Сбежались люди, которые поспешили высвободить доктора и юношу (Баккара) из кареты, между тем как Цампа вылезал из рва, весь испачканный в грязи.
Сюда же явился и Антон, старый управитель замка Оранжери.
- Не ушиблись ли вы, господа? - спросил заботливый старик.
- Нет, благодаря Богу.
- Но ваша карета поломалась.
- Где же мы? - спросила графиня.
- В замке Оранжери, принадлежащем маркизу де Шамери.
- A! Это зять виконта д'Асмолля, не правда ли? Я хорошо его знаю.
- В таком случае, - сказал Антон, кланяясь почти до земли, - не угодно ли вам будет отдохнуть в замке, пока починят вашу карету.
- Хорошо, - сказала Баккара и, взяв за руку доктора, пошла за управителем.
Спустя несколько минут графиня и Самуил Альбо вошли в большую залу.
- Теперь восемь часов, - сказал Антон, - вашу карету не скоро исправят, так что я полагаю, что вам бы лучше переночевать здесь!
- Ах, какая досада! - проговорил доктор. - Ну да делать нечего.
Путешественникам подали ужин, и, пока они сидели за столом, Баккара заговорила с Антоном.
- Я привез вам хорошую весть, - сказала графиня, улыбаясь.
- Какую-с?
- Ваш барин приедет сюда завтра.
- Неужели? - воскликнул старик в сильном волнении. - О, слава Богу, наконец-то я увижу моего дорогого маленького Альберта!.. Извините, сударь… я хотел сказать господина маркиза. Но, видите ли, я знал его малюткой, еще вот каким.
Старик указал на висевший на стене портрет.
Графиня взяла свечку и со вниманием его рассмотрела.
Этот портрет был тот самый, о котором писал Фернан, и Баккара тотчас же заметила родимое пятно, на которое ссылался кадикский каторжник.
Она снова села за стол, а Антон вышел, мысленно радуясь, что вскоре увидит своего молодого господина.
Вскоре вошел Цампа.
- Послушайте, Цампа, - сказала Баккара, - вы были искусным вором.
Португалец поклонился с самодовольною улыбкой.
- И теперь вам предстоит случай поддержать свою репутацию. Вы видите этот портрет?
- Вижу, сударыня.
- Надеюсь, вы меня понимаете. К четырем часам утра карета будет готова, и мы уедем. Похлопочите, чтобы портрет к тому времени был в чемодане.
- Это будет исполнено, - отвечал Цампа с уверенностью человека, полагающегося на свое искусство.
Цампа удалился. Спустя несколько времени возвратился управитель.
- Я полагаюсь на вас, господин управитель, - проговорила Баккара, - и рассчитываю на то, что моя карета будет готова к четырем часам утра.
- Можете, сударь, вполне рассчитывать на это. Здесь Баккара рассказала управителю, что она - бразильский дворянин и путешествует по Европе вместе с этим господином, своим воспитателем. Затем подала ему визитную карточку с маркизской короной.
- Однако, - заметила она, - нам пора отдохнуть. Управитель поспешил отдать приказание отвести господ в приготовленные для них комнаты,
В четыре часа утра Цампа постучался к ним в дверь.
- Карета запряжена, - сказал он.
- А портрет?
- Он уже в карете.
Графиня и Самуил Альбо поспешили выйти на двор, где стоял уже старый управитель.
- Поклонитесь от меня маркизу, - сказала ему Баккара, вскочив в карету.
- Слушаю-с, господин маркиз, - отвечал управитель, кланяясь.
Графиня сунула ему в руку десять луидоров.
Цампа уселся на запятках и крикнул почтарю: "Пошел!"
Карета быстро помчалась.
Управитель тотчас же вошел в замок, чтобы велеть убрать комнаты, затворить двери и окна.
Войдя в залу, он вдруг вскрикнул от испуга, увидя, что в рамке нет портрета.
В это время вошел лакей.
- Знаете ли что, господин Антон, - сказал он, улыбаясь, - мне кажется, что этот молодой господин - барышня.
- Ах, отстань, пожалуйста, с своими пустяками. Я знаю только то, что у меня украли портрет.
Старый управитель бросился из залы в погоню за почтовым экипажем.
Но карета уже исчезла из виду.
- Боже мой! - простонал старик. - Что я теперь, несчастный, буду делать?
- Это, наверное, была женщина, - повторил лакей. - Она, должно быть, влюблена в маркиза я поэтому украла его портрет.
Возвратимся теперь к ложному маркизу де Шамери, то есть к Рокамболю, которого мы оставили лишившимся чувств в почтовой карете, в то время как голова приговоренного к смертной казни свалилась с плеч. Д'Асмолль, как помнит читатель, не любивший кровавых зрелищ, отвернулся и закрыл глаза. Глухой звук секиры и говор народа возвестили ему, что все кончено. Он открыл глаза, посмотрел на Рокамболя и заметил, что тот лишился чувств.
Маркиз был бледен как смерть, его зубы были сжаты, руки - неподвижны и безжизненны, так что заметны были все признаки летаргии.
- В гостиницу, скорей в гостиницу, - закричал виконт своему лакею, - маркиз в обмороке…
У д'Асмолля был с собой флакон со спиртом, он дал понюхать Рокамболю, но бесполезно, ложный маркиз не приходил в себя.
Толпа начала редеть и молча расходиться во все стороны; это дало возможность почтарю продолжать свою дорогу, сперва медленно, а потом рысью, и наконец карета двух путешественников выехала на большую улицу и на площадь С, на которой стоит лучшая гостиница в городе, гостиница Людовика XI.
Д'Асмолль выскочил из кареты, потребовал тотчас медика, и Рокамболя, все еще лежавшего без чувств, перенесли в комнату гостиницы и положили на кровать. Медик явился, осмотрел ложного маркиза, расспросил, что с ним случилось, и объявил, что его обморок не опасен.
- Это случилось, - сказал он, - от сильного испуга, при сильной нервной раздражительности. Обморок пройдет сам собой, только, может быть, за ним последует непродолжительный бред.
Медик прописал успокоительное лекарство и ушел, посоветовав оставить маркиза одного.
Предсказания доктора вскоре исполнились. Через час Рокамболь открыл глаза и бросил вокруг себя блуждающий взгляд. Он находился в неизвестной комнате и не заметил Фабьена, поместившегося в темном углу, у кровати. Вскоре сбылось то, что предсказал доктор, у больного сделался припадок горячки.
- Где я? - спросил он себя. - Где же я?
Его взгляд был тускл, голос хрипл. Он попробовал встать, но не мог.
Фабьен, сидя неподвижно близ кровати, не смел приблизиться.
Вдруг Рокамболь хлопнул себя по лбу.
- О, - сказал он, - я помню… я видел палача!.. Я видел его… у него были голые руки… он хохотал, глядя на меня, он показывал мне нож… ха-ха-ха!..
Рокамболь принялся бессмысленно хохотать под влиянием сильного страха.
Д'Асмолль подошел и хотел взять его руку.
- Прочь! - закричал Рокамболь, отталкивая его. - Прочь… ты пришел взять меня, -меня также, потому что я убил мою приемную мать, потому что я удавил ее… но я уйду от тебя… убегу… о, я перепилил решетку, вот как я спасся со дна Марны… меня зовут… меня зовут…
Бандит остановился, в его голове блеснул во время бреда луч разума, сделавшего его осторожным, и он прибавил: "Ты хотел бы узнать, как меня зовут? Но ты не узнаешь этого".
Он продолжал хохотать, плакать и по временам изъявлял то насмешку, выражавшуюся недоконченными словами и фразами, то высшую степень ужаса, когда он пятился к стенке кровати и кричал глухим голосом:
- Прочь, палач! Прочь!..
Этот припадок продолжался почти два часа, после чего больной уснул и проспал до вечера.
Когда он пробудился, бреда уже не было, спокойствие возвратилось, и ложный маркиз де Шамери изъявил только небольшое удивление, что он находится в другом месте.
Фабьен, сидя у изголовья, держал его руку.
- Бедный Альберт, - сказал он, - как ты чувствуешь себя?
- Ах, это ты, Фабьен! - сказал Рокамболь, взглянув на него с удивлением.
- Это я, мой друг.
- Где же мы?
- В Г., в трех милях от Оранжери.
- Вот как! - сказал ложный маркиз. - Зачем мы остановились в Г.?
- Потому что ты захворал.
- Захворал?
- Да, у тебя была горячка, ты был в обмороке.
- Но почему?
Фабьен не решался говорить. Но смутное воспоминание пробежало в голове Рокамболя.
- Ах! - сказал он, - помню… гильотина… казнь…
- Точно так.
Рокамболь вздрогнул еще раз, но рассудок возвратился к нему, а вместе с ним и осторожность.
- Итак, я был в обмороке? - спросил он.
- Да, ты не мог перенести этого ужасного зрелища.
- Какая же я баба!
- Мы перенесли тебя сюда в бесчувствии.
- И у меня была горячка?
- Бред, мой друг.
Рокамболь почувствовал, что холодный пот выступил на его лбу.
- В таком случае, - продолжал он, стараясь улыбнуться, - я, верно, говорил странные вещи…
- Странные вещи…
- В самом деле, - проговорил он.
- Вообрази, - продолжал д'Асмолль, - что история преступника, рассказанная толпою народа у дверей нашей кареты за несколько минут до казни, вероятно, произвела на тебя такое сильное впечатление, что ты воображал несколько минут, будто бы ты и есть сам осужденный.
- Какое безумие!
- Ты целый час воображал, что за тобой пришел палач, что ты задушил свою приемную мать.
От этих последних слов у Рокамболя закружилось в голове, и он вообразил, что изменил себе в бреду. Он посмотрел на виконта д'Асмолля странным образом и, казалось, спросил сам у себя, не имеет ли виконт с этой минуты ключа к его страшным тайнам.
Но д'Асмолль продолжал, улыбаясь:
- Наконец, ты так вжился в образ осужденного, что говорил, как мог бы говорить несчастный за час перед казнью… ты - мой друг и мой брат… ты - Шамери.
Эти последние слова совершенно успокоили Рокамболя. Он стал улыбаться и говорить легким тоном.
- Вот, - сказал он, - странная галлюцинация.
- О! - отвечал виконт. - Это не так странно, как ты думаешь, и мы видим частые примеры…
- Но, - прибавил Рокамболь, сделав усилие и соскочив с постели, - это похоже на историю несчастного графа Артова, который, прибыв на место дуэли и приготовясь драться с Ролланом де Клэ, принял себя за противника.
- К счастью, - сказал виконт, - развязка не та, и ты не помешан.
Потом виконт прибавил:
- Посмотрим теперь, как ты себя чувствуешь.
- Не дурно…
- В голове нет тяжести?
- Нет.
- Нервы не расстроены?
- Нисколько.
- Чувствуешь ли ты, что в состоянии будешь ехать сегодня ночевать в Оранжери?
- Ну, конечно.
- В таком случае поедем после обеда. Оденься, перемени белье, я пойду приказать, чтоб заложили лошадей ровно к семи часам.
Сказав это, виконт вышел.
Когда Рокамболь остался один, им овладел страх, который можно назвать "озирающимся страхом".
- Какой я дурак! - шептал он, прохаживаясь крупными шагами по комнате. - Лишился чувств, потому что глупцу отрезали голову, у меня сделалась горячка, бред, и я говорил о матушке Фипар! Еще раз приключение в этом роде - и я буду потерянным человеком!
Рокамболь бегал взад и вперед по своей комнате и дрожал, стараясь понять, что с ним случилось. Он шептал:
- Ах, если бы Фабьен не был честным дворянином, а был бы любопытным, то есть судебным следователем, как славно маска, снятая с ложного маркиза де Шамери, обнаружила бы воспитанника сэра Вильямса.
При имени, вырвавшемся из его уст - имени сэра Вильямса, бандит стал страшно дрожать.
- Ах, - сказал он шепотом, - я напрасно убил сэра Вильямса… он был моим вдохновителем, моей звездой путеводной… а теперь, когда его нет в живых, я боюсь… мне кажется, что меня ждет эшафот… мне кажется, что я слышу молот работников, которые ставят его… О, эта молния, которая обожгла мне глаза сегодня утром… это было предзнаменование!
Шаги Фабьена, раздавшиеся в прихожей, избавили Рокамболя от страха.
- Я сошел с ума, - подумал он, - я помешан и трус-сэр Вильямс умер, это правда, но на что мне он… разве я не маркиз де Шамери? Не женюсь ли я на Концепчьоне?.. Ну, ну, запасись храбростью и смелостью, с этим, как говорил сэр Вильямс, дойдем до всего!..
Рокамболь после этого выпрямил голову и придал своему лицу выражение ложного спокойствия. Фабьен вошел.
- За стол, - сказал виконт, - теперь уже шесть часов, и ты, должно быть, голоден.
- Действительно, - отвечал Рокамболь, - мне кажется, что я пообедаю с большим аппетитом.
Он оделся наскоро и последовал за Фабьеном, который повел его в нижний этаж гостиницы.
Виконт, хотевший непременно развлечь своего мнимого шурина, не потребовал, чтобы подали обед в особую комнату, а велел поставить два прибора за общим столом.
Это развлечение было полезно для Рокамболя. Общий разговор позволил ему совершенно оправиться от волнения и помешал Фабьену заметить его бледность и замешательство. За столом собрались все обычные посетители гостиницы в праздничный день: богатые фермеры, несколько мелких дворян, получающих около тысячи экю доходу, заводчики и торговцы, путешествующий купеческий приказчик - остряк, который рассказывал, что обедал на прошедшей неделе у министра в обществе трех посланников. Все эти люди разговаривали о казни, совершенной поутру, и мучение Рокамболя возобновилось.
Вдруг кто-то из посетителей - к счастью, в то время уже подали десерт - сказал:
- Господа! Я видел, как арестовали знаменитого Коньяра.
- Коньяра?.. Что это за человек? - спросили несколько голосов.
- Это был убежавший арестант, выдававший себя в начале Реставрации за графа Сент-Элена, которого он убил.
Рокамболь помертвел и, опасаясь выдать себя в случае вторичного обморока, поспешно встал.
- Поедем! - сказал он Фабьену и прибавил тихим и дрожащим голосом: - Эти люди наводят скуку, как осенний дождь.
Виконт д'Асмолль, который действительно не мог предположить, чтобы было что-нибудь общее между каторжником Коньяром и тем, кого считал своим зятем, не обратил никакого внимания на разговор, происходивший за столом, он не заметил равным образом и нового волнения мнимого маркиза де Шамери, он взял его за руку и повел во двор гостиницы.
Карета была готова.
- В дорогу! - сказал виконт д'Асмолль. Почтовая карета поехала быстро и очутилась вне города перед заходом солнца.
Через два часа после этого путешественники приехали в Оранжери. Замок Оранжери, в котором настоящий маркиз де Шамери провел свое детство, не был знаком Рокамболю. За несколько дней до того, как маркиза де Шамери умерла, в ту минуту, как ее мнимый сын вошел к ней и прогнал Росиньоля, в окрестностях замка появился нищий. Он обошел парк и при приближении ночи стал просить позволения переночевать у работника фермы, который и разделил с ним постель. Этот нищий был Рокамболь.
Луна освещала деревья, и когда карета поехала вдоль парка, ложный маркиз указал рукой на них.
- А! - сказал он. - Теперь я узнаю места, и мои детские воспоминания приходят ко мне толпой. Вот Оранжери!.. Только бы не было срублено мое старое каштановое дерево, под которое я ходил читать Беркена и Флориана.
Рокамболь был великолепен, говоря о Беркене и Флориане.
В ту минуту, как карета въезжала в аллею, ложный маркиз прибавил:
- А мой старый Антон?.. Ох, с каким удовольствием я обниму его!
- Дорогой Альберт! - проговорил Фабьен.
При появлении фонарей почтовой кареты весь замок пришел в движение.
- Это барин, - говорили слуги, спеша навстречу. Когда карета подъехала к крыльцу, ее окружили старые слуги замка Оранжери, которым казалось, что им мало двух глаз для того, чтобы увидать, как будет выходить из кареты тот, кого они принимали за своего молодого барина.
- Здравствуй, Марион!.. Здравствуй, Жозеф. Ах, вот и ты моя бедняжка Катерина, - говорил Рокамболь, позволяя целовать свои руки.
- Царь небесный!.. Он узнал нас… как он высок ростом, наш барин! - воскликнула простодушно Катерина, восьмидесятилетняя кухарка.
- Конечно, я узнал вас, мои друзья. Но где же Антон, мой старый Антон?
- Антон в городе.
- В городе Г.? Но мы сами приехали из Г. и не встретили его.
- Он отправился сегодня утром.
- Зачем он отправился в Г.? - спросил виконт д'Асмолль.
- С жалобой к полицейскому комиссару.
- С жалобой?
- У нас случилась кража сегодня ночью.
- Кража?.. А кто украл?
Слуга, называвшийся Жозефом, тот самый, который поутру думал, что молодой человек, ночевавший в замке, - женщина, взялся отвечать.
- Это довольно забавная история, - сказал он. - Вчера вечером опрокинулась в ров, у парка, почтовая карета и в ней переломилась ось. В карете были три путешественника: молодой человек да еще один очень смуглый господин, походивший на негра, и слуга. Молодой человек сказал, что коротко знаком с вами.
- Как его зовут?
- Гм, про это знает Антон.
- И этот молодой человек украл?
- Да, сударь.
- А что он украл?
- Ваш портрет, маркиз, - тот портрет, который висел в зале и который изображал вас в детстве.
Фабьен и Рокамболь не могли удержаться от крика удивления.
Жозеф продолжал:
- Доказательством того, что этот господин знал вас, маркиз, служит то, что он возвестил нам ваш приезд…
- Мой приезд?
- Да, маркиз. Он сказал Антону, что вы приедете через сутки.
- Ну так не можешь ли ты, мой милый, - сказал Фабьен, - припомнить, кому ты говорил о твоем отъезде?
- Не знаю… не помню.
- Этот господин, продолжал Жозеф- говорил, что видел вас, маркиз, накануне в обществе.
Фабьен засмеялся.
- У тебя славное знакомство, - сказал он Рокамболю. - Друзья, которые приезжают воровать у тебя, и как еще воровать!..
- Конечно, эта кража очень странна, - прошептал Рокамболь, задумавшись.
Они вошли в залу, и Жозеф показал им пустую рамку. Рокамболь подошел к ней, внимательно осмотрел ее и почувствовал нервную дрожь.
- Холст не вынули, - сказал он сам себе, - а вырезали, да притом… и инструмент, которым резали, был, надо полагать, дивно остр. Тот, кто сделал кражу, искусен.
Он быстро повернулся к слуге.
- Но, - наконец сказал он, - каков собой этот молодой человек?
- Среднего роста, белокурый, тоненький.
- Антон знает его имя?
- Да, сударь, молодой человек дал ему карточку. Виконт д'Асмолль и ложный маркиз смотрели друг на друга с возрастающим недоумением. Жозеф продолжал:
- Отец Антон очень хороший человек, но он делает все так, как ему на ум попадет.
- Что же такое?
- Он пошел жаловаться, вместо того, чтоб ждать приезда господина маркиза… Воры, приехавшие в почтовой карете для похищения портрета, - не простые воры.
- Неоспоримо, - сказал Фабьен, - что хороший человек Антон - дуралей.
Жозеф принял таинственный вид и сказал шепотом Рокамболю:
- Если бы господин маркиз позволил мне сказать ему по секрету…
- Говори, - сказал Рокамболь, все более и более приходя в удивление.
- Я думаю, что вор очень дорожил портретом.
- А! Ты думаешь?
- И что он был способен на все, чтобы только похитить его.
- Черт возьми!