Как неумолимая машина, его батальон сметал любую попытку обороны и подавлял любое сопротивление, уничтожая все на своем пути. Но то же самое пламя, которое поглощало деревни, лагеря и дома всех несчастных, которые осмеливались бросить вызов Спарте, сжигало также и измученную душу Клейдемоса.
Вечером он сидел под своим штандартом, наблюдая, как гонят в цепях пленных. Вся его жизнь свелась только к одному знанию. Знанию того, что власть, единым мановением, может истреблять неисчислимое количество людей, вселить в них надежду или посеять страдания, мучения и смерть.
Его люди называли своего командира "Калека", но без насмешки, без издевательства. В этом слове выражался весь страх и ужас, который испытывали люди перед человеком, наказанным богами.
Странные слухи распространялись о нем; в конце концов, никто и никогда не видел, чтобы он занимался в спортивном зале Спарты или купался в реке Еврот, как все остальные. Что за тело было у него, что даже волки Тайгета не осмелились разорвать его своими клыками?
Он быстро двигался, его ноги, серые как железо, испачканные кровью и потом, никогда не уставали. И его рука, постоянно оцепенело сжимающая эфес меча… Постоянно такие холодные глаза… Кем, на самом деле, был Клейдемос?
Дракон на его щите давал основания предполагать, что он был из рода Клеоменидов, но он скорее казался сыном серых скал величественной горы… возможно, его вырастили волки, их обитатели?
Никто и никогда не видел, чтобы он рыдал или смеялся. Только солдаты, охраняющие его палатку, слышали, как он кричал и плакал во сне.
Женщины, которых приводили ему, уходили из его палатки в слезах, ошеломленные, словно они провели время с чудовищем. Первобытные варварские земли, где он сражался в течение долгих периодов времени, сея только разрушение, сделали его душу твердой, как камень.
По мнению царя, он был готов. Готов самостоятельно отправиться в необозримые просторы Азии. Павсанию нужен был такой человек, который привел бы в исполнение его желание стать победителем Великого царя, и осуществил бы его замыслы и главный план. План, который смог бы изменить судьбу Спарты, так же как и судьбу всей Греции и варварских земель.
В мире был только один-единственный человек, который мог справиться с этим: Клейдемос. И Павсаний знал, какими нерасторжимыми узами можно привязать юношу к себе.
Он на четыре года погрузил юношу в ад ужасающей войны, превративший его в смертоносную машину. Пришло время вернуть его обратно к жизни; предложить ему возможность снова стать человеком. Позволить ощутить все те чувства, которые должны еще сохраниться в глубине его сердца. Тогда все будет сделано правильно. Он будет всегда принадлежать только ему.
Однажды холодным утром, на рассвете, в конце зимы Клейдемос в плаще сидел под одиноким дубом, который протягивал обнаженные ветви к серому небу Фракии. Везде вокруг него, по влажным, пустынным окрестностям раздавались крики первых петухов, хотя он и не видел крестьянских домов и построек вокруг настолько, насколько мог окинуть местность взглядом.
Он думал только о смерти. Он верил, что ему удалось выполнить свою миссию, восстановив свое место в доме Клеоменидов, принадлежащее ему по закону, принимая наследие своего отца Аристарха и брата Бритоса. Но он не находил никакой славы в том, что делал: убийства, разграбления, блуд - вот та жизнь, которую предлагала ему Спарта.
Он никогда не видел ни благородства, ни величия, ни силы разума в любом из тех, кто окружал его.
Возможно, время героев закончилось там, в сражении при Фермопилах, вместе с царем Леонидом. Его собственная жизнь сейчас уже не имела никакого смысла.
Вернуться назад? Куда? Он подумал о женщине, которая, как он верил, была его матерью в течение многих и многих лет… он подумал об Антинее… он хотел умереть. И немедленно.
С севера дул сырой холодный ветер, срывая последние листья, оставшиеся на дубе. Он наблюдал, как потемнело небо, смотрел на ненавистные окрестности, окружавшие его, на серую, грязную дорогу.
В его душе появились и нарастали бесконечная боль и страдания. Он почувствовал свое полное одиночество в этой опустошенной земле: ему захотелось, чтобы рядом был друг, кто-то, кто смог бы помочь ему умереть.
Он вытащил меч, очень медленно, и подумал о Критолаосе, мудрейшем из всех людей. Он подумал об Антинее, о ее нежных грудях, ее глубоких глазах… столько надежд, столько мечтаний на верхнем пастбище, в горах, теми осенними вечерами, когда ветер шелестел красными листьями берез и срывал их, унося в даль…
Но что это? Неужели землетрясение? Или, возможно, какой-то далекий шум?..
Он встал на колени, приставив меч к груди…
И тут на горизонте появилось нечто, черное пятнышко, которое перемещалось… Почему петухи перестали кричать?
Его ужасало царство теней, из которого никто и никогда не возвращался; он увидел ухмыляющийся череп Танатоса…
Конский галоп, вот что было источником шума…
Танатос, Танатос, Танатос…
Внезапно на горизонте сверкнула молния, со скоростью змеи пронеслась по небу, а вслед за ней раздался страшный удар грома. Он поднял голову, на лбу выступили капли пота…
Всадник.
Всадник уже приближался, яростно пришпоривая коня.
Как прогнивший бурдюк, наполненный вином, внезапно разливает свое содержимое, так и с неба хлынули потоки дождя, но всадник гнал своего коня вперед, так, что брюхо животного почти стелилось по земле.
Он размахивал руками и кричал:
- Два-Имени!
Он рванул уздечку, натягивая ее до предела так, что конь оказался почти на земле, и спрыгнул с него вниз на землю. Меч из рук Клейдемоса выпал и упал в грязь.
- Два-Имени! Я нашел тебя… Я нашел тебя! - прокричал он, крепко обнимая его под дождем.
Клейдемос поднял голову, с лица стекали капли дождя.
- Лахгал, это ты… Не могу этому поверить! Откуда ты приехал? Как же ты нашел меня? Почему ты здесь?
- Расскажу тебе все. Слушай. У меня для тебя есть одна важная новость. Нам нужно поговорить. Именно поэтому я и направился в твой лагерь. Но что ты здесь делаешь? В такой ранний час? И так далеко от лагеря?
Клейдемос сделал глубокий вдох.
- Ничего. Не мог уснуть и решил прогуляться.
Лахгал внимательно смотрел на него.
- Ты лжешь, Два-Имени. В твоих глазах полное отчаяние… и страх. Даже не понимаю, как я узнал тебя. Ты изменился.
Клейдемос опустил глаза. Его меч блестел, уже чистый, под проливным дождем.
- Подбери оружие, - сказал Лахгал, - и положи обратно в ножны. Действительно, не понимаю, как мне удалось узнать тебя… с такого большого расстояния, под дождем. Садись за мной сзади, поедем в лагерь вместе.
Они поехали вниз по грязной тропе. Никто не произносил ни единого слова в пути, пока Лахгал не нарушил молчание:
- Не могу объяснить почему, но я чувствую, что приехал к тебе как раз вовремя. Чувствую, что предотвратил нечто непоправимое. Я прав, Два-Имени?
Клейдемос не отвечал.
- Ну? - настаивал Лахгал.
- Ты прав, Лахгал… Спасибо, что приехал.
Лахгал повернулся к нему.
- Приятное приветствие для друга, которого ты не видел так долго! - поддразнил он, улыбаясь. - А я-то ждал, что меня будет приветствовать полностью построенная фаланга, и ты, сверкающий своими парадными доспехами!
- Только подожди, пока мы доберемся до лагеря, и ты увидишь, что тебе будет оказан прекрасный прием. Боюсь, что прямо здесь и сейчас я смогу предложить тебе очень немногое.
Они посмотрели вокруг и разразились смехом. Дождь постепенно кончался, и бледные лучи солнца выглянули сквозь тучи на горизонте.
Затем свет восходящего солнца хлынул на землю, окрашивая лужи яркими цветами и покрывая редкий кустарник серебристыми жемчужинами. Он освещал и громадный одинокий дуб, намечая фигуру отчаявшегося великана с опущенными руками, обросшего пятнами свисающего с него мха.
Клейдемос вспомнил тот день, когда Лахгал, тогда еще совсем мальчишка, сидел перед ним, как и сейчас, на костлявой спине осла, идущего по холмам Пафоса. Сейчас он стал молодым человеком, в расцвете лет.
- Кто послал тебя сюда, Лахгал? - резко спросил он.
Лахгал взглянул на спартанский лагерь, который только что показался у подножья низкого холма за поворотом тропы. Он сказал, не оборачиваясь:
- Павсаний, царь.
И пришпорил лошадь в галоп.
***
- Последний раз, когда я видел тебя, ты был еще ребенком. Сколько тебе сейчас лет, Лахгал?
- Шестнадцать, чуть больше или меньше, - ответил юноша.
- От раба в общественной бане до вестника царя Спарты всего за четыре года… Совсем неплохо, - заключил Клейдемос. - Как тебе это удалось?
Лахгал рассмеялся.
- Ты задаешь мне этот вопрос, Два-Имени? Разве ты сам не был неизвестным пастухом-илотом несколько лет тому назад? Ты, тот, кто командует спартанской армией и сеет ужас среди яростных фракийцев? Судьба человека в руках богов… Но давай поговорим о чем-нибудь другом. Я находился на личной службе у царя Павсания в течение двух лет и могу сказать, что он следил за каждым твоим движением с огромным вниманием. Ни одно из твоих устремлений не ускользнуло из его поля зрения. Он глубоко восхищается твоей силой и твоим разумом, ты нужен ему рядом с ним для чрезвычайно важной тайной миссии.
- Что тебе известно об этом?
- Царь не настолько посвящает меня в свои планы! Но могу тебе сказать, что после завершения этой миссии, ты получишь возможность либо вернуться в Спарту, либо воссоединиться с женщиной, которую ты звал матерью.
Клейдемос был крайне удивлен.
- Ты уверен в этом? Это не еще одна хитрость? Что тебе известно о моей матери?
- Она жива, может похвастаться хорошим здоровьем, хотя ее и угнетает твое столь долгое отсутствие. Она по-прежнему живет в домике в горах. Иногда ее навещает мужчина, великан из великанов, с бородой.
Клейдемос был потрясен.
"Карас!" - подумал он, всячески стараясь не выдать свои чувства.
- Ты знаешь, кто это? - спросил Лахгал, внимательно следя за ним.
- Мог его видеть раза два. Огромный человек с бородой, да? Думаю, он один из горных пастухов. Но, пожалуйста, расскажи мне побольше о моей матери!
- Больше того, что я уже рассказал тебе, не знаю ничего. Но тебе будет дано разрешение взять ее к себе на службу - в дом Клеоменидов.
Клейдемос схватил молодого человека за руку.
- Это действительно слова царя?
- Именно так, - ответил Лахгал. - Можешь поверить мне. Не для того я проделал такой путь, чтобы врать тебе.
Он умолк, проницательно взглянув в глаза Клейдемоса. Холодный свет, сияющий в них, вдруг разгорелся ярким пламенем.
- Что я должен передать царю?
- Принимаю, - сказал Клейдемос без колебаний. - Я сделаю все, что он захочет. Немедленно отправляйся в путь и передай это царю…
- Немедленно уехать? Это и есть то самое гостеприимство, которое ты мне обещал? - смеясь, сказал Лахгал. - Я не хочу торопиться!
- Ты прав, я веду себя самым неподобающим образом, но есть кое-что такое, что ты должен четко усвоить: нет ничего ужаснее одиночества, а эти дни были для меня самыми одинокими во всей моей жизни. Но ты не рассказал мне, как все это произошло? Как тебе удалось поступить на службу к царю?
- Павсаний выкупил меня у моего хозяина, когда флот покинул Кипр. Я всегда служил ему, по мере своих сил и возможностей. Я выучил ваш диалект и освоил язык персов. Я понимал, что нет ни единого человека, кому бы царь мог доверять; за ним шпионили его же собственные союзники, его собственное правительство. Поэтому ему был нужен кто-то, кто мог бы быть абсолютно предан ему. Это была моя удача. Мало-помалу царь стал поручать мне все более важные задания, а сейчас он уже доверяет мне самые тонкие и уязвимые миссии. Например, как эта, приехать и поговорить с тобой.
- Когда меня освободят от службы здесь?
- Немедленно, если захочешь. Можешь вернуться в Византий со мной. Твой заместитель командующего примет на себя все обязанности до тех пор, пока царь не пришлет другого офицера для проведения следующей военной кампании.
- Византий… Не верится, что смогу оставить эту жизнь, вернуться в Спарту…
- Подожди, миссия, которая будет доверена тебе, не покажется ни легкой, ни краткосрочной, я полагаю.
- Не имеет значения. Любая миссия будет лучше, чем продолжение этой резни. Лучше, чем провести еще один год в этих опустошенных местах. Давай уедем прямо сейчас, Лахгал. Завтра.
- Как пожелаешь, - ответил молодой человек. Он вытащил пергаментный свиток из своего плаща.
- Это инструкции для твоего заместителя: ты должен зачитать их на скифали.
- Прекрасно, - согласился Клейдемос, - я немедленно прикажу ему явиться.
Он отдал приказы стражу, стоящему на посту у входа в его палатку, тот быстро вернулся с таксиархом первого батальона. Офицер приветствовал его и по жесту руки своего командующего снял шлем и сел на табурет.
Клейдемос вынул скифаль из своего ящика. Это приспособление представляло собой гладкую подставку из самшитовой древесины, размеченную двумя параллельными спиральными линиями, направляющими, куда помещали кожаный свиток в предписанном порядке для того, чтобы его можно было прочитать.
Клейдемос закрепил свиток вверху на гвозде с большой шляпкой и затем осторожно повернул подставку так, чтобы полоска кожи развернулась в ней по направляющей. Нижний конец он закрепил на другом гвозде в противоположном конце подставки.
Послание, написанное горизонтально на таком же куске той же длины и толщины, теперь можно было прочитать.
"Павсаний, царь Спарты, Клейдемосу, сыну Аристарха, командующему нашей армией во Фракии:
Привет тебе!
Мы отдаем должное твоей величественной доблести, достойной того имени, которое ты носишь, и благодарим за службу, выполненную для нашей страны в многочисленных битвах, в которых ты одержал победу над варварами. Сейчас твое присутствие необходимо в другом месте. Ты должен передать командование своими войсками своему заместителю Девксиппу и прибыть ко мне в Византий по возможности в кратчайшие сроки."
Клейдемос передал послание своему заместителю, который также прочитал его, обращая внимание на печать Павсания в конце послания.
- Когда ты отбываешь, командующий? - спросил Девксипп.
- Завтра на рассвете. Подготовься к вступлению в эту должность.
Офицер поднялся на ноги.
- Я знаю, что передаю своих людей в хорошие руки, - добавил Клейдемос, протягивая ему правую руку.
- Благодарю, командующий, - хватая его руку, с некоторым удивлением сказал заместитель. - Постараюсь проявить себя достойным этой чести.
Он надел шлем и вышел.
- Будешь спать в моей палатке, - сказал Клейдемос Лахгалу. - У меня нет отдельного шатра для гостей, у меня не бывает много посетителей.
Лахгал разделся, чтобы лечь в постель, он устал после такого долгого путешествия. У него было тело мужчины, но загорелая кожа сияла нежной красотой Востока. Клейдемос заметил, что он бреет свои бедра и волосы на лобке, словно хочет скрыть свою принадлежность к мужскому полу.
После того как Лахгал уснул, спартанец продолжал сидеть, глядя на угли в жаровне, которая стояла в центре палатки. Он вытянул руки, чтобы согреть их, и тут его взгляд упал на браслет с медными заклепками, который Филиппид, чемпион Олимпиады, подарил ему давным-давно. С него свисала разноцветная ракушка, которую подарил ему Лахгал, когда еще был ребенком, на побережье Кипра.
Клейдемос оторвал ее и бросил на землю, раздавив пяткой.