* * *
Монахи-переписчики обитали в низеньком деревянном доме, разделенном на отдельные кельи. Войдя к своему духовнику, Марко неожиданно увидел незнакомца в черной засаленной одежде, с четками в руках. Незнакомец дремал: клевал красноватым носом, выставив давно не бритую, щетинистую тонзуру. Заметив Марко, он живо поднялся и подошел.
– Молодому синьору нужен Протасио, наш мудрый брат? – гнусаво заговорил носатый и хитро сощурил круглые глаза. – О, святой Бенедикт! Какой завтрак принесли праведному Протасио для подкрепления его немощных сил! – Он потирал волосатые руки, далеко вылезшие из коротких обтрепанных рукавов. – Господь не сочтет эту трапезу и за малый грех, ибо нет здесь отступления от поста, да и не найти человека более воздержанного и усердного в молитве…
Марко сразу понял, что имеет дело с одним из тех монахов, которые сотнями толкутся по улицам, навязывая горожанам ладанки с мощами и бутылки со святой водой, готовые состряпать за плату прошение или донос, присутствовать при торговом договоре, лжесвидетельствовать на суде и даже украсть, если представится возможность. Недаром старинная венецианская пословица предостерегает от них наравне с портовыми путанами и скользкими каменными ступенями.
– Ах, какое вино! – восклицал носатый, причмокивая губами. – Слава Создателю, какие крупные, ароматные плоды! Слава Троице Единосущной…
– Где же падре? – перебил его Марко.
– Праведный Протасио понес к лучшим переплетчикам в Венеции новый молитвенник святого отца епископа. – Носатый благоговейно закатил круглые глаза.
Марко насупился: откуда дьявол принес этого выжигу? И почему фра Протасио доверяет ему? Впрочем, проходимец нередко втирается в доверие к честному человеку. Как быть? Марко не хотелось оставлять корзину с провизией на попечение разговорчивого гостя фра Протасио, но его манил бодрый шум пристаней и хохот венецианских мальчишек.
– Моя тетя, донна Флора, обещала сама проведать фра Протасио после обедни, – сказал Марко многозначительно. – С нею придут двое слуг – Джузеппино и Паулиццо, парни здоровенные, хоть кого проучат. Так что, я надеюсь…
– Конечно, конечно, – торопливо заверил его монах, прижимая ладони к груди. – Я сохраню трапезу почтенного брата так заботливо, что ни одна муха не посмеет сесть, можешь на меня положиться. Иди спокойно по своим делам. Молодого синьора зовут… Марко? О, имя нашего патрона, монсиньора евангелиста! Да будет благословение его над тобой! Во имя Отца, Сына и Святого Духа…
Гнусавое завывание осталось за дверью, но вот опять из-за двери высунулся большой красноватый нос с настороженно шевелящимися ноздрями, и владелец его спросил:
– Может быть, молодой синьор купит волос святого Сикста? Стоит совсем недорого…
Монах спрашивал нерешительно и вкрадчиво – ведь он видел перед собой не иностранца, не набожную узколобую кумушку, не деревенского простака, а истинного сына Венеции. Монах предлагал заведомо жульническую сделку, но, видимо, сомневался в успехе – и не зря.
Марко рассмеялся и пошел прочь. Разумеется, он верил, что мощи святых исцеляют недуги, приносят удачу и ограждают от козней дьявола. Но то – настоящие мощи, а у этого проходимца наверняка что-нибудь подозрительное и, скорее всего, подделка. Нет уж, пусть надувает других! Марко Поло ему не провести!
* * *
Кругом торговали чем придется, обманывали, уговаривали, расхваливали товар, рвали друг друга за грудки, хватали ускользавшего покупателя за полу, били ладонью о ладонь… И так же бойко, как и всем остальным, на улицах Царицы Адриатики торговали волосами, костями, лоскутьями одежд святых праведников. Такого добра хватало с избытком!
Отойдя немного от Рио-дель-Греки, Марко услышал среди уличного гомона яростный всплеск брани и поспешил разузнать, в чем дело. Тут же, на углу, он столкнулся со стайкой стремительно разбегавшихся и пронзительно визжащих мальчишек. Они, видимо, и были зачинщиками скандала. Напротив, в распахнутой двери одного из домов, показался тучный седовласый горожанин. Он яростно сжимал кулаки, пыхтел и обливался потом. За ним, с воздетыми к небу руками, выскочила растрепанная служанка. Позади четверо слуг горланили вразнобой и бестолково махали палками.
Прохожие останавливались поглазеть на преследование отчаянных сорванцов.
Венецианские мальчишки, целыми днями играющие на пристанях, постоянно искали забав и приключений. Иногда их буйное веселье заходило так далеко, что становилось тяжким для окружающих. Приходилось вмешиваться властям: родственников вызывали в суд, где им предлагали укротить своих отпрысков и возместить нанесенные ими убытки.
Причину нынешнего скандала Марко так и не узнал достоверно. В толпе толковали, что озорники кого-то чем-то облили, что-то перевернули… Словом, это было одно из тех бесчисленных происшествий, когда потерпевшие чувствуют себя нестерпимо обиженными, а посторонним вся история кажется вовремя подвернувшейся потехой.
Только что начавшаяся погоня внезапно закончилась. К удовольствию уличных зевак, бежавший впереди тучный старик запутался в полах своего длинного тафтяного балахона и грузно повалился под ноги служанке. Она с разбегу упала через него, слуги остановились в растерянности.
Мальчишки уже находились по другую сторону канала, торжествующе вопили, приплясывали и кривлялись. Марко хохотал, откинув голову и взявшись за бока. И кругом хохотала, сверкая зубами, смуглая, горластая, бессовестная венецианская толпа.
Зеваки окружили пострадавших, но даже не думали им сочувствовать. Они радовались, как дети, неожиданному развлечению и наперебой острили, всплескивая руками и изгибаясь от смеха.
– Послушай, красавица, чего ты дожидаешься с задранным подолом?
– Почтенные синьоры, кто еще хочет покататься верхом на борове, пожалуйте сюда!
– Эй, дядя, хватит возить девку на спине! Тут и кроме нее много желающих…
– Мерзавцы! – завизжала служанка, поднимаясь. – Чтоб у вас лопнула утроба, безбожники! Чтоб околели ваши отцы и матери! Чтоб выкинули ваши жены!
– Негодяи! – присоединился к служанке хозяин. – Вы потворствуете сатанинским ублюдкам и смеете издеваться над заслуженным гражданином! Эй, Пьетро, Уго, Губошлеп, Мордастый! Что вы стоите, глупые бараны? А ну, гоните прочь этих висельников!
Пришедшие в себя слуги бросились разгонять насмешников. Замелькали кулаки, и вновь загремела изощренная ругань, на которую венецианцы такие мастера.
Глава третья
Всего два-три года назад Марко был таким же вертлявым сорванцом, как и затеявшие скандал мальчишки. Пожалуй, он мог бы припомнить немало подобных случаев. Вот, например, какая забавная история приключилась с ним однажды, во время праздника святого Розария.
Торжественно двигался крестный ход. Впереди несли большие свечи в золотых трехгнездных подсвечниках и ковчег с мощами. Епископ в полном облачении вздымал усыпанный алмазами крест. Хор благостно пел литании и псалмы. Теснившиеся толпой богомольны усердно подпевали. Знатные венецианки в бархатных и парчовых платьях опускались на колени, прямо в жидкую грязь. Больные и калеки ползли за чудотворным ковчегом, царапая себе лицо скрюченными пальцами, – молили святого об исцелении, и многие в толпе плакали от умиления так обильно, что одежда их промокла от слез.
Во главе процессии шли мальчики и девочки в белом с оливковыми ветвями в руках. Каждый мальчик и каждая девочка представляли какого-нибудь святого и носили его имя. Такова была эта костюмированная мистерия, не более смешная и напыщенная, чем всякая другая игра, придуманная людьми.
Марко не попал в число "святых", он плясал в группе перемазанных сажей бойких шалунов, изображавших дьяволят. Они визжали, гримасничали, выкидывали всякие замысловатые шутки, стараясь смутить или рассмешить "святых". А те изо всех сил сохраняли невозмутимость, что и символизировало героическую стойкость Божьих угодников перед искушениями Сатаны.
Марко с одним из "дьяволят" избрал своей жертвой красивую девочку лет двенадцати, у которой сквозь белый холст уже проступали зреющие формы. Вначале они ограничивались тем, что корчили смешные гримасы и говорили ей пошлости, усвоенные у портовых сквернословов. Но девочка продолжала шествовать, достойно сохраняя благолепие и покой. Тогда оба "дьяволенка", совсем обнаглев, принялись наперебой щекотать и щипать ее.
Краснея от стыда и злости, бедная "святая" не выдержала. Она стукнула Марко крепким кулачком по носу и, плача с досады, стала хлестать оливковой веткой его товарища.
Богомольные венецианцы остолбенели, но через мгновение разразились дружным смехом и рукоплесканиями. Они хватались за животы и тыкали пальцами друг друга, не в состоянии выразить свой восторг, неистовую жизнерадостность и христианское торжество. Марко и его приятель позорно бежали, сопровождаемые улюлюканьем и подзатыльниками.
От таких воспоминаний разгоралась кровь, а на губах невольно появлялась озорная улыбка. Губы растягивались прямо-таки к ушам, в беззвучном неудержимом хохоте сверкали зубы этого веселого, живого и быстрого, как ласточка, молодца, этого ясноглазого непоседливого отпрыска семьи Поло: "Вот уж было дело-то, братцы, клянусь моим патроном монсиньором евангели… ха-ха-ха!"
В том возрасте, когда дети севера еще холодны и наивны, Марко, выросшего под солнцем Адриатики, среди легких и открытых нравов Венеции, давно влекло к ее смешливым и снисходительным дочерям. Он окидывал зорким взглядом и замечал каждую.
Размахивали руками и пронзительно зазывали покупателей широкобедрые, загорелые торговки. Деловито пробегали молоденькие служанки, вызывающе посматривая на встречных мужчин. У дверей таверны обнимались с матросами пьяные портовые девки. В сопровождении слуг горделиво проходила роскошно одетая патрицианка с тонкими пальцами и надменным изгибом бровей. Таинственно улыбалась не менее нарядная синьора из "особого" квартала Кастелетто. Тихо ступали пухлые, сладкоглазые порочные монахини.
Марко шел, глубоко вдыхая знакомый соленый запах, – запах этот пропитывал жилища и церкви, волосы красавиц и лохмотья нищих. Он спешил к самому центру, к главной святыне всей этой россыпи бестолково застроенных островков, воняющих рыбьими внутренностями, усыпанных мусором и сотнями мостов связанных в одно целое.
У собора Святого Марка грелись на солнышке старики и шумно играли дети. Орава нищих гнусавила и хныкала, выпрашивая милостыню. Поговаривали, что среди венецианских попрошаек немало состоятельных людей: мелкие монеты, а иногда и серебро сыпались в их грязные ухватистые ладони. Подаяние "во имя Господне" было неоспоримой христианской добродетелью, и многочисленные паломники спешили таким способом обеспечить себе спасение души.
Напротив собора, в тени лип и платанов, жевали хлеб крестьяне из окрестных деревень, пришедшие поклониться мощам евангелиста. В темных одеждах, с ханжески постными, будто заспанными, лицами двигались к собору нескончаемой вереницей богомольцы из дальних селений и городов. Среди них проталкивались, оживленно спорили и смеялись разодетые в атлас и меха коммерсанты, профессиональные игроки в кости и просто богатые бездельники, начинающие свой день со сплетен и гуляний по Пьяцетте.
У самого берега возвышались две колонны из красного гранита. На одной стояла статуя Святого Феодора – первоначального византийского покровителя Венеции, а другая колонна пока была без завершия. Крылатого льва святого Марка – достославный герб купеческой республики – тогда еще не успели водрузить, он появился значительно позже. Небольшое расстояние между колоннами провозгласили местом вольностей: здесь разрешались игры в кости, карты и латрумкулорум. Целыми днями вокруг дощатых столов толпились зеваки, любопытные иностранцы и обезумевшие от губительной страсти несчастные, оставлявшие на игорных столах последнее сольдо.
Марко заметил, что сегодня столы убраны, разочарованные шулера расходятся, а плотники торопливо сколачивают деревянный помост: готовилась чья-то казнь. Это было не слишком редкое, но все-таки привлекающее общее внимание событие. Словно в насмешку пороли, вешали, рубили головы и жгли на кострах тоже здесь, на месте официальной свободы, у сверкающей голубой воды.
Вверху, над кишащей народом площадью, блистала на солнце четверка отлитых из великолепной бронзы коней – произведение гениального скульптора Эллады. Кони украшали когда-то триумфальную арку в Риме, затем византийский императорский ипподром и, наконец, после разграбления крестоносцами Константинополя, в качестве трофея были доставлены на галерею главного собора Царицы Адриатики.
Марко вошел в один из проемов входа, мимо барельефов с орлами, драконами, охотниками, крестьянами, женщинами и детьми, изображенными в жанровых и фантастических сценах. Воссозданный искусством мастера, щедрый, красочный мир действительности и легенд зачаровывал Марко, давал толчок его юному воображению, заставлял задумываться и грезить.
Под могучими сводами, в полумраке и дымке ладана мерцали мраморные колонны, привезенные венецианскими корабельщиками из древних храмов Греции, Сирии и Кипра. На капителях колонн расправлялись раскидистые опахала – вайи, повисали виноградные гроздья, пересекались и множились линии в изощренном сплетении орнамента. За колоннами, в глубокой нише, парчовая завеса скрывала запрестольный образ Пала д’Оро. По большим праздникам образ открывали, и толпа при свете огромных свечей могла созерцать, цветные эмали с эпизодами из жизни святых, Мадонны и Иисуса в резных золотых рамах, украшенных драгоценными камнями.
На амвоне собора стоял седой патер и громко рассказывал притихшим богомольцам о том, как тело святого Марка, убитого неверными, сумели спрятать и привезти в Венецию.
– Истинно, что в ту пору один венецианский корабль находился в Александрии. А на венецианском корабле было три достойных мужа, один по имени мессер Рустико Торчеллезе, а другой доблестный муж, бывший вместе с мессером Рустико, прозывался мессер Буоно даль Маламокко, а третий – по имени Стаурачо. Эти три доблестных мужа горели таким желанием увезти тело монсиньора святого Марка в Венецию, что…
Много раз юноша слышал этот рассказ из уст разных проповедников, замечая новые подробности или досадные упущения. Он распознавал их как настоящий ценитель, он знал все перипетии назубок, и все же занимательная история о похищении мертвого евангелиста у сарацин никогда ему не надоедала.
Богомольцы, задрав головы и осторожно дыша, с благоговением слушали.
– С помощью доблестного мужа, а звали его мессер Теодоро, они взяли тело монсиньора святого Марка и перенесли его на свой корабль в корзине, о которой я уже говорил… А из страха перед язычниками они поместили священное тело между двумя кусками свиной туши и повесили ее (корзину) на мачту. И что я скажу вам? Язычники явились на корабль и весь его обыскали: они были твердо уверены, что тело монсиньора святого Марка находится тут, у венецианцев. Но, завидев свиное мясо, висевшее на мачте, они стали кричать: "Ханзир, ханзир", что значит "свинья, свинья", и покинули корабль. Ветер был благоприятный, дул в нужную сторону, доблестные мужи подняли паруса и вышли в открытое море. Что вам сказать еще?.. Корабль плыл и плыл, и вот священное тело монсиньора святого Марка привезли в Венецию. Его встретили с такой радостью…
Юноша пошел к выходу, протискиваясь в толпе, остро пахнущей потом и чесноком. Он присел под портиком на ступенях и стал ожидать друзей.
Первым явился Андзолетто Боноччо, сын небогатого торговца шерстью. Марко познакомился с ним у фра Протасио, под чьим руководством Андзолетто, пыхтя, одолевал молитвенник. Марко сразу понравился застенчивый, добрый мальчик, они подружились и стали встречаться ежедневно. Но последнее время старший Боноччо все чаще забирал сына в поездки по торговым делам. Возвращаясь, Андзолетто бежал к друзьям, чтобы узнать о новостях, происходящих в Венеции без него.
– Эй, Марко! Вот и я! Слушай, для кого это сколачивают помост? А где Джованни?
– Где ты пропадаешь, Дзотто? Долго же тебя таскал за собой дядюшка Боноччо!
Подошел и третий приятель, белокурый Джованни. Нынешний год и он стал реже видеться с друзьями. Его отец, командир военной галеры, записал Джованни в отряд арбалетчиков, постоянно упражняющихся на Лидо.
Шестнадцатилетний Джованни носил красный камзол и шапочку с пером, за словом в карман не лез и лихо подбоченивался, если мимо проходила пригожая девица.
– Бог в помощь, грамотеи! Небось заждались старика Джованни? Ничего не поделаешь! Воинские потехи отнимают все время…
– А, мессер капитан! Сколько раз попал из арбалета в небо? И скольким девчонкам в Венеции заморочил голову? – Марко, посмеиваясь, шутливо раскланялся.
– Завидуешь, купеческий сынок? То-то… Как я рад, что мы опять вместе! Сегодня я свободен, и мы не расстанемся целый день!
– Эй, Марко, Джованни, глядите-ка!
Из-за собора показалась медленная процессия.
Впереди на коне, покрытом широкой попоной с золотыми кистями, сидел глашатай. По обе стороны от него ехали трубачи, прижимая к бедрам начищенные медные трубы. За ними два молодых рыцаря вели под уздцы высокого вороного жеребца, на котором величественно восседал представитель Совета сорока в бархатном одеянии вишневого цвета. Он торжественно держал золотой судейский жезл.
Четверо палачей в черных масках и глубоко надвинутых капюшонах, с обнаженными до плеч мускулистыми руками зловеще выступали перед скрипучей повозкой. Запрокинув бледные лица, в повозке сидели осужденные. Рядом ковыляли доминиканцы в пыльных рясах, невнятно напутствовали и бормотали молитвы. Замыкал шествие отряд стражников с наточенными до блеска алебардами, а дальше валил народ.
Пока трубили трубы и глашатай громогласно объявлял решение Совета сорока, трое друзей пробивались сквозь толпу, стараясь оказаться поближе к месту казни.
Первым на помост вытолкали изможденного человека с седой бородкой и выбритой головой. На нем болтался парусиновый балахон, измазанный грязью и навозом, на голове косо торчал шутовской колпак с колокольчиками и намалеванными рожами чертей. На груди висела доска с перечислением всех его преступлений.
Лишенный сана патер Антонио, долгое время скрывавший под личиной благочестия и учености свои мерзкие мысли, ныне изобличенный в богохульстве и осуждении действий отцов церкви, приговаривался к сидению в клетке под крышей кампанилы Святого Марка, а по истечении назначенного срока ссылался навечно в дальний монастырь.
Площадь ревела, гоготала и улюлюкала, когда вольнодумствующего священника волокли к кампаниле собора. Со всех сторон в него летели плевки, рыбьи головы, гнилые яблоки, комки мусора. Богомольцы, нищие, воры, приказчики и подмастерья – все старались дотянуться до него кулаком или палкой.
Стражники волоком дотащили Антонио до кампанилы: он уже не мог держаться на ногах. Шутовской колпак сбили, бритая голова и лицо были покрыты кровоточащими ссадинами. Его втолкнули в клетку под самой крышей и на дверце повесили замок.