- Засада, засада! - крикнул Вульф, обнажая меч. - Скорее за мной на дорогу в Бредуель! - И он пришпорил лошадь. Конь бросился вперед, но в следующее мгновение сильная рука заставила его присесть. - Помилуй Бог, - вскрикнул Вульф, - тут еще!
И действительно, другой отряд воинов с оружием и с закрытыми лицами выбежал на бредуельскую тропинку, во главе их виднелся плотный человек, по-видимому, вооруженный только длинным кривым ножом, висевшим на его поясе, и одетый в цепную кольчугу, которая проглядывала через открывшуюся тунику.
- К лодке, - крикнул Годвин, но, услышав это, толстый человек засмеялся резким, пронзительным смехом. Даже в эту минуту все трое расслышали его.
Они поехали по молу, потому что им некуда было больше свернуть: обе дороги преграждали люди. Когда они подъехали к лодке, им стало понятно, почему смеялся плотный воин: она стояла на толстой цепи, которую нельзя было перерубить; кроме того, парус и весла исчезли из нее.
- Плывите в ней, - прозвучал насмешливый голос одного из спутников толстяка, - или, по крайней мере, пусть ваша дама войдет в нее; тогда нам не придется нести ее в ладью…
Розамунда страшно побледнела, лицо Вульфа то вспыхивало, то бледнело, его рука сжимала меч. Годвин, спокойный, как всегда, проехал несколько шагов вперед и произнес:
- Скажите, чего вы хотите от нас? Денег? У нас их нет, с нами только лошади и оружие, но то и другое будет дорого стоить вам.
Человек с кривым ножом вышел немного вперед в сопровождении высокого гибкого слуги или оруженосца, которому шепнул несколько слов на ухо.
- Мой господин находит, - ответил высокий воин, - что у вас есть нечто драгоценнее королевского золота - красавица, которую с нетерпением ждут в одном месте. Отдайте ее нам, а потом уезжайте на ваших конях и с вашим оружием, вы - храбрые молодые люди, и мы не желаем проливать вашу кровь.
Теперь наступила очередь братьев рассмеяться.
- Отдать вам ее, - воскликнул Годвин, - и с бесчестьем продолжать наш путь? Хорошо, мы отдадим ее с нашим последним вздохом, но не раньше. Куда же вы хотите отвезти леди Розамунду?
Те снова шептались.
- По словам моего господина, - послышался ответ, - всякий, кто ее видит, поддается очарованию, но особенно ее ждут в доме рыцаря Лозеля.
- Рыцарь Лозель! - прошептала Розамунда и побледнела еще сильнее.
Этот Лозель был очень могущественным человеком и уроженцем Эссекса. Он владел кораблями, о его подвигах на море и на Востоке рассказывали нехорошие вещи. Он однажды просил руки Розамунды и, получив отказ, наговорил таких угроз, что Годвин, как старший из близнецов, вызвал его на бой, бился с ним и ранил его. После этого Лозель исчез неизвестно куда.
- Значит, сэр Гюг Лозель среди вас? - спросил Годвин. - И замаскирован, как все вы, обыкновенные трусы? Если так, я желаю встретиться с ним лицом к лицу и закончить дело, которое начал в снегу, на Рождество, двенадцать месяцев тому назад.
- Узнайте его, если можете, - ответил высокий человек.
Вульф же произнес сквозь сжатые зубы:
- Брат, я вижу только одну возможность прорваться. Мы должны поставить серого Розамунды между нашими конями и ударить на врагов.
Предводитель отряда как бы угадал их мысль; он снова наклонился к уху своего спутника, и тот громко произнес:
- Мой господин говорит, что с вашей стороны безумно стараться пробиться сквозь наши ряды; мы будем бить ваших лошадей и ловить их петлями, а между тем жаль губить таких славных коней. Когда же вы упадете, мы без труда захватим вас. Лучше сдайтесь, вы можете сделать это без стыда, ведь вам спасения нет, и два рыцаря, хотя бы очень храбрых, не в состоянии выдержать борьбу с целой толпой. Мой господин дает вам одну минуту.
Розамунда в первый раз заговорила:
- Двоюродные братья, прошу вас, не отдавайте меня живой в руки сэра Гюга Лозеля и этих людей. Лучше пусть Годвин убьет меня, чтобы избавить от ужасной участи, как он хотел сделать это ради спасения моей души, сами же постарайтесь прорваться сквозь ряды врагов и живите, чтобы отомстить за меня.
Братья ничего не ответили: они только посмотрели на воду, потом переглянулись между собой, слегка кивнув друг другу головами. Снова заговорил Годвин, потому что теперь, когда дело дошло до борьбы за жизнь и за даму, язык Вульфа, который обыкновенно двигался с такой легкостью, стал странно молчалив.
- Слушайте, Розамунда, - сказал Годвин. - Вы можете спастись только одним способом, я предложу вам отчаянное средство, но вам придется выбирать или его, или плен, так как убить вас мы не можем. Ваш серый конь верный и сильный. Поверните его, пришпорьте и заставьте войти в воду бухты Смерти. Пустите лошадь вплавь. Залив широк, но волны помогут вам, и, может быть вы не утонете.
Розамунда, слушая, взглянула на лодку. Тогда Вульф обратился к ней с решительными словами:
- Поезжайте, мы задержим ладью.
Она услышала, ее темные глаза наполнились слезами, ее гордая головка на мгновение склонилась почти к самой гриве серого.
- О, мои рыцари, мои рыцари, - сказала она. - Вы умрете за меня! Хорошо. Если так угодно Господу Богу - да свершится! Но клянусь, если вы умрете, я не взгляну ни на кого, я буду жить воспоминанием о вас. Если же вы…
- Благословите нас, и в путь, - сказал Годвин.
Тихими святыми словами она благословила братьев, круто повернула серую лошадь, вонзила шпору в ее бок и помчалась в глубокую воду. На мгновение конь остановился, потом сделал большой прыжок. Он погрузился глубоко, но ненадолго; вот голова его наездницы показалась на поверхности, и, снова сев в седло, с которого волна смыла ее, Розамунда направила лошадь к далекому берегу. Крик изумления сорвался с губ грабителей; они не думали, что молодая девушка решится на такой отважный поступок. А братья засмеялись, видя, что серый плывет хорошо, соскочили с седел, пробежали шагов восемьдесят по молу, к самому узкому его месту, по дороге сорвав с себя плащи и обернув ими левые руки вместо щитов. В отряде -послышались мрачные проклятия, предводитель дал шепотом какое-то приказание своему переводчику, и тот громко закричал:
- Убейте их и в лодку! Мы должны догнать ее раньше, чем она доберется до берега или утонет.
Нападающие колебались; глаза воинов, преграждавших путь, говорили о ранах и смерти. Наконец замаскированные стали карабкаться на необделанные камни. Но мол был так узок, что, пока силы двух братьев не истощились, они могли биться, как двадцать человек; к тому же топь и вода мешали напасть на них с той или другой стороны. Итак, разбойникам в конце концов пришлось биться по двое против двоих д'Арси, и Вульф с Годвином были наиболее сильными из сражающихся. Их длинные мечи блеснули, взвились и опустились, и, когда Вульф поднял свое лезвие, оно было красно, как в ту минуту, когда он взмахнул им в багровых лучах заката. Раздался плеск воды, человек упал в тину и лежал там, умирая.
Противник Годвина тоже упал, как казалось, убитый.
После этого, шепнув друг другу несколько слов, братья, не дожидаясь нового нападения, сами бросились вперед. Волнующаяся толпа увидела, что они приближаются, двинулась прочь, но раньше, чем замаскированные прошли ярд, у них в тылу заработали мечи. Раздались страшные проклятия; ноги нескольких воинов попали в расщелины между камнями, и они упали ничком. В смятении троих столкнули в воду; двое утонули в тине, третий еле-еле добрался до берега, остальные бежали с мола. Двое были убиты, трое лежали на земле, пробовали встать и начать биться, но полотняные маски спустились им на глаза, и их удары не могли попасть в цель, между тем длинные мечи братьев падали на шлемы и кольчуги, точно молоты кузнецов на наковальни. Наконец их противники, умолкшие и неподвижные, замерли навсегда…
- Назад! - крикнул Годвин. - Здесь мол слишком широк, и они могут обойти нас.
И д'Арси стали медленно отступать лицом к врагу, остановились они против первого человека, которого, казалось, убил Годвин. Он лежал лицом кверху, с раскинутыми руками.
- До сих пор все шло хорошо, - с коротким смехом заметил Вульф. - Ты ранен?
- Нет, - ответил Годвин. - Только не хвались до конца битвы; их еще много, но они, конечно, не пойдут сюда. Дай
Бог, чтобы у них не было копий или луков.
Он оглянулся; вдали от берега спокойно плыл серый, а на нем сидела Розамунда. Молодая девушка видела все, потому что ее лошадь плыла немного наискось, и вот она сняла с шеи платочек и махнула им братьям. Они поняли, что она гордится их подвигом и благодарит святых за то, что они уже успели совершить такие деяния ради нее.
Годвин был прав: хотя начальник давал суровые приказания своим людям, отряд не подходил близко к ужасным мечам, замаскированные искали валунов, чтобы осыпать ими д'Арси. Но на земле лежало больше ила. чем булыжников, а камни, служившие материалом для мола, были слишком тяжелы и велики. Воины нашли только несколько валунов, бросили ими в д'Арси. но булыжники или не попадали в братьев, или не приносили им большого вреда. Немного времени спустя человек, которого звали начальником, что-то сказал солдатам через своего помощника. Несколько воинов отбежали в заросли терниев и вернулись оттуда с длинными веслами.
- Они хотят бить нас веслами. Что нам делать, брат? - спросил Годвин.
- Сделаем все, что возможно, - ответил Вульф. - Впрочем, то, что случится дальше, теперь неважно, если только воды моря пощадят Розамунду. Вряд ли враги настигнут ее: после того, как убьют нас, им еще придется отвязать лодку, сесть в нее и отчалить.
Вдруг Вульф услышал за собой какой-то шорох: Годвин внезапно вскинул руки и упал на колени. Вульф отступил: человек, которого они считали мертвым, живой и здоровый, стоял, держа окровавленный меч. Вульф кинулся на него и нанес ему несколько ожесточенных ударов, первый же из них отделил лезвие его меча от рукоятки, второй разорвал кольчугу и глубоко вонзился в его бок, на этот раз он упал, чтобы уже никогда не подняться. Вульф взглянул на брата, кровь заливала лицо Годвина, слепила его глаза.
- Спасайся, Вульф, мне же пришел конец, - прошептал он.
- Нет, тогда бы ты не говорил. - И Вульф, обняв брата, поцеловал его в лоб.
Новая мысль пришла ему в голову. Он, как ребенка, поднял Годвина, подбежал к тому месту, где стояли лошади, и вскинул его на седло.
- Держись крепче, - крикнул он, - держись за гриву и луку. Сохрани присутствие духа, держись крепче, я все-таки спасу тебя.
Накинув поводья на левую руку, Вульф вскочил на свою собственную лошадь и повернул ее. Прошло секунд десять, вооруженные веслами пираты, которые собрались к месту разветвления двух тропинок, вдруг увидели больших коней, безумно мчавшихся прямо на них.
На одном покачивался жестоко раненный человек со светлыми волосами, запятнанными кровью, держась руками за гриву и седло, на другом сидел воин Вульф, с расширенными глазами, с лицом, похожим на лик огня. Он потрясал своим красным мечом и вторично в этот день выкрикивал:
- Д'Арси, д'Арси! Против д'Арси - против смерти!
Враги увидели братьев, закричали, столпились и подняли весла, чтобы встретить всадников. Но Вульф ожесточенно пришпорил коня и хоть путь был короток, тяжелые лошади, выдрессированные для турниров, уже скакали с огромной скоростью. Вот они близко. Весла откачнулись в сторону, точно тростники; засверкали мечи, и Вульф почувствовал, что он ранен, но куда, не понял. Его меч тоже блеснул, блеснул всего раз; второго удара не успел он нанести - его противник упал, как пустой мешок.
Святой Петр! Они промчались через толпу. Годвин все еще качался на седле, а там вдали, приближаясь к берегу, серая лошадь боролась с волнами. Они пробились. Перед глазами Вульфа расплывалось красное пятно, ему казалось, будто земля поднимается им навстречу, и все кругом пылает, как огонь.
Позади затихли крики, теперь слышался только один звук: конский топот. Потом и топот ослабел, замер в отдалении - и молчание и тьма окутали сознание Вульфа.
II. СЭР ЭНДРЮ Д'АРСИ
Годвину сниться, что он умер, что где-то внизу, под ним, плывет мир, что сам он, распростертый на ложе из черного дерева, несется в черной мгле и что его охраняют двое светлых стражей.
"Это ангелы-хранители", - думается ему.
Время от времени появляются и другие духи и спрашивают ангелов, сидящих у него подле изголовья и в ногах:
- Грешила ли эта душа?
И слышится ответ ангела, сидевшего при изголовье:
- Грешила.
И снова спросил голос:
- Умер ли он, свободным от грехов?
- Он умер несвободным, с красным поднятым мечом, но погиб во время славной битвы.
- Во время битвы за крест Христов?
- Нет, за женщину.
- Увы, бедная душа, грешная, несвободная, она погибла ради земной любви. Может ли он заслужить прощение? - несколько раз повторил с грустью вопрошающий голос, становясь все слабее и слабее; наконец он затерялся вдали.
Зазвучал новый голос, голос отца Годвина, никогда не виданного им воителя, который пал в Сирии. Годвин тотчас же узнал его; у видения было лицо, высеченное из камня, как на гробнице в церкви Стенгет, на его кольчуге виднелся кроваво-красный крест, на щите красовался герб д'Арси, а в руках блестел обнаженный меч.
- Это ли душа моего сына? - спросил он у стражей, облаченных в белые одежды. - Если да, то как умер он?
Тогда ангел, бывший в ногах ложа, ответил:
- Он умер с красным поднятым мечом, умер во время честного боя.
- Он бился за крест Христов?
- Нет, за женщину.
- Он бился за женщину, когда должен был пасть в святой войне! Увы, бедный сын! Увы, значит, нам нужно снова расстаться, и теперь навсегда.
Этот голос тоже замер.
Что это? Сквозь тьму двигалось великое сияние, и ангелы, сидевшие в ногах и при изголовье ложа, поднялись и приветствовали великий свет своими пламенными копьями.
- Как умер этот человек? - спросил голос, звучавший из сияния, голос глухой и страшный.
- Он умер от меча, - ответил ангел.
- От меча врагов небес? Он бился в войне небес?
Но ангелы молчали.
- Нет до него дела небу, если он бился не за небо, - снова сказал голос.
- Пощади его, - заступились хранители, - он был молод и храбр и не знал истины! Верни его на землю, чтобы он очистился от грехов, позволь нам снова охранять его.
- Да будет так, - провещал голос. - Живи, но живи, как рыцарь небес, если ты хочешь достигнуть неба!
- Должен ли он отказаться от земной любви и земных радостей? - спросили ангелы.
- Этого я не сказал, - ответил голос, вещавший из сияния.
И странное видение исчезло.
Полное отсутствие сознания, потом Годвин очнулся и услышал другие голоса, голоса человеческие, горячо любимые, хорошо памятные. Увидел он также наклонившееся над ним лицо - лицо самое человеческое, самое любимое, самое памятное, с чертами Розамунды. Он пролепетал несколько вопросов, ему принесли поесть и велели заснуть, и он заснул. Так продолжалось много времени. Пробуждение и сон, сон и пробуждение. Наконец однажды утром Годвин проснулся по-настоящему в маленькой комнате, которая приходилась рядом с соларом, гостиной Холля в Стипле; здесь братья спали с тех пор, как дядя взял их к себе. Против Годвина на кровати-козлах сидел Вульф с перевязанными рукой и ногой; подле него стоял костыль. Он немного побледнел и похудел, но это был все тот же веселый, беспечный Вульф, лицо которого по временам умело принимать ожесточенное выражение.
- Я все еще грежу, брат, или это действительно ты?
Лицо Вульфа просветлело, и он счастливо улыбнулся: теперь он знал, что Годвин действительно пришел в себя.
- Ну, конечно, я, - ответил Вульф, - у привидений не бывает хромых ног; раны - дары мечей и людей.
- А Розамунда? Что сталось с Розамундой? Переплыл ли серый через залив, и как мы вернулись сюда? Расскажи мне обо всем скорее, скорее!
- Она сама скажет тебе все. - И, проковыляв до занавеси в двери, Вульф крикнул: - Розамунда, моя… нет, наша кузина Розамунда, Годвин очнулся. Слышите, Годвин очнулся и хотел бы поговорить с вами.
Зашелестело платье, зашуршали камыши, которые устилали пол, и вот Розамунда, по-прежнему красивая, но в эту минуту от радости забывшая всю свою важность, вошла в комнату. Она увидела исхудавшего Годвина, который сидел на постели с блеском в серых глазах, сверкавших на бледном лице. У Годвина были серые глаза, у Вульфа - голубые; только это одно различие между братьями заметил бы посторонний человек, хотя, в сущности, губы Вульфа были полнее, чем у Годвина, а подбородок очерчен более резко; кроме того, он был ростом гораздо выше брата. Розамунда с легким восклицанием восторга подбежала к Годвину, обвила руками его шею и поцеловала в лоб.
- Осторожнее, - резко сказал Вульф, отворачиваясь. - Не то, Розамунда, перевязки ослабеют, и он снова начнет страдать; он и так достаточно потерял крови.
- Тогда я поцелую руку, которая спасла меня, - произнесла она и, исполнив сказанное, прижала бледную кисть Годвина к своему сердцу.
- Моя рука тоже принимала некоторое участие в этом деле, только, помнится, вы не целовали ее, кузина. Ну, ничего, я тоже поцелую его. Слава Господу, святой Деве, святому Петру, святому Чеду и всем другим святым, имен которых я не помню, слава за то, что они с помощью Розамунды, молитв приора Джона, братии стенгетского монастыря и Матью, деревенского священника, спасли моего брата. Мой горячо любимый брат!
И, подойдя к кровати Годвина, Вульф обнял и несколько раз поцеловал его.
- Осторожнее, - сухо заметила Розамунда, - не то, Вульф, вы сдвинете повязки, а он и так уже потерял достаточно крови.
Раньше чем Вульф успел ответить, раздался звук медленных шагов, занавесь откинулась в сторону, и высокий рыцарь с благородной осанкой вошел в маленькую комнату. Он был стар, но казался еще старше своих лет, так как горе и болезни истощили его. Снежно-белые волосы падали ему на плечи. Его лицо было бледно, заострившиеся черты казались как бы тонко выточенными и, несмотря на разницу в возрасте, изумительно напоминали черты Розамунды. Это был ее отец, знаменитый лорд сэр Эндрю д'Арси. Розамунда повернулась и присела перед ним с восточной грацией; Вульф наклонил голову, Годвин, шея которого слишком окаменела, просто протянул ему руку. Старик посмотрел на него с гордостью в глазах.
- Итак, ты останешься жив, мой племянник, - сказал он, - и я благодарю за это Подателя жизни и смерти! Клянусь Богом, ты храбрец, достойный отпрыск рода норманна д'Арси и Улуина-саксонца. Да, ты один из лучших потомков их.
- Не говорите так, дядя, - сказал Годвин, - здесь есть более достойный человек. - И своими худощавыми пальцами он погладил руку Вульфа. - Ведь Вульф провез меня через ряды нападающих. О, я помню, как он вскинул меня на вороного и приказал крепко держаться за гриву коня и седельную луку. Да, я помню наше нападение и его крик: "Против д'Арси - против смерти!", помню блеск вражеских мечей, но больше - ничего.
- Я жалею, что не был с вами и не помогал вам в этой битве, - сказал Эндрю. - О дети, грустно быть больным и старым. Я обрубок, только тлеющий обрубок, но знай я…