Поцелуй скрепил новый договор супругов, так мило договорившихся отныне повиноваться друг другу.
Завтрак прошел весело.
Время от времени они переглядывались и, встречаясь глазами, улыбались тому, что сегодня же сбегут из Лиона.
И все же было заметно, что Олимпии это особенно не терпится.
Настал ее черед томиться предчувствиями.
XCIII. Предчувствия Олимпии и Баньера сбываются
Весь остаток дня Олимпия, женщина деятельная, употребила на то, чтобы помешать мыслям Баньера обратиться в небезопасную для ее тайны сторону.
Но когда наступил вечер, после обеда, который прошел так же весело, как и завтрак, им захотелось прогуляться. Олимпия, более не усматривая ничего неуместного в том, чтобы выйти на улицу вместе с Баньером, взяла его под руку, и они пошли бродить по наименее людным кварталам.
Погода была дивная: небо сияло свежестью и чистотой, а ветерок приносил земле столько же благоуханий, сколько земля посылала небесам.
Так прогуливаясь, одаривая друг друга сладостным бременем безоблачного счастья, они подошли к тем самым старинным воротам, что нам уже знакомы, ибо они находились по соседству с казармой, где Баньер провел два часа в мундире драгуна его величества, когда с помощью этого мундира Олимпия вырвала его из лап иезуитов.
Пока они любовались тяжелой полукруглой аркой этих ворот и двумя длинными рядами деревьев, между которыми Баньер тогда пронесся галопом, по парижскому тракту подкатил тяжело нагруженный экипаж, из которого доносились бормотанье, громкий храп, странные обрывки разговоров - обычные звуки в каретах такого рода, всегда создающие хриплое сопровождение конскому ржанию и брани кучеров.
Несколько прохожих, сбившись в кучу, приостановились, чтобы поглазеть на это всегда занимательное зрелище - на путешественников, приехавших или уезжающих.
Экипаж остановился.
Тотчас дверца распахнулась; путник, приказав снять свои пожитки с крытого верха экипажа и расплатившись с кучером, кинулся на шею своей жене, которая вместе с двумя детьми ждала его, всхлипывая от радости.
- А вы, господин аббат, - спросил кучер, обращаясь к другому, пока невидимому пассажиру, - вы разве не выйдете здесь?
- Почему здесь? - ответил ему голос из недр экипажа.
- Черт возьми! - сказал кучер. - Да потому, что отсюда к дому преподобных отцов-иезуитов ведет самая короткая дорога.
- А, ну, если так, - отозвался изнутри все тот же голос, - тогда я сойду, непременно сойду!
И некто в облачении аббата довольно ловко выпрыгнул из экипажа, подоткнув полы сутаны за пояс.
Тогда кучер с поклоном протянул ему тощий баул.
- Все оплачено, не так ли, мой друг? - спросил аббат.
- Да, сударь, мне пожаловаться не на что.
- Если не считать тех тридцати су, что я оставил вам на чай. Был бы я богаче, дал бы больше.
- Ах, господин аббат, - вздохнул кучер, снова забираясь на свое место, - хорошо, если бы все столько давали! Но, лошадушки!
И экипаж продолжил свой путь к Лиону.
Священнослужитель остался на месте со своими скудными пожитками в руках, несколько обескураженно озираясь вправо и влево в поисках дороги, которой он, видимо, не знал.
- Как странно! - сказала Олимпия. - С тех пор как Шанмеле нас соединил, обвенчал, одарил, я, как только увижу священника, не могу не вспомнить о нашем чудесном друге.
- Гм, однако! - пробормотал Баньер, обращая взгляд туда, куда смотрела Олимпия. - Действительно!
- Что?
- Это он!
- Кто "он"?
- Да Шанмеле.
- Шанмеле?!
- Собственной персоной, а доказательство тому я вам тотчас представлю. И Баньер, возвысив голос, произнес:
- Шанмеле!
- А? Что? - священник резко обернулся.
- Вот видите, это он!
- Господин де Шанмеле! - окликнула Олимпия.
- Мои друзья, мои добрые друзья! - вскричал аббат, простирая к ним руки.
- Возможно ли, что это в самом деле вы? - спросил Баньер, уже во второй раз обнимая его.
- Ну да, ну да, я, - радовался Шанмеле.
- Но какие счастливые обстоятельства привели вас в Лион? - полюбопытствовал Баньер.
- Уж не устремились ли вы, случаем, вслед за нами? - подхватила Олимпия.
- Э, нет, друзья мои, я сюда призван.
- И кто же вас призвал?
- Господа святые отцы.
- А почему они вас призвали?
- Ох, да потому, что я, кажется, немножко впал в немилость.
- Вы?
- Да, я.
- Послушайте, - предложила Олимпия, - отойдем в сторонку от этого сборища вояк, которые раскрыли глаза на нас, словно на диковинных зверей, и вы нам расскажете о своей беде, если это вправду беда.
- Да, отойдем, - согласился Шанмеле, - а то эти солдаты, и правда, разглядывают нас уж очень внимательно.
- Проклятье! - усмехнулся Баньер. - Они, может быть, удивляются, зачем это красивой женщине обнимать аббата, потому что доложу вам, господин де Шанмеле, Олимпия вас обнимала.
- И притом от всего сердца, - сказала Олимпия. - Однако вернемся к вашим неурядицам: в чем там дело?
- Видите ли, меня обвинили…
- В чем?
- В том, что я помог Баньеру бежать из Шарантона и пристроил его в театр.
- Но кто же вас обвинил?
- Черт возьми! Надзирающие братья нашего ордена.
- То есть его шпионы.
- Они называют их надзирающими.
- Хорошо, пусть так. И значит, мой дорогой друг, это из-за меня вам причиняют страдания, подвергают преследованиям?
- По-моему, на мне есть вина.
- Ну нет, ведь сбежал же я.
- Верно; да только проделали вы это, пожалуй, несколько остроумнее, чем пристало бы умалишенному.
- Потому что я вовсе не терял рассудка!
- Тоже верно, но надо полагать, для кого-то было удобно сделать из вас сумасшедшего.
- Ах, да, понимаю.
- Как бы то ни было, - продолжал Шанмеле, - после строгого внушения я получил приказ как можно скорее вернуться в свой коллегиум.
- В Лион?
- Нет, в Авиньон. Приказ по всей форме подписан отцом Мордоном.
- И вы остановились здесь?
- Мне здесь должны поставить отметку в моих бумагах.
- Как? В ваших бумагах? - рассмеялась Олимпия. - Разве вы солдат, чтобы маршировать по этапу?
- В ордене все устроено на военный манер; нам не платят, пока наши бумаги не подписаны; а уж без денег в дороге, - опрометчиво добавил Шанмеле, - пришлось бы туго!
- У вас нет денег?! - закричал Баньер. - Значит, вы нам отдали все, что имели?
- Да нет, вовсе нет! - засуетился Шанмеле, стыдясь, что у него вырвалась такая необдуманная фраза. - Я не говорю, что у меня больше не осталось денег. Вот еще! - он позвенел в кармане какими-то монетами. - К тому же речь совсем о другом.
- Вот уж нет, речь именно об этом! - упорствовал Баньер. - И раз уж вы попались к нам в руки, то сейчас пойдете с нами ужинать, а потом заночуете у нас.
- И мы, - подхватила Олимпия, - скажем вам, как людоед доброму человеку: "Грейся-грейся, малыш, эти дровишки - для тебя".
- Эх! Нельзя, - вздохнул Шанмеле.
- Почему?
- Да если в Лионском коллегиуме узнают, что я, вместо того чтобы немедля отметить свои бумаги, встречался с…
- … с комедиантами, - засмеялся Баньер.
- Нет. Впрочем, вы больше не комедианты: помните наш уговор. Я хотел сказать - с друзьями.
- Хорошо! И что вам тогда сделают?
- Что мне сделают?
- Об этом я и спросил.
- Возможно, отправят в известную вам залу размышлений, как только доберусь до Авиньона, или приговорят к какому-нибудь другому наказанию, еще похуже. Позвольте же мне вас обнять, друзья мои; затем я отправлюсь в коллегиум иезуитов, проведу эту ночь в дортуаре, сообразно правилам, а на рассвете продолжу свой путь в Авиньон.
- Бедный друг, - промолвил Баньер. - Неужели вы не видите, что эти люди сковали вас цепями более тяжкими, чем пристало носить человеку, который не принадлежит никому, кроме Господа?
- Я вижу мое вечное спасение в конце всех испытаний, - возразил Шанмеле. - Прощайте же, милые друзья. Но какая уйма военных!
- И правда, сколько же их! - удивилась Олимпия, глядя, как из казармы, словно муравьи из муравейника, выскакивают во множестве люди в мундирах, как они снуют взад и вперед и смотрят на них с любопытством.
- Я вас покидаю, - сказал Шанмеле. - Где вы остановились? Хочу завтра до отплытия судна заглянуть, чтобы сказать вам последнее прости.
- В "Черном петухе", на улице Вержетт, - отвечала Олимпия.
- Хорошо; так я иду.
- Но утром нас уже там не будет, - шепнул жене Баньер.
- Так и быть, останемся еще на одну ночь, - отвечала Олимпия, - нельзя же не проститься с этим чудесным человеком.
- Останемся, - согласился Баньер. - Ты же знаешь, я хочу того, чего хочешь ты.
И, повернувшись к Шанмеле, он сказал:
- Итак, договорились: до завтрашнего утра, не правда ли?
Шанмеле утвердительно кивнул и пошел своей дорогой. Баньер и Олимпия отошли в сторону, чтобы выбраться из толпы окруживших их вояк.
- Однако сколько драгунов! - проворчал Баньер.
- Смотри-ка, Шанмеле остановился, с кем-то беседует. И Баньер стал вглядываться, пытаясь что-то рассмотреть в сумерках, которые уже сгущались под нахмурившимся небом.
- С кем же это он говорит?
- Не могу разглядеть, - сказала Олимпия, которая между тем все разглядела как нельзя лучше.
- Похоже, он разговаривает с другим таким же аббатом, - продолжал Баньер.
- Действительно, это аббат, - пролепетала Олимпия, едва дыша.
- Они поглядывают в нашу сторону.
- Ты думаешь? - спросила Олимпия и встала так, чтобы заслонить от мужа двух священнослужителей, ведь ей казалось, что во втором аббате она узнает г-на д'Уарака.
- Ага! Шанмеле прощается со своим братом во Христе, - сказал Баньер.
- Слава тебе, Боже! - чуть слышно прошептала Олимпия.
И, взяв мужа за руку, она повлекла его в сторону города.
Она не ошиблась: Шанмеле действительно столкнулся с аббатом д'Уараком. Его сопровождала женщина, чье лицо скрывал капюшон плаща, но казалось, даже из-под капюшона она видит все очень ясно. Он спросил Шанмеле, с кем это он сейчас раскланялся.
Ничего не подозревая, тот ответил:
- Это господин и госпожа Баньер, мои друзья. После этого Шанмеле развернулся на каблуках и ушел.
- Вот видите, я не обозналась, - сказала д'Уараку особа, скрытая капюшоном. - Ах! Если я кого причесывала хотя бы разок…
- Хорошо, хорошо, - сказал д'Уарак. - Вот вам луидор.
- Благодарю, - промолвила женщина.
Затем, когда г-н д'Уарак в свою очередь развернулся на каблуках и направился в сторону, противоположную той, куда удалился Шанмеле, женщина пробормотала:
- А, прекрасная Олимпия! Ты меня прогнала? А, красавчик Баньер, ты меня побил? Ну, что ж, теперь вы увидите!
Уходя, она еще продолжала ворчать:
- Вот, черт возьми, славный двойной луидорчик! Дурой надо быть, чтобы предпочесть Баньера, который гол, как крыса, этому милашке-аббату, богатенькому, как золотой прииск; однако же, мы, женщины, если нас за душу заберет…
И она в свою очередь исчезла из виду, на ходу покачивая головой.
Баньер и его жена, как мы уже сказали, тем временем пошли дальше, но не успели они сделать и полусотни шагов, как увидели двух мужчин в форме драгунов, которые приближались к ним.
Другие солдаты, о чем говорилось выше, уже толкались неподалеку от Баньера и Олимпии, но никто не подходил настолько вплотную, как эти.
Баньер решил, что они хотят оскорбить Олимпию, бесцеремонно разглядывая ее в упор. Он гордо выпрямился, подперев бока руками, надвинув шляпу на глаза, и ждал, что будет дальше.
Олимпия пыталась увлечь мужа за собой, думая, что сейчас завяжется ссора, и умоляла его уйти.
- Черт возьми, господа! - первым взял слово Баньер. - Сказать по правде, я бы желал знать, что вам от нас надо, с какой стати вы так подозрительно смотрите на нас?
- Очень просто: смотрим, чтобы вас рассмотреть, - отвечал один из драгунов.
- Нахал!
И Баньер занес руку для удара.
- Спокойнее, сударь! - с насмешкой произнес второй драгун.
Потом, обращаясь к своему товарищу, он сказал:
- Это и впрямь он.
- Говорил же я тебе, что сразу его признал, еще раньше, чем этот аббат пришел на него доносить!
Олимпия задрожала, сама не понимая отчего.
- Ах ты черт! - возмутился Баньер. - Господа солдаты, вам все же пора бы объясниться!
- Вы господин Баньер, не так ли? - спросил драгун.
- Да, разумеется, я господин Баньер. И что дальше?
- Господин Баньер собственной персоной? - переспросил второй.
- Боже мой! - Баньер пожал плечами и попытался уйти, движением руки отодвинув солдата, загораживающего ему дорогу.
- Прошу прощения, - заявил тот, - но здесь неподалеку стоит майор, он бы хотел перекинуться с вами парой слов, господин Баньер.
Но майор уже и сам приближался в сопровождении нескольких офицеров; за офицерами следовали толпой солдаты, за солдатами - любопытные.
В мгновение ока Олимпия и ее муж оказались в кольце, которое все сжималось.
- Что ж, - спросил майор, - где этот молодчик?
- Вот он, - указал на Баньера один из драгунов.
- Вы уверены?
- Он сам признался, господин майор; к тому же у вас ведь есть его описание, сверьтесь с ним.
- Но в конце концов, что случилось? - закричала Олимпия. - Этот господин мой муж.
- Так вот, - с галантным видом отвечал майор, - дело в том, сударыня, что ваш муж дезертир. Только и всего.
- Ах! - вскрикнул Баньер, пораженный в самое сердце. Бедняга об этом вовсе забыл.
- Ах! - простонала Олимпия, леденея от ужаса.
- Да, да, да, - не успокаивался майор, - и этот красавчик еще украл у нас полное обмундирование, саблю и лошадь вместе со всей сбруей.
- Боже мой! Боже мой! - прошептал Баньер.
- А сверх того, - продолжал майор тем же тоном, - он продал лошадь, саблю и обмундирование, что составляет самое отвратительное преступление, за какое только может понести ответ воин, имеющий честь состоять на службе в войске его величества.
- Чтоб мне провалиться! Не будь аббата, мы бы его упустили, - заметил один из офицеров майорской свиты. - Ни черта бы я его не узнал, когда на нем этот черный камзол! А между тем именно я сажал его на лошадь…
- Вот же чертов аббат! - подхватил майор. - Похоже, он не из ваших друзей?
- Какой аббат? - прошептал Баньер, вконец оглушенный, уничтоженный.
- О, - прошептала Олимпия. - Мы погибли! Погибли!
- Ну, сударыня, - сказал майор, - время позднее, будем прощаться, да поживее.
- Прощаться? Мне? С кем? - вырвалось у Олимпии.
- Да с вашим мужем. Мы его арестуем.
- Вы арестуете Баньера? - закричала она, повиснув на шее у молодого человека.
- Ах, дьявольщина! Мы уж давно получили такой приказ, - отвечал майор. - Он выдавал себя в Шарантоне за помешанного, этот шутник! Черт возьми, да вы и точно рехнулись, мой друг, раз прилетели сюда, как мотылек, чтобы этак сгореть на наших свечах.
- Бедный малый! - проворчал один из драгунов, тронутый этой сценой - живым воплощением безутешной скорби. - Крошка-то и вправду любит его.
И он шумно вздохнул. Отзывчивое сердце под грубой корой…
Баньер почувствовал, как с двух сторон на плечи ему легли тяжелые лапы. Олимпия разжала кольцо обвивавших его рук и лишилась чувств.
Пленника тотчас отвели в казарму, в то время как сердобольные зеваки столпились вокруг этой несчастной женщины, чье сознание милосердный Господь на время пригасил, чтобы дать ей передышку в ее мучениях.
XCIV. Суд
Когда Олимпия пришла в себя, было уже совсем поздно; все разошлись, и только две женщины заботливо охраняли ее, прислонив спиной к скамье, стоявшей под деревом, и говорили ей что-то ласковое, ведь женщины друг друга понимают и умеют утешать в горе.
Она опомнилась, вскрикнула, стала спрашивать, где она, что сделали с Баньером.
Те женщины так и не поняли, что произошло; они рассказали, что якобы по приказу коменданта одни драгуны разгоняли толпу, а тем временем другие увели в казарму какого-то человека, одетого в черный бархатный камзол.
Олимпия чувствовала, что ее жизнь превращается в ужасную драму, что у Баньера, возможно, отнимут свободу, что бедного юношу, пожалуй, жестоко покарают, чтобы преподать урок другим или утолить чью-то злобу.
В коварном замысле аббата д'Уарака она разобралась быстро.
К кому обратиться? Где найти поддержку, как заручиться влиянием, нужным, чтобы начать переговоры?
Кто в этом городе мог бы бескорыстно протянуть несчастной женщине руку помощи?
Олимпия не колебалась. Она вспомнила, что говорил Шанмеле о своем посещении иезуитов, о своем намерении у них переночевать.
В Шанмеле - вот в ком она должна найти покровителя.
Она выпрямилась, поддерживаемая женщинами, которые выказывали ей тысячу знаков сочувствия, без промедления потребовала, чтобы ей указали дорогу к обители иезуитов, и ее туда проводили.
Шанмеле, исполнив все формальности, предписанные уставом ордена, только что получил позволение отужинать и устроиться на ночлег в маленькой келье.
Покончив со скудной трапезой, какую иезуиты предоставляют тем из подчиненных, кто не слишком угоден вышестоящим, он утешался в своих невзгодах, размышляя о сотворенном им добром деле, когда звон колокольчика (его шнур отчаянно дергала Олимпия) заставил его вздрогнуть.
Мысленно он был все еще так близок с только что покинутыми друзьями, что этот внезапный шум в его сознании без малейшего промедления связался с чем-то, исходившим от них.
Ему пришли сообщить, что какая-то женщина во что бы то ни стало хочет говорить с ним и исповедоваться.
Это был повод, которым Олимпия с характерным для нее присутствием духа решила воспользоваться, чтобы прорваться к Шанмеле.
Крайне изумленный, он бросился к ней со всех ног, и Олимпия, в слезах, чуть не в обмороке, упала в его объятия.
- О! - вскричала она. - Помогите!
- Да что случилось, дорогая госпожа Баньер?
- Они отняли его у меня!
- Кого?
- Моего мужа.
- Кто его у вас отнял?
- Драгуны.
"Уж не повредилась ли она умом?" - подумал Шанмеле и тут же, исходя из этого предположения, задал простой вопрос: где Баньер, не пришел ли он вместе с ней.
- Но я же вам говорю, - простонала она с мукой, - они меня с ним разлучили! В свое время он завербовался по моему совету, чтобы спастись от преследования официала; господин де Майи принял его в свой полк, но он оттуда сбежал, а теперь его нашли и опять схватили.
- О-хо-хо! - омрачился Шанмеле. - Дело серьезное.
- Боже мой!
- Не пугайтесь уж слишком: может статься, еще не все потеряно.
- Что же нужно делать?
- Но я, собственно, толком не знаю…
Он совсем растерялся, этот славный человек. Комедиантом он был, священником тоже, но солдатом не был никогда.
- Ну же, - настаивала Олимпия, - время не ждет!
- Ваша правда. Но как же быть? Объясните мне поподробнее, что случилось.