Народное возбуждение против него росло с каждым днем, но муж как будто бросал вызов своей судьбе. Он свободно расхаживал в толпе разъяренных туземцев, которые замахивались на него тяжелыми палицами и угрожали ему остроконечными пиками. Но он ни разу не дрогнул, ни разу не побледнел от страха. Он шел своей дорогой, внутренне славя Бога и не обращая внимания на злые страсти, бушевавшие вокруг него. Однажды, в воскресенье утром, мы были в церкви. Богослужение почти кончалось. Паства наша была немногочисленна; многие умирали, другие бежали от заразы внутрь страны, некоторые избегали церкви под угрозами тех из их соотечественников, которые были против нас. Несколько детей да две-три женщины были единственными слушателями своего учителя. Мы пели псалмы, как вдруг обезумевшая толпа с ужасным криком и ревом, потрясая оружием, как будто нападая на врага, ворвалась в нашу маленькую часовню и схватила моего мужа, не обращая внимания на то, что он совершал богослужение. Я бросилась вперед, чтобы защищать его от оружия, которое было поднято против него, но кто-то схватил меня за волосы и отбросил назад. Дикари с бешеными движениями и криками, словно демоны, выпущенные из ада, накинулись на моего мужа, потрясая палицами и копьями. Рейхардт не сопротивлялся; он скрестил руки и, с благоговением глядя на небо, продолжал пение псалма, начатого до вторжения дикарей во храм. Это не отсрочило его конца; они размозжили ему голову так близко от меня, что я была залита кровью, и вероятно, разделила бы его участь, если бы не лишилась сознания от ужаса всей этой сцены, которой мне пришлось быть невольной свидетельницей.
Впоследствии я узнала, что меня спасло вмешательство одного из влиятельных вождей.
Меня унесли полуживую, и я долго оставалась в таком положении.
Как только я оправилась настолько, чтобы быть в состоянии двигаться, я воспользовалась появлением китоловного судна, которое зашло в наш порт, и попросила капитана захватить меня с собой.
Узнав мою печальную историю, он выказал мне горячее участие и тотчас же взял на борт.
Я надеялась вернуться с ним в Англию, но нас настиг страшный ураган, и мы вынуждены были сесть на лодки, чтобы спасти нашу жизнь. Я не знаю, что сталось с капитаном; лодки отделились друг от друга вскоре после того, как мы покинули разбитое судно. Надеюсь, что ему удалось добраться благополучно до берега, и что в настоящую минуту он у себя на родине, окруженный всеми удобствами, которые делают жизнь привлекательной.
Что же касается участи людей, приставших вместе со мной к этому острову, то я нахожусь в большом сомнении, когда думаю о них. Трудно предположить, чтобы они благополучно добрались до того дальнего острова, к которому направлялись в лодке, так тяжело нагруженной и в том состоянии, в каком находилась команда в минуту отъезда.
ГЛАВА XL
Рассказ м-с Рейхардт произвел на меня глубокое впечатление. Меня больше не удивляли ее бледность и грустное настроение. Она много выстрадала, и страдания ее были еще слишком живы, чтобы не отражаться и на телесной ее оболочке. Я много думал обо всем, что она мне рассказала, и меня приводило в изумление, что люди могут покинуть все удобства жизни на родине и проехать многие тысячи верст по морям в надежде обратить в свою веру племя грубых дикарей, зная наперед, какая участь ожидает их. Нельзя было не преклоняться перед таким характером, каким являлся в рассказе м-с Рейхардт ее муж. Все его поступки выказывали удивительное благородство. Он не хотел явиться перед той, которая имела такие неоспоримые права на его благодарность, пока не приобрел себе положения, делавшего его в собственных глазах достойным ее.
Угнетаемый предчувствием своей скорой кончины он ни минуты не ослабел духом и свято исполнил свой долг миссионера, храня в своей душе тот священный восторг, который заставляет смотреть на мученический венец, как на высший знак земного отличия. Я мог только жалеть о том, что не знал этого человека и лишен был такого примера. История его жизни заставила меня глубже заглянуть в свой внутренний мир. В сущности, я сам был немного лучше дикаря или грубого туземца Сандвичевых островов. Отношение мое к Джаксону казалось мне теперь еще более бесчеловечным, чем отношение этих язычников к своему учителю. Я воображал тогда, что поступаю правильно, воздавая ему злом за зло. Но Господь Бог сам наказал его преступления, и мне не следовало подвергать его еще большим страданиям, в виде мщения за дурные поступки его с моими родителями и жестокое обращение со мною. Теперь меня мучила мысль, что, быть может, Господь наказывает меня за мои грехи, оставляя нас на этом острове. Однажды я разговорился с м-с Рейхардт по этому поводу.
- Ничто не может извинить твоих дурных чувств к Джаксону, - заметила она. - Без сомнения, он был дурной человек, но Божественный Учитель наш велел нам платить добром за зло!
- Да, - быстро ответил я, - но я пострадал бы также, как и мои родители, если бы не лишил его возможности вредить мне!
- Этого ты не можешь знать! - сказала м-с Рейхардт. - Джаксона постигло такое страшное наказание, которое он сам на себя навлек; не будь этого, он мог со временем раскаяться, возвратить тебя твоим родным и дать возможность получить состояние твоего деда. Бог часто совершает чудеса. Разве Он не сказал, что больше радости на небе об одном раскаявшемся грешнике, нежели о девяноста девяти праведниках?
Такими разговорами м-с Рейхардт старалась вселить в мою душу глубокие религиозные убеждения и говорила так ясно и убедительно, что мне не стоило никакого труда понимать и запоминать ее слова.
Но хотя религия и была главным предметом наших разговоров, она направляла мои мысли и на другие предметы. Эта женщина старалась обучить меня разным отраслям знания. Таким образом, я ознакомился с арифметикой, географией, астрономией, правописанием, грамматикой, историей. Одним словом, я выучился всему тому, чему научили бы меня, если бы я был в школе, а не на пустынном острове.
Тем не менее, я продолжал страстно желать покинуть это место. Мне уже давно надоел наш остров, несмотря на то что нам соединенными усилиями удалось достичь таких удобств, о которых, казалось, нельзя было и мечтать в нашем положении.
Хижина наша превратилась в деревенский коттедж, как называла ее м-с Рейхардт. Цветы и вьющиеся растения, которыми заросло наше жилище, в самом деле придавали ему очень красивый и привлекательный вид, чему немало способствовал окружающий его сад. Мы посадили около дома все цветущие растения, какие только могли найти на острове, а также кустарники; под влиянием хорошего ухода и благодатного климата последние быстро разрослись и уже могли защищать нас от ветров. Я выстроил нечто вроде сарая для сохранения картофеля и дров и птичий двор для наших ручных альбатросов; их была у нас теперь целая стая. Вокруг сада я посадил живую изгородь. М-с Рейхардт говорила, что наше жилище скорее походит на деревенский домик где-нибудь в милой Англии, в центре сельского участка, чем на хижину двух людей, заключенных на скалистом безлюдном острове, за тысячу миль от родины, о которой мы так любили говорить.
Несмотря на то что она часто вспоминала Англию и, очевидно, с радостью вернулась бы туда, она никогда не жаловалась на свою судьбу, забросившую ее пленницей на эту скалу вдали от родных и друзей. Напротив, эта замечательная женщина нередко укоряла меня за нетерпение и мою неблагодарность к Богу.
- Мы здесь ограждены от всякого соблазна, - часто говаривала она. - Ничего не знаем о внешнем мире, не заражены его пороками, не страдаем от людской суеты. Всякие войны, революции, голод и эпидемия нам совершенно неизвестны. Воровство, убийство, обман - все это минует нас. Было время, когда люди ради святости жизни уходили из городов, от жизни, полной удовольствий и роскоши, и искали пещеру где-нибудь в пустыне. Там они в одежде из звериной шкуры, с камнем, заменяющим им подушку, горстью травы вместо пищи и кружкой воды вместо питья проводили остаток своей жизни в постоянном умерщвлении плоти, молитве и покаянии. Мы так же далеки от греховности мирской, как любой добровольный отшельник, а вместе с тем мы наслаждаемся удобствами, которых они никогда не знали!
- Но неужели же вы не испытываете желания покинуть этот остров? - допрашивал я.
- Я бы охотно воспользовалась первой возможностью благополучно добраться до Англии, - отвечала она, - но терпеливо буду ждать этого времени. Всякая жалоба с моей стороны была бы не только бесполезным сетованием на судьбу, но и неблагодарным сомнением в могуществе и милосердии Божием. Я твердо уверена в том, что Он не для того так долго сохранил нашу жизнь и избавил нас от стольких опасностей, чтобы покинуть нас, когда мы так нуждаемся в его помощи и благости!
Я старался почерпнуть утешение из этих разговоров; но в молодости не так-то легко примиряться с тем, что не нравится, и я продолжал чувствовать себя весьма неудовлетворенным своим настоящим положением.
ГЛАВА XLI
Опасность, которой я подвергался во время первого своего путешествия, удерживала меня от повторения этого опыта; тем не менее я починил лодку и снова начал выезжать на небольшое расстояние в открытое море, когда оно было свободно от акул. С помощью м-с Рейхардт я смастерил большой невод, и через некоторое время моя недоверчивая сожительница, наконец, решилась сопровождать меня в моих рыболовных экскурсиях. Она даже сама бралась за весла, пока я закидывал невод, и помогала мне вытаскивать его из воды. Первая наша проба была очень удачна; мы наловили такое количество рыбы, что я начал бояться за безопасность нашего челнока. Огромные рыбы прыгали, бились и ударяли хвостом о дно лодки. Она начала погружаться в воду, и я вынужден был бросить обратно в море большую часть нашего улова. Затем мы осторожно добрались до берега, радуясь мысли о том, что, наконец, имеем возможность добывать себе сколько угодно пищи. М-с Рейхардт сопровождала меня также в моих экскурсиях на суше. Мы вместе исследовали остров вдоль и поперек во всех направлениях, в поисках, главным образом, новых растений для нашего сада, и редко возвращались домой без какого-нибудь нового экземпляра, который служил ценным прибавлением к нашей коллекции. М-с Рейхардт обладала некоторыми познаниями в ботанике и сообщала мне названия, качества и свойства различных сортов растений, что придавало большой интерес нашим прогулкам.
Мы часто подсмеивались друг над другом, т. е. над внешним нашим видом. Костюмы наши показались бы более чем странными для постороннего глаза. Мы не носили ни чулок, ни сапог - за неимением оных и заменяли их штиблетами и сандалиями из тюленьей кожи, для защиты от колючих растений кактусовой породы, среди которых нам приходилось прокладывать себе дорогу. М-с Рейхардт носила на голове шапку конической формы из той же тюленьей кожи и защищала лицо от солнца грубым подобием зонтика, который я смастерил для нее. Для наших экскурсий она обыкновенно надевала толстые холщовые панталоны, так как обычное платье ее изодралось бы в куски после получаса ходьбы по кустарникам; затем следовала фуфайка, сшитая ею самою из мужского жилета, и канифасовая кофта, которая застегивалась у ворота и рукавов. Я носил широкополую шляпу, собственноручно сплетенную из сухой травы, матросскую куртку, до крайности изношенную, с заплатами из тюленьей кожи, и парусинные панталоны, заплатанные таким же способом.
Хотя наши экспедиции были самого миролюбивого свойства, мы все же не решались ходить вдаль без оружия. По совету м-с Рейхардт я смастерил себе толстый лук и множество стрел, много практиковался в стрельбе в цель и достиг некоторого совершенства в этом отношении. Стрелы эти из крепкого дерева с гвоздями я носил за спиной в чехле, американский нож висел у меня спереди; через плечо я надевал на перевязи корзинку, сплетенную из длинной морской травы, и собирал в нее наши сокровища, а лук держал в руках. Моя спутница, кроме зонтика, имела в руках только длинную палку, а к талии привязывала корзинку с небольшим запасом провизии. Проголодавшись, мы усаживались где-нибудь в тенистом уголке среди цветов, защищенные кустарниками от жгучего солнца, и закусывали сушеной рыбой или птицей, пекли в золе картофель и запивали незатейливый обед наш ключевой водой. Это был необыкновенно приятный отдых после целого дня утомительной ходьбы.
Я уже говорил, что достиг большого совершенства в употреблении лука и стрел. За неимением огнестрельного оружия, они были для меня неоценимы во многих отношениях. Старые мои враги - акулы - все еще имели обыкновение подплывать к берегу на известное расстояние, и мне часто приходилось, стоя на краю утеса, стрелять в них с большим успехом. Я ненавидел этих животных за страх, который они заставили меня пережить во время достопамятного моего путешествия, и за гибель моего возлюбленного Неро и объявил им беспощадную войну.
Мы так часто проходили весь остров с одного конца до другого без всяких приключений, что мне и в голову не приходило думать о какой-либо опасности. Навстречу нам не попадался ни единый зверь, кроме старых моих друзей - тюленей, которые держались поблизости от берега. Альбатросы по-прежнему были почти единственными крылатыми посетителями нашего острова. Изредка только случалось мне видеть птиц другой породы. Некоторых из них мне удалось убить. Я пробовал на них свое искусство в стрельбе из лука, и если мясо нового представителя пернатого царства оказывалось съедобным, мы очень радовались такой находке, в противном же случае я забавлялся тем, что слушал рассказы м-с Рейхардт о наименованиях и привычках различных птиц.
Мы открыли небольшую долинку, окруженную кустами, через которые приходилось пробираться, чтобы спуститься по ее крутому склону до самого дна.
Земля тут была очень плодородная, и деревья достигали более значительной вышины, чем во всех остальных частях острова. Мы назвали этот уголок "Счастливой Долиной", и она стала нашим любимым местом отдыха.
Однажды после долгих поисков растений, набрав их порядочное количество, мы расположились обедать под роскошными ветвями большого дерева. Долина наша находилась на другом берегу острова, в четверти мили расстояния от моря. Здесь росло множество самых необыкновенных растений, и м-с Рейхардт, окончив обед, отправилась на розыски новых экземпляров.
Я бродил между деревьями и кустами в противоположном от нее направлении и только что завернул за большой куст, в котором, как мне показалось, щебетала какая-то птица, как вдруг услышал громкий крик. Я быстро обернулся и увидел м-с Рейхардт. Она стремительно бежала ко мне с выражением страшного испуга на лице. Она бросила свой зонтик и палку, шапка свалилась с ее головы, и длинные волосы, распустившись от быстрого бега, рассыпались по ее плечам.
В первую минуту я не мог понять, что ее так напугало, но затем услыхал громкий шорох в кустах, как будто бы что-то грузное пробиралось между ними. Еще секунда, и оттуда выползло какое-то необыкновенное чудовище. Оно быстро приближалось ко мне, высоко поднимая голову; пасть его была широко раскрыта, и из нее высовывался раздвоенный язык, которым чудовище двигало с изумительной быстротой. Тело его было длинное, толщиною в обыкновенное дерево; оно было покрыто блестящей разноцветной чешуей и тащилось по земле в больших складках, с огромным хвостом позади. Блестящие глаза его были налиты кровью и кровожадно сверкали. Вид его вполне объяснял испуг моей спутницы.
- Беги! - кричала она с ужасом. - Беги, или ты пропал!
Она еще раз оглянулась и, увидав, что страшное животное ее нагоняет, бросилась ко мне и, потеряв сознание, упала к моим ногам. Быстро перешагнув через нее, чтобы защитить ее от приближающегося чудовища, я встал выпрямившись и натянул свой лук. Я выжидал минуты, когда можно будет хорошо прицелиться, вполне сознавая, что все зависит от моей решительности и ловкости.
Соперник мой приближался, издавая страшное шипение. Глаза его сверкали, пасть еще шире раскрывалась, как бы намереваясь разом проглотить меня. Огромные складки его грузного тела тяжело волочились по земле, ломая по дороге кусты и растения.
Я должен сознаться, что сердце мое замирало от ужаса, и я вполне отдавал себе отчет в том, что вся надежда на спасение зависела от меня, что я должен или сам погибнуть, или нанести чудовищу смертельную рану. Грозящая опасность, казалось, придавала мне какую-то необычайную храбрость и решимость. Чудовище было уже совсем близко, на одной линии с деревом, под тенью которого мы только что обедали. Я находился от него на расстоянии двадцати ярдов, не более. В ту минуту, когда голова его поровнялась с деревом, я спустил лук, направив стрелу, как мне казалось, прямо в глаз, чтобы пробить ему мозг и тем сразу покончить с ним. Но мой враг внезапно повернул голову, и стрела попала в раскрытую пасть, прошла через скулу и, глубоко вонзившись в дерево, пригвоздила к нему голову чудовища. Как только огромное животное почувствовало себя раненым, оно обвилось громадным своим телом вокруг дерева и отчаянными усилиями наклоняло его взад и вперед, как былинку.
Боясь, что чудовище высвободится, и что мне не удастся спасти свою спутницу, которая все еще лежала без* чувств, я пустил все мои стрелы в его тело и ранил его в нескольких местах, затем схватил на руки м-с Рейхардт и с ужасом, придававшим мне, казалось, сверхъестественную силу, бегом бросился по кратчайшей дороге к нашей хижине. К счастью, я не пробежал и полмили, как она уже очнулась, и мы вместе продолжали наше бегство. Наконец, мы добрались домой, полуживые от страха и усталости, но, несмотря на это, немедленно принялись загораживать все входы, оставив отверстие для наблюдения. Так мы просидели целые часы, дрожа от страха и с ужасом ожидая приближения чудовища.
Эту ночь мы, конечно, не спали и на следующий день не выходили из хижины. Когда опять наступила ночь, один из нас оставался сторожить, пока другой спал. На второй день ко мне вернулась некоторая храбрость, и мне захотелось пойти взглянуть на чудовище, которое составляло постоянный предмет наших разговоров. Но м-с Рейхардт отговорила меня. Она объяснила мне, что это был питон - гигантская змея из породы боа, которые водятся на северном берегу Америки. Вероятно, ее прибило к нашему острову на стволе дерева. Нанесенные мною раны едва ли могли причинить большой вред такому огромному гаду, и он, без сомнения, подстерегал нас где-нибудь вблизи, готовый броситься на нас при первом нашем появлении. На третий день, однако, видя, что ничего особенного не случилось, я решился пойти разузнать, что ожидает нас. Тайком выбрался я из хижины, вооруженный новым луком с большим запасом стрел, топором и американским ножом.