"Лиз". – Он всю войну просидел в этих самых горах?
Мэри. – Кажется, он воевал... Да, да, он воевал, очень ненавидит нацистов, вот что он ненавидит по-настоящему. Он сказал Чарльзу: "Вы не знаете, что такое рейх, и молите бога, что вам этого не довелось узнать"...
"Лиз". – А почему он так грубо сказал? У него были основания?
Мэри. – Разве в этих словах есть бестактность? Я бы почувствовала, ты не права...
"Лиз". – А он и по-испански хорошо говорит?
Мэри. – Как по-английски... У него есть друг, хозяин бара Манолетте, тот уехал в Аргентину после того, как в Испании победил Франко, они вместе поют под гитару такие замечательные песни! Настоящие фламенко!
"Лиз". – А отчего Манолетте уехал из Испании? Он красный?
Мэри. – Откуда я знаю?! Он милый. Какое мне дело, красный он или нет! Он готовит замечательную парижжю... Знаешь, что это?
"Лиз". – Откуда мне...
Мэри. – Это когда на углях жарят мясо – печень барашка, почки, мозги, даже яички, это у них главный деликатес... Объедение!
"Лиз". – Наверняка у этого твоего тренера есть какая-нибудь аргентинка! Уверена в этом... Или индианка... Ты была у него дома?
Мэри. – Как я могла?! Он никого к себе не приглашал, он очень весел на склоне, а в баре сидит и молчит...
"Лиз". – И ты с ним...
Мэри. – Твой вопрос бестактен...
"Лиз". – А я бы на твоем месте сохранила память обо всем этом. И ничего в этом нет постыдного. Если мужчинам все можно, то почему нельзя нам?!
Мэри. – Между прочим, ты бы ему наверняка не понравилась...
"Лиз". – Сначала надо решить, понравится ли он мне... Наверное, он от вас вообще не отходил ни на шаг, что ты так к нему привязалась...
Мэри. – Да мы его упрашивали быть с нами! Мы! Я же говорю: он живет сам по себе! Ему интересно с самим собой и с его горами...
"Лиз". – А кто вас к нему привез?
Мэри. – Никто нас к нему не привозил. Он сам предложил свои услуги, там это у них принято...
"Лиз". – Наверняка он предложил услуги именно тебе!
Мэри. – Ничего подобного, Краймеру. Он наш руководитель, он все и решал.
"Лиз". – А откуда твой красавец знал, что Краймер руководитель?
Мэри. – Какая разница? Почему это должно меня интересовать? Просто я теперь отмечаю календарь каждый день, и это для меня счастье.
3
Г-ну Р. Макайру,
ЦРГ.
Уважаемый мистер Макайр!
Во время командировки в Барилоче с группой туристов фирмы "Кук и сыновья" я познакомилась с интересующим ЦРГ Мэксимом Брунном.
Произошло все в день прибытия, когда мы решали, где начать катания.
М-р Брунн сам предложил нам свои услуги, и все мы согласились с его предложением, что вызвало неудовольствие у его конкурента м-ра Роберта (Локо), но большую радость хозяина фирмы австрийца Ганса.
М-р Брунн более всего контактировал с м-ром Краймером и миссис Мэри Спидлэм; думаю, что между ними возникла близость, – так нежны были их отношения. Это возможно тем более и потому, что м-р Чарльз Спидлэм выключается после приема алкоголя, что позволяет его жене быть свободной всю ночь.
Я не заметила ничего, что могло бы хоть в какой-то мере скомпрометировать м-ра Брунна как лояльного американца.
В библиотеке Барилоче я поинтересовалась его формуляром. Беглое изучение показало, что м-р Брунн не заказывает левую литературу или журналистику, изучает в основном историю немецкого заселения Латинской Америки (Аргентина, Чили, Парагвай, Бразилия и Никарагуа), проявлял повышенный интерес к делу о похищении в 1931 году сына великого американского летчика Чарльза Линдберга, выписывал по этому вопросу газеты из Буэнос-Айреса на английском, немецком и испанском языках. С вопросом о деле летчика Чарльза Линдберга он также обращался в местную газету, но по какой причине – выяснить не удалось, поскольку тур был весьма кратковременным.
У меня наладились вполне добрые отношения с м-ром Брунном, и в случае, если Вы сочтете целесообразным, я готова отправиться в Барилоче для более тесной работы с этим джентльменом.
Ни с какими просьбами к членам нашей группы м-р Брунн не обращался, к вопросам политического или военного характера интереса не проявлял, его беседы с м-ром Краймером носили деловой характер и касались возможности создания в Барилоче филиала их фирмы.
О м-рах Брехте, П. Роумэне и Г. Спарке разговор ни с кем ни разу не поднимался. О работе Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности – тоже.
...В районе озера ведется активное строительство какого-то комплекса, но что это такое – никому не известно.
Хэлен Эрроу.
Резолюция Макайра: В архив. Командировка X. Эрроу в Барилоче нецелесообразна. Работу по "Брунну" ведут "Организация" и лично Верен.
Роумэн, Спарк (Лос-Анджелес, сорок седьмой)
Спарк позвонил к нему ночью, в половине первого:
– Я хочу, чтобы ты сейчас же, повторяю, сейчас же приехал к нам, Пол!
Тот вскинулся с тахты, чувствуя, как сердце враз сделалось "заячьим хвостиком":
– Господи, что-нибудь с детьми?
– Нет, нет, с мальчиками все в порядке... Ты же выполнил условия договора... Я прошу тебя немедленно к нам приехать, речь идет о другом...
– А кто выручит мою шоферскую лицензию? – Роумэн хохотнул. – Я слегка поддал, Грегори. Я не хочу ездить пьяным, этого только и ждут пареньки , я чту законы страны проживания.
– Вызови такси, я оплачу, останешься у нас, здесь и поговорим.
– На подслухе у Макайра? – Роумэн снова хохотнул. – Ты хочешь порадовать начальника?
– Не сходи с ума, Пол. У тебя здесь нет больших друзей, чем Элизабет и я. Не сходи с ума. Мне нужно тебя увидеть.
– Ну так и приезжай в город. Пойдем в "Президент"... Там шлюхи съезжаются к полуночи, я покажу тебе самых роскошных потаскух... Там дорого, осведомители не пролезут, они же на бюджете, им нужно просить разрешения на траты, забыл, что ль? Там и поговорим, если тебе это так надо.
– Хорошо. Я выезжаю. Встретимся в "Президенте"? Или заехать за тобой?
– Нет, ко мне не надо, здесь все нашпиговано макайровскими штуками, я ж говорю, они записывают даже то, как я корчусь на унитазе после пьянки...
– Думаю, у них сейчас есть работа поважнее, чем фиксировать твои стоны на унитазе. Я выезжаю.
– Хорошо, я заказываю столик.
Роумэн положил трубку на рычаг осторожно, словно боялся ее сломать, потом резко поднялся, походил по квартире, которая после отъезда Кристы сделалась похожей на его мадридское обиталище в дни, когда не приходила убирать Мариан, такой кавардак: разбросанные по полу ботинки, висящие на спинках кресла рубашки, пыль на книжном столе, заваленном рукописями сценариев; истинно холостяцкое жилье; даже спать он теперь ложился – если возвращался домой – на тахте возле балконной, во всю стену, двери; на кровати, которую купила Криста, – книги; каждое воскресенье Роумэн отправлялся по книжным лавкам, скупал все, связанное с прошедшей войной, историей разведки, сексопатологией, помешательством, мафией и атомной бомбардировкой Хиросимы; книги по бизнесу складывал на полу, возле батарей отопления, особенно часто листал пособие для начинающих предпринимателей "Как стать миллионером"; потешаясь, делал выписки, прятал их в стол, пригодится на будущее; почему бы, действительно, не стать миллионером; тому, у кого баки на счету, не страшно и ФБР; воистину, танцует тот, кто заказывает музыку.
Роумэн снял рубашку, надел полосатую куртку и джинсы, бриться не стал, набрал номер "Президента", попросил забронировать столик на имя мистера Спарка: "Платить буду я, Пол Роумэн, да, да, не Раумэн, а Роумэн, это кто-то работает под меня, гоните его прочь, ах это тот самый Раумэн из Техаса, который держит скот? Очень хорошо, передайте ему привет, скажите, мы с ним братья, пусть подкинет пару сотен тысяч, я восславлю его в фильме, сниму верхом на жирафе с копьем в левой руке и в шляпе, формой похожей на древнеегипетское изображение фаллоса".
– Что это такое? – деловито поинтересовался метрдотель, принимавший заказ; Роумэн посмеялся: у этого ума хватит передать мое предложение мистеру Раумэну, будет очень смешно, наверняка намылит мне морду, они в Техасе прыткие.
– Про фаллос вы ему не говорите, не надо, а про жирафа можете, я буду через полчаса, до свиданья.
...Роумэн вышел на улицу, с океана задувал ветер; нет ничего прекрасней такой погоды, подумал он, все идет, как надо, сейчас меня хорошо проморозит, я буду готов к разговору, мы должны провести этот разговор, от него зависит все или почти все, это точно.
Город уснул, главная улица была пустынной, только в барах слышны голоса и костистые удары бильярдных шаров; именно в барах по ночам собираются либо счастливые люди, либо самые несчастные, которые бегут самих себя.
В шикарном "Президенте" было светло, как в операционной, и так же холодно; нет ничего отвратительнее огромных гостиниц, какой-то случной пункт, никакого уюта, сплошная показуха, отчего людей так тянет на показуху, будь мы все неладны?!
Войдя в бар, Роумэн спросил, не пришел ли мистер Спарк; мэтр ответил, что еще не появлялся, однако техасский Роумэн гуляет : "Я ему сказал про вас, он очень потешался, хотите познакомиться?"
Роумэн оказался крошечным человечком в ковбойской одежде; хлопнув Пола по плечу, предложил выпить "хайбол", спросил, откуда он родом: "Нет, увы, мы не братья, я бы мечтал найти брата, меня раздавило дело, будь оно неладно, нет свободной минуты..."
– Так остановитесь, – посоветовал Пол. – Набрали десяток миллионов баков – и хватит! Наслаждайтесь жизнью! Видите, сколько здесь прекрасных шлюх? Каждая стоит тысячу в месяц, – это если высшего класса. Сто тысяч за десять лет вперед – гроши. Я бы на вашем месте нанял тройку, завидую шейхам, нет ничего надежнее многоженства, жизнь в радость, никаких обязательств, одни наслаждения...
– Я смущаюсь называть вещи своими именами, – сказал коротышка Роумэн, – тем более, когда речь идет о женщинах.
– Наймите себе "паблик рилэйшенз офиссер" ... Возите его с собою, кивнете головой – "хочу вон ту девку", – он вам ее сразу же приволочет...
– Сколько хотите получать в неделю?
– Нет, я не пойду, – Роумэн покачал головой. – Я дорого беру, зачем вас разорять... Если хотите какую из здешних красоток, укажите пальцем, я и без денег все организую.
– Пальцем указывать некультурно, – сказал карлик назидательно, и Роумэн понял, что именно этим ограничивается его соприкосновение с культурой; хотя нет, наверняка он знает, что дичь можно есть руками, наверное, поэтому заказывает в ресторанах фазанов или куропаток, не надо мучиться с тремя вилками, все просто, а заодно соблюден престиж: дерьмовое крылышко птички в пять раз дороже самого прекрасного стэйка; ну и горазды люди на фетиши, выдумают блажь и поклоняются ей, врожденность закодированного рабства...
Спарк приехал через сорок минут, – спустило колесо.
– Знаешь, – усмехнулся он, когда они расположились за своим столиком, – я вожу машину с закрытыми глазами, прекрасно ее ощущаю, но, когда надо менять скат, ощущаю себя Робинзоном, путаюсь с ключами и очень боюсь заночевать на дороге...
– Вози с собой теплую куртку и виски, – посоветовал Роумэн. – Жахнешь от души, укутаешься, поспишь, а утром попросишь шоферов прислать тебе "автосос" , двадцать баков – и никаких забот... Ну, что у тебя?
– Пол, мы получили письмо от Крис.
– Мне она тоже прислала телеграмму.
– Я хочу, чтобы ты прочитал ее письмо при мне.
– Слушай, Грегори, я чертовски не люблю сентиментальных сцен: добрый друг наставляет заблудшего, разговор по душам, глоток виски и сдержанное рыдание... Это все из штампов Голливуда...
– Ты можешь обижать меня, как тебе вздумается, Пол... Я все равно не обижусь, потому что люблю тебя... И знаю, что нет на земле лучшего человека, чем ты... Задирайся, валяй, все равно ты прочитаешь ее письмо при мне... Или, если хочешь, я его тебе прочту сам...
– Поскольку здесь им трудно оборудовать звукозапись, можешь читать.
– Что с тобой, Пол?
– Ровным счетом ничего. Просто я ощутил себя абсолютным, законченным, размазанным дерьмом. А поняв это, я стал отвратителен самому себе. Ясно? Я помог Крис уйти от меня. Я не хочу, чтобы она жила с дерьмом, понимаешь?
– Погоди. Сначала послушай, что она пишет...
– Я читал, что она написала перед тем, как уехать! Она сбежала! Она бросила меня! Да, да, да! Не делай печальное лицо! Мало ли, что я пару раз не приходил домой! Я всегда жил один, и я привык жить так, как считал нужным! Я тогда не мог ехать пьяным! Я звонил ей, но никто не брал трубку!
– Врешь.
– Если ты еще раз посмеешь сказать мне это слово, я уйду, Грегори, и мы больше никогда не увидимся.
– Хорошо. Прости. Послушай, что она пишет, – Спарк взял письмо в руку; Роумэн заметил, как тряслись его пальцы. – Вот, погоди, тут она рассказывает Элизабет про свое житье... Ага, вот эта часть... "Я не помню, у кого из европейцев я прочитала горькую, но изумительно верную фразу: "порою легче переспать с мужчиной, чем назвать его по имени"... Мне казалось, что Пола порою удивляло мое постоянное "ты", я, действительно, очень не люблю никого называть по имени... Я назвала его "Полом" в прощальной записке. Жест дарующий и жест принимающий дар имеет разъединяющий... Так и те дни, которые я провела с ним, – дни надежды, дни разлук, но более всего я боюсь, что он не узнает, какое это было для меня счастье, какая это была нежность, которую он так щедро подарил мне. Каждый должен во что-то верить: в бога, космос, сверхъестественные силы. Я верила в него. Он был моим богом, любовником, мужем, сыном, другом, он был моей жизнью... Я благодарна ему за каждую минуту, пока мы были вместе, я благодарна ему за то, что он был, есть и будет, пока есть и буду я... Больше всего мне страшно, когда, просыпаясь, я не вижу его глаз. Он говорил, что глаза нельзя целовать, это к расставанию, плохая примета... Нет, уходя, можно все, только нельзя остаться... Я теперь часто повторяю его имя, оно делается ощутимым, живым, существующим отдельно от него... Я села и написала: имя твое – поляна в лесу, имя твое – поцелуй в росу, имя твое – виноградинка в рот, имя твое скрипка поет, имя твое мне прибой назвал, тяжко разбившись о камни скал, имя твое – колокольный звон, имя твое – объятья стон, ну, а если на страшный суд, имя твое мои губы спасут..."
Спарк поднял глаза на Пола, в них были слезы.
Роумэн ударил сцепленными кулаками по столу, заревел медведем:
– Суки паршивые! Дерьмовые, долбанные суки! – он обернулся, крикнув через весь зал: – Да принесите же нам виски, черт возьми!
– Ты должен поехать к ней, Пол...
– Нет.
– Почему? Она любит тебя.
– Я сломан. В каждом человеке живет своя гордость. Я не могу, чтобы она была подле раздавленного, обгаженного, стареющего и спивающегося мужика. Это предательство. А я не из этой породы... Мы с тобою предали Брехта, и Ханса Эйслера тоже предали, их нет в этой стране, их оболгали, извозили мордой об дерьмо и выбросили, как нашкодивших котят... А ведь они не котята, а великие художники, которые будут определять память середины двадцатого века! А кто здесь понял это? Кто встал на их защиту?! Кто?! Ты? Я? Украли мальчиков, раздавили нас подошвой, как тараканов... Я не могу взять на душу грех приучать ее к тараканам... Не могу... Она их и так слишком много повидала в своей жизни... Словом, тут у меня наклевывается одна работенка, предстоит полет в Вашингтон, – оформлю там развод и пошлю ей все документы... У нее впереди жизнь, а мне осталось лишь одно – доживать.
– Как сердце?
– Прекрасно.
– Ты говоришь неправду, Пол. Ты ужасно выглядишь... Ты гробишь себя. Кого ты хочешь этим удивить? Надо выждать... Все изменится, поверь. Так долго продолжаться не может...
– "Изменится"? Да? Хм... А кто будет менять? Ты? Я? Стоит только прикрикнуть, как все уползают под лавку и оттуда шепчут, что "так долго продолжаться не может"... Кто ударит кулаком по столу? Я? Нет, я лишен такой привилегии, потому что мстить за это будут Элизабет и тебе, мальчики – в закладе... Должно родиться новое поколение, созреть иное качество мышления... А кто его будет создавать? Человечество несет в себе проклятие страха, согласись, именно рабовладение определяло мир с его основания до конца прошлого века, когда мы перестали продавать черных, а русские – белых.
Девушка в коротенькой юбочке принесла виски; Роумэн погладил ее по округлой попке:
– Крошка, принеси-ка нам сразу еще четыре порции. И соленых фисташков, о'кей?
– О'кей, – ответила та. – А вам записка.
– От кого?
– От скотовода, – девушка усмехнулась. – От гиганта из Техаса.
Роумэн прочитал вслух:
– "Братишка, если ты и впрямь можешь заклеить здесь любую красотку, то я бы просил тебя побеседовать с той, которая вся в белом". – Роумэн рассмеялся, пояснив: – Это гуляет крошечный ковбой, который стоит пятьдесят миллионов, Раумэн, видишь, вырядился в костюм первых поселенцев...
– Ты что, намерен быть его сводником? – спросил Спарк с нескрываемым презрением.
– А почему бы и нет? Во мне родился инстинкт иждивенца, я постоянно хочу к кому-то пристроиться, чтобы не думать о завтрашнем дне... Я же уволен , Грегори... Я не дослужил нужных лет до пенсии... Я в любую минуту могу оказаться безработным...
Он поднялся, сказал Спарку, что сейчас вернется, пусть пьет, стол оплачен, подошел к громадной корове в белом; странно, отчего карликов тянет на таких бабищ, он же с ней не справится; поклонился женщине и спросил разрешения присесть, ощущая на спине скрещивающиеся взгляды Спарка и скотовода.
– Что ж, подсаживайтесь, – голос у толстухи был низкий, хриплый, мужской. – Есть проблемы?
– Мой друг мечтал бы познакомиться с вами, красивая.
– Твой сосед, длинный красавчик?
– Нет, тот не знает никого, кроме жены, он священник...
– У священников нет жен...
– Бывший священник, – усмехнулся Пол. – У него были неприятности с Ватиканом, он вступил в коммунистическую партию, а попам это запрещено под страхом кастрации, вот епископ ему и предложил: либо я тебя кастрирую, либо уходи подобру-поздорову из лона святой церкви... Но у него жена поет в хоре, контральто...
– У тебя больные глаза, – заметила женщина. – Покажись врачам.
– Залеченный сифилис, – ответил Роумэн. – Я показывался. Поздно, ничего не попишешь, хирургия бессильна, а я верю только хирургам.
Женщина вздохнула:
– Пусть тот, больной, отрежут, а пришьют новый, сейчас делают чудеса... Так кто хочет меня пригласить?
– Вон тот гигант, – Роумэн показал глазами на карлика. – Он стоит полсотни миллионов.