На благородной красавице было простое коричневое платье вроде тех, какие носили поселянки, но в своей скромной одежде она, казалось, стала еще величественнее. Прекрасные, слегка вьющиеся светло-каштановые волосы ее были заплетены в косы и уложены вокруг головы с естественностью, которая исчезала, когда искусная камеристка сооружала ей сложную прическу. Прежняя беспечная веселость, немножко насмешливая и точно искавшая, чем бы позабавиться, теперь, в дни невзгод, уступила место сдержанной грусти и стремлению утешить окружающих. Может быть, прежнее лукавое, хоть и всегда открытое выражение лица пришло на память влюбленному в нее Эверарду, когда он решил, что Алиса принимала участие в таинственных делах, происходивших в замке. Но теперь, увидев ее, он устыдился, что мог питать такие подозрения; он скорее склонен был поверить, что ее голосом говорил сам дьявол, чем допустить мысль, что такое чистое, неземное существо могло участвовать в недостойных проделках, жертвой которых стал он сам и другие обитатели замка.
Эти мысли теснились у него в голове, хоть он и чувствовал, сколь неуместны они в данный момент.
Служба уже подходила к концу, когда удивленный полковник в смущении услышал, как пастор вдохновенно и с достоинством стал твердым и внятным голосом молить всемогущего спасти и сохранить "нашего монарха, короля Карла, единственно законного и бесспорного государя этого королевства". Эта молитва, далеко не безопасная в те дни, была произнесена твердо, внятно и громко - священник как бы призывал своих слушателей отступиться от господствующей церкви, если они отважатся на это. Республиканский офицер, хоть и не отнесся сочувственно к такой молитве, рассудил однако, что сейчас не время возражать.
Служба окончилась, и немногочисленная паства поднялась с места. Уайлдрейк к тому времени был уже в комнате; он вошел, когда читали последнюю молитву, и заговорил первый. Подбежав к священнику, он с волнением пожал ему руку и клятвенно заверил, что сердечно рад его видеть. Священник ответил на его рукопожатие и с улыбкой сказал, что и без клятв поверил бы в его искренность. Полковник тем временем подошел к креслу дяди и отвесил глубокий поклон сначала сэру Генри Ли, а затем Алисе, которая покраснела до корней волос.
- Умоляю простить меня, - сказал полковник в замешательстве, - что я пришел так некстати, хотя мне и вообще нельзя надеяться на благосклонный прием.
- Напрасно извиняешься, племянник, - ответил сэр Генри таким кротким тоном, какого Эверард не смел и ожидать, - ты во всякое время мог бы найти лучший прием, если бы мы имели удовольствие почаще видеть тебя на наших богослужениях.
- Я надеюсь, сэр, - подхватил Эверард, - что скоро настанет время, когда англичане всех сект и вероисповеданий с чистой совестью будут вместе молиться тому, кого они, каждый по-своему, называют великим отцом своим, - И я надеюсь, племянник, - продолжал старик тем же спокойным тоном, - и даже не желаю сейчас разбирать, хотите ли вы, чтобы англиканская церковь присоединилась к пуританам или чтобы пуритане присоединились к англиканской церкви. Полагаю, что не для примирения враждующих вероучении почтили вы присутствием наше убогое жилище, где, правду сказать, мы уже не смели и надеяться увидеть вас снова; ведь последний раз вас приняли так неучтиво.
- Я был бы счастлив поверить, - в смущении отвечал полковник Эверард, - что… что… в общем, что сегодня меня встретили не так недружелюбно, как тогда.
- Племянник, - сказал сэр Генри, - я буду с тобой откровенен. Когда ты был здесь в последний раз, я думал, что ты похитил у меня драгоценную жемчужину, которую я прежде с радостью отдал бы тебе, но теперь лучше зарою ее в землю, чем вверю такому человеку, каким ты стал. Это подозрение разожгло тогда во мне "горячий нрав, что мать мне завещала", как говорит честный Уил, - я вообразил, что меня ограбили и что я вижу грабителя перед собой.
Я ошибся - никто меня не грабил, а неудачную попытку можно и простить.
- Не стану отыскивать обидного смысла в ваших словах, сэр, раз тон у вас дружелюбный, - отвечал полковник Эверард. - Но, видит бог, мои желания и намерения по отношению к вам и вашему семейству свободны от корыстных целей и стремлений: они основаны на любви к вам и к вашим близким.
- Ну что ж, посмотрим, что это за намерения. В наши дни не часто встречаешься с бескорыстием, а от этого его ценность еще более возрастает.
- Я хотел бы, сэр Генри, раз уж вы не позволяете мне называть вас более дорогим именем, я хотел бы сделать что-нибудь существенное, чтобы обеспечить ваш покой. Судьба ваша, при нынешнем положении дел, очень тяжела и, боюсь, может стать еще тяжелее.
- Тяжелее, чем я сам ожидаю, и быть не может, племянник. Но я не дрогну под ударами судьбы.
Одежда моя будет попроще, пища погрубее, люди не будут снимать передо мной шапку, как делали это, когда я был богат и силен. Ну и что с того? Старый Гарри Ли ценит свою честь дороже, чем титул, а верность принципам - больше, чем земли и поместья.
Разве я забыл тридцатое января? Я не ученый и не астролог, но старый Уил учит меня: когда листья опадают - зима близка, когда солнце заходит - наступает ночь.
- Подумайте, сэр, - продолжал полковник Эверард, - если вас не заставят поступиться принципами, не потребуют клятвы, не поставят никаких условий, ни прямо, ни косвенно, а попросят только, чтобы вы не сеяли смуту, то вы получите возможность вернуться в замок и вам возвратят имущество…
И у меня есть серьезные основания надеяться, что это будет сделано если не открыто, то по молчаливому согласию.
- Понимаю. Со мной хотят поступить как с королевской монетой, на которой Охвостье ставит клеймо, чтобы пустить ее в оборот; но я так стар, что с меня нельзя стереть королевские знаки. Нет, милый родственничек, этому не бывать! Я и так уж зажился в замке, и, позволь тебе сказать, я бы его давно с презрением бросил, если бы не приказ того, кому я еще надеюсь послужить. Я ничего не приму от узурпаторов, будь то Охвостье или Кромвель, будь то один дьявол или целый легион их, я не приму от них даже старого колпака, чтобы прикрыть свои седины, даже рваного плаща, чтобы защитить от холода свое бренное тело. Они не смогут хвастаться, что своим никому не нужным великодушием обогатили Авраама. Я доживу свой век и умру как преданный Ли, верный слуга своего короля.
- Могу я надеяться, сэр, что вы еще подумаете и, может быть, дадите мне более благоприятный ответ, принимая во внимание то, как мало от вас требуют?
- Сэр, если я изменю свое мнение, что со мной случается редко, я дам вам знать. Ну, племянник, вы еще что-нибудь хотите сказать? Почтенный пастор заждался нас в соседней комнате.
- Я собирался еще кое-что спросить… кое-что у кузины Алисы, - растерянно пробормотал Эверард, - но боюсь, вы оба так настроены против меня…
- Сэр, я не страшусь оставить дочь мою с вами наедине… Пойду к пастору в каморку Джоун… Я не прочь доказать вам, что эта девица вольна поступать как хочет, в рамках благоразумия.
Он вышел, и молодые люди остались одни.
Полковник Эверард подошел к Алисе и хотел было взять ее за руку, но она отступила, села в отцовское кресло и указала Эверарду на стул, стоявший поодаль.
- Неужели мы стали такими чужими, дорогая Алиса? - вскричал он.
- Об этом мы сейчас поговорим, - сказала она. - Прежде всего позвольте спросить, почему вы пришли в столь поздний час?
- Вы ведь слышали, - отвечал Эверард, - что я говорил вашему отцу?
- Слышала, но это, мне кажется, только часть вашего дела. Должна быть и другая причина, которая касается меня лично.
- Это было заблуждение… странное заблуждение, - ответил Эверард. - Позвольте вас спросить, уходили вы сегодня вечером из дому?
- Конечно, нет, - ответила девушка, - у меня нет никакого желания уходить из этого дома, как бы жалок он ни был. Здесь меня удерживают серьезные обязанности. Но почему полковник Эверард задает мне такой странный вопрос?
- Прежде чем ответить вам, Алиса, я хочу спросить, почему ваш кузен Маркем утратил имя, данное ему дружескими, родственными и даже более нежными чувствами?
- На это ответить нетрудно. Когда вы обнажили шпагу против дела моего отца… почти против него самого… я старалась найти вам оправдание, даже с большим пылом, чем следовало. Я знала, то есть мне казалось, что я знаю о вашем высоком чувстве долга… знала, в каком духе вы были воспитаны; я говорила себе: "Даже теперь я не изгоню его из своего сердца - он борется против короля во имя верности отечеству". Вы старались предотвратить страшную трагедию тридцатого января, и во мне укрепилась мысль, что Маркема Эверарда можно ввести в заблуждение, но он не способен быть подлым и эгоистичным.
- Что же заставило вас изменить свое мнение, Алиса? - воскликнул Эверард, покраснев. - Кто осмелился украсить имя Маркема Эверарда такими эпитетами?
- Вам не придется драться со мной, чтобы доказать свою храбрость, полковник Эверард, - отвечала девушка, - да я вовсе и не хочу вас оскорблять. Но найдется много других, кто скажет открыто, что полковник Эверард раболепствует перед узурпатором Кромвелем и что все его красивые речи о борьбе за свободу отечества - только ширма, за которой скрывается его сговор с удачливыми захватчиками во имя выгод для себя и своих родных.
- Для себя? Никогда!
- А для родных… Мне хорошо известно, что вы указали этому деспоту способ, при помощи которого он и его приспешники смогут захватить государственную власть. Неужели вы думаете, что мы с отцом примем убежище, купленное ценою свободы Англии и вашей чести?
- Силы небесные, что все это значит, Алиса? Вы осуждаете меня за поступок, который сами так недавно одобряли!
- Когда вы прикрывались именем вашего отца и советовали подчиниться нынешнему правительству, я думала, признаюсь, что для седин моего отца не будет позором остаться под кровлей, которая так долго служила ему приютом. Но разве ваш отец одобряет то, что вы стали советчиком этого честолюбивого вояки и подстрекаете его на новое тиранство? Одно дело подчиниться притеснению, другое - стать орудием тирана… да - вдобавок - о Маркем!.. - и его ищейкой…
- Кем?.. Ищейкой?.. О чем это вы?.. Признаюсь, мне очень бы хотелось, чтобы раны моего отечества зажили, даже ценой того, что Кромвель, так безмерно возвысившийся, поднимется еще на ступеньку выше… Но стать его ищейкой?.. Что вы имеете в виду?
- Значит, это ложь? Так я и думала! Я готова была поклясться, что это ложь.
- Ради бога, о чем вы говорите?
- Ведь это не правда, что вы согласились предать молодого шотландского короля?
- Предать! Чтобы я предал его или какого-нибудь другого изгнанника! Никогда! Я был бы рад, если бы он благополучно уехал из Англии… Я даже постарался бы помочь ему бежать, будь он сейчас здесь; думаю, что таким образом я оказал бы услугу врагам его, не дав им возможности запятнать себя его кровью. Но предать его… Никогда!
- Так я и знала… Я была уверена, что это невозможно. Но будьте еще благороднее, Маркем, отступитесь от этого страшного и честолюбивого воина!
Остерегайтесь его и его замыслов, они основаны на несправедливости и приведут к новому кровопролитию.
- Верьте мне, - ответил Эверард, - я выбираю линию в политике, наиболее благоприятную для нашего времени.
- Изберите, - сказала она, - то, что лучше всего соответствует долгу, Маркем, то, что соответствует правде и чести. Исполняйте свой долг, а об остальном пусть позаботится провидение. Прощайте! Мы слишком испытываем терпение отца… Вы ведь знаете его нрав… Прощайте, Маркем!
Она протянула ему руку, Маркем прижал ее к губам и вышел из комнаты. Он лишь безмолвно поклонился дяде на прощание и сделал знак Уайлдрейку, который ждал его в кухне. Выйдя из хижины, он сел на коня и вместе со своим товарищем отправился обратно в замок.
Глава XIV
Преступника порой еще при жизни
Возмездье настигает. Мы не знаем -
То ль это просто плод воображенья,
Терзаемого совестью, иль дух,
Покинувший в ночи свою могилу, -
Одно известно: убиенный часто
Терзает сон убийцы своего,
На призрачную рану указуя.
Старинная пьеса
Когда Эверард направлялся в хижину Джослайна, он скакал во весь опор; мысли его также стремительно неслись вперед. Он считал, что выбора у него нет, и чувствовал, что вправе наставить свою кузину на путь истинный и даже слегка пожурить ее за участие в опасной интриге, в которую, как ему казалось, она была вовлечена. Возвращался же он медленно и совсем в ином расположении духа.
Оказалось, что благоразумие Алисы не уступает ее красоте: она не проявила той слабости, которая дала бы ему власть над нею; ее политические стремления, хоть и неосуществимые, оказались гораздо более прямыми и благородными, чем его собственные.
Он задумался, не слишком ли далеко он зашел в своей приверженности Кромвелю. Страна, правда, была истерзана раздорами, и казалось, что единственное средство избежать новой гражданской войны - это дать в руки Кромвеля исполнительную власть. После того как он понял, что чувства Алисы более чисты и возвышенны, чем его собственные, мнение о самом себе стало у него значительно скромнее, хоть он и продолжал считать, что лучше вверить корабль кормчему, не имеющему на это права, чем дать ему разбиться о рифы. Но он чувствовал в то же время, что не поддерживает в борьбе самую честную, благородную и бескорыстную сторону.
Так он ехал, предаваясь этим тягостным думам, и, размышляя о происшедшем, все меньше одобрял свои поступки, Уайлдрейк, ехавший на коне рядом с ним, не умел долго хранить молчание и начал разговор:
- Я вот подумал, Марк, если бы нас с тобой вызвали сейчас в суд - со мной-то это легко может случиться… Нет… я хочу сказать: если бы нам пришлось быть защитниками, у меня язык был бы подвешен лучше твоего, он говорил бы поубедительнее.
- Может, и так, - отвечал Эверард, - но я никогда не слыхал, чтобы ты говорил убедительно, только разве когда убеждаешь ростовщика ссудить тебе денег или трактирщика - сбавить счет.
- Однако же сегодня днем - или, вернее, вече" ром - я мог бы одержать победу там, где ты потери пел поражение.
- В самом деле? - проговорил полковник, насторожившись.
- А ну-ка, посмотрим, - продолжал Уайлдрейк. - Главной твоей задачей было убедить мисс Алису Ли… Клянусь небом, она божественное создание, одобряю твой вкус, Маркем!.. Так вот, ты хотел убедить ее и решительного старого троянца, ее отца, чтобы они согласились вернуться домой и, при потворстве властей, тихонько жили бы себе в замке, как подобает приличным людям, а не ютились бы в лачуге, которая под стать только Тому из Бедлама.
- Ты прав. Это была моя главная цель.
- Сдается мне, ты и сам надеялся бывать там почаще и присматривать за хорошенькой мисс Ли.
Ведь так?
- Таких корыстных мыслей у меня не было - возразил Эверард. - Если бы только мне удалось выяснить, в чем дело, и положить конец этим ночным переполохам в замке, я бы сразу уехал.
- А вот твой приятель Нол ожидает от тебя кое-чего побольше, - сказал Уайлдрейк. - Представь себе, что репутация баронета, как человека преданного королю, приведет в замок кого-нибудь из злосчастных беглецов и скитальцев - Кромвель надеется, что ты их подстережешь и зацапаешь. Словом, насколько я понял из его длинных и путаных разглагольствований, он хочет, чтобы Вудсток стал мышеловкой, дядя твой и хорошенькая кузина - куском сыру для приманки, да простит мне твоя Хлоя это сравнение, ты - пружиной, которая соскочит и захлопнет дверцу, а себе его превосходительство оставили роль большого старого кота, который получит мышей на съедение.
- И Кромвель осмелился открыто сделать тебе такое предложение? - воскликнул Эверард, дернув за поводья и останавливая коня посреди дороги.
- Ну не то чтобы открыто - я думаю, он открыто ни разу в жизни не говорил, скорей уж пьяница пройдет по одной половице, - но он намекнул мне, дал понять, что ты окажешь ему услугу, если - тысяча чертей, проклятое предложение застревает у меня в глотке! - если предашь нашего благородного и законного государя (тут он снял шляпу), да пошлет ему бог здоровья и благополучия для долгого царствования, как сказал достойный пастор, хотя, боюсь, сейчас его величество в холоде и голоде, да и без гроша в кармане.
- Это почти то же, что говорила Алиса, - удивился Эверард, - но как она могла про это узнать?
Ты ей, что ли, рассказал?
- Я! - возмутился роялист. - Ведь я ее до сегодняшнего вечера ни разу и не видел, да и нынче только мельком. Черт возьми, приятель, как же я мог ей что-нибудь сказать?
- Верно, - ответил Эверард и задумался.
Через некоторое время он снова заговорил:
- Мне надо было бы призвать Кромвеля к ответу за столь дурное мнение обо мне, пусть даже он не замышлял такого злодейства, а говорил не всерьез, только лишь для того, чтобы испытать тебя, а быть может, и меня. Это ведь тоже оскорбительно.
- С наслаждением снесу ему твой вызов, - оживился Уайлдрейк, - и сам скрещу шпагу с адъютантом его святейшества. Это доставит мне такое же удовольствие, как и стакан хорошего вина.
- Ну да! - возразил Эверард. - Такие высокопоставленные люди не дерутся на дуэли. Но скажи мне, Роджер Уайлдрейк, сам-то ты считал меня способным на подобную подлость?
- Я - вскричал Уайлдрейк. - Маркем Эверард, ты мой старый друг и неизменный покровитель. Когда взяли Колчестер, ты спас меня от виселицы, а затем двадцать раз спасал от голодной смерти. Но, клянусь небом, если бы я считал тебя способным на ту подлость, какой ждет от тебя твой генерал, клянусь небосводом и всей вселенной, я заколол бы тебя своей рукой!
- И я бы заслужил эту смерть, - ответил Эверард, - только, может быть, не от твоей руки. Но, к счастью, мне не придется, даже если бы я и пожелал, стать тем предателем, которого ты хотел собственноручно казнить. Знай, что сегодня сам Кромвель секретной депешей уведомил меня, что наследник бежал морем из Бристоля.
- Благослови, боже, тех, кто помог ему избежать опасности! - воскликнул Уайлдрейк. - Ура! Ликуйте, кавалеры! Браво, кавалеры! Да здравствует король Карл! Ну-ка, луна и звезды, ловите мою шляпу!
Тут он высоко подбросил свою шляпу в воздух.
Но небесные светила не приняли подарка: шляпа, как и ножны сэра Генри Ли, застряла в ветвях старого искривленного дуба, ставшего во второй раз хранителем вещей, брошенных вверх в порыве верноподданнических чувств. Это несколько обескуражило Уайлдрейка, а друг его воспользовался случаем, чтобы прочитать ему наставление:
- И не стыдно тебе - ведешь себя как школьник!
- Ну вот еще, - возразил Уайлдрейк, - я только дал пуританской шляпе верноподданническое поручение. Со смеху лопнешь, как подумаешь, сколько школьников в будущем году понапрасну полезут на дерево, приняв этот бесформенный фетровый колпак за гнездо какой-нибудь диковинной птицы.
- Перестань, бога ради, давай поговорим серьезно, - сказал Эверард. - Карл бежал, и я очень рад этому. Я был бы счастлив увидеть молодого наследника на троне его отца, но пусть бы он получил трон этот путем соглашения, а не из рук шотландской армии и злобных, мстительных роялистов…
- Мистер Маркем Эверард… - начал было роялист.