Шестое путешествие Гуккабака
Столько происшествий, столько опасностей, перенесенных мною, отбили у меня охоту от путешествий, и я твердо решил оставаться жить на суше. Но Франция во время моего отсутствия так изменилась, что мне опротивела своя родина. Все перевернулось вверх дном - дворяне, богачи, люди с талантом были или убиты, или жили в крайней бедности в других землях; низшие классы самовластно заняли их места и управляли землей.
Но что меня понудило снова пуститься в море, это беспрестанный набор рекрутов для составления войск республики. Я видел, что и мне недолго оставаться в покое, и из двух бед выбрал ту, которая казалась мне меньшей; по мне было лучше снова пуститься на опасности в море, чем быть убитым на земле. Я купил большой корабль и снарядил его для торгового путешествия в Лиму, что в Южной Америке. Так как английские корветы покрывали все моря, взял я на борт сорок человек и двенадцать пушек. Мы счастливо пробрались через пролив Гибралтар и стали править на мыс Горн, самую южную точку Америки. Во время путешествия не было с нами ничего особенно замечательного. Но когда уже земля была в виду, вдруг поднялась сильная буря, сорвала почти все паруса и принудила наконец идти под ветром, который и погнал нас на юго-восток.
Корабль очень пострадал от бури: открылась течь, и вода отовсюду стремилась в трюм. Наш запас, особенно хлеб, был или подмочен, или выброшен за борт; наше положение было довольно затруднительно. Так как мы не надеялись с тем, что оставалось еще у нас, добраться до Лимы, то и решились пристать к ближайшему острову, чтобы взять там воды и свежих припасов и потом снова попытаться обогнуть мыс.
Однако я не знал, куда нам править. Но по прошествии четырнадцати дней, в продолжение которых мы правили постоянно на восток, открыли мы землю, которую принял я за необитаемый остров Ново-Георгию. Но когда приблизились мы к нему, то ясно могли различать на нем людей в военных мундирах, выстроенных в порядке. Цвет мундиров никак не могли мы разглядеть в подзорные трубы, заметили только, что у них были желтые отвороты, почему и заключили, что это англичане, наши враги.
- Черт возьми! - подумал я. - Неужели эти хапуги заложили и здесь колонию?
Они были разделены на несколько групп, в каждой человек по двадцати. То стояли они неподвижно, то опять церемониальным маршем приближались к берегу, и все эти маневры производились с соблюдением удивительного порядка, а так как в руках у них не было мушкетов, то я заключил, что они просто учатся маршировке. Нигде не видно было ни домов, ни укреплений, и я решился приблизиться к земле, чтобы удобнее было наблюдать за их движениями. Не дойдя двух миль до острова, мы снова остановились; я взял в руку подзорную трубку, и представьте мое изумление, когда я увидел, что целый отряд бросился в море, показался из воды в виде морских птиц и расплылся во всех направлениях. Я стал думать, что это какой-нибудь очарованный остров, а так как золотой фонтан еще живо оставался в памяти моей, то я и велел поднять паруса, и остров скоро исчез из виду.
Я должен заметить Вашему Благополучию, что один англичанин, которому я рассказал это происшествие и который вел постоянно китовую ловлю, уверял меня, что это были действительно птицы, известные под именем патагонских пингвинов и которые уже не нас первых обманывали своей воинственной осанкой. Он сказал мне, что у них вместо крыльев род перепонок и что они на земле становятся прямо, подобно человеку, и всегда в ряд, что в этом положении они высотой от трех до четырех футов и что по сторонам шеи имеют по широкой желтой полосе. Справедливо ли это - не знаю, потому что эти господа, огибавшие мыс, думают, что им можно выдавать всякую ложь за истину, и готовы прострелить голову всякому, кто осмелится усомниться в истине слов их. В числе других причин, по которым я не терплю англичан, одна из главнейших та, что все они престрашные лгуны.
Теперь мы правили на юг и через три дня открыли другой маленький остров. На нем, по-видимому, несмотря на его малость, было много лесу. Жителей на нем не было видно. Я спустил бот и послал на нем старшего помощника на землю для рекогносцировки. Через час он вернулся с известием, что остров весь покрыт кокосовыми деревьями с обильными плодами и что он заметил на нем много диких свиней, но что нигде не видно следов обитаемости и нигде он не мог сыскать якорного места, потому что берег, подобно стене, выходит отвесно из моря. Мы пошли на него с подветренной стороны и заметили, что с одной стороны острова выдается в море почти на две мили коралловый риф. Мы снова спустили боты, и помощник, исследовав его, донес, что в нем есть хороший проход, через который корабль может достигнуть одной маленькой губы, где будет совершенно безопасен от ветров. К вечеру достигли мы якорного места и убрали паруса. На следующее утро я сошел на землю для точнейших исследований.
Мы нашли на острове несколько источников пресной воды, множество кокосовых и других деревьев и время от времени наталкивались на стадо диких свиней, которые, исключая птиц, были единственными обитателями острова. Радуясь, что могу сделать здесь новый запас, я убрал паруса, снял верхние мачты, одним словом, сделал все нужные приготовления к довольно долгому отдыху. После чего я послал на землю несколько человек для разбивки палаток и для ловли свиней. В продолжение дня все распоряжения были сделаны, и большая часть экипажа сошла на землю и ночевала в палатках. В три дня мы засолили несколько бочек свинины и собрали множество кокосовых орехов.
На четвертый день услышал я ропот: некоторые из моего экипажа клялись, что не останутся долее на острове, и требовали немедленного отбытия. Меня это чрезвычайно удивило, тем более, что они сами признались мне, что им очень нравится жизнь на острове, и я спросил их о причине этой перемены. Они отвечали, что это заколдованный остров, и когда я потребовал доказательств, они указали мне на ямы для соли, которые мы вырубили в скале на расстоянии одного фута от моря и которые были теперь на десять футов от моря. Признаюсь, что я сам, при виде этого, стал в тупик, потому что это явление было вовсе необъяснимо, однако, несмотря на это, я все-таки не имел охоты оставить остров, не сделав надлежащего запаса. Я сказал им, что, конечно, не могу объяснить столь редкого явления, но что все-таки, если не хотим умереть от голода, лучше было бы нам остаться, пока не соберем достаточного количества съестных припасов, и что, наконец, точно так же можно предполагать, что вода отступила, как и то, что отодвинулся остров. Последнее замечание, казалось, успокоило их. Сам я, конечно, знал, что оно несправедливо, потому что скалы невдалеке от берега были такой же высоты, как и прежде. Но экипаж не обратил на это внимания; я, разумеется, умолчал об этом. Они согласились со мной, что вода отступила. Мы пробыли еще четырнадцать дней, в продолжение которых этот чудный феномен повторялся, и наши соляные ямы с каждым днем все более и более отдалялись от моря. Наконец люди мои заметили, то скалы, торчавшие из моря, не поднимались, и ропот начался по-прежнему. Теперь я собрал довольно запаса и не противился их желанию оставить остров, я и сам при этом необыкновенном явлении был не совсем спокоен. Мы сняли палатки, перетаскали все на борт, подняли паруса и приготовились к отплытию.
Нечаянно обратил я внимание на шнурок лота и заметил, что он имел выгиб, велел поднять его и увидел, к удивлению, что вместо прежних пяти сажен глубины было теперь три. Мне пришло в голову, что остров, подобно прежде описанному, тоже плавучий и что он всегда находится на поверхности моря, но я не довольствовался одними догадками. Я продолжал погружать лот, вымеривать, и с ужасом заметил, что теперь в проливе, через который вошел корабль, он не сможет пройти даже и тогда, когда выкинем весь груз. Вскоре открыл я причину этого кажущегося чуда: когда я пошел далее по рифу, то увидел, что целые деревья и твердые массы кораллов выступали из воды, будучи до того на несколько сажен под водой. Я часто слышал, что в этих морях многие острова состоят из кораллов, но никогда не воображал, чтобы они росли с такой быстротой.
Вашему Благополучию, вероятно, известно, что все зоофиты, или животно-растения, составлены из маленьких существ, которые водятся под водой миллионами и так усердно работают, что появляются на поверхности моря. Так было и теперь, и мой корабль, по милости этих, едва заметных тварей, в продолжение трех недель был заперт со всех сторон, так что выбраться в море не было никакой надежды.
Я воротился на корабль и растолковал экипажу это кажущееся волшебство, и они остались убежденными моими выводами. Для них было довольно и того, что слова мои имели вид истины, и, по-видимому, они мало беспокоились о том, что должны были оставаться на острове, который доставлял им все нужное для жизни. Так как на корабле нам уже нечего было делать, то мы сошли снова на землю, разбили вторично палатки и Решились спокойно дожидаться, пока, может быть, какой-нибудь корабль освободит нас из заключения.
Через две недели корабль уже лежал на боку, а остров так быстро рос, что через два месяца около полу-мили его прежнего берега поднялись и были сухи. После дождей деревья так выросли, что корабль был окружен лесом, и верхушки мачт его едва были заметны из-за вершин деревьев. В продолжение некоторого времени экипаж казался совершенно довольным своим положением. В трюме у нас было много всяких припасов. Груз, который был на корабле, большей частью состоял из мануфактурных товаров, и так как остров доставлял нам в изобилии свежее мясо, рыбу и плоды, то и не имели мы ни в чем недостатка. Но матросы - самые непостоянные и беспокойные создания в мире; ей-ей, думаю, что и самый рай им скоро наскучит. По прошествии девяти месяцев нашего пребывания на острове, в продолжение которых они жили чуть ли не лучше, чем когда-либо, стали они ворчать и поговаривать, как бы им оставить остров. Так как мой груз был ценен, то и надеялся я, что какой-нибудь корабль, посетив остров, возьмет его к себе на борт. И потому я всячески старался уговорить их согласиться подождать еще немного времени, но они не слушали меня и стали делать приготовления: на подветренной стороне острова из материалов, которые давал им наш корабль, строить новое судно. Причина, почему избрали подветренную сторону, была та, что они заметили, что остров рос только с противоположной стороны. Они высекли уже углубление в скале и приступили к вытаскиванию из лесу брусьев и скоб с моего корабля, когда однажды вечером заметили мы большую флотилию лодок, которые шли прямо на нас. Так как я знал, что мы недалеко от Сандвичевых островов, то тотчас и заключил, что это оттуда, в чем не обманулся, потому что хотя наш остров был необитаем, но уже несколько лет существование его было известно островитянам, и они ехали сюда для сбора кокосовых орехов, что делали каждый год. Я советовал моим товарищам потихоньку убраться в лес, убрать палатки и все, что бы могло показать наше присутствие, но они были другого мнения и решительно не хотели слушать моих слов. Они думали, что гораздо легче отнять у островитян лодки и присвоить их себе, чем выстроить корабль, и, несмотря на мои просьбы, настаивали на своем решении.
Когда лодки приблизились, то мы насчитали их четырнадцать; все они были очень велики, и с помощью подзорной трубы мог я заметить, что в каждой из них было от пятидесяти до шестидесяти человек, включая женщин. Я заметил это людям моего экипажа и присовокупил, что если полагать хоть по десять женщин на лодку (самое большое число, какое можно было предполагать), то число мужчин должно простираться до семисот, число, сладить с которым нельзя было и думать. Но слова мои произвели совершенно противное предполагаемому действие. При мысли о женщинах они вздурились еще более прежнего и клялись, что перебьют всех мужчин, а потом с женщинами, пожалуй, готовы хоть навсегда остаться на острове. Они вооружились мушкетонами и спрятались за деревьями, боясь, чтобы островитяне, увидав их, не поворотили назад. Лодки прошли риф, и через несколько минут островитяне высыпали на землю, оставив в лодках одних женщин, потому что опасаться им было нечего: море было совершенно тихо.
Меры, принятые моими людьми, без сомнения, были очень основательны. Они дали островитянам дойти до самых палаток, которые теперь отстояли от берега более, чем на милю, после чего под прикрытием деревьев спустились к берегу, бросились в лодки; в каждую из них село по человеку с мушкетоном и достаточным количеством патронов, сделали залп и прикрепили ладьи к одной коралловой скале, отдаленной от острова. Крик женщин и отчаливание лодок привели мужчин в страх, и они поспешили к берегу, чтобы узнать причину. Когда они приблизились на полвыстрела, оставшиеся на земле двадцать пять матросов открыли огонь из своей засади и убили и ранили большое число дикарей. Те в беспорядке кинулись назад, но потом с ужасным криком бросились снова вперед. При втором залпе они опять отступили, унося с собой убитых и раненых. Тут дикари собрали совет, который кончился тем, что они разделились на два отряда, чтобы захватить неприятеля в лесу с двух сторон.
Между тем многие из женщин бросились в воду и поплыли к берегу, и люди, бывшие в лодках, были так заняты удерживанием остальных, что не могли вовсе помогать выстрелами товарищам на земле. Намерение дикарей заставило многих из нас задуматься. Я не принимал никакого участия в этом деле, но теперь, когда жизнь моя была в опасности, я решил содействовать им. Я посоветовал отступить к кораблю, который мог служить нам против дикарей достаточным прикрытием. Они последовали моему совету. Ползком добрались мы до корабля и взобрались на него по веревочным лестницам, которые висели по бокам. Мы подняли их и ожидали нападения. Спустя несколько минут появился один из отрядов островитян. Они увидели корабль, а на нем и нас, и с ужасным криком осыпали нас своими стрелами, на что мы отвечали залпом, от которого многие из них пали мертвые. Но они были чертовски храбры и продолжали нападения, хотя мы не скупились на выстрелы.
Тут показался другой отряд, и бой возобновился. Они делали усилия взобраться на корабль, но попытки их оставались без успеха. Когда стемнело, они отступили, взяв с собой убитых и раненых, число которых достигало двухсот. При отступлении мы послали им на прощанье два или три выстрела из больших пушек, сколько для того, чтобы спугнуть их, столько и для того, чтобы дать знать нашим товарищам в лодках, где мы находимся.
До самой ночи мы бдительно сторожили, но дикари больше не появлялись.
Я предложил попытаться соединиться с нашими в лодках и дать им знать несколькими пушечными выстрелами, чтобы некоторые из них, забрав с собой женщин, перешли на землю, потому что тогда дикари, без сомнения, уедут восвояси. Но никто не соглашался на столь опасный подвиг, и все говорили что если в руки дикарей попадется несколько лодок, то они, вероятно, постараются захватить и другие и одолеют находящихся в них людей. И потому этот план был отвергнут. Тут предложил я им, чтобы один из нас пробрался к берегу, вплавь добрался до лодок и принес бы четырнадцати человекам на них приказание собрать всех женщин в одну лодку, обойти ночью северную сторону острова, а остальные лодки оставить дикарям, чтобы они могли уехать с острова. Это предложение было одобрено, но охотника к исполнению его не находилось, а так как я сам предложил его, то и почел долгом для поддержания своей чести самому привести его в исполнение. Я взял мушкетон, несколько патронов и спустился по веревке. Когда я был уже на земле, то заметил, что кто-то крадется к кораблю. Я не мог хорошенько разглядеть, кто это был, и подполз под заднюю часть корабля, где было так темно, что увидать меня было невозможно. Когда я приблизился, то увидел, что это был дикарь со связкой хвороста на плечах. Он положил ее подле самого корабля и потом удалился. Тут я заметил, что сотни таких связок лежали вокруг корабля; дикари наносили все это, прикрываемые темнотой, потому что, хотя и светила луна, но корабль был совершенно окружен лесом, который и не пропускал света. Дикари намеревались поджечь корабль, и только я хотел известить товарищей об угрожающей им опасности, как снова появились из леса двое островитян и положили свои связки так близко, что почти коснулись меня.
Я принужден был оставить экипаж на произвол судьбы и пополз к кустарнику. Счастье мое, что я был так осторожен, потому что на том месте, куда я пополз, были дикари, занимавшиеся связыванием хвороста. Но трава была так высока и темнота так велика, что я решительно не мог различить ничего, хотя и слышал, как подле меня ломали ветви. Проходя мимо них, я стал делать то же, чтобы не быть замеченным, пока не миновал их; тут пустился я к берегу, туда, где должны были быть лодки. Я счастливо достиг берега и видел, что лодки все еще стоят привязанные к скале, но луна светила так ярко, что я не хотел выйти из леса, прежде чем не узнаю, нет ли на берегу дикарей. Прождав некоторое время подле ручья, вдруг я услышал стоны; взглянул по направлению, откуда раздавались они, и заметил человеческую фигуру, лежащую на земле. Я подошел к ней и мог ясно видеть, что то была одна из приплывших на остров женщин. Она была почти мертва. По присущему каждому человеку состраданию я сжалился над ее положением и встал перед ней на колени, чтобы увидеть, не могу ли что-нибудь для нее сделать. Она была почти нага, и когда я стал ощупывать ее тело, то заметил, что повыше колена она была ранена пулей из мушкетона и от боли и потери крови совершенно ослабела. Я разорвал свой шейный платок и рубашку и перевязал ее, принес в шляпе из ручья немного воды, влил несколько капель в рот и побрызгал на лицо. Она, казалось, пришла з себя, и я очень радовался, что могу быть ей полезен.
Так как до сих пор не видел я ни одного островитянина, то пошел к берегу, чтобы переплыть к лодкам, и только вышел из тьмы, как услышал с лодок два или три выстрела из мушкетонов. Вслед за тем раздалось еще несколько выстрелов и дикий вопль островитян, которые сотнями переплыли туда и захватили наших.
Бой был скоро кончен, дикари одолели, и вскоре все были на земле.
Я считал теперь своих погибшими, и не ошибся. За час перед рассветом островитяне подожгли хворост и в одно и то же время начали бешеное нападение. Пламя охватило весь корабль, и стрельба и крики продолжались целый час. Наконец все смолкло, и я полагал, что островитяне вышли победителями, что, как я узнал потом, и было в самом деле. Многие были убиты стрелами дикарей, другие погибли, бросаясь с борта на землю, остальные задохнулись в дыму.