Надо ли говорить, как томилась Варя в ожидании субботы. Все Смольное Общество было в волнении, говорили, что о предстоящей прогулке в Летнем саду объявлено в газете. Но Варю куда больше занимала предстоящая встреча с сестрой.
В вот тожественный день настал. Тридцать девиц удостоились чести сесть в разукрашенные шлюпки. Народу на набережной собралось такое множество, что полиции пришлось перекрыть движение экипажей. Всем хотелось своими глазами увидеть "монастырок", как ехидно обозвали в городе благородных воспитанниц.
Однако ожидание затянулось. Голубые и белые девицы высадились не у Летнего сада, а на причале у Зимнего дворца и чинно парами проследовали в Эрмитаж. Решено было в этот день показать воспитанницам великолепные картины, выставленные для общего обозрения государыней.
Наконец благородные девы проследовали в Летний сад. Публика глядела на них разинув рты. На следующий день "Санкт-Петербургские ведомости" дали подобный отчет о сим событии: "И подлинно, собрание девиц было достойно любопытства и внимания: такое множество единолетних девиц, единоцветною украшенных одеждою, идут в некотором порядке". И еще: "Во время гуляния всякий мог приметить в них благопристойную смелость. Всем нравилась их благородная незастенчивость. Со всеми и обо всем они изъяснялись свободно, непринужденно и с особой приятностью и на все вопросы отвечали к удовольствию каждого любопытствующего узнать о их понятии и знания".
Как водится, газеты несколько приврали. Как можно "непринужденно и с особой приятностью" отвечать на такие вот вопросы и предложения:
– Хорошенькая, как тебя зовут?
– Дева, скажи что-нибудь по-латыни!
– А танцевать вы будете? Монастырки, говорят вы отменно танцуете.
– А правда, что вас учат математике и астрономии? Вот ты, с бантиком, приходи лучше вечером на Невский!
Впереди девиц важно шествовала мадам де Лафон, классные дамы шли по бокам, делая инстинктивные и не всегда ловкие попытки оградить смолянок от назойливости зрителей, уж слишком толпа взволнована, как бы чего не вышло.
Но мероприятие протекало вполне чинно и благовоспитанно. Только один раз ряды воспитанниц смешались. Это случилось в тот момент, когда вдруг грянула роговая музыка. Сюрприз этот был приготовлен по приказу самой государыни. Их сиятельство граф Григорий Григорьевич Орлов загодя спрятал в кустах свой известный на всю столицу оркестр. Ах, как прекрасно! Солнечный день, яркие блики на мраморных нимфах, струи фонтана взмываются вверх, а мелодия звучит как предчувствие счастья и уносит сердца в райские кущи.
Варя вертела головой, разыскивая взглядом Глафиру, разве разглядишь ее в эдакой толпе. И вдруг сзади, девы как раз выходили из грота, раздался возглас:
– Варя, это я!
Она круто повернулась и увидела в шеренге зрителей юношу с красной треуголкой в руках! Это был шок, другое слово здесь неуместно. Варя много раз мысленно проигрывала встречу с сестрой, но она была уверена, что узнает Глафиру с первого взгляда, а как же иначе? Но этот смуглый юноша с горящими глазами совсем не был похож на придуманный образ. Может быть, все это подделка, и кто-то решил сыграть с ней злую шутку?
– Я тебя узнала, – прошептал обладатель красной треуголки одними губами.
Тут толпа разъяла их, воспитательницы поспешно стали соединять девушек в пары. Подчиняясь их решительным окрикам, толпа потеснилась. И вот уже белые девы идут к причалу. Музыканты взяли последний аккорд и смолкли на высокой пронзительной ноте. Смущенная Варя продолжала искать глазами странного юношу. Его нигде не было, и только когда воспитанницы подошли к шлюпкам, юноша опять появился в поле зрения. Он сумел каким-то чудом пробраться к самым перилам набережной, а потом и вовсе, растолкав всех, дошел до самой Фонтанной речки.
Варя пристально следила за его фигурой, и только когда он застыл, а потом поднял руки над головой и соединил их в прощальном приветствии, все встало на свои места. Словно круг замкнулся, конечно, она, Глашенька, потому что никто кроме нее, не умеет "махать пальцами", как это называлось у них в детстве. При расставании люди машут рукой, а Глафира словно щелкала несуществующими кастаньетами.
И всю неделю, и даже более того, Варю пребывала в странном, восторженном состоянии из-за того, что с образом красивого юноши в красной треуголке сливались, сплавлялись черты забытой сестры, которую можно и должно любить.
А Глафира купила журнал "Живописец", в котором были опубликованы "Стихи благородным девицам первого возраста в Новодевичьем Воскресенском монастыре воспитываемым". Вот один из куплетов сих виршей:
Как сад присутствием их ныне украшался,
Так будет красится вся русская страна.
Предбудущая в них нам польза уж видна:
Не тщетно каждый, зря девиц сих, восхищался.
Глафира плакала от умиления.
Часть вторая
1
И хватит про Глафиру. Со временем она появится на страницах нашего повествования, а пока мы переходим к серьезной, не девичьего ума, части. Как говорится, акт второй, сцена первая. На подмостках появляются новые герои, очень далекие от судеб Глафиры Турлиной и сестры ее Варвары.
Вернемся несколько назад, поднимем тяжелый занавес и заглянем в святую святых государства Российского – в Зимний дворец, а также в Петергоф и Царское Село, словом туда, где протекает жизнь государыни нашей божественной Екатерины и сына ее Павла, русского Гамлета, как говорили в Европе.
Павел ненавидел мать. Когда она умерла и он, уже сорокачетырехлетний, вошел на престол, первое, что сделал, – издал закон о престолонаследии. С этим законом кончилось женское правление на русском троне. Теперь императору наследовал его старший сын. Вторым делом были похороны убитого отца. Павел приказал выкопать его из могилы в Невской лавре, чтобы похоронить с почестями там, где подобает лежать русским царям – в Петропавловском соборе. Кроме того, он намеревался короновать мертвого императора, поскольку это не успели сделать при его шестимесячном правлении.
Короновать труп – слыханное ли дело? Но еще ужаснее выглядела похоронная процессия, которая шла по Невскому проспекту за гробом. Во главе ее шел главный убийца Петра III – Алексей Орлов, уже дряхлый старик, которого силой привезли из Москвы в северную столицу и заставили выполнять унизительную роль. А что делать – шел, нес на бархатной подушке ордена убитого им императора. Петербург усмехался, гладя на это ужасное зрелище.
Екатерина начала писать свои "Записки" (жизнеописание) сразу, как заняла трон. Много раз она бросала свой труд и начинала снова: "Я родилась 21 апреля 1729 года в Штеттине…", но все написанное в "Записках" касается только многотрудной жизни будущей императрицы при дворе нелюбимой тетки Елизаветы. Да, она старается быть искренней, действительно тогда она была нужна России только для того, чтобы произвести на свет наследника, да, с ней безобразно обошлись после родов, бросили одну на мокрой подстилке, забыв перенести в чистые покои. И сына Павлушу забрали сразу же, чтобы потом очень дозированно позволять матери видеться с собственным сыном. Павла воспитывала Елизавета. И муж принцессы Екатерины был трудным человеком, а с ее слов – ужасным, ужасным… Он оскорблял ее, он имел некрасивых любовниц, он вообще состоял из одних нелепостей. Он пил, курил, он запретил русские поклоны при дворе и ввел французские приседания, он не любит Россию и в самое неподходящее время принимается "пиликать на скрипке". Может, и не сознавая этого, главную цель своих "Записок" Екатерина видела в том, чтобы объясниться (или оправдаться) за способ, которым она заняла трон. А что Павлушу не любила, так в этом Елизаветинский двор виноват.
Воспитателем цесаревича, шестилетнего Павла Петровича, Елизавета назначила Никиту Ивановича Панина. До этого Панин целые одиннадцать лет был послом в Швеции. Воспитатель наследника – это повышение, обер-гофмейстер престола – завидная должность при дворе. Наследником престола Павел прозывался и в правление отца, а при вступлении на престол матери слово "наследник" как-то стушевалось, исчезло из обихода. Не сразу, конечно, постепенно.
Гвардия посадила Екатерину на трон не потому, что как-то особенно ее любила. Просто всем хотелось избавиться от странного и непонятного государя. Петр III обидел гвардию, отнял у нее победу в Семилетней войне, вернув все завоевания Фридриху Прусскому. Но устраивая переворот, армия и вельможная знать, во всяком случае, многие из них, умные как всегда стоят в стороне, видели в лице Екатерины вовсе не императрицу, а регентшу при малолетнем сыне. Павел Петрович – "последняя капля русской крови" – так воспринимала его общественность. Были отчаянные люди, которые не боялись говорить: "Уже есть два свергнутых императора, один в Ропше под охраной, другой в Шлиссербурге в темнице. Не много ли?"
Примерно так же думал и Никита Иванович Панин, хотя и не говорил этого вслух. Она помог Екатерине занять престол, а далее все должно быть по закону. Законности Никита Иванович обучился в Швеции. Все при дворе знают, что Панин европейски образованный человек, он умен, деловит и дипломатичен. Последнее качество позволило Петербургу сохранить хорошие отношения со Швецией, которая с заключения Ништадского мира все рвалась воевать с Россией, дабы вернуть северные земли, завоеванные (а частично купленные) Петром I.
Знала это и Екатерина и очень скоро назначила Панина на серьезную должность. Он должен был временно замещать ушедшего в отпуск канцлера Воронцова, а именно возглавлять Иностранную коллегию. Временное часто становится постоянным. Панин возглавлял Иностранную коллегию двадцать лет. Кроме того, он руководил ведомством, которое разбирало политические преступления, а потому выполнял для императрицы самые деликатные получения. Таким было "Дело Хитрово", когда гвардейцы взбунтовались против брака Екатерины с фаворитом Григорием Орловым, и еще более опасное "Дело Мировича", несчастного гвардейца, вознамерившегося освободить и посадить на трон шлиссельбургского узника Ивана Антоновича.
Удивительно, кстати, это таинственное дело. Кто такой Мирович? Уж не дурак ли полный, что решил в одиночку вернуть трон Ивану VI? Правда, был друг – гвардейский офицер Ушаков, который готов был помогать Мировичу. Но друг утонул при странных обстоятельствах. К этому же времени относится тайный приказ Панина, написанный для охраны пленника. Не помню его дословно, но за смысл ручаюсь: "Буде кто вознамериться освободить пленника именуемого Безымянная персона, то первым убивать именно Персону, а уж затем разбираться с освободителями". Иван Антонович убит, Мирович схвачен – все по предписанию. На допросах Мирович никого не выдал и на плаху пошел один. Говорили, что он был спокоен, словно ждал, что в последнюю секунду огласят помилование. Не огласили.
Как мы видим, Панин готов был исполнить любую просьбу или приказ Екатерины, но иногда и своевольничал. Когда она вознамерилась выйти замуж за своего любовника Орлова, Панин ее не поддержал. Мало того, бросил походя фразу: "Императрица может делать что угодно, но госпожа Орлова никогда не станет императрицей России".
Слова эти достигли ушей Екатерины, и хоть она сама вскоре отказалась от брака с Орловым, высказывание Панина запомнила как дерзкие и своевольные.
Как ни был занят Никита Иванович, он продолжал исполнять должность воспитателя великого князя и не оставил надежды видеть Павла на русском троне. При этом он с охотой принялся помогать новой императрице. Екатерина говорила о новом принципе управления государством, и Панин создал проект. Это был дополненный и усовершенствованный принятый еще Петром III "Манифест о вольности дворянства". В новой редакции этот проект явно толковал о законности и конституционной монархии. Екатерина нашла Панинский проект дерзким. Какая еще конституция, какие новые законы, если она хочет быть полновластной правительницей России?
Но Екатерина, особенно на первых порах, не оскорбляла подчиненных прямым отказом. Даже выражение откровенного неудовольствия она не могла себе позволить. Императрица хотела всем нравиться. Тридцать четыре года, и при этом такая осторожность и предусмотрительность, более того – мудрость. Проект Панина был отставлен без шума. Екатерина подписала бумагу об усилении сената, а потом сама же надорвала собственную подпись – не будем пока усиливать Сенат, и так хорошо. Хитрец Разумовский подал прошение о признании за его родом наследования гетманства. Екатерина не ответила ни да, ни нет, а просто упразднила гетманство. Теперь Украиной управляла Малороссийская коллегия.
Таких примеров было множество. Зато она щедро наградила верных ей людей. Императрица раздавала направо и налево титулы, земли, деньги, крестьянские души. Подданным надо было доказать крайнюю необходимость июльского дворцового переворота, доказать, что свергнутый император вел Россию к гибели. И еще надо было заставить россиян забыть, что он был подло убит.
Второй претендент на трон с помощью Мировича исчез с горизонта, все шито-крыто, но остался сын Павел – вечная заноза в душе. Пока он еще мальчик, но он подрастет и предъявит свои права на власть.
Не знаю, хорошим ли воспитателем был Панин, но в чем он безусловно преуспел, так в том, что вкоренил порфирородному отроку уверенность, что со временем он займет русский трон. Вопрос только – когда? Если бы Екатерина действительно была регентшей при сыне, она должны была бы сложить с себя обязанности правительницы в день совершеннолетия наследника. Но Екатерина твердой рукой вела свой корабль – государство Российское, и никто не верил, что она добровольно отдаст руль в чужие, даже законные, руки.
Но были и сомневающиеся. Мало ли… Ведь обещала Екатерина, и не один раз было говорено, что со временем отдаст власть сыну. Панин любил Павла. Он не хотел замечать повышенной нервозности юноши, его подозрительности, обидчивости, но видел ум, пылкий характер и истинно рыцарский порыв к справедливости. Беда только, что каждый понимает справедливость на свой лад.
Конечно, в мечтах Панина присутствовало и своекорыстье, при новом правительстве он безусловно возвысился бы, а может быть, стал вторым человеком в государстве. И тогда, мечталось Никите Ивановичу, можно будет склонить императора строить управление Россией по шведскому образцу. Все должна была решить "краеугольная дата" – 20 сентября 1772 года, день совершеннолетия наследника.
При дворе загодя начали плести интриги. Образовалось два лагеря. С одной стороны братья Орловы – их пять, с другой братья Панины – их два. Но оба брата были могучими противниками. Петр Иванович Панин, генерал в отставке, автор многих побед, человек решительный, смелый до безрассудства и острый на язык, имел при дворе огромное влияние. Каждая группа вербовала сторонников.
А вдруг клан Орловых дал прокол. То ли Григорий, бессменный любимец Екатерины, повел себя слишком развязно и завел связь на стороне, то ли он прискучил императрице, и ей захотелось новизны, только в покоях ее появился новый фаворит, Александр Семенович Васильчиков. Вот уж воистину случайный человек. Поручик конной гвардии, красив, конечно, но не умен, разве только по части любовных утех мастак. Именно за них он получил звание действительного кавалера и был награжден боевым орденом Александра Невского. Сама императрица позднее писала о Васильчикове, что он "душен и скучен".
Но братья Панины очень поддержали эту кандидатуру. Васильчиков для них был ручным. Через него они надеялись влиять на государыню. Конечно, "влиять" сильно сказано, Екатерина всегда жила своим умом, но ведь иной раз какую-никакую нужную мысль и можно вдуть в уши и про наследника поговорить при случае.
Главное, Григорий Орлов удален из дворца, уехал в Фокшаны по поручению Иностранной коллегии. Вначале наш красавец не понял, что это отставка. Граф Григорий решил, что на него возложили важнейшее государственное поручение. Кроме него, прямо-таки некому заключить мир с турками.
Свою дипломатическую миссию Орлов провалил. Он не только не заключил столь необходимого мира, но поругался с Румянцевым и, решив, что ему все можно, приказал главнокомандующему идти прямиком воевать Константинополь. Румянцев был не тем человеком, которого можно было заставить выполнять абсурдные приказы. На Константинополь он не пошел. Орлов обиделся и вовсе отошел от дел. Мир был заключен без его участия на куда менее выгодных условиях, чем ожидалось ранее.
Только тут до Орлова долетел слух, что теплое место при императрице, которое он обживал столько лет, занято. Он бросился в Петербург, но не был принят Екатериной, а потом и вовсе уехал в Ревель, где снял себе на время дом.
Никита Иванович торжествовал. Клан Орловых потерял былую власть. Братья Панины ненавидели фаворитов, считая их болезнью русского двора. Кстати, и Васильчиков наскучил, получив отставку. Вертится подле Екатерины генерал-поручик Потемкин. Но его братья Панины не принимали всерьез.