- И она вас тоже, но вот записка, которую она мне приказала отдать вам!
Ванслиперкен взял записку и прочел следующее:
"Сэр, дама, жившая в Кэстель-Стрит, прислала мне письмо и ценную безделушку, которые поручила отдать вам в собственные руки. Подательница этой записки проводит вас ко мне. Готовая к услугам Джэн Виллиамс".
- Где же живет ваша госпожа? - спросил лейтенант.
- В гостинице Гард, в первом этаже, пока отделывается ее квартира!
- Ваша госпожа знавала ту даму, что жила в Кэстель-Стрит?
- Да, как же, они с ней были приятельницы!
В таких разговорах они дошли до упомянутой гостиницы, как показалось Ванслиперкену, довольно неприглядного вида. Когда он вошел в темные сени, девочка попросила его обождать, пока она доложит своей госпоже. Оставшись один, лейтенант поразмыслил и решил лучше выйти на улицу и подождать там, но оказалось, что входная дверь крепко заперта и что уйти ему нельзя. Ощупью, по свету, пробивавшемуся из замочной скважины, Ванслиперкен нащупал дверь и отворил ее. Это была большая комната, освещенная лампой, но у дверей стояла высокая ширма, так что нельзя было видеть, кто находится в комнате. Сделав два-три шага вперед, Ванслиперкен вдруг очутился лицом к лицу с Могги Салисбюри, а вокруг нее было до двадцати других женщин. Лейтенант хотел было выбежать из комнаты, но дверь, в которую он вошел, оказалась теперь запертой на замок. Четыре рослых женщины обступили его, и одна из них, выхватив его саблю, унесла ее куда-то, а три остальных силой вытащили его на середину комнаты и поставили перед Могги Салисбюри.
- Добрый вечер, мистер Ванслиперкен. Как это мило с вашей стороны, что вы зашли ко мне так запросто, прошу садиться! Какие новости?
- Прошу вас не забывать, что вы имеете дело с офицером королевского флота! - крикнул Ванслиперкен, побледнев от ее насмешки. - Если на судне есть кошки, то здесь, на берегу, есть констебли и палки!
- Все это я отлично знаю, мистер Ванслиперкен, но какое это имеет отношение к вашему любезному посещению? Ведь вы добровольно пришли сюда! Так садитесь же, как вам говорят, и, как вежливый и любезный кавалер, угостите этих дам. Леди, г. Ванслиперкен предлагает вам угощение. Так уж попируем всласть! Чего же мы потребуем из буфета? Я на свою долю возьму бутылку хорошего портвейна, а вы, мистрисс Сломки?
- А я спрошу себе горячей жженки, если позволите, мистрисс Салисбюри; мне не совсем здоровится сегодня!
- А вы, моя дорогая?
- Я хочу пуншу, большую чашу пуншу!
И все эти леди, одна за другой, заявляли свои не совсем скромные требования. Ванслиперкен, предвидя, что ему придется сильно раскошеливаться, заявил:
- Вы можете, конечно, требовать из гостиницы все, что вам угодно, но платить будете сами. С чего вы вздумали, что я позволю вам таким образом распоряжаться моим кошельком?! Не позже, как завтра, всех вас перепорют в управлении квартала, каждую поодиночке!
- Что?! - воскликнула одна свирепого вида женщина. - Что?! Вы смеете грозить нам? А это видели? - и она поднесла к самому его носу свой огромный кулак.
Этот букет пришелся не по вкусу Ванслиперкену, и он так сильно откинулся назад, что опрокинулся вместе со стулом. Все леди разразились громким смехом. Взбешенный донельзя, лейтенант вскочил на ноги и, замахнувшись стулом над головой, закричал:
- Клянусь всеми чертями преисподней, я наделаю вам беды!
Но его схватили сзади за локти и вырвали из рук стул.
- Вы называете себя джентльменом, а держите себя подобно пьяному мастеровому. В наказание за это мы снимем с вас ваше офицерское платье!
И десятки рук проворно закопошились вокруг него. В одну минуту лейтенант остался в одних брюках и сорочке.
Во все это Могги совершенно не вмешивалась, она сидела преспокойно в своем кресле, с улыбкой наблюдая за происходившим вокруг нее.
- Леди, я готов исполнить всякое благоразумное требование, - израсходовать на ваше угощение до пяти шиллингов, но не больше! - заявил тогда Ванслиперкен, идя на уступки.
- Пять шиллингов! - засмеялись женщины. - Да это любой марсовый матрос предложит больше, а вы - лейтенант, командир судна! Еще на пяти гинеях можно было бы помириться!
- Пять гиней! Да у меня нет таких денег, клянусь честью!
- Посмотрим, - сказала одна из женщин и, завладев его кошельком, высыпала все его содержимое на стол: в нем оказалось 12 гиней и кое-какая мелочь.
- А чьи же это деньги? Ведь вы клялись честью, что это не ваши? Или вы стащили у кого-нибудь этот кошелек? Если так, надо послать за констеблем !
- Я забыл, что захватил с собой больше денег, чем предполагал! - оправдывался Ванслиперкен. - Я готов угостить вас, чем вам угодно! - воскликнул он, заметив, что его деньги разошлись по рукам.
- Вот это любезно! - воскликнула одна из дам. - Что вы скажете, леди?! Он заслуживает того, чтобы мы все его поцеловали.
- Да! Да! - послышалось со всех сторон, и Ванслиперкен был подвергнут и этому новому испытанию, после чего позвонили хозяйку гостиницы и заказали ей все, что требовалось.
- А платить за все будет вот этот господин, который всех нас угощает! - заявили леди.
- Да! - дрожащим голосом подтвердил лейтенант, видя вокруг себя угрожающие лица дам.
- Сузанна, возвратите лейтенанту его кошелек, - сказала Могги, и молодая женщина, державшая его в руках, вручила его Ванслиперкену, который даже несколько повеселел. Но вот принесли угощения, и дамы стали требовать, чтобы лейтенант пил здоровье каждой из них.
Ванслиперкен протестовал; тогда свирепого вида матрона заявила, что прибегнет к средству, которое всегда оказывалось действительным, и при этом вытащила из топившегося камина раскаленную кочергу и поднесла ее к самому носу Ванслиперкена.
И в самом деле, это средство оказалось действительным, - и все дамы поочередно прибегали к нему, чтобы заставить Ванслиперкена пить, а когда это уже надоело, то тем же непогрешимым аргументом принудили его петь, петь ту самую песню, за которую он хотел подвергнуть порке фухтелями Джемми Декса.
Напрасно он клялся и божился, что никогда в своей жизни не пел и не знал ни одной песни, - его заставили повторять вслед за одной из леди слова этой непочтительной к начальству песни, поминутно понукая его раскаленной кочергой.
Когда песня была допета, все женщины, кроме Могги, приветствовали ее громкими криками и аплодисментами, но Могги, подняв свою рюмку с портвейном, провозгласила тост за здоровье Ванслиперкена. Бедняга молча отирал пот с лица.
- Вы называетесь джентльменом и настолько невежливы, что не отвечаете на тост и отказываетесь выпить за здоровье хозяйки дома! Ну, так мы вас научим вежливости! - и кочерга опять была пущена в дело.
- И как же это несправедливо, г. лейтенант, - про должала Могги кротким голосом, - что вы хотели вы пороть моего Джемми за эту самую песню, которую сами только что пропели! Правда, леди, это очень несправедливо?
- Неужели он хотел это сделать? Ах, негодный, мы заставим его сейчас же на коленях просить у вас прощенья, мистрисс Салисбюри!
И опять с помощью кочерги, которая почти опалила ему кончик носа, Ванслиперкен встал на колени и просил прощенья, после чего состоялось примирение, и последовал поцелуй под угрозой той же каленой кочерги.
- Что еще заставите вы меня делать, чертовки? - крикнул, наконец, Ванслиперкен, доведенный до отчаяния.
- Какие неприличные для джентльмена слова!
- Ничего больше они с вами не сделают! - успокоила его Могги. - Вам пора и домой, мои милые леди; желаю вам покойной ночи, вы знаете, я никогда не засиживаюсь поздно! Быть может, и вы, мистер Ванслиперкен, желаете уйти? Так я пошлю за хозяйкой гостиницы, чтобы вы уплатили ей по счету! Ведь вы, кажется, предлагали угощать от себя!
И пока хозяйка подсчитывала счет, все любезные леди, услаждавшие своим обществом лейтенанта Ванслиперкена, удалились. Лейтенант поспешил одеться, и Могги сама подала ему оружие.
Едва только оружие очутилось в его руках, как Ванслиперкен почувствовал, что к нему вернулась вся его обычная дерзость и надменность.
Он позвонил и приказал явившейся на зов хозяйке призвать немедленно констебля, заявив, что в противном случае он сочтет ее соучастницей в грабеже, которому подвергся в ее помещении офицер королевского флота!
- Вы слышите, мистрисс Вилькс, мистер Ванслиперкен требует констебля! - сказала Могги. - Пошлите же за ним скорее!
- Ах, если вы того желаете, мадам, то сию минуту! - сказала хозяйка и вышла из комнаты.
- Да, бессовестная женщина, теперь я вас проучу!
- Меня? За что же? Я все время не вмешивалась ни во что и даже вступалась за вас при случае!
- Все это прекрасно, но в присутствии властей вы запоете другую песню!
- Очень может быть! - многозначительно сказала Могги. - А пока я пожелаю вам спокойной ночи!
- Вы не пройдете здесь! - воскликнул Ванслиперкен, воинственно выхватив свою саблю и размахивая ею перед собою.
- Полноте, если бы я захотела, эта кочерга очистила бы мне дорогу, но я выйду и так, стоит мне только шепнуть вам одно слово! Вы послали за констеблем, прекрасно! Клянусь вам мизинцем моего Джемми, которого вы не стоите, что я отдам вас в распоряжение этого констебля, если только захочу! Я ухожу, но если вы пожелаете отдать меня в руки констебля, посылайте за мной в квартиру старого еврея Лазаруса, с которым вы знакомы!
Ванслиперкен побледнел и отшатнулся.
- Так, значит, я могу удалиться или мне подождать констебля? - насмешливо осведомилась Могги, направляясь к выходу.
Явился констебль.
- Вы меня требовали, сэр? - спросил он.
- Да, но та женщина, которую я хотел обвинить, ушла!
- Хм! В таком случае вы должны уплатить мне за труды, сэр!
Ванслиперкен достал свой кошелек и, не говоря ни слова, уплатил констеблю, затем направился к выходу, провожаемый низкими поклонами хозяйки, выражавшей надежду вскоре увидеть его опять в числе своих посетителей.
ГЛАВА XXXI. Снарлейиоу вновь торжествует над врагами
Ванслиперкен съехал на берег около трех часов пополудни и приказал шлюпке выехать за ним только к закату солнца. За это время на баке состоялся новый заговор против Снарлейиоу.
- Если вода не принимает ее, - сказал Костлявый, - то самая естественная для собаки смерть - это быть повешенной!
- Я боюсь, что никакая веревка не выдержит ее, так как духи изгоняются всегда водой! - заметил Кобль.
- Да ведь она пока еще не дух, а плоть и кровь, и если нам удастся отделить дух от ее тела, то пусть себе ее душа живет, где хочет! - сказал Костлявый.
- Но тогда дух ее будет преследовать нас и не давать нам покоя!
- Да, но дух все же только дух и не более! - возразил Костлявый. - Пусть он себе витает в каюте, сколько ему угодно. Между духом собаки и самой собакой все же громадная разница; собака меня всего искусала, а дух кусать не будет. Эта съедает всю мою пищу, а дух съедать не будет!
- Да! - сказал Шорт.
- Так вот, я полагаю, что если закопать это животное в землю, так оно далеко, пожалуй, не уйдет!
- Пожалуй, и нет, а пожалуй, и да! - проворчал Кобль.
- Эх! Двадцать дюжин чертей! Да ведь Костлявый прав! Заройте вы эту собаку в землю, и тело ее наверное никуда не уйдет!
- Так вы хотите зарыть ее живой? - спросил Спюрей.
- Живой! Gott im Himmel! Нет, сперва прошибить ей голову, а затем зарыть! - сказал капрал.
- Пусть так, но кто возьмет на себя это дело?
- Капрал и я! - отозвался Костлявый.
- Да, mein Gott, да! - подтвердил капрал.
- И я стою за то, чтобы сейчас же попробовать, что пользы языки чесать?! Я поклялся извести эту собаку: нам двоим с нею тесно на белом свете!
- Что же, я ничего не имею против этого и желаю вам счастья, - сказал Кобль, - но только если вам удастся убить ее, то будь я епископ!
- Будь я архиепископ, если я этого не сделаю! - засмеялся Костлявый. - Пойдемте, капрал!
- Молодчина этот Костлявый! - сказал ему вслед один из матросов.
- Я того мнения, что сам он - сверхъестественное существо, - сказал Билль Спюрей, - ничего он на свете не боится.
Теперь совещание продолжалось между Костлявым и капралом, тогда как остальные разбрелись.
Ванслиперкен поручил капралу отвезти прачке его грязное белье. Но так как капралу было неприлично в его чине таскать узел с грязным бельем, то он решил для этой надобности взять с собой Костлявого, и тогда, под предлогом не спускать с глаз собаку, капрал мог захватить и ее с собой. Задумано - сделано!
Высадившись на берегу, Костлявый стал звать собаку, но та не шла к нему; пришлось позвать капралу, и Снарлейиоу, не предчувствуя грозившей ему беды, подбежал к ван-Спиттеру, который с отчаянным мужеством ухватил ее за хвост и, размахнувшись, со всей мочи ударил ее о ствол близстоявшего дерева. Собака без признаков жизни упала на землю, как только капрал выпустил ее из рук.
- Ну-ка, еще разок, капрал, чтобы нам быть уверенными! - сказал Костлявый.
Ван-Спиттер, теперь совсем расхрабрившись, схватил собаку опять за хвост и еще раза два-три ударил ее головой о дерево.
- Ну, теперь, я полагаю, ее песня спета!
- Mein Gott, да! Это не подлежит сомнению! - подтвердил капрал.
- Теперь надо ее зарыть! Где бы раздобыть заступ?
- Если мы спросим у кого-нибудь заступ, у нас спросят, на что он нам, - заметил капрал. - Вот канава, зароем ее как попало, все равно она больше не встанет.
Костлявый, не долго думая, стащил труп Снарлейиоу в канаву и, собрав со всей канавы громадное количество опавшей листвы, засыпал ею собаку фута на два глубины.
- Ну, так ее не разыщут, тем более, что никто не будет знать, где ее искать. Но нам следует спешить: мы и то слишком долго провозились здесь!
И они отправились к прачке, сдали ей узел и вернулись обратно на судно, где рассказали о всем экипажу.
Все были очень довольны, что избавились, наконец, от этой ненавистной собаки, но Кобль по-прежнему недоверчиво качал головой.
- Я не я буду, если эта проклятая собака завтра не вернется! - сказал он.
Между тем Ванслиперкен, выйдя из гостиницы, положительно не мог прийти в себя от всего, что с ним случилось. Если эта проклятая женщина знала, что он ходит в дом еврея Лазаруса, то она могла выдать не только его, Ванслиперкена, но и самого Лазаруса, и он решил отправиться прямо к старому еврею и рассказать ему о том, что они открыты, что их заговор обнаружен, и что всем им грозит неминуемая беда. Чуть держась на ногах, он постучался к еврею и сообщил ему о своих страхах.
- Да кто же эта женщина, о которой вы говорите, лейтенант?!
- Могги Салисбюри!
- Она! Ну, так идите себе спать, мой милый лейтенант, ведь она - одна из наших, да и муж ее тоже! От них нам не грозит никакой опасности! Это - люди надежные, идите спать, лейтенант! - и старик выпроводил Ванслиперкена за дверь.
Ванслиперкен поплелся к набережной, но так как было уже очень поздно, то его шлюпка, прождав его заполночь, вернулась на судно. И вот, в то время, как он стоял на пристани и размышлял, как бы ему попасть на судно, что-то холодное коснулось его руки. Он вздрогнул и увидел перед собою Снарлейиоу, который терся о него своей мордой. "Как ты сюда попала, моя бедная собака?" - спрашивал он, но, конечно, не получил ответа. В это время из будочки сторожа высунулась голова перевозчика, который предложил Ванслиперкену свои услуги, и обрадованный лейтенант со своей собакой вскоре очутились на палубе "Юнгфрау". Здесь никто не встретил их, все спали, полагая, что командир не вернется. Было около трех часов утра, и потому Ванслиперкен, не желая, чтобы кто-нибудь знал, что он вернулся, тихонечко прошел в свою каюту в сопровождении Снарлейиоу, разделся впотьмах, не потребовав света, и лег спать, мечтая о том, как он задаст всем поутру за то, что никто не стоял на вахте, когда он вернулся, никто не окликнул и не встретил его.
Снарлейиоу, ошеломленный ударами головой о дерево, замер, но отнюдь не подох: его крепкий череп не так легко было проломить. Очнувшись часа два спустя, он выбрался из-под листвы и добрался до пристани, но шлюпки уже не было, и ему пришлось ждать другого удобного случая, чтобы попасть на судно, когда так кстати явился его господин.
ГЛАВА XXXII. Кто подслушивает, тот редко слышит что-нибудь хорошее о себе
Когда люди стали мыть палубу, Ванслиперкен пробудился, и так как ему было известно, что никто не знал об его возвращении, то он, встав с постели, осторожно приотворил люк, чтобы слышать, что будут говорить между собой матросы.
- Эй, Кобль! - окликнул голос Спюрея. - Что-то скажет шкипер, как увидит, что его собака исчезла!
- Я не думаю, что она так-таки и пропала! - отозвался Кобль.
- Но Костлявый клянется, что на этот раз с ней порешил и схоронил ее на два фута глубины!
- Он и тогда клялся! Что ж из этого? А я вам говорю, что это чертово отродье сродни своему господину, и пока он жив, будет жива и его собака. А когда он подохнет, подохнет и она вместе с ним, отправившись вместе с ним к дьяволу.
- Аа, так ты хотел бы отправить и меня на тот свет, старый негодяй! Погодите, я всем вам покажу! - бормотал про себя Ванслиперкен.
- Ну, уж если собаку извести нельзя, так Костлявого и подавно: он самого черта не боится, этот парень!
- Уж недаром его Бог послал сюда! Он уже два раза увернулся от шкипера, и я готов поручиться, что он никогда не лишить его жизни.
- Так значит, они уже знают об этом! - пробормотал Ванслиперкен, побледнев.
- Да, Костлявый наш - заколдованный, и ничто его не возьмет, ни пуля, ни нож, ни вода! За это я готов поручиться! - продолжал Кобль.
- Эй, сторонись, Кобль, не то я замочу тебе нога!
- Ну, это не так-то легко: я, брат, сегодня в сапогах! - отозвался старик.
Ванслиперкен услышал, как люди перешли в другую часть палубы, и теперь уже слова говорящих не доносились до него; но он знал теперь, что было покушение на жизнь Снарлейиоу, и что виновником был все тот же Костлявый, и лейтенант позвонил.
- Эй, ребята, да ведь шкипер на судне!
- Да когда же он, черт возьми, вернулся?
- Во всяком случае не в мою вахту! - сказал Кобль.
- Не в вашу ли, Шорт?
- Нет! - отозвался Шорт.
- Верно, в вахту капрала, только он меня не звал и даже, вероятно, наверху не был; он никогда не стоит своей вахты!
На звонок командира должен был отозваться или капрал, или Костлявый. Первым явился капрал.
- Капрал, где моя собака? Я вчера вернулся поздно и не нашел ее в каюте, куда вы ее увели?
- Это моя вина, мингер, сознаюсь… я взял ее с собою на берег, чтобы не оставлять без себя на судне, и отправился к прачке, как вы приказали. Я пробыл там недолго, а когда вышел, то собака пропала, - и я нигде не мог ее отыскать!
- Хм! Вы брали с собой Костлявого?
- Да, мингер, брал, чтобы нести узел!
- Где же он был, когда вы были у прачки?
- Ходил где-то поблизости!
- Ну, так я вам скажу, что это он убил и зарыл мою собаку! Он воспользовался вашим отсутствием!
- О, mein Gott, mein Gott!.. Так собака подохла?