- Сеньора, еще раз приношу вам свои извинения и желаю вам спокойной ночи, - сказал Китиньо, кланяясь молодой вдове.
После этого он удалился со своими подчиненными, сопровождаемый доном Мигелем, который хотел посмотреть, как подполковник будет садиться на коня.
Донья Эрмоса все еще неподвижно стояла около стола, когда дон Мигель, проводив подполковника, вернулся в гостиную, хохоча как сумасшедший, и обнял ее.
- Прости мне, дорогая Эрмоса, ту политическую ересь, которую я вынужден произносить на каждом шагу в этой всеобщей комедии, где я играю одну из самых незаурядных ролей. Бедные люди, они владеют грубой силой, а я умом, которым и пользуюсь! Вот они и одурачены и находятся почти в состоянии анархии, так как Китиньо не будет больше придавать значения сообщениям доньи Марии-Хосефы, а старая злодейка, в свою очередь, будет злиться на него.
- Где находится Луис?
- В безопасности.
- Но они пойдут к нему?
- Вероятно, пойдут.
- У него есть необходимые бумаги?
- Нет.
- Ну, а мы с тобой в каком положении?
- В плохом.
- В плохом?
- В очень плохом с этого вечера. К несчастью, мы ничего не можем сделать. Надо выжидать событий и в них самих искать средств избежать угрожающих нам опасностей.
- Когда же, наконец, я увижу Луиса?
- Через несколько дней!
- Как через несколько дней! Ведь было условлено, что мы увидимся завтра утром.
- Это правда, но в условие не входило то, что Китиньо посетит нас сегодня ночью.
- Ну, если он не приедет сюда, то я отправлюсь к нему!
- Великолепно. Я не могу тебе ничего обещать и не могу отказать ни в чем. Все будет зависеть от дальнейших действий женщины-демона, навестившей тебя сегодня. Неужели ты полагаешь, что эта страшная сивилла будет довольна тем, что здесь случилось с Китиньо? Она будет разъярена и станет изыскивать всевозможные средства вредить нам. Впрочем, во всем этом есть одно обстоятельство, которое меня успокаивает.
- Какое, Мигель?
- То, что в этот момент у Росаса и его друзей много дел.
- Что такое? Договаривай, ради Бога!
- Ничего, ерунда, дорогая Эрмоса, - отвечал он, улыбаясь.
- Да говори же, ты, право, невыносим.
- Спасибо!
- Ты заслуживаешь этого своей вечной улыбкой.
- Это потому, что я доволен.
- Доволен?
- Да.
- У тебя хватает смелости говорить мне это?
- Конечно.
- Но чем же ты доволен? Тем, что мы находимся на краю вулкана?
- Нет, я доволен… слушай хорошенько, что я тебе скажу.
- Я тебя слушаю.
- Хорошо! Но прежде, Лиза, доставь мне удовольствие и скажи слуге дона Луиса, что так как его господина нет, то я вместо него выпью чашку чаю.
- Повторяю тебе, что ты невыносим, - вскричала донья Эрмоса, когда Лиза вышла из гостиной.
- Я это знаю. Итак, я тебе сказал, что я доволен и хотел объяснить причину этого, когда остановился, не правда ли?
- Не знаю! - отвечала молодая вдова с прелестной гримасой.
- Очень хорошо. Я доволен прежде всего тем, что Луис скрыт в надежном убежище, еще тем, что Лаваль, как известно всем и каждому, находится теперь в прелестном городке Сан-Педро.
- Уже! - вскричала донья Эрмоса, сжимая в своих руках руки кузена, и глаза ее засветились радостью.
- Да, уже! Освободительная армия наконец вступила в провинцию Буэнос-Айрес. Она находится теперь не более чем в тридцати лье от тирана, и мне кажется, что это событие довольно важно для того, чтобы привлечь внимание нашего Ресторадора.
- Ах! Так мы будем свободны?
- Кто знает, дорогое дитя? Это будет зависеть от хода дел.
- О Боже мой! Когда я подумаю о том, что через несколько дней Луису уже нечего будет опасаться!.. Лаваль может быть в Буэнос-Айресе дня через три, не так ли Мигель?
- Не будем спешить, Эрмоса, он может прибыть через восемь дней, даже через шесть, но он может также и никогда не прибыть.
- О! Это невозможно!
- Возможно, Эрмоса, возможно. Он прибудет, если воспользуется моментом, чтобы овладеть городом, не дав Росасу времени войти и стать во главе сил, которые еще остались у него, или если город будет атакован и Росас покинет его, обратившись в бегство. Но если генерал Лаваль будет упорно заниматься маневрами в окрестностях, то удача может оказаться не на его стороне. Хочешь я тебе прочитаю некоторые отрывки из его дневного приказа по армии?
- Да, да! - воскликнула с восторгом донья Эрмоса. Дон Мигель достал из портфеля одну из бумаг, развернул и прочел следующее:
"Главная квартира в Сан-Педро.
Через несколько дней армия решит участь всех жителей республики, она разрешит великую задачу свободы двадцати народов, беспокойные взгляды которых устремлены на пики ее храбрых солдат.
Главнокомандующий просит всех офицеров, унтер-офицеров и солдат армии глубоко проникнуться этой важной и славной миссией, которую они призваны исполнить в своем отечестве…
Сеньоры генералы, офицеры и солдаты освободительной армии! Вскоре участь республики будет решена, вскоре нам предстоит или быть покрытыми славой и благословениями шестисот тысяч аргентинцев, или умереть в тюрьмах тирана и влачить жалкую жизнь в иностранных государствах, между тем как ярость тирана обрушится на наших отцов, жен и детей. Выбирайте, мои храбрые товарищи, полчаса храбрости достаточны для славы и счастья республики!
Враг в будущем сражении, вероятно противопоставит нам, многочисленную армию. Но ничто не должно нас смущать. Если главнокомандующий отдаст приказ к атаке, победа будет за нами. Все будет зависеть от храбрости освободителей. Пусть кавалерия стремительно бросится на центр неприятельской армии - она не выдержит. Важно, чтобы одни легионы, назначенные главнокомандующим, соединили свои усилия для того, чтобы обратить неприятеля в бегство, а другие должны преследовать его.
Главнокомандующий верит в свою армию!
Хуан Лаваль"
- О, как это возвышенно! - восторженно вскричала молодая женщина, когда Мигель закончил свое чтение.
- Да, дорогая Эрмоса, я всегда находил, что все прокламации и дневные приказы армиям очень похожи друг на друга и что все они возвышенны, но хотелось бы увидеть возвышенность в действиях. Предприятие генерала Лаваля будет великолепно, если он бросит свои эскадроны на улицы Буэнос-Айреса.
- Он придет.
- Дай Бог!
- Но скажи мне, почему ты так неосмотрительно носишь при себе такую важную бумагу?
- Я ее получил в том доме, куда отвел Луиса.
- Какой же этот дом?
- Просто дом одного служащего.
- Боже мой! Ты спрятал Луиса в доме служащего Росаса?
- Нет, сеньора, в доме моего служащего.
- Твоего?
- Да, но тише!.. У ворот на улице остановилась лошадь.
- Хосе! - крикнул он, выходя во двор.
- Сеньор? - отвечал ветеран.
- Кто-то находится за воротами?
- Нужно открыть, сеньор?
- Да, открой, уже стучат.
Дон Мигель вернулся в гостиную и сел рядом с кузиной. Донья Эрмоса побледнела, а молодой человек был так же спокоен и уверен в себе, как и всегда: он ожидал нового события, которое, без сомнения, должно было усложнить положение как его собственное, так и его друзей. Уже минула полночь. Кто мог прийти в такой поздний час, как не посланный тех, против кого была начата борьба?
В этот момент вошел Хосе с письмом в руке.
- Какой-то солдат принес это письмо сеньоре! - проговорил он.
- Он один? - спросил дон Мигель.
- Один.
- Ты осмотрел дорогу?
- Там нет никого.
- Хорошо, иди и смотри в оба.
- Вскрой это письмо! - сказала донья Эрмоса, протягивая письмо своему кузену.
- Ага! - вскричал дон Мигель, быстро пробежав глазами письмо. - Взгляни на подпись: она принадлежит важной особе, которую ты знаешь.
- Мариньо! - пробормотала она, краснея.
- Да, Мариньо! Что же, прочтем его вместе?
- Да, прочтем, прочтем!
Дон Мигель прочел следующее:
"Сеньора!
Я сейчас узнал, что Вы замешаны в одно очень неприятное и даже до известной степени опасное для Вашего спокойствия дело. Власти получили из надежного источника сведение, что Вы в течение довольно продолжительного времени скрывали у себя врага правительства, преследуемого правосудием. Известно, что в настоящее время это лицо не находится более у Вас, но так как, вероятно, вам известно место, где скрылся беглец, то я имею основание предполагать, что Вы будете предметом самых серьезных выслеживаний со стороны полиции.
Находясь в таком затруднительном положении, Вы нуждаетесь в немедленной помощи друга, и так как, вследствие занимаемого мною положения, я имею постоянные сношения со многими весьма влиятельными лицами, то я и решаюсь предложить Вам свои услуги, будучи убежден, что с того дня, как Вы примете их, Вы будете находиться вне всякой опасности.
Для этого достаточно будет, если Вы, доверившись мне, соблаговолите сказать мне, в котором часу завтра Вы сделаете честь принять меня, чтобы вместе обсудить те меры, которых надо придерживаться при настоящих обстоятельствах, я обещаю Вам, что Ваше письмо, мой визит и те визиты, которые в будущем я буду иметь честь Вам делать, будут покрыты самой глубокой тайной…"
- Довольно! Довольно! - вскричала донья Эрмоса, пытаясь овладеть письмом.
- Нет, подожди, там еще что-то написано. И он продолжал:
"Давно уже Ваш утонченный ум понял без сомнения, что по причинам высшей важности, я тщетно искал случая, представившегося мне сегодня, предложить Вам свои услуги с величайшим почтением, преданностью и дружбой, с которыми кланяется преданный Вам
S.Q.B.S.P
Николас Мариньо"
- Вот и все! - сказал дон Мигель, смотря на свою кузину с самым комичным видом, какой только может принимать человеческая физиономия.
- Да, достаточно для того, чтобы назвать того человека несносным! - вскричала она.
- Пусть так, но так как каждое письмо требует ответа, то интересно знать, что ты ему ответишь?
- Что я ему отвечу? Дай мне письмо!
- Нет!
- Дай, я тебя прошу!
- Зачем?
- Чтобы отослать этому человеку клочки его отвратительного послания.
- Вот как!
- О Боже мой! - вскричала она, заливаясь слезами и закрыв лицо руками. - Быть так очерненной! Осмелиться просить меня писать ему и назначать тайные свидания!
Дон Мигель молча встал и прошел в смежный с гостиной кабинет. Через несколько минут он вернулся оттуда с бумагой в руке.
- Вот, что мы должны сделать. Послушай! - сказал он донье Эрмосе и стал читать принесенную им бумагу:
"Сеньор!
Уполномоченный моей кузиной, сеньорой доньей Эрмосой Сайенс де Салаберри, ответить на Ваше письмо, я имею удовольствие сообщить Вам, что все ваши опасения относительно безопасности моей кузины не имеют основания: моя кузина чужда тому, что ей приписывают, и совершенно полагается на правосудие его превосходительства сеньора губернатора, которому я и буду иметь честь доложить завтра утром о том, что произошло этой ночью, ничего не скрывая от него в случае, если это неприятное дело затянется долее ожидаемого.
Имею честь и пр…"
- Но это письмо…
- Это письмо помешает ему спать сегодня ночью: он будет бояться того, что завтра я расскажу обо всем Росасу, и то есть чтобы избежать этого, он с раннего утра постарается совсем замять это дело. Вот так наиболее ожесточенных наших врагов я заставляю быть нашими лучшими слугами.
- Хорошо, я понимаю; отошли твое письмо.
Дон Мигель запечатал письмо и приказал отдать его солдату, дожидавшемуся у дверей. Затем молодой человек, не раздеваясь, бросился на постель дона Луиса, а донья Эрмоса, оставшись одна, обратилась с горячей молитвой к небу о здоровье человека, которого она любила, и о свободе родины.
Глава III,
ГДЕ МОЖНО ЧИТАТЬ О ТАКИХ ВЕЩАХ,
О КОТОРЫХ НЕ ПИШУТ
Несколько часов спустя после только что описанных нами событий, те есть утром восьмого августа, в доме диктатора сновала масса курьеров, прибывших из окрестностей города и беспрерывно следовавших один за другим. Ни один из этих курьеров не останавливался в канцелярии, генерал Корвалан приказывал сразу провожать их в кабинет Росаса.
Начальник штаба его превосходительства с девизом посреди живота, с эполетами, сползшими на спину и с маленькой шпагой, болтавшейся между ногами, ходил взад и вперед по большому двору дома, подобно лунатику, чуть не падая от усталости и бессонной ночи.
Лицо диктатора было мрачно: он читал донесения своих агентов, извещавших его о высадке Лаваля, о числе владельцев асиенд, вышедших навстречу генералу унитариев со своими лошадьми и слугами и т. п. Он отдавал распоряжения, которые необходимо исполнить как в главной своей квартире в Сантос-Луаресе, так и в городе. Но подозрительность - эта змея, постоянно грызущая сердца тиранов, - рождала в нем беспокойство, страх и была причиной неуверенности в его распоряжениях. Так, он отправил генералу Пачеко приказ направиться со своими войсками к югу, а полчаса спустя им был послан новый курьер с приказанием, противоположным первому.
Полковнику Масе он отдал приказ идти с батальоном на подкрепление Пачеко, а десять минут спустя он приказал тому же Масе быть готовым двинуться со всей артиллерией на Сантос-Луарес; назначения же второстепенных начальников он менял двадцать раз в течение двадцати секунд.
Все остальное шло таким же образом: тиран, очевидно, терял голову.
Несчастная его дочь, не спавшая всю ночь, время от времени появлялась в дверях кабинета, стараясь прочесть на лице своего отца какое-нибудь утешительное известие, которое вернуло бы ему, хотя бы отчасти, хорошее настроение.
Вигуа также несколько раз высовывал свою безобразную голову в дверь приемной, выходившей в коридор, но по сумрачным лицам секретарей шут его превосходительства догадывался, что сегодня шутить с его господином нельзя, поэтому он, беззаботно усевшись на полу коридора, ел зерна маиса, вылетавшие из ступки, в которой мулатка, кухарка диктатора толкла их для приготовления масаморры, блюда, которое имело свойство время от времени удовлетворять прожорливый аппетит ее господина.
Росас писал письмо, и каждый из секретарей был занят этим же делом, когда генерал Корвалан, войдя, доложил:
- Его превосходительству угодно принять сеньора Спринга?
- Да, пусть он войдет.
Вслед затем английский министр вошел в кабинет, отвешивая глубокие поклоны диктатору Буэнос-Айреса, который, не давая себе труда отвечать на них, сказал ему только:
- Пройдите сюда!
И он прошел из кабинета в свою спальню.
Росас сел на кровать, а посол в кресло слева от него.
- Ваше превосходительство находитесь в добром здравии? - спросил министр.
- Дело не в моем здоровье, сеньор Спринг!
- Оно, однако, очень важно.
- Нет, сеньор, самое важное то, чтобы правительства и их министры исполняли то, что они обещают.
- Без сомнения.
- Без сомнения? Однако ваше правительство и вы делали только то, что лгали мне и компрометировали мое дело.
- О, высокочтимый сеньор, это чересчур!
- Вы этого заслуживаете, сеньор Спринг.
- Я!
- Да, сеньор, вы! Вот уже полтора года вы обещаете от имени вашего правительства служить посредником или вмешаться в этот скверный вопрос, поднятый французами. Кто меня обманывает, вы или ваше правительство?
- Высокочтимый сеньор, я уже показывал вашему превосходительству подлинные депеши моего правительства.
- Тогда, значит, ваше правительство лгало мне; ведь совершенно очевидно, что вы ни дьявола не сделали для моего дела и что по милости французов Лаваль находится в двадцати лье отсюда, и вся республика подняла оружие против моего правительства.
- О! Поведение французов - вероломно!
- Не говорите же глупостей: французы действуют так, как они должны, потому что они воюют со мной, но вы, англичане, вы меня предали. Ведь вы - враги французов? Почему же вы, обладая многочисленным флотом и громадными богатствами, почувствовали страх, когда настала минута оказать помощь другу?
- Страх? Нет, высокочтимый сеньор, но европейский мир, континентальное равновесие…
- Какое равновесие! И кой черт! Вы и ваши соотечественники в мелочах нарушаете это равновесие, и никто не говорит вам ничего, предательство есть предательство, вы думаете так же, как французы, да, может быть, вы и ваши соотечественники такие же унитарии, как и они!
- О, нет, высокочтимый сеньор! Я преданный друг вашего превосходительства и вашего дела. Ваше превосходительство имеет доказательство моей преданности в моем поведении.
- Какое поведение, сеньор Спринг?
- Мое сегодняшнее поведение.
- Чем же оно замечательно?
- Тем, что я пришел к вам просить соблаговолить принять мои личные услуги в том, что вы сочтете приличным потребовать от меня.
- Что же вы могли бы сделать в том случае, когда я сочту свое дело проигранным?
- Я призвал бы для защиты вашего превосходительства, вас и вашей семьи, команды с судов ее величества.
- Ба! И вы думаете, что тридцать или сорок англичан могут заставить народ относиться к ним с уважением, если он восстанет против меня?
- Если к ним не отнесутся с уважением, последствия будут ужасны.
- Да, но какая польза для меня в том, что англичане будут бомбардировать город после того, как я буду расстрелян? Разве так защищают своих друзей, сеньор Спринг? Однако…
- Однако…
- Однако, если бы я был английским послом сэром Уолтером Спринтом, а вы были Хуаном Мануэлем Росасом, то я бы вот что сделал: я бы всегда держал наготове на берегу за своим домом шлюпку, чтобы мой друг Росас при необходимости смог ею воспользоваться.
- О, хорошо, хорошо, я это сделаю.
- Я не прошу вас это делать, я вовсе не нуждаюсь в вас. Я просто говорю о том, что бы я сделал на вашем месте.
- Хорошо, высокочтимый сеньор! Друзья вашего превосходительства будут заботиться о вашей безопасности в то время, как гений и отвага вашего превосходительства будут посвящены судьбе этой прекрасной страны. Ваше превосходительство получили известие из внутренних провинций?
- Какое значение имеют для меня внутренние провинции, сеньор Спринг?
- Однако события, происходящие там…
- События, происходящие там, ни дьявола меня не интересуют? Неужели вы полагаете, что если я разобью Лаваля и отброшу его в провинции, то мне следует серьезно опасаться тех, которые там восстали?
- Не опасаться, нет, но… война затянется.
- Это-то и доставит мне победу, сеньор Спринг. Согласно моей теории, враги - те, которые находятся вблизи меня, а те, которые далеко и продолжают упорствовать в своем восстании, не только не вредят мне, но скорее даже помогают.