Майор имел собственную точку зрения на винтовочную стрельбу, придерживая в бою первый залп Легиона до последнего момента и требуя от застрельщиков меткости, поэтому Старбак неустанной практикой добился от своей роты смертоносной точности боя на зависть остальным легионерам. Некоторые бойцы роты "К", подобно Исайе Уошбруку или Уильяму Толби, казалось, были рождены с винтовкой в руках; у других, как у Джозефа Мея, совершенствование в непростом искусстве точной стрельбы шло туго. Впрочем, у Джо дела пошли на лад после того, как он получил очки в золотой оправе, снятые с мёртвого капитана-янки под Боллз-Блеф.
Майор Бёрд, сощурившись, окинул взглядом прямой отрезок дороги, рассекающий хвойный лес:
- Один точный залп, Нат, отобьёт у каналий охоту кусать нас за пятки, но надо помнить, что всемогущий и всевидящий Создатель даст нам лишь один шанс послать жалкие душонки этих янки в ад. - он хищно потёр сухие ладошки, - Надеюсь, получить от меня приказ, вы, капитан, не сочтёте для себя оскорбительным?
Старбак, которого позабавил кровожадный энтузиазм командира, заверил его, что почтёт за великую честь получить от него приказ, и немедленно скомандовал роте выбрать огневые позиции и зарядить оружие. В поле видимости находилась дюжина конных янки, остальных закрывали развалины дощатой гостиницы у поворота, из-за которого вылетели кавалеристы. Северяне палили из карабинов, не покидая сёдел, уверенные в том, что враг слишком далеко, чтобы им грозила сколько-нибудь серьёзная опасность. Конники южан стреляли в ответ, но пули их охотничьих ружей, трофейных карабинов и револьверов тоже летели в молоко.
- Четыреста метров! - объявил Труслоу.
Дистанция была велика для винтовок Легиона. Старбак считал, что вести огонь на расстояние более, чем двести метров, - без толку тратить пули. Конечно, если стреляли не Исайя Уошбрук или Уильям Толби. Однако даже на четырёхстах метрах в поражении цели не было ничего невозможного. Старбак зарядил свою собственную винтовку, скусив пулю с верхушки патрона, высыпал порох в ствол, отправил туда же бумажную обёртку и следом сплюнул пулю. Притопил коническое детище капитана Минье шомполом, тщетно пытаясь отплеваться от стоящей во рту пороховой кислинки, вернул шомпол обратно под ствол. Выудив из подсумка медный капсюль, надел на шпенёк замка. Капсюль содержал щепоть гремучей ртути, химиката капризного, детонирующего от малейшего сотрясения. Боёк замка, ударяя по капсюлю, вызывал вспышку, по каналу шпенька воспламенявшую порох в казённой части ствола.
Вражеская пуля подняла фонтанчик грязи, не долетев до роты метров тридцать. Нед Хант, ротный шут, осыпал не слышащих его янки градом едких колкостей, пока Труслоу не приказал ему заткнуться. Старбак встал на одно колено у дерева и сдвинул планку прицела сначала на четыре сотни, а затем, исходя из того, что неразогретый ствол давал недолёты, на все пятьсот.
- А ну-ка, ребята, очистите нам поле деятельности! - крикнул Бёрд южанам-кавалеристам.
Длинноволосые серомундирные всадники промчались мимо роты Старбака. Один из них добродушно посоветовал:
- Вы бы в них камнями лучше. От винтовок на таком расстоянии толку нет.
Янки у гостиницы добавилось. Некоторые спешились, другие палили из сёдел.
- Бьём по группе справа! - оповестил Бёрд, - Не забудьте дать поправку на ветер.
Старбак качнул ствол влево, учтя, что ветер дует с востока. Металл дула покрылся мелкими каплями мороси. Капитан поймал в прицел конника-янки.
- Считаю до трёх, потом огонь. - Бёрд стоял посреди дороги, глядя на врага в бинокль, подобранный под Манассасом, - Один!
Старбак старался удержать на цели прыгающую мушку.
- Два!
Капля попала Старбаку в глаз. Проморгавшись, капитан торопливо совместил прорезь прицела с мушкой.
- Три!
Рота, не сговариваясь, задержала дыхание и окаменела.
- Пли!
Пять десятков винтовок треснули в унисон, выбросив в воздух клубы порохового дыма. Приклад пихнул Старбака в плечо, детонировавший капсюль привычно обжёг ноздрю. Майор Бёрд отбежал в сторону от дымовой завесы и приложил к глазам бинокль. Одна из лошадей лишилась всадника, неподвижно лежавшего на земле, другая билась в агонии поодаль. Двоим конникам досталось несмертельно: раненые, они шевелились. Их товарищи дружно улепётывали.
- Отличная работа! - похвалил Бёрд, - А теперь стройсь и шагом марш!
- Как отстрелялись? - полюбопытствовал Старбак.
- Три человека и лошадь. Один поганец, похоже, убит.
- Из пятидесяти выстрелов? - разочаровался Старбак.
- Я где-то читал, - лучась довольством, просветил его майор, - что в эпоху наполеоновских войн одно попадание приходилось на две сотни выстрелов. С учётом этого, согласитесь, капитан, четыре попадания на полсотни выстрелов выглядит не таким уж плохим результатом?
Он залился отрывистым, лающим смехом, как всегда, качая головой вперёд-назад (за что его, собственно, и прозвали "Птичкой-Дятлом"). Отсмеявшись, он убрал бинокль и пояснил, что его так развеселило:
- Всего шесть месяцев назад, Нат, убийство вызывало во мне отвращение. А сейчас я рассматриваю убийство, как приемлемое средство достижения успеха, не более. Да, Адам прав, война меняет нас.
- Вы беседовали с ним?
- Ну, беседа предполагает обоюдное общение, а Адам просто излил на меня гной его воспалённой совести, стенал и упрашивал меня молиться вместе с ним. - Бёрд покачал головой, - Бедный Адам, ему не следовало надевать мундир.
- Как и его отцу. - безрадостно отозвался Старбак.
- Точно.
Некоторое время офицеры шли в тишине. В дверях маленькой бревенчатой фермы на отвоёванном у леса клочке земли стоял седобородый крестьянин в высокой рваной шляпе, из-под которой на плечи ниспадали длинные волосы, и провожал глазами солдат.
- Боюсь, со дня на день Фальконер вновь объявится среди нас, - нарушил молчание Бёрд, - полный бахвальства и самолюбования. С другой стороны, дни идут, наш бесценный полковник не осчастливливает нас своим обществом и, тем более, упаси Господи, не получает под начало целую бригаду, и я начинаю думать, что у наших отцов-командиров в черепах не так пусто, как мне всегда казалось.
- Чего не скажешь о наших газетчиках. - буркнул Старбак.
- Ох, не напоминайте, юноша!
Бёрд содрогнулся. Читая передовицу в "Экзаминер", требующую продвижения Фальконера, майор дивился умению журналистов переворачивать вещи с ног на голову. А ещё закрадывалось подозрение, что основная масса статей, которые он читал и которым верил раньше, строились подобным же образом из надёрганных и ловко связанных в нужном репортёру ключе перевранных фактов.
- Я вот что подумал… - начал Бёрд и умолк.
- Что же? - заинтересовался Старбак.
- Почему мы до сих пор зовёмся Легионом Фальконера? В конце концов, мы же давно не у него на жаловании. Нам платит штат Виргиния. Поэтому нам, на мой взгляд, пора сменить наименование.
- И как же нам назваться? - без энтузиазма уточил Натаниэль, - Сорок пятый полк? Шестидесятый? Сто двадцать первый?
Полки штата имели номера вместо названий, а именоваться "50-й Виргинский" совсем не то, что именоваться Легионом, пусть и Фальконера.
- "Виргинские меткие стрелки". - гордо предложил Бёрд.
Старбак задумался, и, чем дольше думал, тем больше ему новое название нравилось.
- А знамёна, сэр? Не могут же "Виргинские меткие стрелки" идти в бой под гербом Фальконера.
- Знамёна легко сменить. На что-нибудь более решительное, горячащее кровь. А девизом взять девиз штата: "Sic semper tyrannis!"
Девиз Бёрд озвучил с выражением, и оба офицера расхохотались. "С тиранами - только так!" гласил девиз в переводе с латыни и обещал всякому, кто посягнёт на свободу штата Виргинии, повторение унизительного разгрома, постигнувшего короля Георга III. Впрочем, при желании фразу можно было отнести и к Вашингтону Фальконеру, бросившему свой Легион под Манассасом.
- Идея мне нравится. - честно сознался Старбак.
Дорога пошла на подъём. Впереди, на гребне примерно в километре от роты "К" дымили бивуачные костры. В незаметно опускающихся на землю сумерках они казались особенно яркими. На гребне арьергарду предстояло ночевать под прикрытием ручья и двух батарей пушек. Легион уже добрался до лагеря, лишь рота Старбака отстала из-за показательной расправы с Ивзом и перестрелки с янки.
- Ночлег и отдых в двух шагах. - облегчённо возвестил Бёрд.
- Слава Богу. - лямка винтовки натёрла Старбаку плечо, он промок и продрог до костей, и отдых у костра был чем-то блаженным, вроде вознесения живым в рай.
- Это не Мерфи ли? - вгляделся Бёрд сквозь штриховку промозглого дождика во всадника, скачущего навстречу роте.
- Похоже, Мерфи. - Бёрд помахал рукой, привлекая внимание ирландца.
Мерфи, искусный наездник, в туче брызг миновал неглубокий брод и спустя пару мгновений осадил коня перед Бёрдом:
- В лагере вас ждёт-не дождётся некий господинчик, Бёрд. Топочет ногами, разоряется: требует, чтобы вы опрометью бежали к нему.
- Этому господинчику звание-то позволяет "требовать" меня к себе?
- Сдаётся мне, что позволяет, Бёрд. - конь плясал под Мерфи, заляпывая грязью Бёрду брюки, - Свинъярд, так его звать. Полковник Гриффин Свинъярд.
- Первый раз слышу о таком. Хотя… - майор улыбнулся, - Была такая семья работорговцев Свинъярдов. Мой отец всегда говорил, что от их занятия попахивает тем же, чем несёт от их фамилии, и завещал никогда не становиться ни от одного Свинъярда с подветренной стороны. Как от него попахивало, Мерфи?
- Не хуже, чем от вас или от меня. Поторопитесь, Бёрд.
- Свинъярд перебьётся. Подождёт.
- Не перебьётся, Бёрд. - досадливо мотнул головой ирландец, - У него приказы для нас. Переводят в другую бригаду.
- О, Господи, нет. - помрачнел Бёрд и спросил, заранее страшась ответа, - Фальконер?
Мерфи кивнул:
- Увы, да, Бёрд. Сам Фальконер не прибыл, прислал заместителя, этого Свинъярда.
Мерфи вздохнул и повернулся к Старбаку:
- Тебя он тоже хочет видеть, Нат.
Старбак выругался. Но, ругайся-не ругайся, делать было нечего. Вашингтон Фальконер получил заветную бригаду, и вернул себе свой Легион.
И призрак мнимого поражения, преследовавший их весь день, вдруг обернулся крахом настоящим.
Группа мужчин, частью в мундирах, частью в штатском, медленно шла вдоль линии брошенных укреплений севернее станции Манассас. День заканчивался, и тусклый его свет, обнажавший всё убожество залитого водой мира, иссякал. Горожане отчуждённо пялились на оккупантов-янки, которые были первыми неподконвойными северянами в Манассасе с начала войны. Горстка свободных чернокожих встретила северян приветливее, угощала кукурузными лепёшками, но тайком от белых горожан, отдавая себе отчёт, что переменчивая военная фортуна завтра может улыбнуться Конфедерации, и тогда их лепёшки выйдут им боком.
Но сейчас федеральная армия заняла железнодорожную станцию, и командир этой армии осматривал оставленные конфедератами оборонительные сооружения. Генерал-майор МакКлеллан был приземистым коротышкой с пухлыми мальчишескими щеками. Ему исполнилось тридцать пять лет, и он держался важно и насуплено, тщётно надеясь, что это компенсирует его молодость и миниатюрность стати. С той же целью генерал отрастил усы. С той же целью и с тем же результатом.
Джордж Бринтон МакКлеллан в Вест-Пойнте дружил с будущими генералами Конфедерации Эмброузом Хиллом и Джебом Стюартом, а по жизни был везунчиком и любимцем прессы. Данное газетчиками прозвище "юный Наполеон" очень ему нравилось, и на множестве фото он запечатлён в характерной наполеоновской позе. Слева направо: "юный Наполеон" в думах; "юный Наполеон" с супругой (не Жозефиной); "юный Наполеон" с боевым соратником (за неимением битого Суворовым маршала МакДональда с битым южанами генералом МакДауэллом)
Сейчас генерал сосредоточенно вперился взглядом в "квакерскую пушку". От станции влажно тянуло гарью. Генерал молчал. Офицеры его штаба тоже хранили благоговейное молчание. Игра в молчанку, наконец, надоела одному из высокопоставленных штатских:
- Это бревно, генерал. - пояснил он с иронией, - Так у нас в Иллинойсе именуют срубленный ствол дерева.
Генерал-майор Джордж Бринтон МакКлеллан, не снизойдя до ответа, двинулся к следующей мокрой чёрной деревяшке. По пути он внимательно смотрел под ноги, обходя глубокие лужи, могущие испачкать его надраенные до зеркального блеска сапоги. Второе бревно генерал подверг столь же пристальному рассматриванию. На жерле поддельной пушки шаловливые ручонки неизвестного южанина вырезали три слова: "Ух ты, да?"
- Ух, ты, да? - немедленно и с выражением озвучил иллинойсец.
Этот краснорожий средних лет конгрессмен был сожалительно близок к президенту Линкольну, что вынуждало офицеров свиты Макклеллана, несмотря на вызывающе дерзкое поведение сенатора, избегать задираться с ним. МакКлеллан политикана презирал, ибо тот являлся одной из республиканских шавок, что всю зиму облаивали Потомакскую армию, обвиняя её командующего в бездействии и нерешительности. "Всё тихо на Потомаке" - глумливо пели они на все лады, допытываясь, почему самое дорогостоящее войско в американской истории сонно дремлет вместо решительного удара по врагу. Такие вот, как этот конгрессмен, ябедничали на МакКлеллана президенту, открыто подзуживая того сменить МакКлеллана на кого-то более воинственного. МакКлеллан устал от критики. Он не побоялся ясно выразить иллинойсцу своё неудовольствие, решительно повернувшись к нему спиной и осведомившись у одного из штабистов:
- Как полагаете, эти фальшивки давно здесь установлены?
Полковник-сапёр замялся. Он успел обследовать поддельные пушки. Основательно подгнившие нижние части брёвен однозначно указывали на то, что фальшивые орудия стоят на валах с лета. Вслух такое говорить, особенно при сенаторе, не стоило, потому что тогда выходило, будто самая многочисленная армия, какую только собирала когда-либо Америка, протопталась на месте несколько месяцев, напуганная видом простых колод, выкрашенных в чёрный цвет. Генералу МакКлеллану подобный ответ едва ли пришёлся бы по вкусу.
- Вероятно, сэр, их поставили вчера. - вздохнув, соврал полковник.
- Но до вчерашнего дня здесь стояли настоящие пушки? - уточнил генерал.
- О, без сомнения. - энергично закивал полковник.
Сапёра поддержал другой штабист:
- Разумеется, сэр. Разумеется.
- Мы видели их! - подключился третий и почти не покривил душой, рассудив, что конные разъезды видели с расстояния в этих брёвнах пушки, и даже могли бы в том с чистым сердцем присягнуть.
Иллинойсец не унимался.
- А мне сдаётся, что дрыны тут долго стоят.
Нещадно пачкаясь, он влез в амбразуру и спрыгнул к фальшивой пушке. Вероятно, конфедераты намеревались с течением времени поставить здесь пушки настоящие, потому что позиция была оборудована по всем правилам, с выложенным досками уклоном к амбразуре, по которому орудие, отброшенное отдачей назад, само возвращалось в первоначальное положение. На заплесневевших, заросших грязью досках сенатор поскользнулся, удержавшись на ногах лишь потому, что успел опереться на "квакерскую пушку". Одна из досок под ногой иллинойсца проломилась, и оттуда прыснули в стороны потревоженные мокрицы. Конгрессмен достал изо рта изжёванный мокрый окурок сигары:
- Концы с концами не сходятся, генерал. Не могли тут настоящие пушки стоять месяцами. Дурили вас мятежники обычными крашеными деревяшками.
- То, чему вам повезло стать свидетелем, конгрессмен, - яростно отозвался МакКлеллан, - победа! Возможно, самая великая из тех, что занесены в анналы нашей истории! Триумф науки, поставленной на службу военному прогрессу!
Генерал простёр длань в драматическом жесте, и обвёл ею пожарище с кучами пепла на месте сгоревших вагонов и одиноко торчащей трубой сгинувшего в огне деревянного здания:
- Вот оно, поле нашей победы! Поле, оставленное побеждённым врагом, уносящим ноги, лишь бы не пасть под тяжестью нашей десницы, как спелый колос, срезанный неумолимым серпом!
Сенатор обозрел гарь и ехидно заметил:
- На вашем поле победы, генерал, недостаёт трупов побеждённых.
- Современная война выигрывается манёвром, и в этом её гуманная сущность. Вам следовало бы опуститься на колени и возблагодарить за это Всемогущего Творца. - оставил за собой последнее слово генерал, важно удаляясь в сторону города.