- Странно, - заметил Эверард, - мне приходилось слышать и читать, что дух убитого имеет таинственную власть над убийцей, но меня удивляет то, что люди так настаивают на этом. Что с тобой, Роджер Уайлдрейк? Что ты так перепугался, приятель? Почему ты сорвался с места?
- Перепугался? Я не перепугался… Во мне кипит ненависть, лютая ненависть! Ведь передо мной убийца несчастного Дика! Погляди, он встал в позицию!
Погоди-ка, мясник, сукин сын, в противнике нужды не будет!
Прежде чем его успели остановить, Уайлдрейк скинул плащ, выхватил шпагу, одним прыжком очутился возле Гаррисона и скрестил с ним клинки; Гаррисон уже стоял со шпагой наголо, как бы в ожидании противника, поэтому нападение не застало его врасплох - в тот миг, когда зазвенели клинки, он вскричал:
- Ага, вот ты где! Ты опять явился в человеческом образе! Добро пожаловать! Добро пожаловать!
Меч господа и Гедеона да поразит тебя!
- Разнять их! Разнять! - закричал Эверард.
Оправившись от изумления, они с Томкинсом бросились вперед. Эверард схватил роялиста и оттащил его, а Томкинсу с трудом удалось вырвать шпагу у Гаррисона, который кричал:
- Ага! Двое на одного! Двое на одного! Вот как дерутся дьяволы!
Уайлдрейк тоже разразился страшными проклятиями.
- Маркем! - кричал он. - Ты одним махом истребил во мне благодарность… Она улетучилась… Забыта… Черт меня возьми!
- Ты уже прекрасно доказал мне свою благодарность, - сказал Эверард, - неизвестно, как на это дело посмотрят. Кто будет за него в ответе?
- Пусть я отвечу за все жизнью своею! - вскричал Уайлдрейк.
- Ладно, помалкивайте уж, - вмешался Томкинс, - а я все устрою. Достойный генерал никогда и не узнает, что дрался с обыкновенным смертным, так я поверну дело. Только пусть этот моавитянин вложит шпагу в ножны и утихомирится.
- Ну-ка, Уайлдрейк, убери шпагу, - приказал Эверард, - иначе, клянусь жизнью, тебе придется направить ее на меня.
- Ну, клянусь святым Георгием, я еще не рехнулся. Но с ним мы сразимся в другой раз!
- В другой раз! - вскричал Гаррисон, все еще не спуская глаз с того места, где он встретил такое яростное сопротивление. - Я тебя прекрасно понял: день за днем, неделю за неделей ты даешь такие беспочвенные обещания; ты ведь знаешь, что сердце мое трепещет при звуке твоего голоса. Но рука моя не дрогнет в поединке с тобой… дух мой не устрашится этого боя, хоть плоть и трепещет при встрече с бесплотным призраком.
- Только, ради бога, помолчите, - сказал Томкинс, затем, обращаясь к своему господину, добавил:
- Здесь, разрешите доложить, никого нет, кроме Томкинса и почтенного полковника Эверарда.
Генерал Гаррисон, как это часто бывает при легком помешательстве (с ним именно это скорее всего и случилось), хоть и был твердо уверен, что видел призрак собственными глазами, не пожелал заводить об этом разговор с теми, кто мог принять это за плод расстроенного воображения. Он быстро подавил сильное волнение и заговорил спокойно и с самообладанием, стремясь скрыть свои чувства от Эверарда, - он считал, что тот его не поймет.
Генерал церемонно приветствовал полковника и повел речь о том, что прекрасный вечер выманил его из замка в парк на прогулку - погода уж очень хорошая. Затем он взял Эверарда под руку и пошел с ним по направлению к замку, а Уайлдрейк и Томкинс повели за ними лошадей Эверард, желая пролить хоть какой-то свет на таинственные дела в замке, несколько раз направлял разговор на эту тему и задавал наводящие вопросы, но Гаррисон так же ловко уклонялся от ответа (люди с расстроенным воображением часто избегают касаться того, что выводит их из душевного равновесия); он рекомендовал полковнику обратиться к его секретарю Томкинсу; тот имел обыкновение поддерживать все, что ни скажет его господин - недаром Десборо дал ему прозвище Брехун.
- Почему вы обнажили шпагу, достойный генерал, - спросил Эверард, - раз вы просто пошли на вечернюю прогулку?
- Видите ли, любезный полковник, сейчас такие времена, когда нужно быть настороже, порох держать сухим, а шпагу наголо. Скоро настанет такой день, хотите верьте, хотите нет, когда придется бодрствовать, чтобы тебя не застали нагим и безоружным в тот момент, когда семь труб протрубят "в седло!", а трубы Иезера издадут походный клич.
- Все это так, достойный генерал, но мне показалось, что вы размахиваете шпагой, как будто с кем-то сражаетесь, - настаивал Эверард.
- У меня бывают причуды, любезный Эверард, - отвечал Гаррисон, - иногда я гуляю один, да еще держу шпагу в руках, как, к примеру, сейчас, и мне иной раз приходит охота пофехтовать с каким-нибудь деревом. Глупо похваляться своим мастерством. Но я слыву отличным фехтовальщиком и частенько полу чал призы еще до того, как духовно обновился, и до того, как был призван участвовать в великом деле…
Я ведь начал с простого кавалериста в первом конном полку нашего главнокомандующего.
- Но мне показалось, будто я слышу, как о вашу шпагу звенит другая - Что? О мою шпагу звенела другая? Как же это могло случиться, Томкинс?
- Вероятно, сэр, - отвечал Томкинс, - это был сук на дереве Разные тут растут деревья; возможно, ваша милость наткнулись на такое, которое в Бразилии зовут железным. Перчес в своих путевых заметках рассказывает, что если по такому дереву стукнуть молотком, оно зазвенит, как наковальня.
- Может быть, и так, - согласился Гаррисон, - изгнанные монархи сажали в этой обители наслаждения много заморских деревьев и растений, но они не сорвали плод с того дерева, на котором растут двенадцать плодов и листья, несущие спасение народам.
Эверард продолжал расспросы; его поразило, как Гаррисон изворачивается и ловко уклоняется от ответа; прикрываясь отвлеченными фантастическими рассуждениями, он как бы накидывал покров на свою растревоженную совесть.
- Но ведь, если я могу верить своим глазам и ушам, у вас был настоящий противник, - настаивал Эверард. - Я убежден, что видел, как человек в темпом камзоле скрылся в лесу.
- Вы его видели? - в изумлении вскричал Гаррисон, и голос его задрожал. - Кто бы это мог быть?
Томкинс, ты тоже видел человека, о котором говорит полковник? С платком в руке, с окровавленным платком, он еще все время прижимал его к боку.
Последние слова, которыми Гаррисон обрисовал своего противника, несколько отличались от того, что сказал Эверард, но совпадали с тем, что говорил Томкинс о мнимом привидении. Эти слова убедили полковника в правдивости истории, рассказанной секретарем, больше, чем все, что он до этого видел и слышал. Слуга ответил на вопрос генерала с присущей ему быстротой: он, дескать, заметил, как такой человек пробирался мимо них в чащу, и подумал, что это какой-нибудь браконьер: этот народ, говорят, очень осмелел.
- Послушайте-ка, мистер Эверард, - торопливо заговорил Гаррисон, чтобы переменить разговор, - пора отложить в сторону все споры и рука об руку приступить к заделке брешей в нашем Сионе. Я почту за честь и счастье, мой достойный друг, быть в этом деле каменщиком или таскать носилки с известью под началом нашего великого вождя, которого провидение избрало решать наш великий национальный спор; я поистине так предан славному и победоносному генералу Оливеру, сохрани его господь на долгие годы, что, если он прикажет, я не побоюсь сбросить с высокого кресла того, кто зовется спикером парламента.
Я ведь приложил свою недостойную руку к свержению человека, которого называли королем… Я уверен, что здесь ваши взгляды совпадают с моими; позвольте же мне дружески настоять на том, чтобы мы соединились, как братья, и начали заделывать проломы в бастионах нашего английского Сиона. Мы станем его опорой и оплотом под водительством нашего несравненного главнокомандующего. Конечно, мы станем помогать ему и поддерживать его, но и сами будем извлекать из нашего дела выгоду и получать вознаграждение, духовное и мирское, без этого все здание наше было бы построено на песке… Впрочем, - продолжал он, опять переходя от честолюбивых планов к своим мечтам о Пятой монархии, - все это суета сует рядом со стремлением вскрыть книгу за семью печатями; близится час, когда загремит гром и засверкает молния, когда из бездны восстанет скованный дракон.
Перейдя, таким образом, от земных дел к фантастическим пророчествам, Гаррисон настолько овладел разговором, что у полковника Эверарда не было никакой возможности продолжать расспросы о подробностях ночной стычки, которых генерал явно не желал касаться. Так дошли они до Вудстокского замка,
Глава XV
Гаснут рдяные дрова,
В темноте кричит сова,
И больному крик тот злобный
Предвещает холм надгробный.
Час настал, чтоб на погосте
Разверзалась пасть гробов.
Возле церкви всюду гости -
Бродят тени мертвецов.
"Сон в летнюю ночь"
Караул у входа в замок был удвоен. Эверард спросил, по какой причине, у капрала, который вместе с солдатами дремал в холле у очага; в огонь подбрасывали разломанные резные стулья и скамейки.
- Слов нет, кордегардия, как говорит ваша милость, будет измотана такой службой, - ответил капрал, - но нас всех такой страх одолел, что никто не хочет стоять на часах в одиночку. Мы уже сняли несколько постов в Бэнбери и еще кое-где, а завтра ждем подкрепление из Оксфорда.
Эверард задал ему еще несколько вопросов относительно внутренних и внешних постов охраны и убедился, что правила караульной службы и дисциплина соблюдаются точно: часовых расставляли под личным наблюдением самого Гаррисона. Полковнику Эверарду оставалось только дать совет - поставить часового (или двух, если уж это неизбежно) в прихожую, из которой вели двери в разные покои и на галерею - место его недавнего приключения. Капрал почтительно обещал выполнить все его приказания. Позвали слуг, их тоже явилось вдвое больше, чем обычно. Эверард спросил их, легли ли комиссары или он еще может поговорить с ними.
- Господа комиссары, конечно, уже в спальне, - ответил один из слуг, - но, кажется, еще не ложились.
- Как! - вскричал Эверард. - Полковник Десборо и мистер Блетсон заняли одну спальню на двоих?
- Так их милостям было угодно, - сказал слуга, - а секретари их милостей бодрствуют всю ночь.
- Раз уж решено поставить двойной караул по всему дому, - вмешался Уайлдрейк, - я, пожалуй, тоже подчинился бы такому приказу - подыскать бы только смазливую служанку.
- Перестань валять дурака, - остановил его Эверард. - А куда девались мэр и мистер Холдинаф?
- Господин мэр вернулся в город на одной лошади с кавалеристом, которого послали в Оксфорд за подкреплением, а звонарь поместился в комнате, где полковник Десборо спал прошлой ночью, как раз в той самой, где чаще всего появляется… ваша честь знает, кто. Оборони нас господи, тут все гнездо растревожено.
- А где же слуги генерала Гаррисона? - спросил Томкинс. - Почему они не провожают его в спальню?
- Мы здесь, мы здесь, мистер Томкинс! - закричали все трое хором, выступая вперед. На лицах у них был написан такой же испуг, как и у всех обитателей Вудстока.
- Тогда отправляйтесь, - приказал Томкинс, - но не разговаривайте с его превосходительством, вы видите - ему не по себе.
- И правда, - заметил полковник Эверард, - какой он бледный, и лицо подергивается, как у паралитика. По дороге болтал без умолку, а как вышли на свет, и рта не раскрыл.
- Он всегда такой бывает после припадков, - объяснил Томкинс. - Зедекия и Джонатан, возьмите его превосходительство под руки и отведите в спальню… я сейчас пойду за вами… А ты, Никодем, подожди меня тут, не люблю я один ходить по этому дому.
- Мистер Томкинс, - обратился к нему Эверард, - мне часто доводилось слышать, что вы человек находчивый и сметливый; скажите откровенно, вы и вправду верите, что в этом доме водится нечистая сила?
- Не желал бы я проверить это на себе, сэр, - мрачно ответил Томкинс, - стоит только взглянуть на его превосходительство, моего господина, чтобы увидеть, каким становится человек, когда поговорит с мертвецом.
Он отвесил низкий поклон и ушел. Эверард отправился в спальню, где два других комиссара решили ночевать вместе - так было спокойнее. Они как раз собрались лечь, когда полковник вошел в комнату.
Оба вздрогнули при стуке двери и обрадовались, увидев, что это Эверард.
- Послушай, полковник, - зашептал Блетсон, отведя Эверарда в сторону, - видел ты другого такого осла, как Десборо? Силен, как бык, а труслив, как овца. Это он настоял, чтобы я ночевал тут вместе с ним и охранял его. Хорошенькая ночка нам предстоит, клянусь честью! Вот если бы вы заняли третью постель - вон ту, что приготовлена для Гаррисона; сам он убежал, как угорелый, искать долину Армагеддонскую в Вудстокском парке.
- Генерал Гаррисон только что воротился вместе со мной, - сказал Эверард.
- Ну уж, клянусь честью, в нашу комнату мы его не пустим, - вставил Десборо, услышав ответ Эверарда. - Кто ужинал с дьяволом, тот не имеет права ночевать с христианами.
- А он и не собирается этого делать, - возразил Эверард. - Сдается мне, он будет ночевать один, в отдельной спальне.
- Ну, вряд ли один, осмелюсь заметить, - продолжал Десборо. - Гаррисон - вроде приманки для нечистых духов, они летят к нему, как мухи на мед…
Сделай милость, любезный Эверард, останься с нами.
Не знаю отчего, но с тобой мне как-то спокойнее, чем с другими, хоть ты и не распинаешься в защиту своей веры, не говоришь много суровых слов, как Гаррисон, не произносишь длинные проповеди, как один мой высокопоставленный родственник, не буду называть его имени. А уж этот Блетсон так богохульствует, что, помяни мое слово, дьявол утащит его с собой еще до рассвета.
- Видели вы такого жалкого труса? - шепнул Блетсон Эверарду. - Все-таки оставайтесь с нами, уважаемый полковник. Я знаю, вы всегда рады помочь страждущим; вы ведь видите, в каком Десборо затруднительном положении: чтобы выкинуть из головы привидения и чертей, ему недостаточно будет только моего примера.
- Очень жалею, что не могу услужить вам, господа, но я решил переночевать в комнате Виктора Ли. Желаю вам доброй ночи, и если вы хотите, чтобы она прошла спокойно, помолитесь, пока не заснули, тому, для кого ночь так же светла, как день. Я хотел было поговорить с вами сегодня о деле, которое привело меня сюда, но отложу разговор до утра. Думаю, что завтра приведу вам веские доводы, которые убедят вас покинуть Вудсток.
- Хватит с нас всяких доводов! - вскричал Десборо. - Я, к примеру, приехал сюда по долгу службы, ну, ясное дело, и сам хочу получить кое-что за беспокойство, но если меня опять поставят на голову, как в прошлую ночь, я не останусь здесь даже за королевскую корону: на шею ведь ее не наденешь, раз головы не будет.
- Спокойной ночи, - сказал Эверард и собрался уже уходить, когда Блетсон придвинулся к нему и зашептал:
- Прошу тебя, полковник… ты знаешь, что я тебе друг… заклинаю тебя - оставь свою дверь открытой, чтобы я мигом прибежал на помощь, если с тобой что-нибудь приключится. Пожалуйста, любезный Эверард, иначе я глаз не сомкну, все буду за тебя беспокоиться. Я знаю, ты человек здравомыслящий, но и ты подвержен суеверным страхам - мы ведь впитываем их с молоком матери; поэтому-то мы трепещем, когда попадаем в подобное положение. Не запирай же дверь, если любишь меня, чтобы я в случае нужды мог поспеть к тебе на помощь.
- Мой господин уповает, во-первых, на библию, - вмешался Уайлдрейк, - а во-вторых, на свою верную шпагу. Он не думает, что можно оградить себя от дьявола, если лечь вдвоем в одной комнате, а еще меньше он верит вольнодумцам из "Колеса", что нечистая сила - плод воображения".
Эверард схватил своего опрометчивого друга за ворот, поволок его прочь, не дав договорить, и отпустил только тогда, когда притащил в комнату Виктора Ли, где они уже ночевали раньше. Но и там он продолжал крепко держать Уайлдрейка, пока слуга не зажег свечи и не вышел из комнаты. Отпустив Уайлдрейка, Эверард принялся упрекать его:
- Нечего сказать, вот так осторожный и рассудительный человек! Цепляется за любой повод, чтобы затеять скандал или ввязаться в спор. Стыдно!
- Стыдно, правильно! - разошелся роялист. - Стыдно мне, что я, как тряпка, даю собой помыкать человеку, который не стоит выше меня ни по роду, ни по воспитанию. Заявляю тебе, Марк, ты злоупотребляешь своей властью. Почему ты не отпускаешь меня от себя, почему не даешь жить и умереть, как я хочу?
- Да потому, что недели не пройдет после нашей разлуки, как я узнаю, что ты умер собачьей смертью.
Послушай, друг мой, что это на тебя нашло? Сначала полез в драку с Гаррисоном, а потом пустился в бесполезные споры с Блетсоном!
- Да ведь мы в гостях у дьявола, а я привык всегда что-нибудь дарить хозяину, куда ни приеду.
Вот отдать бы ему на завтрак Гаррисона или Блетсона, а затем и Кром…
- Замолчи! - перебил его Эверард, оглядываясь вокруг. - У стен есть уши. Вот тебе, выпей на сон грядущий. Положи рядом с собой оружие - нам надо быть наготове, как будто за нами гонится кровавый мститель. Вот твоя кровать, а мне постелили в гостиной. Нас разделяет только эта дверь.
- Оставим ее открытой на случай, если ты позовешь на помощь, как сказал этот вольнодумец. Но когда это ты успел привести здесь все в порядок, дорогой патрон?
- Я заранее предупредил Томкинса, что буду ночевать здесь.
- Вот странный малый! Он, кажется, во все свой нос сует, ничего мимо его рук не проходит.
- Он, по-моему, истинное порождение нашего времени, - сказал Эверард, - здорово умеет убеждать и проповедовать, за это его любят индепенденты, да и умеренным он нравится благодаря своей сметливости и расторопности.
- А в искренности его никогда не сомневались? - спросил Уайлдрейк.
- Что-то не слыхал, - ответил полковник, - напротив, друзья называют его Верный Джо и Честный Томкинс. Впрочем, я думаю, что искренность у него всегда идет в ногу с выгодой. Ну ладно, пей и ложись! Как? Выпил все залпом?
- А как же, черт возьми! Обет не позволяет мне больше одного глотка. Не беспокойся, этот стакан - что ночной колпак: согреет мозги, но не затуманит их. И если кто тебя потревожит, все равно - черт или человек, ты только крикни, я вмиг приду на подмогу.
С этими словами роялист удалился в свою спальню, а полковник, сняв с себя только то, что его стесняло, в штанах и камзоле улегся и скоро заснул.