Герберт Линдсей, вернувшийся в комнату барона несколько минут назад, стоял в стороне и, скрестив на груди руки, мрачно молчал.
- Старый мой слуга, - сказал ему Фиц-Олвин, - не хочу, чтобы гнев заставил меня забыть, что мы живем рядом уже много лет и ты всегда был мне верен; ты два раза спас мне жизнь; так забудь и прости мне гнев и грубость, мой старый товарищ по оружию, забудь оскорбления и несправедливость и, если ты любишь свою дочь, как я свою, приложи все свое мужество и опыт и помоги мне вернуть домой этих заблудших овец… Ведь Мод наверняка бежала вместе с Кристабель.
- Увы, милорд, ее комната пуста, - ответил старик и зарыдал.
Такое искреннее горе должно было бы убедить барона в том, что старик Герберт не был соучастником бегства девушек, но этот дворянин имел свои странности и был не только гневлив, но еще и подозрителен, а потому свято верил: низший всегда обманывает высшего, крестьянин - сеньора, священник - прелата, солдат - офицера и так далее. А потому он решил поймать Герберта на слове и спросил его:
- А не ведет ли какой-нибудь из подземных ходов замка в Шервудский лес?
Барон прекрасно знал, что так оно и есть, но не знал, где именно находится выход; Герберт же и его дочь должны были это знать точно.
"О! - подумал барон, задав этот вопрос. - Если девица Мод провела мою дочь под землей, то я ей отплачу за это при солнечном свете".
Герберт был человек преданный и честный, как мы уже сказали, и полагал своим долгом помочь хозяину разыскать ею дочь, к тому же он сам не меньше барона был заинтересован и поимке беглянок, а потому поспешно ответил:
- Да, милорд, один подземный ход ведет в лес, и я знаю все его повороты.
- И Мод их тоже знает?
- Нет, милорд, не думаю.
- А кто еще, кроме тебя, знает эту тайну?
- Еще трое, милорд: Майкл Уолден, Гаспар Стейнкоф и Хэлберт.
- Хэлберт! - воскликнул барон в новом приступе бешенства. - Хэлберт! Это он и провел их! Эй! Факел мне, много факелов, обыщем подземелье!
Герберт был вознагражден за свою искренность; барон больше не подозревал его, расточал ему ласковые слова и клялся в признательности.
- Мужайтесь, хозяин, - говорил старик, пока готовили факелы и собирали отряд, - мужайтесь, Бог нам их вернет!
Отчаяние стариков было душераздирающим. Их разделяло все - происхождение, сословные предрассудки, образ жизни, но общее несчастье сблизило их, ибо в горе они были равны.
Барон и Герберт в сопровождении шестерых солдат прошли через часовню, не остановившись у тела Гаспара, и спустились в подземелье. Едва они там оказались, как до ушей Фиц-Олвина донесся слабый звук чьих-то голосов.
- Ага! - закричал он. - Мы их поймали! Вперед, Герберт, вперед!
Герберт шел во главе отряда.
- Милорд, - ответил старик, - голоса, которые мы слышим, доносятся не из хода, ведущего в лес.
- Не важно, это они, вперед, идем же!
В этом месте ход разветвлялся, и они пошли на звук голосов. Шум стал сильнее, послышались крики.
- Ага, хорошо, они зовут на помощь. Вот и мы, дети, вот и мы!
- Значит, они заблудились, - сказал Герберт.
- Тем лучше, - ответил барон, отцовская нежность которого опять уступила место неистовой жажде мести, - тем лучше!
Герберт, шедший на несколько шагов впереди отряда, остановился и прислушался.
- Милорд, клянусь вам, это кричат не беглецы, мы только потеряем время и собьемся с правильного пути, пойдя в ту сторону.
- Иди со мной! - вскричал баром, бросая на привратника гневный взгляд, поскольку он снова стал подозревать его в сговоре с беглецами. - Иди со мной, а вы все ждите нас здесь!
- Повинуюсь, милорд, - ответил Герберт. Старики пошли на крик; с каждой минутой голоса становились все отчетливее.
- Душой клянусь, - шептал Герберт, - хозяин мой обезумел. Неужто он думает, что, когда пытаются скрыться, так шумят? Люди эти орут изо всех сил и, ей-Богу, двигаются нам навстречу!
И не успел он договорить, как перед глазами изумленного барона предстали двое солдат.
- А вы откуда, нехристи?
- Мы преследовали вашего пленника Робин Гуда, - ответили несчастные: они падали с ног от усталости и страха. - Мы заблудились, милорд, - добавили они, - и уж было думали, что совсем пропали, но Провидение послало ваше высокочтимое сиятельство нам на помощь; мы вас издалека услышали и побежали вам навстречу, чтобы вам лишнего не идти.
Фиц-Олвин не знал, какого дьявола поминать, настолько он был разочарован, а тут еще один из солдат принялся ему рассказывать подробности побега Робин Гуда.
- Довольно, довольно, дуралеи! - воскликнул барон. - С тех пор как вы заблудились в подземелье - а хорошо было бы, чтобы вы тут с голоду сдохли, - вы какой-нибудь подозрительный шум здесь слышали?
- Совершенно ничего не слышали, милорд.
- Бежим, Герберт, бежим, надо наверстать упущенное время!
Но это время спасло беглецов; когда, четверть часа спустя, маленький отряд преследователей вышел в лес, не осталось никаких сомнений, что те воспользовались именно этой дорогой, - дверь подземелья, обычно запертая, была открыта настежь.
- Предчувствия меня не обманули! - воскликнул барон. - Солдаты, обыскать весь лес; тому, кто приведет в замок леди Кристабель и мерзавцев, которые ее насильно увели с собой, я обещаю сто золотых!
Барон в сопровождении одного только Герберта вернулся назад и пошел в свои покои, но, вместо того чтобы отдохнуть, в чем он очень нуждался, он натянул кольчугу, опоясался мечом и, потрясая копьем, на котором пестрел флажок цветов его дома, вскочил на коня и во главе двадцати верховых поскакал по дороге в Мансфилд-Вудхауз.
XIII
А действующие лица, которые уже не раз упоминались и этой истории, продолжали идти в это время по старому Шервудскому лесу.
Робин и Кристабель двигались к тому месту, где их должен был ждать сэр Аллан Клер, то есть в направлении, прямо противоположном тому, в каком скакал сержант Лэмбик, получивший приказ сжечь дом приемного отца Робина.
В сопровождении двадцати копейщиков барон, помолодевший от неотступного гнева, бросился на поиски дочери; оставим его скакать во весь опор по зеленым лесным дорогам и присоединимся к сэру Аллану Клеру, который с Маленьким Джоном, братом Туком, Красным Уиллом и шестью другими сыновьями сэра Гая Гэмвелла спешит в долину Робин Гуда, в то время как Мод и Хэлберт направляются к дому старого лесника.
Мод уже не такая бодрая, неутомимая, отважная и веселая, как прежде; она грустно пытается припомнить все приметы, которые ей указал Робин, чтобы не заблудиться среди тысячи сходящихся и расходящихся лесных тропинок, и, хотя кавалер ее смел и неустрашим, напоминает несчастную брошенную девушку и вздыхает, вздыхает после этой долгой дороги.
- Мы еще далеко от дома Гилберта? - спросила она.
- Нет, Мод, - весело отвечал Хэл, - я думаю, милях в шести.
- В шести милях!
- Мужайся, Мод, мужайся, - промолвил Хэлберт, - мы ведь стараемся ради леди Кристабель… Но посмотри туда: видишь всадника? Да, всадника, а с ним монаха и нескольких лесников? Это сэр Аллан и брат Тук. Привет вам, господа, нельзя было встретиться более кстати.
- А леди Кристабель и Робин где? - живо спросил сэр Аллан, узнав Мод.
- Они должны ждать вас в долине, - ответила Мод.
- Да хранит нас Бог! - воскликнул Аллан, после того как он заставил Мод рассказать во всех подробностях об их бегстве из замка. - Храбрый Робин, я всем ему обязан, он спас и мою возлюбленную и мою сестру!
- Мы шли вместе рассказать его отцу, почему он не явился домой, - сказал Хэл.
- А вы не можете теперь пойти один, братец Хэл? - спросила юношу Мод, сгоравшая от желания встретиться с Робином. - Моя хозяйка, должно быть, очень нуждается в моих услугах.
Аллан не имел ничего против предложения Мол, и нее снова двинулись в путь.
Брат Тук, сначала молча стоявший в сторонке, тут же подошел к девушке; он постарался быть любезным, улыбался, говорил не так резко, как обычно, был почти остроумен, но все усилия бедного монаха были приняты очень сдержанно.
Такая перемена в поведении Мод огорчила Тука и охладила весь его пыл; он снова отошел в сторону и двигался вперед, задумчиво поглядывая на девушку; та тоже пребывала в задумчивости.
А в нескольких шагах позади Тука шел еще один человек, по-видимому страстно желавший привлечь к себе взоры Мод; человек этот пытался привести себя в порядок, отряхивал рукава и полы куртки, прилаживал получше к шляпе перо цапли, которым она была украшена, приглаживал густые волосы - одним словом, занимался посреди леса тем невинным кокетством, к которому невольно прибегает любой делающий первые шаги влюбленный.
Этот человек был не кто иной, как наш старый знакомый Красный Уилл.
Мод воплощала его идеал красоты; он видел ее в первый раз, но она уже царила и в его мечтах, и в его сердце. Чуть выпуклый белый лоб, форму которого подчеркивали тонкие черные брови, черные глаза, затененные длинными шелковистыми ресницами, розовые бархатистые щеки, нос, как у античной статуи, рот, словно созданный для вздохов и слов любви, губы, в уголках которых таилась лукавая и нежная улыбка, подбородок с ямочкой, обещавший наслаждение, как росток семени обещает прекрасный цветок, лебединая линия шеи и плеч, гибкий стан, легкие движения и очаровательные ножки, ради которых стоило бы усыпать тропинки цветами, - такова была Мод, прекрасная дочь Герберта Линдсея.
Уильям был не настолько робок, чтобы удовольствоваться молчаливым восхищением; желание, чтобы девушка взглянула на него, заставило его вскоре подойти к ней поближе.
- Вы знаете Робин Гуда, барышня? - спросил Уилл.
- Да, сударь, - любезно ответила Мод.
Сам того не ведая, Уилл задел за чувствительную струну и заставил Мод обратить на него внимание.
- И он вам очень нравится?
Мод ничего не ответила, но щеки ее покраснели. Поистине, Уилл был новичком в делах любви, иначе бы он не стал вот так, без всякого стеснения, спрашивать женщину о ее сердечных тайнах; он действовал как слепой, смело идущий по краю пропасти, ибо он ее не пилит; сколько людей нот так же храбры по неведению!
- Я так люблю Робин Гуда, - снопа заговорил он, - что рассердился бы на вас, если бы он нам не нравился.
- Будьте спокойны, сударь, я признаю, что он очаровательный юноша. Вы его, конечно, давно знаете?
- Мы друзья детства, и я скорее готов правую руку отдать, чем потерять его дружбу: это если говорить о сердечной привязанности. А что касается уважения, так я Робина ценю за то, что во всем графстве нет равного ему стрелка из лука; характер же у него прямой, как его стрелы, он храбр, мягок, а скромность его может сравниться только с его храбростью и мягкостью; с ним я не побоялся бы встать против всего мира.
- Какие горячие похвалы, сударь! Вы уж слишком высоко его ставите!
- Они так же справедливы, мои похвалы, как то, что меня зовут Уильям Гэмвелл и я честный малый; я говорю правду, барышня, чистую правду.
- Мод, как вы думаете, - спросил Аллан, - барон уже обнаружил бегство леди Кристабель?
- Да, сэр рыцарь, потому что его светлость как раз сегодня утром собирался отправиться с миледи в Лондон.
- Тише! Тише! - произнес подбежавший к ним Маленький Джон: он шел впереди всех и разведывал путь. - Спрячьтесь здесь в чаще; я слышу, что скачет конный отряд; если эти люди нас обнаружат, мы внезапно нападем на них; наш боевой клич - имя Робин Гуда… быстро прячьтесь, - добавил он, сам скрываясь за стволом дерева.
И тут же показался всадник на лошади, которая неслась с фантастической скоростью, легко перепрыгивая через все препятствия - рвы, поваленные деревья, кусты и изгороди; за всадником, сидевшим на обезумевшей лошади как-то странно, - скорее на корточках, чем верхом, - едва поспевали еще четверо верховых; шляпу всадник потерял, его длинные растрепанные волосы развевались по ветру, придавая лицу, дышавшему ужасом, какой-то страшный, дьявольский вид; он пронесся совсем рядом с зарослями, где притаился маленький отряд, и Маленький Джон заметил, что в крупе лошади торчит стрела, напоминая веху землемера.
Всадник в сопровождении своих четырех спутников вскоре скрылся в чаще леса.
- Да хранит нас Небо! - воскликнула Мод. - Это барон!
- Это барон! - повторили Аллан и Хэлберт.
- Если я не ошибаюсь, - добавил Уилл, - стрела, которая торчит в крупе лошади, словно руль, вылетела из лука Робин Гуда. А вы что скажете, братец Маленький Джон?
- Я того же мнения, Уилл, и из этого делаю вывод, что Робин и молодая дама в опасности. Робин слишком осторожен, чтобы тратить стрелы, когда его к тому не принуждают; ускорим шаг.
Читателю будет небесполезно узнать, почему высокородный Фиц-Олвин, будучи отличным наездником, оказался в столь плачевном положении.
Поскакав в лес, барон приказал своему лучшему ездоку посмотреть, что делается на дороге из Ноттингема в Мансфилд-Вудхауз, и на одном из перекрестков встретиться с ним и доложить обстановку; мы знаем, что случилось с этим ездоком: Робин оставил его пешим; случай привел Робина и леди Кристабель как раз на этот перекресток, где было назначено свидание, - они подошли с одной стороны, а барон с другой. Беглецам посчастливилось скрыться в чаше прежде чем их заметили, а барон со своими четырьмя конюшими остался на бугре посреди перекрестка ждать возвращения разведчика.
- Пошарьте вокруг: двое в одной стороне и двое в другой, - приказал барон.
"Мы погибли, - подумал Робин. - Что делать? Как убежать? Если мы выйдем из леса, всадники в два счета нас догонят, а если начнем продираться сквозь кусты, шум привлечет внимание этих ищеек. Что же делать?"
Размышляя таким образом, Робин натянул тетиву и вынул из колчана стрелу с самым острым железным наконечником. Как ни была испугана Кристабель, она заметила эти приготовления; дочерняя любовь одержала в ней верх над желанием соединиться с Алланом, и она стала умолять юношу пощадить ее отца.
Робин улыбнулся и кивнул в знак согласия головой.
Он хотел сказать этим: "Я его пощажу". А улыбка означала: "Вспомните, как я спешил всадника".
Солдаты тщательно обыскивали опушку леса, но и сто золотых, обещанных за поимку беглецов, нюха им не прибавили. Тем не менее, положение Робина и Кристабель становилось все более и более опасным, поскольку солдаты, шедшие попарно навстречу друг другу по опушке, все равно должны были бы их обнаружить.
Тем временем старый Фиц-Олвин, стоявший посередине перекрестка, как конный часовой на высоте, господствующей над вражеским лагерем, репетировал уничтожающую проповедь, рассчитывая произнести ее перед своей дочерью, когда она вернется под отчий кров. Барон также изобретал изощренные пытки для Робина, Мод и Хэла и прикидывал с точностью до дюйма высоту виселицы, на которой он повесит Аллана; этот превосходный дворянин уже представлял себе последние содрогания тела похитителя своей дочери и размышлял, сможет ли он оставить труп разлагаться на веревке все то время, пока должен был длиться медовый месяц; он даже улыбался при мысли о том, что на будущий год стараниями сэра Тристрама Голдсборо он уже будет дедушкой.
Но вдруг, посреди этих сладостных мечтаний, лошадь барона становится на дыбы, начинает припадать то на одну, то на другую ногу, по спине ее пробегает дрожь, она лягается и яростно пытается сбросить своего седока; старый иояка держится в седле и старается удержать коня на месте, укротив его, как он некогда укрощал необузданных арабских скакунов. Но все напрасно: человек и животное перестали понимать друг друга; Фиц-Олвин крепко сидит в седле, а в крупе лошади накрепко засела стрела, и тут животное закусывает удила, как барон в своих мечтах, и мчится по лесу не разбирая дороги; эта беспорядочная, безумная, фантастическая скачка выносит барона к Аллану Клеру и влечет неведомо куда. Четверо конюших бросились на помощь своему хозяину, а меткий лучник, схватив свою спутницу за руку, быстро проскочил перекресток.
Что же сталось с бароном? Говоря по правде, мы бы даже не осмелились рассказать о событии, положившем конец этой скачке с препятствиями, настолько оно невероятно и чудесно, но хроники того времени единогласно утверждают, что все произошло именно так. Вот как это было.
Конюшие вскоре потеряли барона из виду, и, может быть, он бы так проскакал через всю Англию до самого океана, если бы конь не споткнулся об обломок дерева, валявшийся под дубом.
Наш барон не потерял присутствия духа; он попытался избежать падения, которое могло бы стать смертельным, и, бросив поводья, схватился обеими руками за ветвь дуба, к счастью росшую довольно низко; одновременно он старался удержать лошадь, сжимая коленями ее бока, но лошадь перевернулась через голову, так что Фиц-Олвин вылетел из седла и повис на дереве, а конь, лишившийся всадника, налегке понесся снова.