- По мере возможности я буду это делать, Мигель! Ты уверен, что я не подвергаюсь теперь никакой опасности?
- Да, уверен.
- Луис долго останется здесь?
- Уверены ли вы в Николасе?
- Как в самом себе: она ненавидит всех этих людей с тех пор, как они убили ее сына, ее доброго, нежного, любящего сына, как только она догадалась, что Луис скрывается, она стала служить ему с еще большей заботой, внимательностью, пунктуальностью, с еще большей…
- Пойдем к Луису, сеньор дон Кандидо!
- Идем, мой дорогой и уважаемый Мигель. Он в моем кабинете.
- Да, но вы проводите меня только до дверей. Я врач души моего друга, а вы знаете, что врачи обыкновенно говорят наедине с пациентами.
- Ах, Мигель!
- Что такое, сеньор?
- Ничего, входи. Пройди вперед. Я пойду в гостиную! - отвечал дон Кандидо, оставляя Мигеля.
- Здравствуй, мой дорогой Луис, - проговорил молодой человек, входя в комнату своего друга, который лениво сидел в старом кресле, опираясь локтями на стол.
- Я думал, что не увижу тебя в этой скверной тюрьме, где не имею известий ни о ком! - отвечал дон Луис недовольным тоном.
- Хорошо, мы начинаем с упреков?
- Я думаю, что прав: теперь десять часов утра.
- Правда, десять часов.
- Эрмоса?
- Она совершенно здорова, благодаря Богу, но не тебе, который делает все, чтобы причинить ей неприятности.
- Я?
- Вот доказательство этого! - сказал дон Мигель, указывая ему на разбросанные листы бумаги, на которых имя доньи Эрмосы было написано более сотни раз вдоль, вкось и поперек.
- Ах! - сказал, краснея, дон Луис и попытался спрятать бумаги.
- Нет, - возразил молодой человек, беря у дона Луиса из рук бумаги и бросая их в огонь. - Вот что следует сделать с ними!
- Я согласен с тобой, - произнес дон Луис, - но теперь я немедленно хочу вернуться в Барракас.
- Я понимаю это желание.
- Я исполню его.
- На этот раз, нет.
- Кто же мне помешает?
- Я!
- О, кабальеро, это значит слишком злоупотреблять дружбой!
- Если вы так думаете, сеньор Бельграно, то ничего нет проще…
- Что?
- Вы можете, когда вам угодно вернуться в Барракас, только я должен вас предупредить, что, когда вы прибудете туда, моей кузины там уже не будет.
- Мигель, ради Бога, не делай меня еще более несчастным, чем я уже есть на самом деле, я не знаю, что говорю!
- Хорошо, теперь, когда ты становишься благоразумным, будем продолжать. Послушай, что произошло.
Дон Мигель рассказал своему другу о событиях предшествующей ночи, не забывая и вторжение генерала Л аваля.
- Правда, я не могу вернуться в Барракас, не компрометируя ее! - проговорил с отчаянием дон Луис.
- Ты говоришь как разумный человек, Луис. Сейчас единственное средство спасти Эрмосу - это держаться тебе подальше от Росаса, так как, предполагая даже, что я смогу освободить ее от доносов масоркерос или от жестоких мер тирана, от нее самой я не смогу ее спасти, если она будет знать, что ты подвергаешься опасности.
- Что же делать, Мигель, что делать?
Отказаться видеть ее в течение нескольких дней.
- Невозможно!
- Иначе ты погубишь ее.
- Я?
- Ты!
- О! Я же не могу.
- Тогда ты не любишь ее!
- Я не люблю ее! - вскричал он, негодующим голосом. - О, Боже мой, Боже мой! - И дон Луис закрыл свое лицо руками.
Наступило молчание.
Наконец, дон Луис поднял голову.
- Довольно унывать! - вскричал он, тряхнув головой. - Что по-твоему я должен делать, Мигель? - прибавил он спокойным тоном.
- Прожить несколько дней, не видя Эрмосы.
- Пусть будет так.
- Если политические события сложатся так, как мы желаем, тогда говорить нечего.
- Конечно.
- Если, наоборот, они будут для нас неблагоприятны, тогда ты эмигрируешь.
- Один?
- Нет, не один.
- Эрмоса будет меня сопровождать? Ты думаешь, что она согласиться последовать за мной?
- Я в этом уверен, и не только она, но и некоторые другие твои знакомые.
- Ты прав, Мигель, уедем за границу; воздух нашего отечества губителен для нас.
- Несмотря на это, тебе все же надо дышать им до тех пор, пока все не кончится так или иначе.
- Но если это будет продолжаться долгое?
- Это невозможно.
- Однако может случиться задержка в операциях Лава-ля, и тогда…
- Тогда все будет потеряно, малейшее промедление погубит Лаваля.
- Но нет, мой друг, еще не все будет потеряно, впрочем, Лаваль придет, может быть, дня через два или три.
- Я знаю, что многие разделяют эту надежду, но у меня ее, нет и я имею на это тысячу причин, поверь мне, все зависит от случая.
- Если предположить, что война затянется, то как же я буду жить без Эрмосы?
- Ты увидишься с нею, но не в Барракасе.
- Могу я войти на одну минуту, мои дорогие и уважаемые ученики? - спросил дон Кандидо, просовывая верхушку своего белого колпака в дверь.
- Войдите, мой дорогой и уважаемый учитель! - отвечал дон Мигель.
- Новость, Мигель, событие, такая вещь…
- Сделайте милость, скажите все сразу, сеньор дон Кандидо.
- Вот в чем дело! Я прогуливался под навесом, так как это облегчает мою головную боль, от которой я сейчас страдаю, прогуливался и прикладывал апельсинные корки: надо вам сказать, что апельсинные корки, приклеенные к вискам, сообщают моему организму способность…
- Излечивать вас, делая других больными. В чем же дело? - нетерпеливо вскричал молодой человек.
- Я подхожу к сути дела.
- Подходите сразу, во имя всех святых!
- Подхожу, пылкая голова! Итак, я сказал уже, что прогуливался под навесом, как вдруг услышал, что кто-то остановился у дверей. Беспокойный, нерешительный, встревоженный я подошел и спросил, кто там. Я был уверен в правдивости ответа и потому отворил дверь. Как ты думаешь, кто это был, Мигель?
- Не знаю, но хотел бы, чтобы это был дьявол!
- Нет, это был не дьявол, нет! Это был Тонильо, твой любящий, верный Тон…
- Тонильо здесь?
- Да, под навесом. Он говорит, что хочет видеть тебя.
- Кончите ли вы, тысячу чертей? - вскричал дон Мигель, бросаясь вон из кабинета.
- Что за характер! Послушай, Луис, ты кажешься мне более разумным, необходимо, чтобы…
- Сеньор, будьте любезны, оставьте меня в покое!
- Ay! Malo! Ты таков же, как и твой друг. На что рассчитываете вы, безумные молодые люди, когда вы бешено несетесь по бурной стремнине?
- Мы рассчитываем на то, что вы оставите нас на минуту одних, сеньор дон Кандидо! - отвечал дон Мигель, входя в кабинет.
- Нам угрожает какая-нибудь опасность? - боязливо спросил профессор.
- Решительно никакой, это частные дела между Луисом и мной.
- Но сегодня мы образуем одно неразрывное тело!
- Ничего, мы его моментально разделим. Сделайте одолжение, оставьте нас одних!
- Оставайтесь! - произнес старик, простирая свои руки к молодым людям, и величественно покинул кабинет.
- Наши дела осложняются, Луис!
- Что такое?
- Кое-что относительно Эрмосы.
- А!
- Да, Эрмосы! Она известила меня через Тонильо, которого я послал в Барракас перед тем, как отправиться сюда, что через час у нее будет полиция с обыском.
- Что делать, Мигель? Я побегу в Барракас.
- Луис, - произнес Мигель таким твердым тоном, который охладил пыл молодого человека, - не следует совершать необдуманных поступков: я слишком люблю свою кузину и не могу допустить, чтобы кто бы то ни было причинил ей неприятность.
- Но ведь по моей вине эта сеньора подвергается теперь неприятностям. Я - кабальеро, я должен ее защищать! - сказал сухо дон Луис.
- Не будем поступать опрометчиво, - отвечал спокойно Мигель, - если бы дело шло о том, чтобы защищать ее со шпагой в руке от одного или даже двух человек, я бы предоставил тебе возможность действовать по твоему усмотрению. Но ведь теперь мы имеем дело с тираном и всеми его палачами, а против этих негодяев мужество бессильно - твое присутствие дало бы улики против Эрмосы, и я не мог бы спасти ни головы, ни спокойствия своей кузины.
- Ты прав.
- Предоставь мне действовать, я сейчас же отправлюсь в Барракас, силе я противопоставлю хитрость и постараюсь обмануть инстинкт животного с помощью разума.
- Не теряй ни минуты!
- Мне надо десять минут, чтобы добраться до своей квартиры и сесть на лошадь, через четверть часа я буду в Барракасе.
- Хорошо, когда ты вернешься?
- Этой же ночью.
- Скажи ей…
- Что ты о ней думаешь!
- Говори, что хочешь, Мигель! - вскричал молодой человек, падая в кресло и с отчаянием охватив голову руками.
Дон Мигель вышел.
Пробило одиннадцать часов, дон Кандидо начал свой туалет, чтобы отправиться в частный секретариат сеньора дона Фелипе Араны.
Глава V
НАЧИНАЕТСЯ БУРЯ
Едва прошло пять минут с тех пор, как Эрмоса отправила Тонильо к дону Мигелю с извещением об ожидаемом посещении полиции, а дон Бернар-до Викторика, полицейский комиссар, и Николас Мариньо в сопровождении старого Хосе уже входили в гостиную, где в кресле сидела молодая женщина, одинокая и беззащитная.
Викторика, этот страшный человек, перед которым трепетали все жители Буэнос-Айреса, на самом деле не был, однако, так жесток, как его обыкновенно считали. Он был лучше, чем о нем думали. Никогда не отступая от суровости, которую предписывали ему приказы диктатора, он в тех случаях, когда это было возможно делать, не компрометируя себя, вел себя с известной учтивостью и известной полуснисходительностью, что, по мнению Росаса, было преступлением; но начальник полиции считал себя вправе действовать так, если ему при исполнении своих обязанностей приходилось обращаться к лицам, которые, как он полагал, были скомпрометированы вследствие своекорыстных доносов или подвергались чрезмерной строгости правительства.
Он почтительно снял свою шляпу и, сделав глубокий поклон донье Эрмосе, проговорил:
- Сеньора, я начальник полиции и явился исполнить тягостный долг произвести обыск в этом доме по экстренному предписанию сеньора губернатора.
А этим сеньорам также поручено произвести обыск в моем доме? - спросила молодая вдова, указывая на Мариньо и полицейского комиссара.
- Этому сеньору - нет, - отвечал начальник полиции, указывая на Мариньо, - другое же лицо - полицейский комиссар!
- Могу я узнать, кого или что вы пришли искать у меня по приказанию сеньора губернатора?
- Я вам скажу это сейчас, - отвечал начальник полиции, несколько смущенный тем, что его не пригласили сесть.
Молодая женщина позвонила, и в гостиную немедленно вошла Лиза. Госпожа сказала ей:
- Проводи того сеньора и открой все двери, которые он тебе укажет!
Дон Бернардо Викторика поклонился донье Эрмосе и последовал за камеристкой в сопровождении полицейского комиссара.
Пройдя через кабинет, они вошли в роскошную спальню молодой вдовы.
Начальник полиции был человеком, не обладавшим настолько утонченным вкусом, чтобы понять всю изысканность той роскоши, в которой он очутился.
- Гм… - пробормотал он про себя, - возможно, как говорит Мариньо, что здесь никто не скрывается, но, несмотря на это, здесь нет недостатка в унитариях.
И он прошел в туалетную комнату, покачав озабоченно головой.
- Откройте эти шкафы! - сказал он Лизе.
- Что вы хотите увидеть в шкафах, сеньоры? - спросила молодая девушка, подняв свою маленькую головку и смотря прямо в лицо сеньору Викторике.
- Ну, ну, открой эти шкафы, я тебе говорю.
- Вот любопытство! Ну, вот они открыты.
- Закрой их.
- Не угодно ли вам убедиться, что никто не спрятан в садках для птиц? - спросила она, насмешливо указывая на клетки.
- Нинья, ты очень смела, но я прощаю тебя из-за твоего возраста! Открой эту дверь!
- Эту?
- Да.
- Это дверь в мою комнату.
- Ну, и открой ее!
- Там никого нет.
- Все равно открой.
- Нет, сеньор, я не открою. Откройте ее сами, если вы не верите моему слову.
Викторика внимательно посмотрел на этого ребенка двенадцати лет, который осмеливался так говорить с ним. Наконец, он сам решился повернуть ручку двери и вошел в спальню Лизы.
- Войди, нинья! - сказал он, видя, что она осталась в уборной.
- Я войду, если вы прикажете этому сеньору следовать за нами.
Полицейский комиссар бросил на молодую девушку грозный взгляд, которого она нисколько не испугалась, и вошел в комнату.
- Сеньор, не мните мою постель и не сердитесь за то, что я вам сказала про клетки с птицами!
- Куда выходит эта дверь?
- На двор.
- Откройте.
- Толкните ее, она не заперта.
Выйдя во двор, Викторика сделал знак комиссару вернуться в дом, а сам в сопровождении Лизы направился к той части дома, где и находилась комната дона Луиса и столовая.
- Кто живет в этой комнате? - спросил он, оглядывая спальню дона Луиса.
- Сеньор дон Мигель, когда он приезжает сюда на несколько дней, - отвечала Лиза с величайшим спокойствием.
- Сколько раз в неделю он приезжает?
- Сеньора приказала мне показывать вам дом, а не рассказывать о том, что в нем происходит. Об этом вы можете спросить саму сеньору.
Викторика закусил губу, не зная, что отвечать девушке, он прошел в другую комнату и, наконец, в столовую, не найдя нигде ни малейшего признака того, кого искал.
В то время как происходил этот полицейский обыск, сцена совсем другого рода, но не менее интересная разыгралась в гостиной.
Как только Викторика и полицейский комиссар последовали за девушкой, донья Эрмоса, не поднимая глаз на Мариньо и не удостаивая его взглядом, сказала ему сухо:
- Вы можете сесть, если намерены дождаться сеньора Викторики!
Лицо доньи Эрмосы не было в этот момент красным, оно было пунцовым. Мариньо, напротив, подавленный высокомерным манерами этой дамы, был бледен как мертвец.
- Моим намерением было, сеньора, - проговорил он, садясь в нескольких шагах от нее, - оказать вам большую услугу при настоящих обстоятельствах!
- Благодарю! - ответила она сухо.
- Вы получили сегодня утром мое письмо?
- Я получила бумагу, подписанную Николасом Мариньо. Предполагаю, что это вы.
- Хорошо, - отвечал глава серенос, стараясь оправиться от своего замешательства. - В этом письме или бумаге, как вы его называете, я постарался уведомить вас о том, что вам угрожает.
- Могу я узнать, сеньор, причину, которая заставляет вас действовать таким образом?
- Желание, чтобы вы приняли те меры предосторожности, которые я вам советовал.
- Вы слишком добры ко мне и, следовательно, слишком дурны по отношению к своим политическим друзьям, потому что вы их предаете!
- Я их предаю?
- Мне кажется, что так.
- Это слишком сильно сказано, сеньора.
- Однако это правда!
- Я постоянно стараюсь творить добро, насколько это возможно. Вот почему я сопровождаю сюда сеньора Викторику, чтобы оказать вам помощь в случае нужды. Вот в чем суть, сеньора! Если я изменяю своим друзьям, то причина, заставляющая меня это делать, оправдывает меня вполне. Эта причина святая, она основывается на постоянной симпатии, которую я почувствовал тотчас же, как только имел счастье познакомиться с вами. С тех пор я посвящаю всю свою жизнь стремлению приблизиться к этом дому. Мое положение, мое состояние, мое влияние…
- Ваше положение и ваше влияние не помешают мне оставить вас одного, если вы не понимаете того, как ваше присутствие тягостно мне! - отвечала она, поднимаясь со своего места.
И, бросив на него уничтожающе презрительный взгляд, она вышла из гостиной и удалилась в свою спальню, где села на софу.
- О, я отмщу, собака-унитарка! - вскричал Мариньо, побледнев от ярости.
Едва молодая вдова успела войти в свою спальню, как туда вошел Викторика в сопровождении Лизы.
- Сеньора, - произнес он, - я исполнил первую часть полученного мною предписания и, к счастью для вас, могу доложить его превосходительству, что не нашел той особы, которую искал.
- Могу я узнать, что это за особа, сеньор начальник полиции? Могу я узнать, почему у меня в доме производят оскорбительный обыск?
- Будьте любезны приказать этой нинье удалиться. Донья Эрмоса сделала знак, и Лиза вышла, не преминув, однако, сделать гримасу начальнику полиции.
- Сеньора, я должен вас допросить, но я желал бы избежать известных скучных формальностей, чтобы этот допрос более походил на беседу.
- Говорите, сеньор.
- Вы знает дона Луиса Бельграно?
- Знаю!
- С какого времени?
- Две или три недели! - отвечала она, покраснев и опустив голову от стыда за свою ложь.
- Однако его уже давно видели здесь.
- Я уже ответила, сеньор!
- Можете вы сказать, что дон Луис Бельграно не скрывался в этом доме с мая и до настоящего месяца?
- Я не буду пытаться утверждать подобную вещь.
- Итак, это правда!
- Я не сказала этого.
- Однако же вы сами говорите, что не будете утверждать, что это не так.
- Потому что это ваше дело, сеньор, доказать мне противное.
- Не знаете ли вы, где он находится сейчас время?
- Кто?
- Бельграно.
- Я этого не знаю, сеньор, а если бы знала, то не сказала, - ответила она просто.
- Разве! Вы не знаете, что я исполняю поручение сеньора губернатора? - возразил Викторика, который начинал раскаиваться в своей снисходительности.
- Вы уже говорили мне об этом.
- Тогда вы должны отвечать с большим почтением, сеньора.
- Кабальеро, я хорошо знаю с каким почтением я обязана относиться к другим, но я знаю также, какое почтение они обязаны оказывать мне самой, и если сеньор губернатор и сеньор Викторика ищут доносчиков, то уж, конечно, не в этом доме они найдут их!
- Вы не доносите на других, но доносите на саму себя.
- Как так?
- Потому что вы забываете, что говорите с начальником полиции и открыто выдаете себя за сторонницу унитариев.
- О, сеньор, в стране, где их считают тысячами, нет большой важности в этом.
- К несчастью для отечества и для них самих, - сказал Викторика, поднимаясь с недовольным видом, - но наступит день, когда их не будет столько, клянусь вам в этом!
- Или их будет еще больше.
- Сеньора! - вскричал он, бросив на нее угрожающий взгляд.
- Что такое, кабальеро?