Первого часового он обнаружил благодаря слабому отблеску света на стволе винтовки – разбойник спрятался за камнями, как в маленьком редуте, а ружье выставил наружу, чтобы при первой же опасности немедленно открыть стрельбу. Искушение завладеть его оружием было велико, но Федор Андреевич заставил себя отказаться от рискованной затеи: просто так азиат с ружьем не расстанется, значит, придется его убить. Вдруг не обойдется без шума? Не хотелось и зря проливать чужую кровь. Поэтому он забрал в сторону и ужом проскользнул мимо.
Второй часовой, охранявший лагерь, расположился примерно в трех десятках шагов позади первого, но устроился не внизу, а залез в расщелину огромной скалы, козырьком нависшей над ущельем. Кутергин мысленно похвалил себя, что не стал связываться с первым разбойником: тот мог успеть спустить курок или крикнуть, и тогда другой часовой поднял бы весь лагерь на ноги. Ладно, теперь нужно как-то обойти и второго! Но вдруг еще через десяток шагов наткнешься на третьего охранника?
Обойти второго часового оказалось непросто– капитан потратил почти полчаса, но так ничего и не придумал. Забраться выше азиата нет возможности и сделать крюк нельзя – ущелье в этом месте сильно сужалось. Как ни вертись, оставалось одно: ползти под носом, вернее, под самыми ногами уютно устроившегося в расщелине разбойника. Медленно, боясь сдвинуть с места хоть один камень, Кутергин подобрался к подножию скалы. Перевел дух и так же медленно пополз дальше, каждую секунду ожидая гортанного окрика или выстрела в спину. Разбойник сидел саженях в полутора от земли и мог услышать даже слабый шорох. Федор Андреевич почти зримо представлял себе, как по-звериному настораживается охранник, как его грязная рука тянется к оружию и палец взводит курок…
Ну его к дьяволу! Капитан уперся пылающим лбом в холодный гранит. Многие из тех, кто долго воевал на Кавказе, верили: представляя собственную гибель, ты неумолимо притягиваешь к себе смерть – она словно чуяла, что ее ждут, и летела туда как на крыльях. И тогда пуля или клинок безошибочно находили жертву, еше вчера веселившуюся в кругу друзей. Нет, ну его! Выбросить подобные мысли из головы. Лучше думать, что азиат устал, его глаза слипаются и он клюет носом, погружаясь в сладкую дрему. Часовой ничего не слышит и не видит, он надеется на того, кто засел в камнях ближе к выходу на перевал. Вот так! А теперь потихонечку вперед.
И тут в лагере неожиданно замигали огни, раздался цокот копыт, дико завопили вольные всадники и грохнуло несколько выстрелов. Кутергин сжался и замер, будто сам превратился в камень: что случилось у проклятых разбойников? Вдруг рыскавшие по округе разъезды исмаилитов наткнулись на бивак Желтого человека? Тогда весь замысел насмарку и сам окажешься в западне: сцепившись, как два бешеных пса, исмаилиты и вольные всадники не успокоятся, пока не разорвут друг другу горло. Хотя как знать? Если Мирта выбьют из ушелья и ему придется спешно отступать, он может долго петлять, запутывая следы, пока не устроит привал, чтобы дать отдых измученным людям и лошадям, – бой ночью, да еще в горах, нелегкое дело. Но тогда он окружит новый лагерь множеством постов. Ну а если на разбойников наткнулись небольшие силы исмаилитов, Желтый человек легко отбросит их и останется на месте до утра, не рискуя менять место лагеря до рассвета, чтобы не нарваться на засаду. И в этом случае он усилит охрану. А коли уйдет, то когда и где остановится?
Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась, но лагерь не успокоился. Видимо, кто-то приехал, и по своей дурной привычке на радостях азиаты начали палить в воздух. Как бы там ни было, надо воспользоваться шумом и попробовать проскользнуть мимо охранника.
Капитан пополз, стараясь держаться ближе к скале и настороженно прислушиваясь к шорохам наверху – не щелкнет ли затвор винтовки? И где их только раздобыли разбойники – неужели купили у англичан за награбленное в набегах золото? Гадать бесполезно: здесь свои, непонятные европейцу законы и свои отношения между людьми, зачастую кажущиеся цивилизованному человеку странными и дикими, но легко принимаемые азиатами как нечто данное свыше, устоявшееся веками и не подлежащее никаким изменениям. Разве лишь в худшую сторону.
Ну, еще немножко, совсем чуть-чуть, еще полсажени – и наконец страшная расщелина осталась позади. Кутергин поднял голову – в полусотне шагов от него ярко горели костры лагеря вольных всадников. Офицер смахнул выступившую на лбу испарину. Что, если сейчас подняться во весь рост и, не таясь, подойти к одному из костров? Чем он отличается от разбойников? Такая же шапка, халат, сапоги, заросшее бородой лицо и грубый длинный нож в руках, а светлые глаза в темноте никто не заметит. С озабоченным видом шмыгнуть в тень между шатров, подойти к палатке Мирта, разрезать ее полотнище и проникнуть внутрь. Если на свою беду Желтый человек окажется там, пусть пеняет на себя: жалеть его Федор Андреевич не станет!
"Не горячись, – остановил себя капитан – Ишь распетушился, а недавно каждый камень обнюхивал. Тихо надо! Вдруг кто окликнет? Как ты ответишь– по-арабски или по-русски?"
И тут на память пришла записка на французском привязанная к прилетевшей в развалины крепости стреле. Кто-то же нацарапал ее на правильном языке Вольтера, кто? Во всяком случае, не Нафтулла и не сидящие у костров разбойники. Неужели сам Мирт? Тогда он не Желтый человек, а Человек-загадка! Или рядом с ним притаился некто, скрывающий свое истинное лицо? Кстати, записка не вызвала удивления у слепого шейха и его сына. Еще одна загадка!
"Оставь сейчас это, – приказал себе Федор Андреевич. – Делай то, зачем пришел!"
Перекатившись, он отполз от скалы и начал подбираться к ручью. Пока удача сопутствовала капитану – он увидел, что шатер Мирта не охранялся. Мало того, поблизости ни одного костра! Воистину, иногда привычки людей, предпочитающих уединение, могут оказать неоценимую услугу решившим нарушить это уединение.
Кутергин подполз к задней стенке шатра и прислушался: кажется, во временном, походном жилище Мирта нет хозяина? Тем лучше! Можно спокойно и без помех покопаться в его вещах, отыскивая похищенную шкатулку, книгу и сумку с записями. Федор Андреевич встал на четвереньки и одним взмахом кинжала располосовал тонкий войлок полога. Осторожно отвернул его край и заглянул внутрь шатра, но ничего не разглядел в кромешной тьме. Медлить не имело смысла, и капитан просунул в отверстие голову. Что-то неясное мелькнуло у него перед глазами, и горло сдавило, а сзади кто-то всей тяжестью навалился на ноги.
Кутергин рванулся и… захрипел в жесткой ременной петле удавки, обхватившей шею. Руку с кинжалом ловко перехватили, вывернули и отняли оружие. Чиркнули по кремню кресалом, и в шатре загорелась тусклая масляная лампа, но Федору Андреевичу ее свет показался слишком ярким, невыносимо режущим глаза. Немного проморгавшись, он увидел Мирта – поджав под себя ноги, предводитель вольных всадников сидел у входа. Лицо его было непроницаемо-спокойным, как у статуэтки языческого божка.
– Ловушка для кролика, – глядя желтоватыми глазами поверх головы русского, процедил Мирт. – Ты отважен, но слишком самонадеян и глуп!
Он пренебрежительно усмехнулся и вяло шевельнул рукой. Разбойники подхватили капитана, рывком поставили его на ноги, связали руки за спиной, сняли с шеи удавку и вывели из шатра.
"Он ждал меня и устроил засаду, – понял дрожавший от волнения Федор Андреевич. – Но как Мирт мог узнать, когда я приду в его лагерь?"
И тут же обожгла догадка: Нафтулла! Он вновь предал, нет сомнений! Специально помог бежать от исмаилитов и продал Желтому человеку. Какое счастье, что слепой Шейх и Али-Реза успели уехать и теперь далеко. Иначе Мирт мог бы торжествовать, одержав полную победу. Наверное, торговец не успел предупредить его об изменившихся намерениях беглецов, и засада ждала двоих, а не одного.
Кутергина притащили к другому шатру, охранявшемуся вооруженной стражей. Откинули полог и втолкнули внутрь. Войдя, Федор Андреевич сначала остолбенел от изумления, а потом заскрипел зубами в бессильной ярости: у столба, поддерживающего войлочную крышу, сидели связанные Мансур-Халим и его сын!
– Вы?..
– Я не зря предчувствовал несчастье, – грустно ответил слепой Шейх. – За нами следили от самой пещеры. Ты опять вынужден разделить нашу участь.
– Боже мой, – почти простонал капитан и опустился на землю рядом с пленниками, ставшими его друзьями. Сидеть со связанными руками было неудобно, но какое это сейчас имело значение?
– Нас предал Нафтулла.
– Кто знает? – пожал плечами Али-Реза. На его скуле расплывалась темная опухоль: след сильного удара. – Он ни разу никуда не отлучался.
– Откуда вы знаете, что за нами следили от пещеры? – продолжал допытываться капитан. Пусть это бесполезно, но ему хотелось докопаться до истины.
– Из разговоров разбойников, – объяснил слепой шейх и, помолчав, добавил: – Теперь нам нужно собрать все свое мужество перед лицом безжалостных врагов…
Подавленный случившимся, Федор Андреевич словно оцепенел и погрузился в себя. Мансур-Халим и его сын тоже молчали. Они сидели спинами друг к другу привалившись к столбу. Над головами пленников висела масляная лампа. За тонкими войлочными стенками шатра постепенно успокаивался лагерь вольных всадников – разбойники укладывались спать, и лишь время от времени гортанными голосами перекликались часовые.
Капитан нервно покусывал нижнюю губу, слушал их крики и думал: охранники наверняка видели его, но по приказу главаря беспрепятственно пропустили, чтобы жертва целой и невредимой добралась до приготовленного ей капкана. Если первый охранник еще мог ничего не услышать и не увидеть, то второй занимал слишком выгодную позицию, чтобы остаться слепым и глухим. Но они не подавали своим никаких сигналов! Значит, Мирт действительно все знал заранее и ждал. Кто мог предупредить его о вылазке? Только Нафтулла! А крики и выстрелы, которые слышал Кутергин, были ритуалом встречи вернувшихся с добычей – в этот момент в лагерь привезли слепого шейха и его сына. Кто выдал их? Все тот же Нафтулла!
С другой стороны, Али-Реза прав в своих сомнениях: торговец ни разу никуда не отлучился и не мог заранее предугадать замыслов беглецов. Но что мешало ушлому купцу оставить в условленном месте какой-то знак для разбойников? Разве уследишь за этим? Особенно если не имеешь ни малейшего представления, где и какой знак оставят: ведь таким знаком может стать все, даже сдвинутый в сторону камень!
Как бы там ни было, они опять в плену, а заветная шкатулка с костяной картой, рукописная книга и сумка с записями по-прежнему в руках Желтого человека. Попытка вернуть их оказалась неудачной. Проигрывать всегда неприятно, но здесь не проигрыш, а поражение – ставкой служили собственная голова и честь, и Мирт не замедлит воспользоваться плодами удачи. Может быть, грядущий рассвет станет последним для Федора Андреевича… Как жутко и странно повторяется то, чего они счастливо избежали в крепости исмаилнтов. Обидно! Хранила его судьба,– хранила, да и отступилась: видно, надоело ей оберегать непоседливого человека то от пули, то от сабли, то от смерти в раскаленных песках. Завела она его в дикие горы и отдала в руки врагов…
Странный звук заставил капитана насторожиться. Разбойники уже угомонились, и шум в лагере утих. Стража у входа в шатер мерно расхаживала и тихо переговаривалась, но к этим звукам ухо уже успело привыкнуть. А здесь словно пугливая мышь заскреблась по пологу, опасливо пробуя на зуб толщину войлочной кошмы и раздумывая: прогрызть или не прогрызать? Ага, вот опять послышалось тихое шуршание. Слепой шейх поднял голову. Али-Реза молча показал Кутергину глазами на дальний угол шатра: кошма там чуть заметно колыхалась, словно от порывов ветра. Вот она зашевелилась как живая, приподнялась, и в шатер змеей скользнул человек. Это был… Нафтулла!
Торговец, боязливо косясь глазом на вход, опустился на корточки напротив пленников. Капитан хотел крикнуть: пусть стража войдет в шатер и схватит проходимца, пора и ему попробовать, каково приходится тем, кого он предает, – но передумал: что это даст? Если купец в сговоре с Миртом, тот не причинит ему зла, а если они не в сговоре, зачем Нафтулле соблюдать таинственность при свидании с пленниками? Или он задумал новую подлость и хочет скрыть ее от главаря разбойников?
Али-Реза плюнул, целясь в лицо торговца, но тот ловко уклонился, и плевок пролетел мимо. Укоризненно покачав головой, Нафтулла тихо сказал:
– Гнев плохой советчик. Я пришел как друг.
– Сколько раз ты уже предал нас? – презрительно бросил капитан.
– Э-э? – Купец наморщил лоб, словно раздумывая, широко улыбнулся и ответил с обезоруживающей простотой: – Наверное, трижды? Но зато я не раз помог вам. Разве не так?
– Уходи, – приказал слепой шейх. – Твое место в аду!
– В вашем положении неразумно отвергать помощь, – усмехнулся Нафтулла. – Да, я получил от исмаилитов деньги за урус-тюру, но зато сумел объединить вас, а потом освободил. Да, это я сказал Мирту, что вы прячетесь в развалинах старой крепости, но у меня не оставалось другого выхода! Иначе я сам мог лишиться головы! Да, за нами следили люди Мирта, однако узнав об этом, вы могли наделать глупостей и погибнуть а сейчас вы живы.
– Утешил, – скривил губы Кутергин. – Жаль что я связан, не то размозжил бы тебе голову камнем, как ядовитому гаду.
– Ты вправе не верить мне, – согласился торговец, – но если хочешь спастись, послушай! Мирт идет к морю, и ему нужен только старик. Вас, – он поочередно указал пальцем сначала на русского, потом на Али-Резу, – убьют если не завтра, так послезавтра. Но скорее всего – завтра. Скинут в пропасть, и все. Я не могу вывести вас из лагеря и не могу помочь ничем, кроме этого.
Нафтулла вынул из-за голенища грязного сапога небольшой кривой нож и показал его Федору Андреевичу с таким видом, как показывают редкую драгоценность.
– Откуда тебе известны замыслы Мирта? – глухо спросил слепец.
– Я не могу тебе сказать. – Торговец развел руками. – Придется поверить на слово и попробовать спасти жизнь сына или не поверить, а потом казнить себя за это до последнего вздоха. Вам лучше бежать, когда выведут из лагеря. Ночью из ушелья не выбраться. Здесь один путь – через перевал. Если убежите, приходите к Черному камню, я буду там ждать три дня. Все!
Подойдя к капитану, он сунул ему в руки нож и неслышно исчез, ползком проскользнув под пологом шатра. Несколько минут все молчали. Потом Федор Андреевич сокрушенно вздохнул:
– Надо было спросить, где этот Черный камень?
– Ты веришь ему? – с оттенком брезгливости изумился слепой Шейх.
– Я знаю, где Черный камень, – бросил Али-Реза. – Помнишь плато и ущелье по дороге в пещеру? Если спуститься с плато в ущелье и пройти его, будет перевал, за ним другое ущелье, и в нем стоит похожий на верблюда черный камень.
– О чем вы? – насторожился старик. – Разве можно доверять такому прохвосту?
– Но он действительно помог нам, – напомнил Кутергин. – Если мы сумеем бежать, то потом сможем помочь обрести свободу и вам, уважаемый Мансур-Халим,
Слепой шейх не ответил. Он уронил голову на грудь, и из его незрячих глаз медленно скатились слезинки, потерявшиеся в седой бороде…
Выбравшись из шатра пленников, Нафтулла отполз на несколько шагов в сторону и, как ни в чем не бывало, поднялся. Отряхнув ладони, он совершенно открыто направился к палатке Мирта. Стража беспрепятственно пропустила его. Войдя, торговец сел у порога и застыл как изваяние; по опыту он знал: надо терпеливо ждать, пока хозяин сам соизволит обратить на тебя внимание, иначе можно вызвать его гнев. А что такое гнев человека, для которого единственный закон – его собственные желания и капризы? Нет, уж лучше терпеть.
Желтый человек полулежал на ковре и курил трубку. Вокруг тускло сиявшей масляной лампы слоями плавал сизый табачный дым, пропитанный незнакомыми Нафтулле сладкими ароматами. Купец осторожно втянул ноздрями воздух, но тут же сжался под тяжелым взглядом Мирта.
– Ты пришел получить обещанное? – Тонкие губы главаря разбойников растянулись в ехидной улыбке.
Гость заискивающе поглядел на него и кивнул. Желтый человек лениво протянул руку, открыл стоявший рядом хурджин и, вынув из него кожаный мешочек, бросил к ногам Нафтуллы. Глухо звякнуло золото, и торговец как коршун схватил добычу.
– Смотри. – Мирт прищурился. – Если ты попадешься фидаи Имама…
– Откуда им узнать? – Торговец вскинул голову. – Я подожду, пока страсти улягутся, а потом подсуну им виноватого. А сейчас у меня нет желания увидеться с ними.
– Зато у них есть. Сеид рыщет по округе, а я вижу по твоим глазам, ты опять что-то задумал. Или не так?
Желтый человек поманил купца, и тот послушно приблизился, но не решился ступить на ковер, а сел около него.
– Сначала я хочу спросить, – вкрадчиво начал Нафтулла, – зачем тебе урус-тюра? Подари его мне: он принесет пользу и деньги.
– Деньги? – Мирт выпустил клуб ароматного табачного дыма. – Деньги, говоришь? Да, он принесет деньги: я продам его инглизам. Наверняка им интересно узнать, что делал в пустыне урус.
Он беззвучно оскалился как волк, показав крепкие белые зубы, но тут же спрятал улыбку в клочковатой бороде и вновь стал серьезным. Посасывая трубку Мирт задумчиво сказал:
– Он храбрый и умелый воин, его мужество достойно уважения, но он враг! Рано или поздно урусы придут в степь и пустыню. Чем меньше будет таких начальников у их солдат, тем лучше. Ты понял?
Купец согласно кивнул: он понял, он все прекрасно понял, но не желал выпускать из рук выгоду и легко расставаться с уже сложившимся в голове новым хитроумным планом. Кто поможет бедному Нафтулле стать богатым, кроме самого Нафтуллы? Никто! Поэтому он начал уговаривать Мирта:
– Инглизы заплатят намного больше, если ты продашь им не только урус-тюру, но и непокорных индусов.
Желтый человек заинтересованно взглянул на него, и этот быстрый взгляд многое сказал торговцу. Воодушевившись, он продолжил:
– Али-Реза знает, где их гнезда! Я своими ушами слышал, как они звали уруса отправиться с ними в Индию! А ведь там недавно было большое восстание, и не все враги инглизов расстреляны из пушек или повешены. []
Мирт задумчиво поскреб в бороде – юлит хитрец Нафтулла, недоговаривает, но все равно в его словах есть резон. Жаль выпустить из рук то, что уже зажал в кулаке, и жаль, если промахнешься, не получив еше большего. На что решиться?
– Ты хочешь выпросить двоих? – уточнил он. выигрывая время.
– Верно! Отдай мне молодого шейха и уруса. Клянусь, я опять приведу их в твои руки!
Главарь разбойников скептически хмыкнул: цена клятв торговца хорошо известна. Однако мысль о том, чтобы через Али-Резу добраться до мест, где скрывались уцелевшие бунтовщики, уже крепко засела в голове и не давала покоя.
– Твои клятвы только слова, а я предпочитаю дело!