Однажды, когда мы только что покончили с заготовлением нашего годового запаса морских птиц, я расположился на утесе и занялся устройством моего ежегодного костюма. Для этого надо было соединять кожи птиц и сшивать из них род мешка с отверстием для головы и для рук.
Взглянув случайно на океан, я вдруг увидел на воде что-то большое и белое.
- Посмотрите, хозяин! - сказал я, указывая ему на этот незнакомый мне предмет.
- Корабль, корабль! - воскликнул он.
- А, - подумал я, - так это корабль!
Я вспомнил, как он говорил, что они приехали сюда на корабле. Я продолжал смотреть на океан и видел, как белый предмет внезапно повернул в нашу сторону.
- Что он, живой? - спросил я.
- Ты дурак! - отвечал мой товарищ. - Иди сюда и помоги мне нагромоздить эти дрова, чтобы подать им сигнал. Сходи за водой и вылей ее на дрова: надо, чтобы как можно больше было дыма. Благодарение Богу, наконец, быть может, мне удастся уйти из этой проклятой дыры!
Я ничего не понимал, но принес ему воды в деревянном ковше.
- Мне нужно еще дров! - сказал он. - Корабль идет на нас и наверное подойдет еще ближе!
- Значит, он живой? - сказал я.
- Ступай прочь, дурак! - отвечал старик, ударив меня по голове. - Принеси мне еще дров и воды!
Затем он ушел в хижину, чтобы высечь огонь с помощью куска железа, кремня и сухого моха. Пока хозяин занимался этим, я не спускал глаз с корабля, стараясь понять, что это такое. Он двигался по воде, поворачивая то в ту, то в другую сторону. "Он должен быть живой, - думал я, - что это птица или рыба?"
Пока я наблюдал за кораблем, солнце зашло, и до полной темноты оставался какой-нибудь час. Ветер был небольшой и часто менял направление, чем объяснялись и частые изменения в направлении корабля. Мой товарищ вышел из хижины с добытым огнем, положил его под дрова и стал раздувать его. Дрова скоро разгорелись, и дым поднялся на значительную высоту.
- Теперь они наверно увидят наш сигнал! - сказал старик.
- Значит, у него есть глаза, и он живой? А ветра он не боится? - продолжал я допрашивать, не получив ответа на первый вопрос - Смотрите, маленькие облака быстро приближаются! - я указал на горизонт, где собирались маленькие тучки, что предвещало, по моим наблюдениям, короткий, но сильный шквал. Такие шквалы обыкновенно налетали раз или два в это время года.
- Да - проклятие! - ответил, наконец, старик, заскрежетав зубами. - Этот ветер отгонит их! Уж таково мое счастье!
Тем временем дым подымался все выше, а корабль подвигался все ближе и ближе, пока не остановился, наконец, на расстоянии приблизительно двух миль от острова. Товарищ мой подлил еще воды, чтобы увеличить дым. На корабле опять подняли паруса, он двинулся и повернул кормой в нашу сторону.
Теперь я уже мог вполне ясно различить людей на палубе. Я старался разобраться в своих мыслях и отдать отчет в том, что такое корабль. Товарищ мой радостно кричал:
- Они видят нас, они видят нас! Теперь есть надежда! Ура! Да здравствует старая Англия!
Он прыгал, танцевал и кружился, как безумный. Наконец, он сказал:
- Я схожу в хижину, а ты смотри, не высылают ли они лодку?
- А что такое лодка? - спросил я.
- Ах, ты, дурак! Смотри хорошенько и, если что увидишь, скажи мне!
- Да, вижу что-то, - ответил я. - Смотрите на шквал, как он быстро идет по воде. А тучи как густо собираются! Будет такой же сильный ветер и дождь, как в предпоследний раз, во время прилета птиц!
- Проклятие! - воскликнул он. - Хоть бы лодку поскорее спустили! - С этими словами он вошел в хижину, и я видел, как он начал копошиться около своей постели.
Я не спускал глаз с надвигающегося шквала; он как бы летел по воде с ужасающей быстротой.
Сначала это была лишь темная линия на горизонте, но линия эта надвигалась, приближалась к кораблю и становилась белой. Поверхность воды оставалась пока еще спокойной. Тучи низко нависли над горизонтом. На корабле, как я понял впоследствии, еще не замечали опасности. Паруса были подняты и хлопали о мачту. Наконец, я заметил небольшой предмет около корабля и догадался, что это именно и должна быть лодка, которую ожидал мой товарищ, но ничего не сказал, наблюдая, какое влияние будет иметь на нее ветер. Я понимал из слов и замечаний моего товарища, что это очень важно. Через некоторое время я увидел, что белые паруса стали исчезать, люди на палубе засуетились, и лодка была поднята обратно. Дело в том, что на корабле не заметили приближающегося шквала, а когда заметили, было уже поздно. Еще минута, и я увидел, как он накренился под страшным давлением урагана, а затем все застлалось густым туманом, и я уже ничего не мог различить.
- Ну, что же, мальчик, - кричал мой товарищ, выходя из хижины, - спустили они лодку?
- Я ничего не вижу за ветром! - ответил я.
В ту минуту, как я произносил эти слова, шквал достиг того места, где я стоял, сбил меня с ног и отбросил к дверям хижины. С ветром хлынул и дождь, который промочил нас до костей. Небо все сплошь покрылось тучами и стало совершенно черное. Молния сверкала по всем направлениям с оглушающими раскатами грома. Я вполз в хижину, в которую с яростью врывались ветер и дождь. Товарищ мой сидел рядом со мной и мрачно молчал. Два часа свирепствовал шквал, не унимаясь ни на секунду. Солнце зашло, и наступила непроницаемая тьма. Сила дождя и ветра была настолько велика, что невозможно было двинуться. Мы оба молчали, закрывая глаза под сверканием молнии и затыкая уши, чтобы не слышать ужасающих раскатов грома. Мой товарищ изредка стонал - от страха ли, не знаю. Я не испытывал страха, так как не понимал опасности и не знал, что существует Бог, который судит и наказывает нас, грешных.
Мало-помалу буря стала утихать. Дождь все еще лил, но с промежутками, и мы уже начинали ясно слышать шум волн, которые ударяли об утесы под нами. Небо также понемногу прояснялось, и мы уже стали различать белую пену воды у берегов. Я выполз из хижины и стоял на площадке, напрягая зрение и стараясь разглядеть корабль. Блеск молнии на минуту осветил его. Он был без мачт, огромные, страшные волны кидали его туда и сюда и несли прямо на утесы, от которых он находился не более, как в четверти мили расстояния.
- Вот он! - воскликнул я.
Молния блеснула и исчезла, оставив меня в еще более непроницаемом мраке.
- Они пропали! - со стоном проговорил старик. Оказалось, что он стоял рядом со мной, чего я и не подозревал до той минуты.
- Теперь уже нет надежды. Проклятие!
Он еще некоторое время продолжал ругаться и проклинать все и вся, как я понял впоследствии. В то время я еще не знал, что означали его слова.
- Вот он! - вновь воскликнул я, когда молния опять на секунду показала мне положение корабля.
- Да, и недолго ему осталось существовать. Через несколько минут он разобьется в щепки, и ни одной души не останется в живых!
- Что такое душа? - спросил я. Старик не отвечал.
- Я хочу пойти вниз к утесам и посмотреть, что там делается! - сказал я.
- Пойди и раздели их участь! - ответил хозяин.
ГЛАВА III
Яоставил хозяина и стал осторожно спускаться по утесам, но не успел отойти и пятидесяти шагов, как блеснула страшная молния, и вслед затем раздался пронзительный крик. Я не сразу мог распознать, откуда он доносился, но, остановившись, услыхал, что меня зовет мой товарищ. Я повернул назад и нашел его стоящим на том же месте, где я оставил его.
- Вы звали меня, хозяин?
- Да, я звал тебя. Возьми меня за руку и доведи до хижины!
Я повиновался, внутренне удивляясь его просьбе. Дойдя до постели, он бросился на нее и громко застонал.
- Принеси мне воды! - сказал он. - Скорее!
Я, схватив деревянный ковш, быстро сбегал за водой и принес ему. Он тщательно обмыл лицо и глаза, но через несколько минут бросился назад на постель, и у него вновь вырвался стон.
- О, Господи! Все кончено! - проговорил он, наконец. - Я останусь здесь навсегда и умру в этой проклятой дыре!
- Что с вами, хозяин? - спросил я его.
Он не ответил и продолжал охать и стонать, изредка произнося проклятия. Наконец, он затих, и я опять вышел из хижины.
Буря тем временем прекратилась, и на небе кое-где показались звезды, но сильный ветер продолжал еще дуть, и черные тучи неслись с какою-то зловещей быстротой. Берега острова представляли собой одну массу густой белой пены, которая высоко взлетала на воздух и падала на крутые утесы. Я искал глазами корабль, но его нигде не было видно. Начинало светать; я сел и стал ожидать рассвета. Товарищ мой, по-видимому, заснул или, по крайней мере, лежал молча и без движения. Я чуял, что случилось что-то недоброе, но что именно, не знал и терялся в догадках. Наконец, рассвело; буря быстро утихала, хотя волны все еще с яростью ударяли о скалистые берега. Корабля нигде не было видно. Я спустился по тропинке и подошел настолько близко к краю утесов, насколько позволял сильный прибой волн. Брызги их долетали до меня и обдавали меня водой, но я продолжал идти вперед, пока не дошел до того места, где в последний раз видел корабль. Волны, точно играя, кидали и перебрасывали туда и сюда обломки мачт, бочонки и куски дерева - вот все, что я мог разглядеть. Еще увидел я мачту и корабельную снасть, прибитые водой к самым утесам; они то поднимались высоко на волнах, то вновь исчезали. Я не смел подойти ближе к краю утесов и заглянуть вниз. "Так товарищ мой был-таки прав, - подумал я. - Корабль, действительно, разбился в щепки. Но какой же он был?" Я пробыл около часу на берегу и затем вернулся в хижину. Старик не спал и громко стонал.
- Корабля больше нет! - сказал я. - Ничего от него не осталось, кроме кусков дерева, плавающих по воде!
- Знаю, - ответил он, - но что мне теперь до этого?
- Так зачем же вы так старались разводить дым? Я думал, что корабль вас интересует!
- Да, он интересовал меня. Но теперь - теперь я ослеп, и никогда уже не увижу ни корабля, ни чего-либо другого. Помоги мне, Господи. Я умру, и кости мои сгниют на этом проклятом острове!
- Вы ослепли? Что это значит? - спросил я.
- Молния выжгла мне глаза. Я ничего не вижу, ничего сам не могу делать, не могу ходить, одним словом, я беспомощен, как ребенок. Ты, конечно, теперь бросишь меня, и я умру здесь один, как собака!
- Разве вы меня не видите?
- Нет - все темно, темно, как ночь, и так будет до конца моей жизни!
Он повернулся на постели и снова застонал.
- Я долго надеялся и жил этой надеждой, но теперь она исчезла навсегда, и мне все равно, хоть завтра умереть!
Он приподнялся на постели, повернул ко мне свое лицо, и я увидел, что свет погас в его глазах.
- Принеси мне еще воды! - сердито крикнул он. - Слышишь? Да живо, а не то я тебя!
Но я теперь уже вполне ясно отдавал себе отчет в его положении и понимал, насколько он беспомощен. Чувства мои к нему, как я уже не раз говорил, были далеко не дружелюбные, а резкость и угроза еще больше рассердили меня. Мне было в то время около тринадцати лет. Я был силен и полон отваги. Не раз уже и прежде приходило мне в голову, что пора сбросить с себя ярмо и помериться с ним, и потому, раздраженный его грубостью, я ответил:
- Идите-ка сами за водой!
- А, - сказал он после минутного молчания и глубоко вздохнул, - я, конечно, должен был этого ожидать. Но попадись мне только в руки, и я тебе это припомню!
- Я не боюсь вас, - ответил я, - я так же силен, как и вы!
И действительно это было так. Я уже не раз об этом думал и готов был это доказать.
- В самом деле? Ну-ка, подойди, попробуем!
- Ну, нет, я не такой дурак, как вы думаете. Не то, чтобы я вас боялся, у меня всегда будет в руках топор наготове, а другого вам не найти!
- Жаль, что я не бросил тебя в море, когда ты был ребенком, вместо того, чтобы няньчиться с тобой и растить тебя! - сказал он.
- Отчего же вы не были хоть немного добрее ко мне? С тех пор, как я себя помню, вы всегда грубо обращались со мной; вы заставляли меня работать для вас, но я никогда не слыхал от вас ласкового слова. Многое хотелось мне знать, но вы никогда не снисходили до того, чтобы отвечать на мои вопросы, а лишь обзывали меня дураком и приказывали мне молчать. Вы заставили меня ненавидеть вас и не раз говорили, что ненавидите меня. Сами знаете, что я говорю правду!
- Да, это правда, чистая правда! - произнес старик, как бы про себя. - Все, что он говорит, я действительно, делал и действительно ненавидел его, но у меня были на то серьезные причины. Пойди сюда, мальчик!
- Нет! - сказал я решительно. - Довольно я был мальчиком, а вы хозяином; теперь я буду хозяином, а вы мальчиком. И вы увидите, что я сдержу свое слово!
Говоря это, я вышел из хижины. Он кричал мне вслед: "Не оставляй меня", но я не обратил на это внимания и сел на плоский край утеса перед хижиной. Погруженный в думы, я глядел на белые пенящиеся волны и соображал, как мне поступить со стариком. Я не хотел его смерти, - а если бы я бросил его, он неминуемо должен был умереть. Он не был в состоянии достать воды, не свалившись с утеса. Я уже был убежден в его полной беспомощности, но чтобы отдать себе в этом еще более ясный отчет, я встал со своего места, закрыл глаза и попробовал двигаться - по опасному пути, на котором я находился. Я тотчас же убедился в том, что это совершенно невозможно. Итак, он был вполне в моей власти; он, действительно, беспомощен, "как ребенок, и должен довериться мне во всем. Я сказал, что буду хозяином, а он слугой, но как же это привести в исполнение?
Ведь я все же должен ухаживать за ним, иначе он умрет. Наконец, меня осенила блестящая мысль.
- А все-таки я буду хозяином, - сказал я себе, - я заставлю его отвечать на все мои вопросы и поделиться со мной всем, что он знает; если же он откажется это сделать, то обречет себя на голодную смерть. Он в моей власти и теперь поневоле должен сделать то, о чем я его так часто просил и в чем он мне всегда отказывал! - И, порешив таким образом, я вернулся к нему в хижину.
- Выслушайте то, что я имею вам сказать! - обратился я к нему. - Я буду добр к вам и не дам вам умереть с голода, но все это с одним условием!
- А именно? - спросил он.
- Я часто обращался к вам с различными вопросами, но вы всегда упорно отказывались отвечать на них - осыпали меня побоями и угрозами, бросали в меня камнями. Теперь выбирайте: или вы будете отвечать на все, о чем я ни спрошу вас, или же я брошу вас на произвол судьбы. Если вы будете делать то, что я хочу, то обещаю вам, что буду во всем вам помогать, в противном случае пеняйте на себя, а я уже не отвечаю за то, что может случиться. Не забывайте, что хозяин теперь я. Выбор же - в ваших руках!
- Что ж, - тихо ответил старик, - это мне наказание свыше, и я должен смириться. Буду делать так, как ты хочешь!
- Ладно! Так вот для начала; я часто спрашивал, как вас зовут и как зовут меня? Надо же мне как-нибудь называть вас, а "хозяином" я вас больше звать не стану; теперь я хозяин. Как ваше имя?
Он застонал, стиснул зубы и с трудом проговорил:
- Эдвард Джаксон!
- Эдвард Джаксон - прекрасно! А мое имя?
- Нет - это имя мне чересчур ненавистно, я не могу его произнести!
- Пусть будет так, - ответил я, - так я ухожу!
- Принеси мне немного воды для моих глаз; они горят!
- Нет, не принесу, пока вы мне не скажете моего имени!
- Франк Генникер - и да будет оно проклято!
- Франк Генникер? Хорошо! - сказал я и добавил: - Теперь я принесу вам воды!
Я вышел, зачерпнул ковшом воды и принес ему.
- Вот вода, Джаксон, - сказал я, - и если вам понадобится еще что-нибудь, позовите меня, я буду здесь недалеко!
- Я завоевал себе власть, - подумал я, - теперь настала моя очередь. Он не любит отвечать, а все же ему придется покориться или же голодать. Отчего он так ненавидит мое имя? Генникер? Что значит Генникер, хотел бы я знать? Он должен мне это объяснить; я заставлю его все сказать мне!
Здесь надо заметить, что чувства жалости и сострадания были мне совершенно чужды. Со мной так дурно обращались, что я знал лишь одно, что сила есть право, и этим правом решил воспользоваться вовсю. Сознание того, что теперь я "хозяин", а он "мальчик", доставляло мне невыразимое удовольствие.
Я стал обдумывать тот "урок", который буду задавать ему на каждый день, и который будет платой за его дневное пропитание. Теперь я хозяин и заставлю его говорить столько, сколько мне захочется. Я так долго был рабом, что чувствовал в себе полную готовность сделаться тираном. Милосердие, сострадание и жалость были мне неизвестны, я никогда их не видел в других и не испытывал сам. Вдруг мне пришла в голову мысль, что недурно было бы изменить течение воды, которая собиралась в углублении на краю утеса, чтобы он не мог доползти до нее сам. Я так и сделал: спустил всю воду из углубления, и теперь старик не мог достать ни капли, не вскарабкавшись для этого наверх, а этого он, конечно, не в состоянии был бы сделать. Пищу он всегда мог получить: сушеная птица вся лежала в углу хижины и перетащить ее оттуда мне было бы трудно. Но что такое пища без воды? Я раздумывал, какой задать ему первый вопрос, и уже решил в своем уме, что потребую от него полного и подробного отчета о том, каким образом судно было прибито к этому острову, кто были мои родители, и почему меня звали Генникер, как вдруг голос Джаксона вызвал меня из раздумья. Он звал меня:
- Мальчик! Мальчик!
- Как бы не так, - подумал я, - нет, я уже не мальчик!
Я ничего не ответил и не отозвался на его зов. Наконец, он крикнул: "Генникер"! - но я уже был рассержен тем, что он продолжал звать меня "мальчиком", и опять не ответил. Наконец, он умолк. Через минуту я увидел, что он сползает с постели и, ощупывая стену хижины, ползет на четвереньках по направлению к углублению, где раньше скоплялась вода. Я внутренне улыбнулся при мысли о его разочаровании. Наконец, он добрался до углубления и опустил туда руку, чтобы зачерпнуть воды. Убедившись в том, что ее нет, он стал браниться, а я смеялся при виде его досады.
Он ощупал путь, по которому стекала вода, и понял, что течение ее изменено; выше он не решился взобраться; тогда он ударил кулаком по камням.
- О, кабы я мог хотя на секунду иметь его в руках, я готов был бы ценою жизни заплатить за такую минуту!
- В этом я не сомневаюсь! - ответил я ему сверху. - Но в том-то и дело, что я не дамся в руки. Ступайте назад в свою постель - живо! - крикнул я, бросив в него камнем, который попал ему в голову. - Дурак! Ползите назад, да как можно скорее, а не то я размозжу вам голову. Надо же как-нибудь укротить вас, как вы бывало говорили мне!
Удар в голову, по-видимому, одурманил его; на минуту он как бы потерял сознание, но затем пришел в себя, пополз обратно в хижину и бросился в постель, громко застонав.