Мадам слегка покраснела и ничего не сказала в ответ. Она позвала свою горничную-англичанку, наиболее посвященную в ее сердечные дела, и велела принести накидку, а также приказала набросить другую накидку на мой наряд, уже слегка измятый после прогулки; указывая на обширный парк и лес, простиравшиеся перед нами, г-жа Генриетта сказала:
- Пойдемте, герцогиня, это будет прелестно. Мэри, - прибавила она, - закройся на ключ и не открывай никому, кроме нас. Если сюда придет Месье, притворись, что ничего не слышишь, пусть он стучит; его терпения хватит ненадолго, и он уйдет. Для всех остальных, даже для королев, я сплю.
Мадам вышла из комнаты, смеясь, словно ребенок; она тщательно закуталась в накидку и полагала, что ее невозможно узнать; в случае неожиданной встречи она собиралась выдать себя за служанку, спешащую на свидание. Наши очень широкие и очень простенькие головные уборы, принадлежавшие Мэри, могли ввести в заблуждение лишь на первый взгляд, и то если не обращать внимания на обувь и шитье на платье. Мы никого не встретили на лестнице, что было истинным подарком судьбы, и добрались до парка без происшествий. Принцесса резвилась как девочка, смеясь от радости. Она хотела заставить меня бегать вместе с ней, но я очень боялась, что нас увидят, и поспешила как можно быстрее увести ее под полог леса. Внезапно она успокоилась.
- Герцогиня, - сказала она, - и все же я пришла сюда не для того, чтобы плясать.
- Я об этом догадываюсь, сударыня, вопреки очевидности. Ведь в этом дивном месте есть чем полюбоваться, и луна сегодня вечером светит так ярко!
- Дивные места и луна нам не помешают, но давайте лучше поговорим.
- Сколько будет угодно вашей светлости.
- Скажите, госпожа де Валантинуа, только откровенно, вы меня любите?
- Я считаю этот вопрос излишним, сударыня. До того как стать госпожой де Валантинуа, я была мадемуазель де Грамон, и принцессе Генриетте Английской было угодно называть меня своей сестрой и подругой.
- С возрастом люди порой меняются.
- Разве я давала вам повод так думать?
- Нет, я не могу этого сказать, но в моем положении всегда следует опасаться обмана.
- Сударыня, я ничего не прошу у ее королевского высочества, она сама изволит…
- В таком случае, я вам верю, и мы сейчас дадим друг другу одно обещание.
- Какое? Я заранее согласна.
- Полное, безусловное доверие. Я скажу вам все, и вы ничего не станете от меня скрывать.
- Я клянусь.
- Мы начнем теперь, прямо сейчас. Для того, чтобы вас ободрить, я расскажу вам то, о чем вы и сами бы мне рассказали, а затем открою вам свое сердце. После этого мы отлично поладим. Признайтесь, что вы любите господина де Пюигийема, госпожа герцогиня.
Я и не думала это скрывать: для меня это было столь естественно, эта истина настолько укоренилась в моей жизни, что я просто ответила:
- Да, сударыня.
- Маршал и господин де Гиш знают об этой любви?
- Маршал, разумеется; что касается моего брата, он никогда мне об этом не говорил, но, должно быть, тоже знает.
- А господин герцог де Валантинуа?
- Упаси Боже, сударыня! Он об этом не догадывается.
- Тем лучше. Теперь скажите еще: господин де Пюигийем честолюбив, хочет ли он понравиться королю?
- Больше всего на свете, сударыня.
- Я беру это на себя. Король полюбит графа, и тот станет фаворитом его величества прежде, чем закончится нынешнее путешествие, - можете передать это от меня вашему кузену. Но пусть он пока об этом ничего не говорит; пусть пройдет какое-то время, не привлекайте внимания завистников.
- Как милостива ко мне ваша светлость!
- Именно к вам, моя красавица, ведь господин де Пюигийем мне совсем не нравится. Он некрасив - простите меня за то, что я отзываюсь о нем дурно; он недобр, и в его взгляде всегда назревает гроза, что напоминает отдаленный гром, - словом, этот коротышка отнюдь не в моем вкусе, и я полагаю, что вы недолго будете им довольны.
- Увы, сударыня, это вполне возможно.
- На вашем месте я бы скорее полюбила Шарни, я бы скорее полюбила шевалье Дюплесси, я бы скорее полюбила… да, я бы скорее полюбила… самого Месье.
- Ах, сударыня, однако, что касается Месье… мне кажется, что…
- Что я совсем его не люблю, не так ли? Поэтому я и говорю вам: на вашем месте, не на моем, ибо я не люблю Месье, это так, но Месье тоже меня нисколько не любит - стало быть, мы с ним в расчете, зато он любит вас!..
- Быть может, Месье полагает, что он удостоил меня своей любви, это возможно; я же уверена, что он ошибается.
- Вероятно, вы правы.
- Месье слишком похож на женщину; его склонности ничем не отличаются от наших, поэтому он неспособен влюбиться. Вот что привлекает его в той, кого он называет своей возлюбленной: наряды, которые можно мять, драгоценности, которые можно на нее вешать, венецианские кружева, которые можно трогать, и парчовые оборки, к которым можно прикоснуться мимоходом. Самая прекрасная женщина на свете, не будучи нарядно одетой, показалась бы ему дурой, в то время как дура станет для него прекраснейшей женщиной на свете, если только она следит за модой, носит жемчуг, ленты и атласные туалеты.
- Я уверена в этом, как и вы; и что же, герцогиня, разве вы стали бы меня осуждать за то, что я не выношу подобного мужчину?
- Я не имею на то ни права, ни желания.
- Разве вы стали бы меня осуждать?.. Но надо двигаться дальше. Следует выполнить взятое на себя обязательство и поделиться с вами своими мыслями. Это будет для меня нетрудно - вы так умны! Лишь бы вы были чистосердечны.
- Сударыня, только одна просьба: я умоляю ваше королевское высочество ни во что меня не посвящать.
- Мне это будет еще неприятнее, чем вам, но я испытываю слишком сильную потребность выговориться.
III
- Я слушаю, сударыня.
- Прежде всего знайте, что королева-мать испытывает ко мне ревность.
- Королева-мать?
- Да, именно она. Сегодня утром она прислала ко мне аббата де Монтегю с поручением сделать мне строгое внушение.
- Почему?
- С тех пор как я здесь, король не отходит от меня ни на шаг, король не навещает больше ее величество; король ездит со мной на охоту, на реку и находит удовольствие только в моем обществе; я похитила его даже у молодой королевы, чья беременность не позволяет ей проводить с нами время, и он совершенно спокойно оставляет ее дома.
- Это правда.
- Королева-мать больна, она святоша, она избегает увеселений и хотела бы, чтобы у ее царственного сына были такие же воззрения. Король же весьма далек от них - он, напротив, не помышляет ни о чем, кроме развлечений, да о том, как бы сделать свой двор самым блестящим на свете. Королева-мать чувствует себя заброшенной в своей молельне, а молодая королева - со своими горничными-испанками. Такое не устраивает их обеих.
- Я это понимаю.
- Моя свекровь полагает, что если она будет держать меня возле себя, то удержит там же и короля, что если она склонит меня оставаться под ее опекой, то король и Месье будут вести себя сходным образом. Смерть господина кардинала сделала жизнь моей свекрови чрезвычайно печальной, она любила этого итальянца больше, чем следовало, вы с этим согласны?
Я вспомнила бедного Филиппа, то, что мне довелось увидеть в детстве, и мне показалось, что Мадам права, но я не стала об этом говорить, невзирая на то, о чем мы условились.
- Господин Мазарини был очень красив во времена покойного короля, - отвечала я, - по крайней мере, меня уверял в этом отец.
- Как бы то ни было, сегодня утром ко мне явился аббат де Монтегю со своим известным вам слащавым видом. Дорогая моя, он начал мне разъяснять, что мы с королем слишком молоды, чтобы разъезжать повсюду вместе, в сопровождении одних лишь сумасбродных юнцов, которые порой не решаются к нам приближаться из почтения; таким образом, это свидания наедине, но на виду у всех. Это якобы может вызвать у Месье подозрения, а сплетники примутся злословить. Единственный способ не допустить того и другого - держаться как можно ближе к королеве-матери, не покидать ее ни на миг и довольствоваться серьезными развлечениями, на которые обрекает нас наше положение. В таком случае двор вновь обрел бы подобающее ему величие, а мы с королем превратились бы в само совершенство. - И что же вы ответили на это, ваша светлость?
- Я ответила без всяких уверток, что мучилась с самого детства, что мне надоело сносить скуку и принуждение, от которых я страдала у своей матери-королевы, и я не потерплю над собой подобной власти теперь, когда я вправе избежать этого. Я прибавила, что слишком дорожу королевскими милостями, чтобы от них отказаться, и не допущу, чтобы меня их лишили. За исключением этого, я заверила ее величество в своей почтительной преданности и покорности. Я не в силах забыть Лувр, времена Фронды, болезнь, которую подхватила тогда из-за нужды, а также то, как сноха Генриха Четвертого и ее любовник третировали его дочь и внучку. Поверьте, милая герцогиня, люди моего звания не забывают такого.
- Право, я верю в это, сударыня. И что же теперь рассчитывает предпринять ваше королевское высочество? Королева, должно быть, в ярости.
- Она еще больше разгневается. Не ревнуйте и не обращайте внимания на то, что я собираюсь подружиться с графиней Суасонской - меня попросил об этом король, и я делаю это только ради того, чтобы ему угодить, ибо эта женщина мне противна. Но молодая королева считает графиню своей соперницей, и поэтому, а также по другим причинам, королева-мать питает к ней неприязнь. Что до меня, то я знаю, как вести себя в подобном случае с его величеством, и мне известны мотивы его сближения с графиней. Любовь тут ни при чем, по крайней мере со стороны короля, поскольку за графиню я не могла бы поручиться. Я не поручусь также, что вместо короля она не станет домогаться Месье. Этого уже следует остерегаться вам, герцогиня.
Мы засмеялись. Между тем, в разгар этого веселья, я дерзнула обратиться к принцессе с весьма любопытным вопросом, следуя примеру, который она мне подала.
- Соблаговолит ли Мадам ответить мне так, как это сделала я?
- Столь же откровенно. Говорите.
- Правда ли, что король… право, я очень неделикатна, правда ли, что король любит Мадам не как… жену Месье, а иначе?..
- Гм-гм! - воскликнула она, с лукавой улыбкой качая своей хорошенькой головкой. - Может быть.
- Правда ли, что Мадам… считает его величество самым учтивым, самым красивым мужчиной двора, каким он и является в действительности?
- Ах, герцогиня, мне крайне затруднительно вам ответить. Я очень рада, что вы задали этот вопрос, так как он даст мне повод разобраться в своих чувствах. Мы сделаем это вместе, не так ли? Вы мне все проясните. В самом деле, король - самый учтивый и самый красивый мужчина в своем королевстве, я это вижу и сознаю, но, главное, король обладает одним несомненным достоинством в моих глазах: он король, и к тому же это тот самый человек, который так сильно меня презирал, тот, кто отказался танцевать со мной на свадьбе польского короля, перед лицом шведской королевы, из-за того, что в его глазах я была слишком некрасивой. Именно он заявил во всеуслышание, что скорее предпочел бы дать угаснуть своему роду, нежели женился бы на нищей принцессе-дурнушке вроде меня; именно он поднимал на смех Месье, видя, как тот спешит заполучить мою руку, и прозвал меня долиной Иосафата; и именно этот человек сегодня обращается ко мне с мольбами. Он у моих ног, он меня любит, он все бросил ради меня, он называет себя слепцом, а меня самой восхитительной женщиной в мире; от меня зависят его счастье и жизнь. Что вы об этом думаете, герцогиня? Разве это не сладостная месть, которую можно смаковать? Неужели вы полагаете, что следует поскорее простить этого человека и сделать его моим господином вдвойне, в то время как на самом деле этот господин - мой раб? Разве чувство, которое питает удовлетворенная гордость, можно считать любовью? Вы же любите Пюигийема, знакомо ли вам это? Движет ли вами только жажда победы? Словом, неужели вы думаете, что я люблю короля?
- Во всяком случае, по-моему, это нечто вроде своеобразной привязанности.
- Я вовсе не желаю находиться в каком-либо другом положении по отношению к королю по сравнению с нынешним, но я также не хочу, чтобы у него были любовницы. Вся власть принадлежит мне, и я не собираюсь ни с кем ее делить. Мне кажется, что я возненавидела бы всякую женщину, посмевшую бы оспаривать у меня его приязнь. Я невестка его величества, первая дама Франции после королевы и первая придворная дама, стоящая впереди нее. Любовница отняла бы у меня все это; любовница прибрала бы к рукам этого гордеца, который меня презирал и которого я держу сегодня у своих ног; я не допущу, чтобы у него была любовница.
- Значит, у вас отныне не будет ни мужа, ни любовника, раз вы собираетесь всему оказывать противодействие?
- Да.
- Ах! Я знаю одного человека, который умрет от горя..
- Кто же это?
- Надо ли это говорить?
- Да, да, скажите.
- Мой бедный брат, - сказала я со вздохом.
- Граф де Гиш? Мадам сильно покраснела.
- Он уже и так наполовину покойник, что же с ним станет?
- Несомненно, граф де Гиш - приятный человек; он самый элегантный, самый смелый и самый красивый из дворян, но, но… сударыня, вы ошибаетесь: граф де Гиш меня не любит! В тоне Мадам слышалась величайшая досада, и это вселило в меня надежду.
- Как это граф де Гиш вас не любит, сударыня?
- Он любил госпожу де Шале, а теперь он любит Лавальер; это ли тропинка к моему сердцу, по-вашему? И если человек метит так высоко, находит ли он удовольствие в том, чтобы смотреть так низко?
- Мадемуазель де Лавальер - девица, о которой не стоит говорить, сударыня; она находится возле вашей светлости, потому что вы взяли ее по своей доброте. Безвестная, неприметная, из всех придворных особ она меньше всех способна внушить опасение. С вами нельзя об этом говорить, и все же кто-то должен сказать: не на шутку влюбленный мужчина выбирает именно эту девицу, самую ничтожную простушку из всех, и вы по-прежнему не верите в его чувство, вы даже не допускаете такой возможности! Ах, сударыня!
- Вы, случайно, не считаете, что я ревную вашего брата? - перебила Мадам с высокомерием, которое она порой на себя напускала.
- Почему бы и нет, сударыня? - отвечала я почти в том же духе. - Ревновали же вы Бекингема!
- Я никогда ничего не принимала от кого бы то ни было, не давая что-либо взамен.
Мадам хорошо меня знала и потому больше ничего не сказала. Мы молча прогуливались еще с четверть часа. Наконец, принцесса нарушила тишину:
- Герцогиня, вы на меня не сердитесь?
- Сударыня…
- Послушайте, дело в том, что ваш брат меня раздражает своими бесконечными речами, обращенными к этой маленькой дурочке. Она смотрит на него распахнутыми от удивления глазами и ничего ему не отвечает. Как он может находиться рядом с ней? Какое удовольствие он в этом находит? По-дружески посоветуйте ему оставить ее в покое.
- Я непременно это сделаю.
Во время часовой беседы я узнала Мадам лучше, чем за все минувшие годы нашей дружбы. Я дала себе слово рассказать все брату и направить его по верному пути. В принцессе было больше гордости, нежели любви, больше кокетства, нежели увлечения. Она хотела единоличной власти; сопротивление и соперничество возбуждали ее и придавали тому, что ей не желали давать, больше ценности в ее глазах. Малышку Лавальер следовало использовать для того, чтобы завоевать Мадам; Гиш должен был это понимать, либо он был глупцом.
- Итак, герцогиня, подведем итог: что вы мне посоветуете? Останется ли король со мной? Если я смирюсь с графиней Суасонской, единственной возможной соперницей, смогу ли я наверняка убрать ее со своего пути?
- Если ваше королевское высочество любит его величество только как деверя…
- Нет, нет!
- Стало быть, как любовника?
- Ничуть не бывало.
- Как же тогда?
- Я уже вам сказала: это месть.
- Она вам нравится?
- Ах, еще бы она мне не нравилась!
- Что ж, в таком случае растяните ее как можно дольше. Я могу дать вам лишь этот совет.
- Я так и сделаю. Что касается графа…
- Сударыня, мой брат узнает правду, и я надеюсь, что у него хватит духу ее услышать.
- Полно, полно, дорогая моя, он быстро утешится.
- Я приложу все силы, сударыня.
- Нам пора возвращаться, - произнесла принцесса с досадой, - я устала и хочу спать. Давайте выберем самый короткий путь.
- Как будет угодно Мадам.
Она снова приняла обиженный вид. Мне хотелось рассмеяться, и я думала про себя, насколько король изменил бы к г-же Генриетте свое отношение, если бы услышал ее слова. Мое мнение таково: король нравился принцессе, хотя она в этом не признавалась; я до сих пор полагаю, что он ухаживал за ней, но не испытывал к ней страстного чувства. Он считал свою невестку такой, какой она была на самом деле: самой пленительной из окружавших его женщин, но сердце короля отнюдь ей не принадлежало. Словом, и он и она были чрезвычайно милы и от природы наделены кокетством; они виделись ежедневно посреди увеселений и забав, и всем показалось, что они испытывают друг к другу влечение, предшествующее большой любви. Ничего подобного не было, и лишь одна я об этом знала. Королева-мать была уверена в обратном и чахла от этого, сидя в своем кресле; Мадам никогда не боялась никого, кроме короля, и отчасти Месье, когда он препятствовал ее развлечениям.
Когда мы вернулись, было очень поздно. Мы встретили немало людей, но нас не узнали. Кто же ожидал увидеть нас здесь в такое время? Принцесса не сказала мне ни слова до тех пор, пока не настала пора расстаться. Мэри открыла дверь по условному сигналу. Я сделала Мадам реверанс и ушла; она окликнула меня.
- Не забудьте о своих обещаниях, сударыня, - сказала она с улыбкой.
- Ни за что не забуду.
- Хорошо, посмотрим. Приходите ко мне в два часа, мы пообедаем вдвоем. Месье уйдет к своей матери.
- Разве ваше королевское высочество не будет сопровождать его величество?
- Нет, - прошептала она мне на самое ухо, - я хочу проверить, сможет ли он обойтись без меня.
После этих слов Мадам быстро прошла к себе, а я вернулась в свою комнату. Дверь мне открыла Блондо; она была охвачена сильным волнением.
- Ах, сударыня! - вскричала девушка. - Я не знаю, что сейчас произойдет, но вас дожидается Месье.
- Месье! В такое время? Что ему нужно?
- Не знаю. Он в бешенстве.
- Почему?
- Потому что госпожи герцогини нет дома. Он утверждает, что у нее свидание с господином графом де Шарни.
- Хорошо, я с ним поговорю. Я хотела пройти, но она сказала:
- Это еще не все.
- Что еще стряслось?
- Господин герцог вернулся, он ждет вас в своей комнате.