возлюбленной, но раз она отказала мне, я отдаю ее тебе, и когда натешишься, можешь передать ее солдатам.
С этими словами Романе вышел, хлопнув тяжелой дверью, я же взял со стола светильник и поднес ее к лицу пленницы.
Секунду мне казалось, что я грежу наяву: напротив меня горели лютой ненавистью голубые глаза моей дамы, дамы Амалии, которую я до сих пор не забыл и втайне от всех боготворил.
Моя дочь, прекрасная Диламея из замка Лордфорд, с ужасом смотрела на меня, ожидая нападения и готовая биться до последнего вздоха.
В полном ужасе я опустился на колени перед ребенком своей любви и, не называя ей своего настоящего имени и кем ей прихожусь, поклялся на распятье, что не причиню ей никакого зла. После чего она рассказала мне о своей жизни и том позорном плене, в котором она и ее муж оказались.
Вне себя от гнева я оделся, схватил меч, засунул за пояс несколько кинжалов и кошелек с золотом и крикнул своего оруженосца, спавшего в соседней комнате, и, спрятав между нами прекрасную Диламею, мы выбрались в плохо освещенный коридор замка. Первым делом следовало вытащить из темницы рыцаря Исильдора-Дени де Ломбриве. Несмотря на то что в последнее время слуги, которых я время от времени посылал справляться о том, как живет моя дочь, сообщали, что обуреваемый лютой ревностью и еще более сильной любовью муж моей дочери ведет себя с ней не по-рыцарски. Я даже собирался лично проследить за этой парой, и если мне покажется, что Диламея несчастлива со своим рыцарем, прекратить их брак, тайно прирезав мерзавца. И вот теперь я был вынужден нести его на себе. За спиной остался обезглавленный труп охранника и смертельно раненный палач, с которым схватился мой верный оруженосец.
Буквально в последний момент мы обнаружили служанку Диламеи и Марка – раненого оруженосца де Ломбриве, которые подошли к решеткам своих камер с мольбами о помощи. Их счастье, потому что даже если бы дочь на коленях умоляла меня вытащить ее людей, я не стал бы терять драгоценное время, обшаривая темницы.
Вокруг охотничьего замка не было рва, поэтому я особенно не переживал о том, что не получится открыть ворота и заставить стражу опустить мост.
Я открыто зашел на конюшню и выбрал самых быстрых коней графского сына. Затем так же открыто явился на пост к страже и потребовал незамедлительно открыть ворота, выбранив дежурных копейщиков за то, что они дрыхли на посту.
Зная мою репутацию личного телохранителя и друга Раймона, меня и моих спутников выпустили без вопросов, так что я даже не обагрил рук кровью преданных мне солдат.
Я уходил навсегда и бесповоротно, уходил не оглядываясь, не жалея и почти даже не думая о мести. В конце концов, моя девочка жива и здорова, а если нам удастся дотащить ее мужа до замка Лордфорд, святой монах, без сомнения, отмолит его проклятую душу и вернет былые силы и здоровье.
Кони под нами были сильными и отдохнувшими, но из-за раненого мы не могли скакать во весь опор, и к утру за нашими спинами послышался лошадиный топот. Я переложил раненого рыцаря на круп коня его оруженосца, и вместе с Мигелем и раненым, но еще могущим постоять за себя Марком мы встали с обнаженными мечами на защиту наших дам.
Всадники остановились на расстоянии трех копий от нас, так что я слышал, как лучники растягивали тетивы своих луков. Их было человек пятьдесят.
– Обидно, сеньор, что не удастся перед смертью унести кого-нибудь из этих учтивых рыцарей с собой, – грустно улыбнулся мой оруженосец. – Боюсь, они не снизойдут до честного поединка, а расстреляют нас стрелами и заберут дам.
– Диламея, – позвал я дочь, и когда она приблизилась, я занес над ней меч. – Не бойтесь прекрасная донна, вам не будет больно.
– Не будет, не будет. Мой господин уж постарается, чтобы чик – и на небесах, – попытался успокоить ее Мигель.
Она все поняла и, кинув последний взгляд на мужа, осенила себя крестом.
– Я готова, – тихо шевельнулись ее губы. – Я надеюсь, что такой же милости удостоится и мой благородный супруг. Потому что я вижу, что вы рыцарь: однажды на турнире в Тулузе я видела вас, и отец сказал, что вы хоть и носите имя Горгулья, на самом деле являетесь потомком рода, равного королям, а значит, ни я, ни мой муж не будем опозорены такой смертью.
В ее печальных голубых глазах не было ни слез, ни отчаяния.
Опасаясь, как бы лучники Раймона не опередили меня, я приготовился нанести смертельный удар, но в этот раз меня остановил голос моего молодого господина.
– Остановись, Анри! Неужели ты хочешь совершить поступок, еще более гнусный, чем предательство и бегство?
– Я убиваю ее с единственной целью – спасти от надругательства и бесчестья, – крикнул я в ответ, не сводя глаз с белого лица своей дочери, которое не сделалось более румяным даже в лучах восходящего солнца.
– Я не сержусь на тебя и не собираюсь преследовать ее. Мало того, я сохраню твою тайну, как хранит ее мой отец.
Не ожидая подобного, я повернулся к Раймону, на всякий случай прикрывая Диламею своим телом.
– Я знаю, кто она тебе, так как давно уже наблюдаю и за ней, и за тобой. Прошлая ночь – ночь испытаний. Ты был со мной во всех тяжких, ты убивал безоружных жителей Безье и насиловал их жен и дочерей. Ты наблюдал, как я издеваюсь над случайными прохожими на улицах Тулузы и похищаю юных дев, отвозя их в этот замок. Я хотел проверить, насколько закостенела твоя душа и живо ли еще сердце в твоей груди. Это была проверка, милый Анри. Всего лишь проверка и ничего больше. Я никогда не был влюблен в донну Диламею де Ломбриве и не имею к ней или ее спутникам претензий. Кроме того, – Раймон спешился и бесстрашно подошел ко мне, – кроме того, я прошу прелестную донну принять все мои деньги, все, которые находились в замке. С их помощью она куда быстрее сумеет добраться до замка Лордфорд в графстве Фуа и излечить своего дорогого супруга.
Вам же, дорогой Анри, я даю отпуск, для того чтобы вы могли уладить свои семейные дела и вернуться ко мне на службу.
С этими словами Раймон подозвал держащего шкатулку пажа и, видя, что никто из нас не собирается подходить к нему, поставил ее на траву. После чего он сел на своего коня, велев трубить сигнал к отступлению.
Мы остались одни.
На деньги, подаренные Раймоном, в Каркассоне я сумел нанять надежную стражу, а также карету с паланкином для удобства раненого. Прихватив с собой все необходимое для последнего перехода и личного лекаря графа, мы вновь пустились в путь.
Непостижимый характер Романе, наверное, уже никогда не даст мне покоя, а его тайна, которую он унес с собой в могилу, будет терзать умы многих и многих последующих поколений. Раймон, в котором сочеталось все самое темное и возвышенно светлое, который был весь из одних противоположностей, ведущих между собой кровопролитный постоянный бой, – такого Раймона запомнил я и о таком рассказываю ныне на склоне лет.
Странно, но даже судьба Романе постоянно шутила с ним злые шутки и наказывала его за его же добрые порывы. Так, устроив мне проверку и отпустив с миром и шкатулкой с деньгами плененную им ранее мою дочь, он утратил свою.
В то время, когда он, распрощавшись с нами, отправился досыпать в свой охотничий замок, в то же утро, с первыми лучами солнца оборвалась жизнь его крошечной дочери Цирцеи, оставленной на попечение нянек в тулузском замке.
Возвращение в Лордфорд. О том, как я взял на себя полномочия, которых у меня никогда не было
Я ничего не объяснял своей дочери и оставил бы ее невдалеке от замка, если бы не опасался, что едва только я покину ее, как откуда ни возьмись на них накинутся дорожные разбойники, или засада может поджидать ее прямо в замке. Романе я не доверял, прекрасно помня, как он умел одной рукой гладить и другой бить. Причем и той и другой он владел одинаково хорошо.
Мой оруженосец протрубил в рог у подвесного моста, хотя это было излишним – с главной башни за нами наблюдали слуги брата, а может, и он сам.
– Когда-то я стояла на этой башне, ожидая своего суженого, – Диламея с нежностью посмотрела на осунувшееся, давно не бритое лицо своего мужа. – Несколько раз точно видела человека на коне с мечом и металлическими нашивками на одежде, которые светились, точно осколки солнца.
– Это мог быть кто угодно, – я пожал плечами, оглядывая замок и соображая, не соизволит ли брат пустить в меня стрелу, когда я буду пересекать мост, или сделает это во дворе.
Из-за стены о чем-то спросили, я не расслышал вопроса, так как беседовал в этот момент с Диламеей, за меня ответил мой оруженосец Мигель, назвав мое имя и должность при тулузском дворе, а также имена Диламеи и ее мужа. После чего цепи заскрежетали и огромный черный мост, сдвинувшись с места, поплыл вниз.
Первым, кого я увидел в замковом дворе, был мой брат. Он стоял, опоясанный мечом, в длинном сюрко и легком плаще и зло глядел на меня.
Я поклонился ему с придворной учтивостью, после чего Диламея повисла у него на шее, плача и целуя его.
За время, что мы не виделись, брат отпустил бороду, но утратил половину своих волос. Тем не менее только слепой мог не заметить нашего природного сходства.
Мы смотрели в глаза друг другу не в силах произнести ни единого слова. Рядом с нами крутились, болтая и суетясь, слуги. Сразу четыре человека попытались поднять обессиленного рыцаря, да, видимо, сделали это так неумело, что тот застонал от боли и, едва придя в сознание, снова впал в беспамятство.
Я оттолкнул нерадивых слуг и, обняв раненого, как малого ребенка, поднял его и понес в замок. Передо мной, кланяясь и извиняясь за что-то, спешил человек, взявшийся показывать дорогу.
Я снова был в своем родном замке. Доставив рыцаря в указанный мне небольшой зал, я уложил его на жестком ложе, приказав немедленно пригласить лекаря. В этот момент Исилъдор-Дени очнулся и узнал меня.
– Куда ты привез меня, Анри Горгулья? И почему делаешь это? – с трудом поворачивая языком, осведомился он. – Я помню, как нас взяли в плен, и потом, смутно...
Я приметил на столе кувшин с водой и, отпив из него, дал напиться раненому.
– Я здесь, потому что кто-то должен был помочь попавшей в беду даме, – сухо ответил я, собираясь уйти.
– Тебя попросила моя жена? – Глаза Исильдора-Дени засветились дикой ревностью, рука метнулась к бедру, где рыцарь рассчитывал найти свой меч. – Почему ты спас меня? Потому что она...
Одним неслышным прыжком я оказался у дверей и запер их на засов, потом вынул из-за пояса нож и, поднеся его к горлу рыцаря, посмотрел в его глаза.
– Ты хочешь убить меня, после того как спас? Не зря о тебе говорят, что ты не человек, а чудовище – горгулья! Проклятый оборотень! – Благотворный возт дух замка явно обладал мощными целительными силами. – Что же – я безоружен и бессилен, убей меня! Этим рыцарским поступком ты упрочишь свою славу!
– Если мне понадобится убить тебя, я сделаю это, не прося твоего разрешения, и тогда, когда этого пожелаю.
Служа у Тулузского, я немало повидал рыцарей, подобных этому, и знал, как с ними разговаривать. В чем-то мы были даже похожи: оба умели быть образчиками рыцарства и примером для молодежи и оба забывали прикреплять свои золотые шпоры, когда попадалось денежное дельце, в котором было не принято щеголять регалиями и знаками отличий.
Понимая, что лежащий передо мной человек много дней находился между жизнью и смертью, я дал ему время обдумать положение и понять, что я не из тех чистоплюев, кто погнушается прирезать раненого. А значит, нет никакого смысла пытаться ругать меня или молить о пощаде, нужно просто перекинуть поводья судьбе и, смирившись, принять свою участь.
Должно быть, к такому же выводу пришел и мой зять.
– Что я должен делать, мессен Анри? – задыхаясь, спросил он. Теперь в глазах рыцаря появилось больше покорности и достоинства, хотя я прекрасно понимал, что Исильдор-Дени один из тех замечательных воинов, которые при отсутствии меча бьются ножом, а потеряв нож, пускают в ход зубы. – Одного только никогда не уступлю я вам – мою жену мадонну Диламею! Хоть разрежьте меня на куски и съешьте вместе со своим проклятущим хозяином. Я останусь с нею навсегда!
– Аминь. – Не убирая ножа, я кивнул зятю. – Если вы хотите остаться в живых, я потребую от вас платы за жизнь.
– Платы?! Боюсь, что сам я не смогу собрать достойного выкупа, но уверен, что мой благородный тесть Пьер Лордат поможет мне. Сколько вы хотели бы получить за мою жизнь и свободу?
Должно быть, он не узнал замка и посчитал себя моим пленником. Я ухмыльнулся.
– Я потребую не золота и не ваши земли, которых у вас, кстати, нет. Единственное, чего я вправе требовать от вас, это прекратить ревновать вашу супругу к каждому встречному-поперечному рыцарю, оруженосцу и, прости Господи, безродному крестьянину. Потому что в этом случае вы мараете и ее честь, и свою собственную!
Он попытался дернуться, но я кольнул его в кадык. В дверь постучали.
– Вы понимаете, что если я пожелаю прирезать вас, я сделаю это? – склонившись к самому уху Исильдора-Дени, шепнул я. В дверь теперь уже не стучали, а скорее барабанили. – Сударь, ваши деяния и недостойное рыцаря и дворянина поведение дошло до магистра вашего ордена. – На самом деле, я понятия не имел, к какому такому ордену принадлежит распростертый передо мной рыцарь, но он же тоже не мог знать о моей неосведомленности. – Я уполномочен властью, которая выше всех тронов, гербов и корон, навести, наконец, порядок в Божьем воинстве! И начну я с вас! С рыцаря, который своей неуместной ревностью и жестоким отношением к женщине позорит само звание рыцаря. Я говорю с вами, Исильдор-Дени де Ломбриве, и требую: подчинитесь голосу разума! Оставьте шумную Тулузу, если уж не можете переносить, когда рядом с вашей супругой оказывается кто-нибудь из рыцарей, и переселяйтесь в Лордфорд. В противном случае я имею власть отсечь ваши шпоры и лишить вас самого рыцарского звания, так что вы будете опозорены на все последующие века и лишены достойного посмертия.
– Я... я... – де Ломбриве был попросту убит подобной перспективой.
Я убрал нож от его горла, но казалось, что он даже не заметил этого. В дверь теперь уже ломились.