- Быть может, госпожа, моя сила и милость богов помогут мне в этом деле. Но, пожалуй, эту женщину легче уговорить словами любви и поцелуями, чем убить ударом меча, если она не принадлежит к числу смертных!
Мериамун покраснела и нахмурилась.
- Зачем ты говоришь это? - сказала она. - Будь уверен, что, если бы я увидела это чудо, она была бы убита и предназначена в невесты Озирису!
Одиссей понял, что царица Мериамун завидовала красоте и славе той, которая обитала в храме Таниса, и замолчал, умея молчать, когда это было нужно.
X. Страшная ночь
Пир был испорчен: страх омрачил лица присутствовавших. Женщины и мужчины молчали, смех лишь изредка нарушал тишину в зале. Скиталец пил мало, ожидая, что будет дальше. Царица наблюдала за ним, и одна из всего общества была довольна пиром. Вдруг боковая дверь отворилась, и все испуганно повернули головы. Но страх их был напрасен. Вошли слуги, внесли изображение смерти, как это полагалось на пиру, и поставили резную деревянную статуэтку перед Фараоном, крича: "Пей вино, царь, веселись, скоро ты будешь взят смертью! Пей и веселись!"
Менепта, все время молчавший, взглянул на изображение смерти и горько засмеялся.
- Сегодня мы не нуждаемся в этом напоминании! - вскричал он. - Смерть близка, да, смерть близка! - С этими словами он упал в свое золоченое кресло, поставив чашу с вином на стол.
- Разве ты муж? - сказала Мериамун тихо. - Муж ли ты, чтобы так пугаться? Разве в первый раз сегодня мы слышим имя смерти? Вспомни великого Менкаура, старого Фараона, построившего пирамиду Хир. Он был кроток и справедлив, боялся богов, и они показали ему смерть. Испугался ли он, дрожал ли? Нет, он обратил ночь в день, он веселился и прожил еще много лет, наслаждаясь любовью, вином и всеми утехами жизни. Будьте веселы, мои гости, хотя бы веселье наше продолжалось только один час! Пейте вино и будьте мужественны!
- Ты говоришь верно, - сказал Фараон, - пейте и забудьте! Боги, посылающие смерть, дают нам вино, чтобы забыться! - Его мрачные глаза блуждали по залу, ища предлога придраться. - А ты, Странник, - воскликнул он, - ты не пьешь! Я следил за тобой. Ты пришел с севера, и бледное солнце твоей страны не питает виноградных гроздьев. Ты холоден, любишь пить воду. Почему ты не ищешь забвения в вине, когда час твой близок? Пей же красное вино Кеми. Принесите кубок Пашта! - закричал он слугам. - Царь хочет пить из него!
Главный дворецкий Фараона пошел в сокровищницу и принес огромный золотой кубок, сделанный в виде львиной головы, вмещавшей 12 мер вина.
- Наполните его чистым вином! - вскричал Фараон. - Ты побледнел при виде кубка, Скиталец? Я выпью за тебя, ты - за меня!
- Нет, царь, - сказал Скиталец, - я пробовал твое вино и не хочу его больше!
- Выпей же кубок за меня! - настаивал Фараон.
- Прости меня, прошу тебя, - сказал Скиталец, - но вино делает умных людей глупыми, а сильных - слабыми, а нам сегодня, может быть, понадобится и сила, и разум!
- Дай мне кубок! - вскричал Фараон, - Я пью за твою храбрость, Скиталец! - он поднял кубок, встал и выпил его, затем повалился на кресло, и голова его упала на грудь.
- Я не могу отказать царю в его просьбе! - сказал Скиталец, побледнев от гнева. - Дайте мне кубок! - он взял кубок, встал и, сделав возлияние богам, произнес ясным голосом: - Пью за чужеземную Гаттор!
Царица взглянула на него, побледнев от негодования. Вдруг из лука послышался слабый звук, разросшийся в воинственную песнь, похожую на шум летающих стрел.
Одиссей услыхал пение лука, и глава его загорелись воинственным огнем: он знал, что стрелы скоро полетят в осужденных. Фараон и Мериамун также услыхали песнь лука. Царица удивленно смотрела на Скитальца.
- Рассказ менестреля был правдив! Это - лук Одиссея, - сказала Мериамун. - Слушай, Эперит, твой лук громко поет!
- Да, царица, - ответил Скиталец, - скоро полетят стрелы смерти! Зови стражу, враг близко!
Ужас превозмог все опьянение фараона; он приказал страже идти, собрать всех товарищей и быть настороже. Мрачная тень легла на всех присутствовавших на пиру. Мертвая тишина воцарилась в зале, подобно тому, как бывает в воздухе перед грозой. Только Одиссей думал о предстоящей битве, да Мериамун неподвижно сидела в своем кресле и смотрела вдаль. Страх все сильнее охватывал сердца мужчин.
Вдруг, казалось, сильный порыв ветра пронесся по залу. Весь дворец содрогнулся, своды его закачались и раскрылись, и над головой присутствовавших появилась какая-то фигура. Звезды ярко светили на небе. Потом своды закрылись снова, и люди с побледневшими лицами смотрели друг на друга. Даже неустрашимое сердце Одиссея замерло от ужаса
Вдруг многие из присутствовавших в зале людей встали с места и с криком попадали мертвыми на пол. Скиталец схватил свой лук. Те, кто остался в живых, сидели неподвижно, совершенно парализованные страхом. Только Мериамун была спокойна и холодно смотрела на все происходившее, так как не боялась ни смерти, ни жизни, ни богов, ни людей. Пока она сидела, а Скиталец осматривал лук, они услышали шум, топот множества ног, все возраставший и приближавшийся к ним. Скоро двери раскрылись и вбежала женщина в ночном одеянии, неся в руках обнаженный труп мальчика
- Фараон! - вскричала она. - Фараон, и ты, царица! Взгляните, ваш сын умер… ваш новорожденный сын мертв! О, Фараон! Царица! Он умер внезапно на моих руках!
Она положила мертвого ребенка прямо на стол, среди золотых сосудов, среди гирлянд цветов и золотых чаш с вином.
Фараон встал с места, разодрал свою пурпурную одежду и громко заплакал. Мериамун также встала и прижала к груди своего мертвого первенца. На нее было страшно смотреть, хотя глаза ее были сухи.
- Это проклятие навлекла на нас эта злодейка, эта лживая Гаттор! - произнесла царица.
- Нет, нет, это не Гаттор, не наша священная Гаттор, которую мы почитаем, - закричали присутствовавшие, - это бог мрачных Апура, которых ты, царица, не хочешь отпустить, послал все бедствия на голову Фараона и на твою!
Пока они кричали, шум извне все возрастал и усиливался, так что стены дворца затряслись. Раздался страшный тысячеголосый вопль, какого никогда не раздавалось в Египте.
Двери снова отворились, стражу оттолкнули в сторону, - и в залу вошла толпа сильных и рослых чужеземцев. Лица их были бледны, глаза блуждали. При виде их Скиталец пришел в себя: он боялся богов, а не людей, и, натянув лук, вскричал:
- Очнись, Фараон, очнись! Враги пришли. Вся ли твоя стража здесь?
- Да, все, кто остался в живых, - отвечал капитан телохранителей, - остальные умерли!
Едва он успел произнести эти слова, как в зал вбежал человек. Это был старый жрец Реи, командир легиона Амен.
- Слушай, Фараон, - вскричал он, - твой народ умирает тысячами на улицах. В домах царит смерть. В храмах бога Пта и бога Амен большинство жрецов умерло!
- Все ли ты сказал, старик? - вскричала царица.
- Не все еще, царица! Солдаты обезумели от страха и убивают начальников; я сам едва спасся от них. Они клянутся, что ты навлек смерть на Египет, так как не хотел отпустить Апура. Тысячная толпа бежит сюда, чтобы убить Фараона и тебя!
Фараон громко застонал.
- Возьми свое оружие, Эперит, война близко! - сказала Мериамун Скитальцу.
- Я не боюсь битвы и раздраженных людей, царица! - ответил тот. - Муж должен бояться только гнева богов. Стража, сюда! Сомкнитесь вокруг! Не бойтесь, не пугайтесь!
Его фигура была так величественна, лицо горело такой отвагой, что испуганная стража опомнилась, выстроившись двойным рядом около него. Каждый приготовил свой лук и стрелы.
Придворные Фараона и уцелевшие гости спрятались позади солдат. Вдруг двери были вышиблены могучими ударами толпы, которая шумно ворвалась в зал. Тут были солдаты, бальзамировщики, кузнецы, почерневшие от копоти, писцы, сгорбившиеся над писанием, рыбаки, ткачи и даже прокаженные от ворот храма. Все они обезумели от страха; за ними следовали женщины с мертвыми детьми на руках. Толпа начала ломать золотую мебель, рвать шелковые драпировки, побросала золотые пиршественные чаши прямо в лицо испуганным женщинам, громко требуя крови Фараона.
- Где Фараон? - вопили они. - Давайте нам Фараона и царицу Мериамун, мы убьем их! Наши первенцы умерли потому, что пророки Апура послали на нас проклятие за то, что Фараон задержал их народ в стране Кеми!
Наконец, они увидели Фараона Менепту, трусливо прятавшегося за стражей, и царицу Мериамун, которая молча стояла перед ними. Она держала на руках мертвого сына и смотрела на толпу горевшими глазами, которые блестели ярче, чем ее уреус.
- Назад! - воскликнула она. - Назад! Не Фараон и не я причинили вам столько горя и скорби! К нам также пришла смерть! Это ваша лживая Гаттор, которую вы почитаете, это чудо, которое внушает вам любовь. Из-за нее вы терпите все эти бедствия, она навлекла на вас смерть! Разрушьте ее храм, убейте ее и освободите страну свою от проклятия!
Несколько минут толпа стояла молча, как лев, готовясь прыгнуть на добычу. Потом раздались крики: "Вперед, вперед! Убейте их, убейте! Мы любим нашу Гаттор и ненавидим вас. Вы навлекли на нас несчастье, и вы должны умереть!" - заорала толпа.
Они орали, бесновались, бросали камнями и палками в стражу. Высокий человек натянул тетиву и пустил стрелу прямо в грудь царицы. Мериамун сделал то, чего не сделал бы ни одна женщина. Спасаясь от смерти, она подняла перед собой тело мертвого сына как щит. Стрела, летящая в нее, впилась в нежное тельце ребенка.
Наконец, она уронила труп на пол.
Тогда Скиталец испустил воинственный клич, облокотился на стол, оглянулся вокруг и пустил стрелу из своего лука. Стрела полетела прямо в того высокого человека, который целился в царицу, воткнулась в его грудь, окрасила кровью и убила еще и другого, который упал мертвым. Снова полетела другая стрела, жужжа и гудя…
Толпа бросилась вперед. Воздух потемнел от множества стрел. Храбрость Скитальца воодушевила стражу. Солдаты дрались отчаянно. Но убийцы напирали сплошной стеной, с криком и воплем. Шлем Скитальца сиял, как маяк во время бури. Свечи свалились из рук золотых фигур, стоявших у стола, драпировки загорелись, и черный дым наполнил весь зал. Но сквозь мрак, дым, вопли и шум стрел ясно слышалась воинственная песнь волшебного лука Одиссея.
Лук гудел, и стрелы, жужжа, летели на врагов.
Скоро запас стрел истощился, и Скиталец подумал, что битва проиграна, потому что со всех дверей прибывали новые толпы врагов. Но он был опытен в войне и не потерялся. Капитан телохранителей Фараона был убит. Скиталец встал на его место, выстроил солдат кругом и старался воодушевить их. Он сунул чей-то меч в руку Фараона, приказывая ему сражаться за свою жизнь и за трон. Но тот, пораженный смертью сына и опьяненный выпитым вином, совсем упал духом и растерялся.
Царица Мериамун выхватила меч из его дрожащей руки и приготовилась к бою. Она считала недостойным себя сидеть, скорчившись, на полу, как сделали другие женщины, а стояла прямо, позади Скитальца, и не пряталась от стрел и копий, летевших со всех сторон.
Фараон закрыл лицо руками и не шевелился. Убийцы лезли вперед с криком и воем.
Скиталец бросился на них с поднятыми мечом и щитом; за ним двинулась стража Фараона.
Они боролись за свою жизнь и заставили отступить врагов, ударяя мечом направо и налево.
Второй раз хлынула толпа и снова была отброшена назад.
Однако скоро большая часть защитников Фараона была убита, и силы их падали. Но Скиталец продолжал воодушевлять их, хотя сердце его было полно ужаса. Царица Мериамун также убеждала солдат не уступать врагам и умереть с честью, как подобает храбрецам.
Снова завязался отчаянный бой. Скоро только один Скиталец остался защитником Мериамун и Фараона. Вдруг откуда-то издалека донесся громкий крик, заглушивший звон мечей, стоны людей и весь шум битвы. "Фараон! Фараон! Фараон! - кричал голос. - Отпустишь ли ты мой народ?"
Толпа остановилась. Бой прекратился; все повернулись в ту сторону, откуда раздался голос. В конце зала, среди мертвых и умирающих людей, стояли два старика, держа в руках жезлы.
- Это колдуны, колдуны Апура! - закричала толпа, отступившая перед ними и забыв о битве.
Апура подошли ближе; не обращая внимания на груды мертвых тел, они шли по крови, по разлитому вину, мимо поваленных столов и остановились перед Фараоном.
- Фараон! Фараон! Фараон! - прокричали они. - Все первенцы страны Кеми умерли от руки Иеговы. Отпустишь ли ты народ наш из Египта?
- Уходите, уходите вы все и весь ваш народ! - вскричал Фараон. - Уходите скорее, чтобы Кеми не видал вас более!
Толпа слышала эти слова и ушла из дворца. Мертвая тишина воцарилась в городе. Смерть носилась над Кеми. Люди умирали от ран и от внезапно появившейся чумы.
Тихо везде… Заснули люди. Сон принес им лучший дар богов - забвение.
XI. Бронзовые ванны
Настало утро после страшной ночи. Реи пришел от царя к Скитальцу, но не застал его в комнате. Евнух сказал ему, что гость встал, спросил о Курри, бывшем капитане сидонского корабля, и прошел к нему.
Реи пошел туда и услыхал стук молотка по металлу. В углу маленького двора у дворцовой стены стоял Скиталец с обнаженными руками, одетый не в свои золотые доспехи, а в легкий балахон, который носят обыкновенные египетские рабочие. Он наклонился над маленькой жаровней, на которой горел огонь, держа в руке молоток. Около него стояла маленькая наковальня, где лежал один из наплечников его золотого вооружения. Курри стоял подле него с инструментами в руках.
- Привет тебе, Эперит! - крикнул Реи. - Что ты делаешь с наковальней?
- Чиню свое вооружение, - отвечал Скиталец, улыбаясь. - Оно изрядно потерпело во время вчерашнего боя. - Он указал на свой продырявленный щит. - Сидонец, раздуй огонь!
Курри присел на корточки и стал раздувать огонь кожаным мехом, в то время как Скиталец нагревал металл и бил его молотком на наковальне, не переставая разговаривать с Реи.
- Странная работа для воина! - усмехнулся Реи, опираясь на свой жезл, с рукояткой в виде голубоватого яблока. - В нашей стране знатные люди не унижаются до работы!
- В каждой стране свои обычаи! - возразил Эперит. - На моей родине братья не женятся на сестрах, хотя, во время своих странствований, я встречал подобный же обычай на острове царя ветров. Мои руки хорошо служат мне, когда нужно, - продолжал он, - приходится ли косить весной зеленую траву или править быками, или выпахать начисто борозды тяжелой земли, или строить дома и корабли, или заняться работой кузнеца. Мои руки умеют все!
- Каков на войне, таков и в работе! - сказал Реи. - О, я видел, как ты умеешь воевать! Слушай, Скиталец, царь Менепта и царица Мериамун посылают тебе свой приказ!
Он вытащил сверток папируса, перевязанный золотыми шнурами, прижал его к своему лбу и низко поклонился.
- Что это за сверток? - спросил Скиталец, выбивая молотками из шлема острие копья.
Реи развязал золотые шнуры, развернул свиток и подал его Одиссею.
- Боги! Что это такое? - воскликнул Скиталец. - Тут разные рисунки! Как искусно сделаны изображения змей, человеческих фигур, сидя и стоя, топоров, птиц, животных!
Он подал свиток жрецу.
- Я ничего не понимаю. Отец мой! Что это означает?
- Фараон приказал своему главному писцу написать тебе этот приказ, которым он назначает тебя командиром легиона царских телохранителей… Он удостаивает тебя высокого титула, обещает дома, земли, целый город на Юге, который будет снабжать тебя вином, еще город на Севере, из которого ты будешь получать запасы зерна, если ты согласен служить ему!
- Никогда в жизни не служил я никому, - возразил Скиталец, покраснев, - хотя был осужден на продажу в рабство. Царь делает мне слишком много чести!
- Ты хотел бы уйти из Кеми? - спросил старый жрец.
- Я хотел бы найти ту, которую ищу, где бы она ни была! - ответил Скиталец. - Здесь или в другом месте!
- Какой же ответ должен я снести царю?
- Я подумаю! - сказал Скиталец. - Сначала надо посмотреть город, если ты согласен сопровождать меня! Во время прогулки у меня будет время обдумать ответ царю!
Говоря это, он успел, наконец, вытащить острие копья из своего шлема и, держа в руке, стал рассматривать его.
- Хороший клинок! - сказал он. - Я никогда не видал лучшего. Сидонец, - обратился он к Курри, - мне принадлежит твоя жизнь и осколок твоего копья. Я дарую тебе жизнь и возвращаю тебе кончик копья. Возьми его!
- Благодарю тебя, господин! - отвечал сидонец, засовывая копье за пояс. - Дар врага - злой дар! - пробормотал он сквозь зубы, едва слышно.
Скиталец надел свое вооружение и свой шлем.
- Пойдем, друг, покажи мне город! - обратился он к старому жрецу.
Реи уловил злую усмешку на лице сидонца и решил, что это- злой и коварный человек, однако промолчал, позвал стражу и пошел вместе с Одиссеем к дворцовым воротам, чтобы вести его в город.
Странное зрелище представлял из себя город. Из роскошных домов, из бедных жилищ выходили ряды женщин-плакальщиц, громко причитавших и певших заунывные, скорбные песни смерти.
В некоторых кварталах, на дверях многих домов виднелись сделанные кровью знаки, и из этих жилищ доносились веселые голоса, слышались праздничные песни. Казалось, в городе жило два народа: один народ смеялся, другой плакал.
Из отмеченных кровью домов женщины выходили с пустыми руками или входили туда, неся драгоценности, золото, серебро, кубки, пурпурные материи и сбывая все это смуглым мужчинам и женщинам с ястребиными, черными глазами и острыми носами. Эти люди уходили, входили, шумели, кричали, толкались среди плачущих женщин и мужчин Кеми.
Какой-то высокий парень ухватился за посох жреца Реи.
- Одолжи мне твой посох, старик, - сказал он. - Одолжи на время моего путешествия. Когда я вернусь, ты получишь его обратно!
Скиталец повернулся к парню и так взглянул на него, что тот отступил назад.
- Я видел тебя, - бормотал парень, уходя, - видел прошлой ночью и слышал песнь твоего лука. Ты не из народа Кеми, я знаю!
- Что такое происходит в твоей стране, старик? - спросил Скиталец. - Я вижу что-то странное. Никто не хочет поднять руку, чтобы спасти свое добро от воров и грабителей!
Жрец громко застонал.
- Тяжелые дни переживает Кеми, - произнес он, - Апура грабят народ, прежде чем уйти в пустыню!
Едва он успел произнести эти слова, как мимо них прошла высокая плачущая женщина. Муж ее, сын и брат умерли от чумы. Она происходила от царского дома, была богато одета и украшена золотом и дорогими каменьями. За ней, по направлению к храму бога Пта, следовали рабы, на шее которых блестели золотые цепи.
Две женщины Апура увидели ее и подбежали к ней.
- Отдай нам твои золотые украшения! - кричали они.
Без слов, молча, женщина сняла с рук золотые кольца, запястья и бросила их к ногам просивших. Женщины Апура сейчас же подобрали все.