- Ты перестал принадлежать храму, но клятвы, данные тобою, всегда имеют силу - берегись их нарушить.
- Бомануар, - отвечал Игнатий, позеленев от злобы, - в плохую минуту ты мне напомнил о клятвах, данных мной; я не думаю их нарушать.
- Да, - отвечал президент, - ты, конечно, не забыл о последствиях нарушения клятвы.
На это Игнатий Лойола ничего не отвечал и вышел со своими последователями. Вскоре по склону горы Монсеррата удалялись эти семь лиц, основавшие общество, темные действия которого угнетали весь мир в продолжение нескольких сот лет.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
КОРОЛЬ-КАВАЛЕР
ИСПОВЕДЬ ДИАНЫ
Дворец де Брезей, одно из самых значительных феодальных зданий в древней части Парижа, давно уже потерял праздничный блеск, коша-то оживлявший его. Бывший великий наместник Нормандии Йанн де Брезей предложил руку дочери графа де Сент-Валье, и дворец зажил новой жизнью благодаря присутствию молодой кокетливой красавицы. Прекрасную Диану окружала, словно венцом, группа самых замечательных рыцарей. Важные вельможи двора посещали большие залы дворца великого наместника; все они наперебой ухаживали за прелестной хозяйкой. Диана принимала эти ухаживания как должное и не давала ни малейшего повода к злословию. Она выказывала явную любовь своему седовласому мужу, которому больше годилась в дочери, чем в жены. Развращенный двор не верил в супружескую добродетель юной наместницы, уверяя, что ее поведение есть не что иное, как хитрый маневр. Диана знала, кто первый распустил этот слух, и хотя внешне не показывала недовольства, но в душе поклялась рано или поздно отомстить дерзкому. Вскоре после женитьбы Йанн де Брезей умер. Молодая вдова горько оплакивала его смерть и отрешилась от всех светских удовольствий. Ее дворец, в котором еще так недавно устраивались роскошные балы и веселые праздники, уподобился монастырю, куда имели доступ лишь серьезные и набожные люди. Поведение Дианы, ее религиозность и благотворительность были предметом разговора всего Парижа. Красавица была всегда одета в траур, составлявший резкий контраст богатым нарядам придворных дам, имевших в ту эпоху обыкновение обманывать своих мужей и, конечно, не сохранять верность усопшим. Теперь, когда мы познакомились с прелестной наместницей, мы можем посетить ее дворец. Диана вообще принимала очень редко, но в данную минуту она была занята разговором с юношей, который, судя по уважению, оказываемому графиней, должен был принадлежать к высшему обществу.
- Монсеньор, - говорила красавица, - разве вы не видите траура, окружающего меня, я отреклась от света и его пышности; притом я, по годам, могу быть вашей матерью! Зачем вы смущаете бедную душу, монсеньор?
С этими словами красавица подняла глаза к небу и придала своему лицу такое чудное выражение, что юноша, которого она хотела обратить на путь истинный, обезумел от восторга и вскричал:
- Но поймите, Диана, я люблю вас! Будьте моей, Диана, и при дворе, где я буду королем, - вы будете королевой!
Гордое молчание было ответом Дианы. Она уже давно ждала любовного признания Генриха II, наследника короля Франциска I. Принцу в то время было восемнадцать лет, он был красивый, стройный юноша, для своих лет чересчур развитой. Охота, война и любовные похождения рано закалили молодого орла - он больше походил на бравого солдата, чем на изнеженного принца. Как и его отец, он был большого роста, с резкими движениями. В эту минуту он стоял перед красавицей, столько лет царившей при дворе Франции, - Дианой де Брезей. Знаменитый Бенвенуто Челлини и многие другие художники обессмертили красоту этой сирены, Дианы де Пуатье. Графине де Брезей исполнилось к тому времени тридцать пять лет, но она еще была дивно хороша. Разве только кисть бессмертного Тициана могла передать жемчужный цвет кожи ее стройного тела. Волосы ее были пепельного цвета, и столь тонкие и мягкие, что шелк, в сравнении с ними, казался грубой шерстью. Глаза у нее были черные, большие, нежные, глубокие, их блеск терялся в молитвенном экстазе или замирал прелестью неги. Графиня была одета в простое черное платье. Четырехугольный вырез в лифе позволял видеть ослепительную белизну шеи и груди. Из-под коротких рукавов, по моде того времени, красовалось чудное изваяние рук, они могли казаться мраморными, если бы не голубые жилки, видневшиеся под нежной кожей.
На шее и руках не было никаких украшений, лишь обручальное кольцо покойного графа де Брезей.
- Монсеньор, - сказала графиня, - то, что вы мне предлагаете, могло бы осчастливить каждую принцессу двора, но не меня, бедную вдову.
- Диана!..
- Позвольте мне продолжить; сегодня вы наследник престола, но завтра можете быть королем Франции. Вам, конечно, известно, что монархи могут вступать в брак только с принцессами крови. Сохрани Бог, если бы ваш батюшка король услыхал эти слова, - меня бы заключили в тюрьму на всю жизнь.
Лицо Генриха побагровело:
- Он не посмел бы этого сделать! - вскричал принц, хватаясь за рукоятку шпаги.
- Быть может, вы бы и отстояли меня, монсеньор, но какова была бы моя жизнь? Сознание, что я стала между сыном и отцом, свело бы меня в могилу. Король, ваш батюшка, был всегда так добр к бедной Диане. Вы были чересчур малы и не можете припомнить одного страшного эпизода в моей жизни. Знайте же, что мой отец, граф де Сент-Валье, участвовавший в победе Бурбона Констабля, был приговорен к смертной казни. Заговор был страшный, бунтовщики с оружием в руках восстали против законной власти; суд был строгий, но вполне справедливый; никто из родственников приговоренных не осмелился просить милости у его величества. Тогда Господь Бог внушил мне смелую мысль: я проникла в Лувр, подождала прихода его величества и, когда он показался, упала к его ногам.
- Вы, вы… - почти крикнул дофин с выражением ревности к отцу, славившемуся своими любовными похождениями, - вы были у него, и он вас принял?
- Да, принял как дочь, умолявшую его о помиловании отца, приговоренного к смерти.
В голосе красавицы звучало столько благородных нот, меланхолических, с оттенком легкого упрека Генриху.
- Король, увидя меня на коленях, поднял меня, с участием расспросил о моем горе, рекомендовал особому вниманию своей матери Луизы Савойской, и, в конце концов, о милый принц, разве я могу забыть это - король исполнил мою просьбу, и спустя несколько часов я обнимала моего отца.
- Ну, а потом вы не виделись больше с королем? - спросил дофин.
- Нет, ваше высочество, - гордо отвечала Диана. - Спустя несколько недель я вышла за графа де Брезей, имя которого я с достоинством носила…
Генриху показалось, что на глазах красавицы блеснули слезы - и он упал е ее ногам.
- Простите, прелестная Диана, - молил он, - простите, любовь к вам помрачила мой разум. Но мне кажется, в мире не существует смертного, который не преклонился бы пред вашей красотой… не отталкивайте меня, Диана, иначе, даю вам слово Валуа, я… совершу убийство. О, Диана, - продолжал дофин, - прошу вас, сжальтесь надо мной, и вы будете спасительницей Франции.
- Ваше высочество, прошу вас встать, - проговорила в испуге графиня, - я слышу чьи-то шаги, сюда могут войти. - И действительно кто-то постучал в дверь маленького зала, вошла горничная и сказала: "Преподобный отец Лефевр ожидает ваше сиятельство для духовного совещания".
- Попросите преподобного отца быть так любезным пройти в молельню, - отвечала графиня. - Простите, монсеньор, - обратилась она к принцу, - я иду беседовать с Господом Богом при посредстве его благочестивого служителя.
- Вы святая! - вскричал принц, целуя руки графини. Томный взгляд, полный любви, был ответом красавицы на горячий порыв влюбленного Генриха.
Проводив его до дверей, графиня отправилась в молельню, где ожидал ее отец Лефевр. Если бы сын Франциска I мог видеть графиню в эту минуту, его любовь к ней несколько поостыла бы. Выражение лица графини дышало злобной радостью, по губам скользила улыбка презрения и насмешки. Идеальная красота кроткой добродетельной вдовы исчезла, и ее заменила какая-то фурия, раба темных, грязных страстей.
ПРЕПОДОБНЫЙ ОТЕЦ ЛЕФЕВР
Накинув на свои обнаженные плечи мантилью, Диана прошла зал, где она принимала принца, и отправилась в молельню.
Отец Лефевр мало изменился с тех пор, как мы видели его между храмовыми рыцарями, приставшими к Игнатию Лойоле, основателю общества ордена Иисуса. Он был высок ростом, глаза его были вечно опущены, но когда он их подымал, в них не трудно было заметить огонь злобы и надменности. Графиня приветствовала его низким, почтительным поклоном, на который монах отвечал ей еле заметным кивком головы.
- Простите, святой отец, - проговорила графиня, - если я не тотчас же явилась сюда, но один важный посетитель…
- Вы, вероятно, для посетителей обманываете своего духовного отца?
- Я обманываю? - вскричала с ужасом графиня.
- Да, вы. К чему было менять светский наряд, набрасывать мантилью на плечи, разве глаз священника может смущаться тем, что возбуждает восхищение в светских людях?
Графиня уже имела случай убедиться не раз, что духовнику известны все ее дела и помышления.
- Простите, святой отец, я согрешила.
Иезуит пожал плечами.
- Грех? Нет, вы должны знать, дочь моя, что мы очень осторожно называем грехом некоторые деяния людей. Впрочем, не будем больше говорить об этом; вы, вероятно, пришли исповедаться?
- Да, святой отец, больше чем когда-нибудь я нуждаюсь в ваших мудрых советах.
- Я не откажу вам в них, дочь моя. Общество Иисуса благословлено Самим Господом, оно руководит совестью всех верных католиков, от простого селянина до властителя. Вы можете покаяться мне в ваших грехах, я вам отпущу их и открою путь к небу.
- Отец мой, - сказала Диана, - я должна исповедаться вам в весьма серьезном деле; но сперва я хотела бы знать… правда ли… как говорят…
- Позвольте мне докончить, дочь моя, - прервал ее иезуит. - Вы хотите знать, что братья общества Иисуса более снисходительны к исповедующимся, чем другие духовники, и справедливо ли они находят способ уменьшать в глазах грешника тяжесть его падения, примиряя его с Богом без особой кары… это вы хотели знать, дочь моя?
- Да, преподобный отец.
- Лишь одни неверующие считают это грехом, - сказал иезуит. - Но нужно понимать нас, мы так же строги, как и другие, если грех совершен со злым умыслом. Когда же обстоятельства сложились так, толкали человека на греховное деяние, мы прощаем падение.
- Я вас не совсем поняла, - сказала задумчиво молодая вдова.
- В таком случае, я поясню примером. - Мы знаем одну молоденькую девушку, которая, увидя проходящего красивого и храброго короля, побежала ему навстречу, бросилась к его ногам и предложила ему свою невинность; эта молодая девушка была бы потерянная женщина, бесстыдная куртизанка, присужденная к мукам ада…
- И что же? - спросила, задыхаясь, Диана.
- Но цель, с которой она это сделала, вполне ее оправдывала. Ценою своего падения она купила жизнь родному отцу и таким образом вместо падшей грешницы сделалась героиней, второй Юдифью.
- Боже! Святой отец, что вы говорите, - вскричала графиня.
- Может быть, вы знаете такую самоотверженную девушку? - спросил совершенно спокойно отец Лефевр.
Диана с отчаянием опустила руки. "Им все известно, - промелькнуло у нее в голове, - они все знают, а я, глупая, еще хотела мериться с ними… С такими союзниками я буду - все, без них - ничто; о, мне необходимо решиться". И, повернувшись к иезуиту, она спросила:
- Отец мой, угодно ли вам выслушать мою исповедь?
- Я готов, дочь моя, - отвечал иезуит.
- Вы знаете, святой отец, что я дочь графа де Сент-Валье, этого благородного вельможи, который помог герцогу Бурбону в побеге, за что был приговорен к смертной казни. Никакие мольбы друзей и родных не могли укротить гнева короля Франциска. Тогда я побежала ко двору, бросилась к ногам монарха и… не правда ли, святой отец, это был страшный грех?
- Нет, - отвечал иезуит, - это был не грех, а долг дочери.
- Король Франциск принял меня благосклонно и тотчас приказал отложить исполнение казни, назначенной на другой день. Когда он меня поднял, стоявшую на коленях, он мне шепнул на ухо: "Сегодня вечером я тебе отдам прощение твоего отца". Я хотела протестовать, но король холодно прибавил: "Скажи, нет, и голова графа де Сент-Валье покатится с лобного места на площади де Греве". Святой отец, я любила отца, притом же казнь вела с собой опись имущества, я бы осталась одна на белом свете, бедная, без всякой надежды… я пала. Не правда ли, святой отец, это был большой грех, непростительный?
- Да, если бы это совершилось для вашего личного удовольствия, но вы спасли отца - вас Бог не покарает, а, напротив, наградит за самопожертвование.
- Благодарю вас, святой отец, но это не все… Король несколько раз приходил ко мне. Впоследствии он выдал меня замуж за господина де Брезей. И потом, после свадьбы… ах, отец мой, я великая грешница.
- Конечно, дочь моя, вам может казаться великим грехом все то, что вы по обстоятельствам должны были сделать, но, принимая во внимание ваше чувство дочери к несчастному отцу, затем благодарность, которой вы были обязаны королю Франциску I за богатства и привилегии, данные им вашему мужу, я нахожу, что вы чересчур преувеличиваете свой грех.
- Мой муж по милости короля действительно оставил мне значительное состояние, - отвечала Диана.
- Итак, дочь моя, вы к себе несправедливы. Не тщеславие побудило вас сносить ухаживания человека некрасивого и немолодого. Вы спасали отца и желали увеличить состояние вашего мужа. Во всей этой исповеди я не вижу повода, по которому бы мог осудить вас.
Диана пытливо взглянула на духовника; глаза его были опущены вниз.
- Я еще имею грех, в котором должна покаяться вам, - сказала вдова.
- Я слушаю вас, дочь моя, хотя наперед утверждаю, что и этот грех ваш окажется мнимым.
- Слушайте же меня. Наследный принц Генрих, вернувшись с войны, стал настойчиво преследовать меня.
- И вы боитесь в одно и то же время сделаться любовницей отца и сына?
- Да, я ужасно этого боюсь, - отвечала Диана, закрывая лицо руками, сквозь пальцы которых можно было следить за выражением лица священника.
- Дорогая дочь моя, - сказал с благосклонной улыбкой Лефевр, - церковь не имела бы в достаточной степени молний, демоны не могли бы располагать страшными для вас муками, если бы ваша связь с наследным принцем была единственной целью своего собственного удовольствия; о, этим вы оскорбили бы небо, но я вас знаю, вы благородная и высокая душа и я уверен, если вы согласитесь открыть ваши объятия принцу, то это сделаете единственно ввиду высшей цели, для которой должны быть прощены и более тяжкие грехи.
- Высокие цели? - прошептала графиня. - Укажите мне их… направьте мои шаги.
- Дочь моя, вообразите, что вы приобретете власть над принцем Генрихом, и когда он взойдет на престол, это будет католический принц, враг еретиков, защитник общества иезуитов и привилегии инквизиции.
- И вы думаете, святой отец, - спросила Диана, - что если я буду поддерживать все это в принце Генрихе, то мне Господь Бог простит мое прошлое?
- Не только простит, но даже наградит вас через наш орден всеми земными благами.
- Это богатство я должна раздать бедным, не правда ли, отец мой? - сказала с оттенком грусти вдова де Брезей, что не ускользнуло от наблюдательных глаз иезуита.
- Бедным! - отвечал он. - Можете помочь бедным, дочь моя, но вы должны быть богаты. Ваше звание требует блеска и роскоши. Бог сотворил неравные условия жизни людей, и кто старается уничтожить данное ему Богом, тот, значит, восстает против Его святой воли. Нет, дочь моя, вы должны быть богаты - таково ваше общественное положение.
Диана встала, выпрямилась во весь рост, глаза ее загорелись, она вся вмиг будто преобразилась и сказала:
- Покончим, святой отец, эту комедию, все это переливание из пустого в порожнее. Поговорим откровенно. Вы от имени вашего ордена предлагаете мне союз?
- Да, дочь моя, я вам его предлагаю.
- Вы мне гарантируете богатства, почести, славу и опору вашего всемогущего ордена с тем, чтобы я влияла на короля и дофина и чтобы они притесняли еретиков с такой жестокостью, какой еще не бывало?
- Да, дочь моя, я вам это поручаю.
- Принимаю, - сказала графиня. - Кстати, сегодня вечером у меня будет король Франциск.
- Знаю, - продолжал иезуит. - Он возвратится сегодня вечером и, переодетый в платье простого кавалера, придет к вам, постучится в двери сада, и кормилица Алисой ему откроет.
- Боже! Как это вы все знаете! - вскричала Диана; удивление у нее превратилось в страх.
- О, дочь моя, я знаю вещи, только нужные для пользы общества, и всегда их забываю, когда минует надобность, но оставим этот вопрос. Завтра в Лувре, как вам, вероятно, известно, будет заседание по поводу религиозных событий в Германии.
- Да, я об этом слышала, - с некоторым замешательством отвечала госпожа де Брезей.
- Итак, в совете будут обсуждаться эти вопросы. Некоторые из приближенных короля против преследования реформаторов, не затрагивающих авторитет догматов. Они считают, что гонение еретиков только увеличит их силу.
- А знаете, святой отец, я с этим отчасти согласна, ибо история нам говорит, что религиозные преследования никогда не достигали своей цели.
- Вздор! - почти крикнул иезуит, вскочив со стула. - Паллиативные меры, конечно, только увеличивают силу еретиков, но меры радикальные всегда, безусловно, полезны; они с корнем вырывают зло. Обратите внимание на еретиков прежних веков: донатистов, арианцев, наконец на еретиков, близких к нашему веку, - альбигойцев; трон и церковь уничтожили даже воспоминание об их лжеучениях, потому что против них были приняты радикальные меры: не щадили ни стариков, ни женщин, ни детей - их всех уничтожили.
- Но, святой отец, я не чувствую в себе достаточно храбрости предлагать королю такие страшные меры, - с трепетом отвечала графиня. - Быть может, я не сумею оправдать надежды, возлагаемые на меня обществом.
- Король Франциск и дофин очень религиозны, мне это известно потому, что они избрали себе духовников из членов нашего ордена. Вы имеете влияние на короля и его сына и можете действовать в интересах церкви.
- Но, святой отец, - продолжала графиня, - право, я боюсь, буду ли я в состоянии уничтожить дух терпимости, господствующий в совете короля.
- Вы будете не одна, дочь моя, вас поддержит весьма влиятельный сановник.
- Могу я узнать его имя?
- Разумеется. Констабль Монморанси. В нем вы найдете самого верного и преданного союзника.
- Как! Этот грабитель? - вскричала Диана, услыхав имя известного своей жадностью временщика.
Иезуит пристально взглянул на красавицу, легкая, едва заметная улыбка скользнула по его тонким губам.
- Будьте покойны, дочь моя, - сказал он, - жадность Монморанси для вас не опасна, мы сумеем достойно вознаградить вас за ваши услуги. Еретички очень богаты, и список их имений находится в наших руках.
- Ах да, я и забыла. Впрочем, святой отец, вы не подумайте, что я жадна, я только желала бы иметь возможность прилично содержать себя, сообразно моему званию.
- Да, конечно, но я уже высказал вам мое мнение на этот счет. Теперь пока прощайте, я ухожу с полным убеждением, что вы позаботитесь о вашей душе, оказав услугу святой католической церкви.